Текст книги "Троцкий. Мифы и личность"

Как вспоминал Микоян, «еще в 1923 г. начали летать самолеты гражданской авиации. Тогда у нас работала также германская воздушная компания «Люфтганза». В частности, ее самолеты были в Ростове». По мнению Микояна, Троцкий «мог бы использовать и военный самолет для такого экстренного случая – долететь на нем до Ростова или Харькова, а оттуда поездом – и успеть». Отказ Троцкого сделать все возможное для вылета в Москву показался Микояну «возмутительным, характеризующим его личность с самой отрицательной стороны». Даже сыновья Троцкого в письмах в Сухуми выражали свое недоумение его решением.

Троцкий все еще отдыхал в Сухуми, когда ему сообщили, что вместо Э.М. Склянского заместителем предреввоенсовета назначен М.В. Фрунзе. Это назначение свидетельствовало о том, что Реввоенсовет выходил из-под монопольной власти Троцкого. На юге же Троцкий узнал о назначении А.И. Рыкова председателем совнаркома. Он мог поразмыслить о том, что, если бы он в свое время проявил больше смирения и согласился стать первым заместителем Ленина, его теперь могли почти автоматически поставить во главе совнаркома.

Вероятно, в нежелании Троцкого спешить в Москву был свой резон. Для «триумвирата» он мог считаться поверженной фигурой. Опыт интриг мог ему подсказать, что после смерти Ленина внутри политбюро могут начаться конфликты, а ему следует терпеливо ждать неизбежного столкновения в руководстве. Троцкий был прав в принципе, но ошибся в данном конкретном случае: члены политбюро, закаленные трехлетней борьбой против Троцкого, проявляли сплоченность и готовность к продолжению атак на предреввоеносовета.

Оценивая XIII съезд партии, открывшийся 23 мая 1924 года, Дейчер заявлял, что он превратился в «оргию проклятий» в адрес Троцкого. «Лишь один раз, – пишет историк, – Троцкий защитил себя. Он говорил спокойно и убедительно, в его подтексте звучало обреченное признание поражения». Это звучит красиво, но это неточное описание хода съезда. Вплоть до «единственного» выступления Троцкого никто из делегатов не говорил о нем ни слова, если не считать упоминания его фамилии во время выдвижения его кандидатуры в президиум съезда.

Но уже в отчете ЦК партии, который сделал Г.Е. Зиновьев, была дана резкая оценка той борьбе, в которой Троцкий принимал участие, хотя его фамилия и не была произнесена. По сути, Зиновьев оценил выступление оппозиции как беспрецедентную угрозу переворота. После открытия прений по докладам вторым выступил Троцкий. Признания ошибок от него не услышали. Его речь, которую Угланов назвал «парламентской», была предельно осторожной по форме. На протяжении почти всей речи Троцкий старался избегать обычных для него эмоциональных фейерверков. Характер выступления Троцкого отвечал его тактическим целям, направленным на то, чтобы удержать руководящее положение в партии и стране и одновременно сохранить свой авторитет в глазах оппозиции. Отвергая обвинения в мелкобуржуазном уклоне, Троцкий ограничивался тем, что осторожно называл их «преувеличенными». Троцкий утверждал, что его действия не были направлены на изменение состава ЦК, а лишь на развитие внутрипартийной демократии в духе резолюции 5 декабря 1923 года.

В то же время Троцкий категорически отказался сделать то, чего от него требовал Зиновьев: недвусмысленного признания ошибочности своей позиции. Отвечая Зиновьеву, Троцкий заявлял: «Я уже сказал, что перед лицом партии нет ничего легче, как сказать: вся эта критика, все заявления, предупреждения и протесты – все это было сплошной ошибкой… Если я, по мнению иных товарищей, напрасно сделал здесь те или другие напоминания… напрасно рисовал те или другие опасности, то я, со своей стороны, считаю, что я выполню только свой долг члена партии».

Выступление Троцкого вызвало крайнее раздражение у руководства партии и его сторонников, преобладавших на съезде. Не менее 15 ораторов выступили с осуждением его речи. Многие выступавшие выражали свое недовольство тем, что Троцкий не последовал предложению Зиновьева. Не поддержав Троцкого по существу, Н.К. Крупская в то же время выступила против того, чтобы от него требовали признания ошибок: «Зиновьев… бросил вызов оппозиции, призывал ее, чтобы она тут с трибуны признала свою неправоту. Психологически это невозможно… Я думаю, что ставить дело на такую почву и говорить: «скажи с трибуны, что ты не прав», – не следовало бы. Достаточно заявления оппозиции о желании совместной работы, а оно было в том, что говорил тов. Троцкий, сказавший, что он считает, что не должно быть ни фракций, ни группировок».

