Текст книги "Якудза, или Когда и крабы плачут"

Она замолчала, презрительно пожав плечиками, и теперь уже в немом недоумении застыли гости. Что, у бабы от коньяка окончательно снесло крышу и она не понимает, ЧТО стоит за убийством сначала отца, а потом и сына Ложниковых?

– Значит, будете переводить «Дальросу» на себя? – уточнил Агеев.

– Почему «будете»? – изумилась Лайма. – Я уже начала этот процесс.

Когда сели в машину и отъехали метров триста, Андрей поинтересовался:

– Ну и каково впечатление от вдовы?

– Довольно сложное, но пока что ничего определенного сказать не могу, надо будет еще разок-другой встретиться с ней.

– Думаешь, чего-то недоговаривает?

– Откровенно признаться, есть такое ощущение. И в то же время ее ведь тоже понять можно. Убийство мужа, затем – его сына, который был далеко не последним человеком в «Дальросе», от подобного наката и крыша поехать может.

– Оно, конечно, все так, и запить можно, и в скорлупке своей затаиться, однако ты прав, встретиться с ней еще разок придется, но это чуток погодя, а сейчас едем в мою резиденцию. Хочу познакомить тебя с опером, с которым нам придется работать. Капитан Юрлин, старший оперуполномоченный по особо важным делам УБОПа.

– Что, толковый опер?

– Профи!

Господи милостивый, сколько раз Родионов слышал это самое – «профи», а на деле оказывалось… оттого и не удержался, чтобы не пробурчать с долей скепсиса в голосе:

– Это хорошо, конечно, что профи, но здесь особый случай. Как думаешь, он сможет выйти на того капитана, который киллера в Вакканай доставил?

– Будем надеяться. По крайней мере, он владеет такой агентурной сетью, что мне порой кажется, будто она распространяется до самой Москвы.

Если бы кто-нибудь спросил у капитана полиции Юрлина, чего он не любит более всего в своей работе, то Глеб ответил бы не задумываясь: «Пахать в следственно-оперативных бригадах, руководимых московскими следаками». Во-первых, это потогонная система без выходных и положенных всем нормальным людям праздников, а во-вторых, что тоже немаловажно, у этих варягов столько апломба, гонора и самомнения, что не приведи господь. Но вопреки всему Родионов ему понравился с первого дня знакомства, и капитан даже решил, что с таким важняком работать можно. Впрочем, тут же осадил он себя, время покажет. Бывало и такое, что столичные гости, присланные на Сахалин расхлебывать особо значимые и звонкие уголовные дела, мягко стелили, да жестко спать укладывали. Однако как бы там ни было, а требовалось впрягаться в упряжку и самому не ударить лицом в грязь перед следователем. Хотя, если признаться честно, задание было не то чтобы очень уж сложным, но несколько непривычным для Глеба.

Надо было выяснить принадлежность пяти рыболовецких посудин, список которых ему передал москвич, но самое главное – прояснить все относительно их крыши. А это могли быть как сахалинские, так и камчатские или приморские авторитеты. Порывшись в списке контактов, Юрлин нашел два нужных телефона, и добавив в список из пяти траулеров названия еще двенадцати известных ему посудин, набрал номер Департамента по рыболовству Сахалинской области. Представился как положено, и, к его удивлению, даже не пришлось городить бог знает какую ахинею, придумывая повод для уточнения хозяев и портов приписки всех семнадцати посудин. Мало того, так ему еще назвали и тех сахалинских капитанов, которые брали краба на этих судах.

Поблагодарив девушку на другом конце телефона, которая в течение двадцати минут закрыла весь его список, и почесав в затылке – судя по всему, те перемены в бюрократическом сообществе, о которых столь долго говорили в Кремле, докатились и до Сахалина, и вычеркнув из списка теперь уже совершенно ненужную дюжину названий, сосредоточил свое внимание на тех, которые ему дал Родионов. Итак, пять траулеров, два из которых принадлежали все той же «Дальросе», один являлся частной собственностью некоего господина Тетерина и еще два числились за кооперативом «Яхонт». Капитаны посудин – Иван Струков и Федор Фурсаев. Теперь оставалось главное – выяснить, кто крышует эти три траулера.

Раздумывая, с какого края лучше всего начать, капитан достал из сейфа довольно потрепанную записную книжку, в которой, казалось, сам черт мог ногу сломать – какие-то непонятные постороннему глазу буквенные наметки вместо имен и фамилий, и, прихлебывая свежезаваренный чай, перелистал исписанные телефонными номерами страницы, задерживаясь то на одной, то на другой страничке, как вдруг его взгляд остановился на слове «Хомяк», и он удовлетворенно хмыкнул.

С Хомяком его свела судьба год назад, когда опера УБОПа накрыли бригаду рэкетиров, входившую в преступную группировку Сохатого. Правда, были там и явные сосунки, которые еще не представляли серьезной опасности, но могли бы стать и более матерыми преступниками, если бы прошли университеты на зоне. Одним из них был студент Южно-Сахалинского филиала Дальневосточного юридического института Петр Хомяков, поимевший в бригаде погоняло Хомяк. В общем, пожалел он тогда расплакавшегося парня, тем более что этот молокосос сдал попутно двух сокурсников, промышлявших наркотой, и мог пригодиться в дальнейшем как осведомитель. За все время Юрлин ни разу его не потревожил, хотя для встречи были довольно веские основания: Хомяков уже забывать стал об уроках своего ареста и после убийства своего первого хозяина стал пользоваться доверием Мессера, который держал его подле себя как прикормленного юриста.