Однако критика Троцкого смягчалась постоянным напоминанием о его положении руководителя, что не подвергалось сомнению. Комментируя заявление Троцкого о готовности сражаться «на большевистской баррикаде», НА. Угланов заявлял: «Нам, тов. Троцкий, этого мало. Мы вас не рассматриваем как рядового стрелка, мы вас рассматриваем как командира, мы требуем от вас не только простого рядового участия на баррикадах, а требуем от вас командования, но умного командования и ясного приказа».

Хотя теперь от Троцкого спешили отмежеваться и те, кто недавно возвеличивал его сверх всякой меры, они напоминали, что низвержение Троцкого может дискредитировать и партию. Е.М. Ярославский обращал внимание и на то, что престиж Троцкого – это результат партийной пропаганды и он должен сознавать свою зависимость от этих усилий: «Мы создали авторитет тов. Троцкому и поэтому вправе требовать, чтобы он этот авторитет употребил на то, чтобы наша партия, сейчас нуждающаяся в наибольшем единстве, не подвергалась опасностям новых шатаний».

К этому времени произведения Троцкого издавались огромными тиражами, его портреты красовались в официальных учреждениях. Уже в конце 1920 года, как сообщал Г. Уэллс, в Москве появился английский скульптор, которому был заказан бюст Троцкого. И хотя бледным напоминанием о состоявшемся год назад параде восхвалений Троцкого прозвучало на XIII съезде приветствие съезду, в котором имя Троцкого было упомянуто лишь в названии предприятия («Фабрика тонких сукон имени тов. Троцкого»), это позволяло делегатам задуматься о том, сколько фабрик, заводов, улиц носит фамилию Предреввоенсовета. Данное обстоятельство заставляло руководителей не спешить с «отлучением» Троцкого.

На этой стороне вопроса особо остановился К. Ярославский: «Тов. Троцкий все-таки остается и останется в наших рядах, он остается в ЦК партии, у него остается авторитет, у него остается все, и если человек с авторитетом, с весом отчуждается, если он начинает вести отдельную линию, – это опасно для партии. Заблуждение, ошибка всякого другого не были бы опасны. Заблуждение Ярославского, заблуждение Иванова, Степанова не имеют никакого серьезного значения для всей партии. Когда же заблуждается и отчуждается тов. Троцкий, это приобретает совершенно другое значение». Это заявление означало, что кампания против Троцкого на съезде пока имела целью не изгнание его из политбюро, а его включение в деятельность руководства, но на условиях подчинения общему курсу.

В заключение съезда Троцкий был переизбран в ЦК, а затем и в политбюро, но он отдавал себе отчет в том, что его положение становится все более зависимым от воли остальных членов руководства партии и поэтому ненадежным. Звезда Троцкого опускалась не резко, а по обычной кривой падения лидеров, проходя через неизбежные стадии постепенного снижения их статуса, сужения круга полномочий, подмены реальной деятельности чисто ритуальной и постепенного подрыва авторитета.

Все лето 1924 года Троцкий выжидал обострения разногласий внутри политбюро, на которые он рассчитывал в своей борьбе за власть. Ему было известно, что еще летом 1923 года Зиновьев, Бухарин, Лашевич, Евдокимов, находясь на отдыхе в Кисловодске, провели во время прогулки по горам совещание в одной из горных пещер и приняли решение предложить Сталину оставить пост генерального секретаря, а вместо этого создать секретариат из трех лиц. Предлагалось ввести в секретариат Сталина, Троцкого, а также кого-либо из троих: Зиновьева, Каменева или Бухарина. Тогда и Сталин, и Троцкий отвергли это предложение. Сталин увидел в этом предложении попытку Зиновьева и его союзников избавиться от него.

Теперь Троцкий узнал, что отношения между Сталиным, с одной стороны, и Зиновьевым и Каменевым – с другой, опять обострились. 19 августа Сталин подал в отставку с поста генерального секретаря, а также попросил вывести его из политбюро и оргбюро. Он мотивировал это «невозможностью честной и искренней совместной политической работы» с Зиновьевым и Каменевым. Хотя отставка не была принята, Троцкий решил воспользоваться обострением разногласий в политбюро.

На сей раз он направил огонь критики на Зиновьева и Каменева. Памятуя о событиях осени 1923 года, он решил свалить поражение германской революции, помешавшее ему прийти к власти, на этих двух лидеров. Кроме того, Троцкий решил взять реванш за кампанию по его развенчанию в конце 1923 – начале 1924 годов, так как в ходе ее постоянно напоминалось молодым членам партии о его «небольшевизме» и меньшевизме. Дейчер был прав, замечая, что «молодежь была шокирована, узнав, что военный комиссар был меньшевиком или полуменьшевиком».

В связи с публикацией собрания его сочинений Троцкий написал вступительную статью к третьему тому под названием «Уроки Октября». Развивая те же темы, которые он поднял в брошюре «Новый курс», Троцкий постарался вспомнить все наиболее неприятные моменты в поведении своих политических соперников в течение 1917 года. При этом, хотя Троцкий и постарался отметить «ошибочную оборонческую» позицию Сталина в марте 1917 года, он не стал упоминать его по фамилии, ограничившись цитированием редакционных статей «Правды», издававшейся в то время под руководством Сталина. В отличие от своей брошюры «Новый курс», в которой Троцкий бросил тень на репутацию Бухарина, в «Уроках Октября» он не сказал ни слова о «левых коммунистах».

Зато Троцкий несколько раз упомянул о разногласиях между Лениным и Каменевым в апреле 1917 года по вопросу о характере революции, о поведении Каменева и Зиновьева в разгар подготовки Октябрьского восстания. Проводя аналогию с революционными событиями в Германии в октябре 1923 года, Троцкий подводил читателей к мысли о том, что если бы в ЦК возобладала линия Зиновьева и Каменева, то российскую революцию ждал такой же плачевный финал, как и германскую.

Использование Троцким исторической темы в политической борьбе открывало большие возможности для применения знакомых ему полемических методов. Отсутствие свидетельств о многих событиях, двусмысленность имеющихся документов, готовность наблюдателей за спором принять на веру произвольные интерпретации истории открывали ему возможности сочинить внешне убедительные версии о событиях прошлого и добиться значительного политического успеха в настоящем.

В то же время спор на тему «Кто был лучшим большевиком и ленинцем?» был чреват риском для Троцкого, так как при его углублении мог поставить и его самого в трудное положение. Позже Троцкий писал, что «когда разразилась так называемая литературная дискуссия (1924 г.), некоторые из ближайших в нашей группе товарищей высказывались в том смысле, что опубликование мною «Уроков Октября» было тактической ошибкой, так как дало возможность тогдашнему большинству развязать «литературную дискуссию».

Оппоненты Троцкого не только могли немало сказать по поводу истории партии, но они знали, как это сделать. Зиновьев выступил с целой серией лекций по партийной истории до февраля 1917 года, которые вскоре были опубликованы. Упомянув всего пять раз Троцкого на протяжении более 300 страниц и тем самым подчеркнув его малозначительность для истории партии, Зиновьев одновременно напомнил о его связях с меньшевиками и Парвусом, теории перманентной революции и Августовском блоке. Зиновьев объяснял: «В то время тов. Троцкий вел энергичную кампанию против нашей ленинградской «Правды». (Хотя Зиновьев имел в виду события 1912 года, тогда было принято называть города их современными названиями, даже когда речь шла о событиях до их переименования. Троцкий справедливо отмечал абсурдность такой практики: «Можно ли, например, сказать: Ленин был арестован в Ленинграде?… Еще менее возможно сказать: Петр I основал Ленинград».)

Многие статьи, посвященные дореволюционной деятельности Троцкого, которые в изобилии публиковались в печати в конце 1924 года, представляли собой вариации на темы, изложенные Зиновьевым. Однако критика Троцкого не ограничивалась анализом его деятельности до 1917 года. Большое внимание было уделено событиям вокруг Бреста и в ходе профсоюзной дискуссии.

Зиновьев и Каменев были не одиноки в своей кампании против Троцкого. К ней присоединились и те, кого не критиковал поименно автор «Уроков Октября»: И.В. Сталин, М.И. Калинин, А.И. Рыков, В.М. Молотов, Ф.Э. Дзержинский, Г.Я. Сокольников, Э.И. Квиринг, О.В. Куусинен и многие другие. Редактор «Правды» Н.И. Бухарин охотно опубликовал эти материалы. Впоследствии Троцкий правильно определил основное направление удара в ходе начатой кампании против него – показать, что он противопоставляет «ленинизму особую линию троцкизма».

Полемизируя с Троцким в статье «Октябрьская революция и тактика русских коммунистов», Сталин старался показать, что истоки его неверия в возможности российской революции заложены в теории перманентной революции. Он ставил вопрос: «Чем отличается теория Троцкого от обычной теории меньшевизма о том, что победа социализма в одной стране, да еще отсталой, невозможна без предварительной победы пролетарской революции «в основных странах Западной Европы?» – и делал вывод: «По сути дела – ничем. Сомнения невозможны. Теория «перманентной революции» Троцкого есть разновидность меньшевизма».

Дейчер признавал, что «литературная дискуссия» еще больше ослабила позицию Троцкого и «сделала пребывание Троцкого на посту военного комиссара невозможным». Рассуждая о шансах на победу Троцкого, «если бы он предпринял попытку военного переворота», Дейчер считал, что «в начале конфликта, до того, как Генеральный секретариат начал передвигать и пересортировывать партийные кадры в армии, у него были большие шансы на успех, потом они сократились… С помощью Фрунзе и Уншлихта триумвиры постепенно распространили свой контроль над всем корпусом политических комиссаров армии».

Всесоюзное совещание армейских политработников потребовало отставки Троцкого с поста военного наркома. Как и год назад, в разгар московской зимы, «у Троцкого разыгрался приступ малярии», и он отказался от участия в работе совещания. Троцкий вспоминал: «Температура возобновилась у меня осенью 1924 г. К этому времени вновь разыгралась дискуссия… Я лежал с температурой и молчал». Н.И. Седова вспоминала: «Второй приступ болезни Л.Д… совпадает с чудовищной травлей против него, которая переживалась нами, как жесточайшая болезнь». Очевидно, что не малярия, а стресс, вызванный на сей раз «литературной дискуссией», вновь спровоцировал острую реакцию организма Троцкого. И вновь он не пытался, преодолев болезненное состояние, выступить против своих оппонентов, а предпочел пребывать в постели, пока громили его сторонников.

Тем временем кампания с осуждением статьи Троцкого «Уроки Октября», начавшаяся в ноябре 1924 года, охватила все партийные организации страны. Вопрос о Троцком стал предметом обсуждения на пленуме ЦК РКП(б) 17—20 января 1925 года. Троцкий обратился с письмом в ЦК, в котором он заявлял, что в «интересах партии» отказывается от полемики, признает любой партийный контроль над собой и просит освободить его от обязанностей председателя реввоенсовета. Сославшись на болезнь, Троцкий заявил, что он не сможет присутствовать на заседаниях пленума ЦК, но сообщил, что отложил намеченный отъезд на Кавказ, чтобы ответить на вопросы членов ЦК, если в этом возникнет необходимость.

Зиновьев и Каменев хотели довести борьбу с Троцким до конца. Ленинградский губком принял решение об исключении Троцкого из партии. Позже, на XIV съезде партии, Сталин сообщал, что «большинство ЦК не согласились с этим… Мы… имели некоторую борьбу с ленинградцами и убедили их выбросить из своей резолюции пункт об исключении. Спустя некоторое время после этого, когда собрался у нас пленум ЦК и ленинградцы вместе с Каменевым потребовали немедленного исключения Троцкого из Политбюро, мы не согласились и с этим предложением оппозиции, получили большинство в ЦК и ограничились снятием Троцкого с поста наркомвоена».

После многочисленных выступлений пленум принял следующее решение, в котором говорилось: «В самой общей форме совокупность выступлений Троцкого против партии можно охарактеризовать теперь как стремление превратить идеологию РКП в какой-то «модернизированный» Троцким «большевизм» без ленинизма. Это – не большевизм. Это – ревизия большевизма. Это попытка подменить ленинизм троцкизмом». Пленум ограничился предупреждением Троцкого о возможности его исключения из Политбюро и ЦК в случае нарушения им партийных решений.

Дискуссия, которая увенчалась лишением Троцкого руководства Красной Армией, нанесла серьезный удар по его во многом преувеличенному авторитету, сложившемуся за время Гражданской войны и первые годы мирной жизни. В то же время дискуссия, в ходе которой Троцкий напомнил о поведении Зиновьева и Каменева накануне Октябрьской революции и других их «ошибках», способствовала их дискредитации. Сталин избежал серьезных ударов по своему авторитету. Проявленное им в ходе дискуссии сочетание твердости и умеренности лишь укрепило его престиж. Кроме того, введение им в дискуссию темы «социализма в одной стране» и широкая поддержка в ходе антитроцкистской кампании этого лозунга открывали перспективы для новой политической борьбы и укрепления влияния Сталина.

Троцкий недооценил Сталина и в ходе дискуссии 1923—1924 гг., не придал значения усилению его влияния в руководстве и не стал полемизировать со столь чуждым ему сталинским лозунгом о возможности построения социализма в одной стране.

СОЮЗ НЕДАВНИХ ВРАГОВ

Лишь через пять месяцев после своей отставки с постов предреввоенсовета и наркомвоена, в мае 1925 года, Троцкий получил новое назначение. Он вспоминал: «Я был назначен председателем концессионного комитета, начальником электротехнического управления и председателем научно-технического управления промышленности… Я читал по вопросам своей новой деятельности доклады, выпускал книжки и брошюры».

Как и прежде новая сфера деятельности Троцкого использовалась им для политической борьбы. Он писал: «Свою новую работу я пытался связывать не только с текущими задачами хозяйства, но и с основными проблемами социализма. В борьбе против тупоумного национального подхода к хозяйственным вопросам («независимость» путем самодовлеющей изолированности) я выдвинул проблему разработки системы сравнительных коэффициентов нашего хозяйства и мирового. Эта проблема вытекала из необходимости правильной ориентации на мировом рынке, что должно было, в свою очередь, служить задачам импорта, экспорта и концессионной политики. По самому существу своему проблема сравнительных коэффициентов, вытекавшая из признания господства мировых производительных сил над национальными, означала поход против реакционной теории социализма в отдельной стране».

Между тем новые должности открывали Троцкому и немалые возможности для распределения концессий среди иностранных компаний.

Как отмечал И. Фроянов, в 1921—1929 гг. было заключено 123 концессионных договора, на основе постановления Совета народных комиссаров от 23 ноября 1920 г. Это постановление предоставляло иностранным компаниям возможность «использования естественных богатств обширных областей Российской Социалистической Федеративной Советской Республики», предоставляло «право найма рабочих и служащих на территории» РСФСР. Этим постановлением и концессионными соглашениями, подчеркивает И. Фроянов, Советское правительство создало условия для использования России Западом «в качестве источника сырья и рабочей силы». Обширные связи Троцкого с международными финансовыми кругами Запада открывали ему возможность реализовать его давнишние идеи о превращении России в сырьевой придаток ведущих стран Запада.

Троцкий, вероятно, сознавал шаткость своего положения. Все три организации, которые возглавил Троцкий, подчинялись ВСНХ, возглавляемому кандидатом в члены политбюро Ф.Э. Дзержинским. Троцкий понимал, что, с точки зрения политической иерархии, подчинение члена политбюро кандидату было нарушением субординации, и такая ситуация могла быть вскоре исправлена и скорее всего за его счет. Троцкий не мог не понимать, что вопрос о его окончательном удалении из политбюро может быть решен на ближайшем съезде, и он воздерживался от активных выступлений. Ему оставалось надеяться лишь на возможный конфликт в руководстве партии, исход которого мог изменить ситуацию в пользу Троцкого.

На сей раз Троцкий считал, что конфликт может возникнуть между «ветеранами» партийного руководства, или триумвирами (Зиновьев, Каменев, Сталин) и «новичками» (Бухарин, Рыков, Томский). Подобные конфликты – не редкость в коллективном руководстве, да и в любом коллективе. «Новички», более молодые по возрасту и с менее долгим стажем руководящей работы, зачастую всегда готовы критиковать существующую практику, предложить новые планы, и способы их исполнения. «Ветераны» отстаивают сложившиеся методы работы и испытывают недоверие к новшествам. При этом зачастую «ветераны» заботятся не о пользе дела, а о сохранении своего властного и привилегированного положения. «Новички», в свою очередь, также озабочены не столько интересами общей работы, сколько стремлением к высокому положению.

Каждый съезд или пленум ЦК создавал ситуацию, напоминавшую ту, которая возникает на автобусной остановке, когда кто-то входит в автобус, кто-то выходит, а стоящие в проходах могут занять освободившиеся сидячие места. Подобно тем пассажирам, которые заняли свои места давно, «ветераны» ревниво оберегали свое положение. «Новички» же напоминали тех энергичных людей, которые стараются захватить наиболее удобные освободившиеся места.

По мере приближения очередного съезда партии назревал конфликт между «новичками» и «ветеранами». Лидер «новичков» Бухарин выступал как более последовательный защитник нэпа, развивавшихся рыночных отношений в городе и деревне. В одном из своих выступлений он, обращаясь к крестьянству страны, бросил лозунг «Обогащайтесь!». Это заявление было расценено Зиновьевым как свидетельство игнорирования классового расслоения в деревне. Осенью 1925 г. Зиновьев в своей статье «Философия эпохи» атаковал Бухарина за это высказывание, не называя его имени. Зиновьев подчеркивал недопустимость уступок «классовым врагам». В этой обстановке осенью 1925 г. произошло бурное заседание Центрального Комитета, в ходе которого сторонник Бухарина Рыков резко атаковал «Философию эпохи» Зиновьева. Последний в знак протеста покинул зал заседаний, и вслед за ним заседание ЦК покинули Каменев, Евдокимов, Крупская, Лашевич и другие. Конфликт, свидетелем которого был Троцкий, с трудом удалось уладить. У Троцкого складывалось впечатление, что на съезде произойдет столкновение между ветеранами-триумвирами и группой Бухарина.

В создании двух группировок в политбюро Троцкий увидел удобную для него возможность сыграть роль «центриста», который сможет, критикуя обе стороны и обнаруживая позитивные начала в их позициях, занять лидирующее положение. В своей записке, написанной за 4 дня до начала съезда, Троцкий отмечал: «Каменев противопоставляет аграрно-кооперативным перспективам Бухарина промышленность, как движущую силу, Бухарин выступает против Каменева по вопросу об оценке социальной природы самой промышленности… Мы видим здесь, как обе стороны по частям ликвидируют общую их позицию 1923 года, приведшую к отставанию промышленности от сельского хозяйства – с одной стороны, а с другой стороны – к середняцко-кооперативной схеме Бухарина, выраженной отнюдь не случайным лозунгом «обогащайтесь».

Теперь благодаря конфликту между членами политбюро он мог «доказать» не только ошибочность их взглядов, но и предложить свою платформу в качестве базы будущей политики партии. Для этого он считал необходимым, чтобы политбюро отказалось от критики троцкистской платформы: «Ликвидировать позицию 1923 года надо не по частям, а полностью».

Троцкий не учел одного важного обстоятельства: семеро членов политбюро разделилось не на две «тройки» и «арбитра» Троцкого. Против Каменева и Зиновьева выступили не только три «новичка», но и Сталин, который возглавил борьбу против двух «ветеранов». Через 13 лет, находясь в Мексике, Троцкий признался, что «был поражен, когда увидел столкновение Зиновьева, Каменева и Сталина». Пытаясь объяснить эту ошибку Троцкого, Дейчер вынужден был констатировать, что «ему не хватало наблюдательности, интуитивности и аналитического подхода».

Борьбе, которая развернулась на съезде, предшествовало множество действий, включавших совместное письмо Зиновьева, Каменева, Сокольникова и Крупской с требованием проведения партийной дискуссии. Даже мастер беспринципных блоков Троцкий был, по свидетельству Дейчера, поражен составом этого альянса. «Он удивлялся, почему Сокольников, самый ультраумеренный из всех, который должен был бы оказаться на стороне Бухарина, присоединился к ленинградцам». Троцкого поражали и внезапно обострившиеся разногласия между московской и ленинградской парторганизациями.

Троцкий удивлялся не напрасно. Идейная база союза лиц, возглавлявших выступление на XIV съезде против большинства в Политбюро, была крайне эклектичной. На внутреннюю противоречивость платформы оппозиции обратил внимание и Сталин, выступая на съезде: «Каменев говорил одно, тянул в одну сторону, Зиновьев говорил другое, тянул в другую сторону, Лашевич – третье, Сокольников – четвертое». Рассказ Сталина об «истории разногласий» состоял из перечня инцидентов, возникавших главным образом вокруг кадровых и организационных вопросов («как быть с Троцким», создание в Ленинграде журнала «Большевик», проведение в Ленинграде конференции комсомола без ведома ЦК ВЛКСМ и т. д.).

В этих столкновениях проявилось стремление Зиновьева, Каменева и их сторонников сохранить свое господствующее положение в партии, и это свидетельствовало о том, что лозунги и призывы скрывали главную причину событий – борьбу за власть. Накануне XIV съезда ленинградская группа вернулась к проекту реорганизации высших органов партии, который был разработан Зиновьевым и другими осенью 1923 г. во время «пещерного совещания». Ранее Зиновьев предпринимал и попытки заменить Сталина Рудзутаком.

Борьба за власть органично переплеталась с интересами различных социальных сил. Троцкий не слишком преувеличивал, заявляя, что «под враждебностью к специфическим чертам и замашкам ленинградской верхушки на XIV съезде» проявилось недовольство периферии монополией центра. «У центров слишком большой бюджет, у них промышленность, у них печать, у них самая сильная организация, у них идейное превосходство, они слишком малым поступаются в пользу деревни, оглушая ее голыми лозунгами, – таковы те тенденции, крайне ослабленным отголоском которых явились многие выступления на съезде», – отмечал Троцкий.

Главная опасность, которую обнаружил Троцкий в борьбе против ленинградцев, состояла в «крестьянском уклоне», «медленном сползании на мужицкий термидор»: «Вся общественная жизнь страны, при затяжке мировой революции и при отставании промышленности, создает для этого уклона благоприятные материальные предпосылки». Кроме того, Троцкий считал, что борьба с троцкизмом привела к тому, что «молодое поколение… сформировалось на этой полемике… Этим самым создана была самая широкая и плодоносная почва для развития крестьянского уклона».

Троцкий увидел, что логика борьбы привела Зиновьева и Каменева к тем же взглядам, за которые он подвергался критике с их стороны в 1923 году. «Сейчас не может быть никакого сомнения, – утверждал Троцкий, – что крупнейший толчок к дальнейшему развитию так называемый кулацкий уклон получил со времени XII и особенно XIII съездов. Борьба против троцкизма шла главным образом по линии обвинений в недооценке крестьянства… В результате получается совершенно чудовищный по внешности, но вполне закономерный в то же время парадокс: ленинградская организация, дошедшая в борьбе с оппозицией до геркулесовых столбов, громившая недооценку крестьянства, крикливее всех выдвигавшая лозунг «лицом к деревне», первой отшатнулась от последствий наметившегося партийного переворота, идейным источником которого была борьба с так называемым троцкизмом».

Троцкий неверно оценивал суть позиций, занятых большинством политбюро. Ни Бухарин и его союзники, ни Сталин не были выразителями «крестьянского уклона». Хотя Бухарин выступал за развитие рыночных отношений в деревне, он рассматривал нэп лишь как временное явление. Будучи связан со времен эмиграции с руководителями западноевропейской социал-демократии, а затем активно работая в руководстве Коминтерна, Бухарин верил в скорое наступление мировой революции. Он заявлял: «Мы ясно видим, какие громадные всемирно-исторические перспективы раскрываются перед нами. Земля дрожит уже отдаленными гулами великих революций, которые превзойдут по своему размаху даже то, что мы пережили и перечувствовали». В ожидании же этих великих событий он предлагал не спеша развивать советскую экономику: «Мы медленной дорогой пойдем себе помаленечку вперед, таща за собой крестьянскую колымагу». Лишь исходя из того, что СССР будет представлять собой базу для будущей мировой революции, Бухарин поддержал положение Сталина о строительстве социализма в одной стране.

Однако Сталин вкладывал в это положение иной смысл, полагая, что СССР может быстрыми темпами создать развитое социалистическое общество, не дожидаясь революции на Западе. В отличие от большинства других наиболее видных советских руководителей (Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина), он никогда не был эмигрантом. Его пребывание в Швеции, Германии, Англии, Австро-Венгрии было кратким, и он не обзавелся обширными знакомствами с деятелями социалистических партий Западной Европы. В то же время за годы революционной деятельности, особенно в ходе организации рабочего движения в Баку, он приобрел богатый опыт работы в массах, и ему были понятны интересы и возможности наиболее динамичного класса России – городского пролетариата. Он не был склонен расценивать рабочий класс России лишь как резерв мировой революции и стартовую площадку для Соединенных Штатов Европы. С первых же дней Советской власти он скептически оценивал возможности революционного выступления в Западной Европе. В то же время он уже летом 1917 года предположил, что российский пролетариат может начать первым строительство социализма. Затем он сделал вывод, что это строительство может быть доведено до конца.