Допив чай и похрустев сухариком, капитан смахнул со стола крошки и, решив, что звонить Хомяку нет никакого смысла, собрался «побеседовать» с ним с глазу на глаз. Во-первых, чтобы напомнить ему, кто есть кто, а во-вторых, получить вразумительный ответ на тот вопрос, который в настоящее время более всего волновал столичного важняка. Отслеживать парня долго не пришлось, и уже на другой день чуть ближе к вечеру оперативная машина с мигалкой тормознула новенькую «Мазду» Хомякова неподалеку от пивзавода, где студент Южно-Сахалинского филиала Дальневосточного юридического института отоваривался пивом «Бир».

– В чем дело, мужики?! – возмутился свежевыбритый, пахнущий дорогими мужскими духами Хомяк, но его тут же оборвали, ткнув лицом в капот машины.

– Мужиков, козел, ты на зоне найдешь, а сейчас… Р-руки!.. Руки на капот!

То ли напоминание о зоне подействовало на владельца «Мазды» отрезвляюще, то ли незабываемые воспоминания о знакомом окрике «Руки!», после которого обычно заковывают в стальные браслеты, то ли еще что, но Хомяк мгновенно подчинился приказу. В этот момент и подъехал Юрлин, наблюдавший со стороны за реакцией студента на задержание. Кивком головы поблагодарил оперов за содействие и, когда те сели в свой старенький, потерявший свой прежний лоск «Мерседес», профессиональным движением прошмонал парня. Затем достал из кармана уже приготовленные наручники и так же ловко, не позволяя Хомякову оборачиваться, защелкнул на его запястьях стальные браслеты. И лишь после этого разрешил ему оторвать руки от капота.

– За что?.. Вы еще ответите за это! – взвыл было Хомяков и вдруг замолчал, выпучив глаза на опера. – Вы?!.

– Спрашиваешь, за что, щас узнаешь, за что, – пообещал ему капитан и, ухватив за шиворот темно-коричневой кожаной куртки, толкнул в сторону открытой дверцы. И добавил, но уже в согнутую спину Хомяка, когда тот влезал в салон своей «Мазды», которой светило на многие годы остаться без хозяина: – В институте, значит, все еще учишься, третий курс заканчиваешь? Это хорошо. И потому хорошо, что ты там не одно пивко сосешь, но и грамотешки юридической, надеюсь, уже поднабрался, а грамотные козлы на зоне очень даже нужны.

– З-за что… н-на з-з-зону? – заикаясь, выдавил из себя Хомяков.

– Как за что? Да все за те же старые грехи с прибавлением новых. Я-то, наивный человек, думал, что ты действительно встанешь на путь исправления, а ты… Короче, настало время платить не только по старым счетам, но и за тот порошок, который я найду в твоем бардачке. Причем, заметь, этот порошок я найду при свидетелях.

– Но его там нет!

– Возможно, что и нет, а возможно… Впрочем, я, пожалуй, не буду этого делать. И не потому этого не буду делать, что хочу спасти от зоны твою вонючую задницу, а потому, что не хочу из-за тебя, говнюка, марать руки элементарной подставой. Врубаешься, надеюсь? Но вот тот факт, что будущий юрист, услугами которого пользуется южносахалинский криминалитет, сдал операм Васю Курильского со всей его братвой…

– Вы не имеете права! – крутанулся к Юрлину Хомяк, но тот будто не слышал его, продолжая все так же тихо ронять слова, словно тяжелые капли воды на бритую макушку приговоренного:

– И если Вася Курильский, который парит сейчас свои косточки на нарах, узнает ненароком об этом… – Он замолчал, позволяя студенту проникнуться возможностью подобной перспективы, и почти прошипел в белое как мел лицо: – Ну что, врубаешься? Так что выбирай: зона за порошок, которым ты подторговываешь на дискотеке, или заточка в печень, которую обеспечит тебе курильская братва?

– Вы… вы не имеете права!

– Не имею права? – искренне удивился Юрлин. – Так вот могу заверить тебя, что с такими гнидами, как ты, только так и поступают.

Долгое, очень долгое молчание и наконец:

– Чего вы от меня хотите?

«Правды и ничего, кроме правды!» – хотел было по привычке сказать капитан, но сейчас был не тот момент, чтобы шутки шутить.

– Мокруха в Вакканае!

– Что? Какая еще мокруха?.. – взвыл Хомяк, видимо, даже не поняв, о чем его спрашивает опер.

Юрлин смерил его уничтожающим взглядом:

– Ты что, в жмурки со мной играть вздумал? Или, может, русских слов уже не понимаешь? Так ведь я и по-японски могу.

На побагровевших скулах парня вздулись желваки, чуть дрогнули сжавшиеся в кулаки руки, и казалось, не будь на нем сейчас стальных браслетов, он бросится на опера, но вместо этого Хомяк выдавил из себя неожиданно сникшим голосом:

– Я… я правда не понимаю, о чем вы спрашиваете.

– Убийство директора «Дальросы» – дело рук Мессера?

– Это тот, о котором по телевизору говорили? – На его лице отобразилось все то непосильное умственное напряжение, с которым в данный момент работали его мозги.

– Да, и по телевизору тоже! – рявкнул Юрлин.

Видимо, не ожидавший подобного взрыва со стороны опера, Хомяк молящими глазами уставился на него:

– Но я… я-то откуда могу это знать?

«Действительно, он-то откуда может это знать?» – осадил себя капитан, обругав себя за то, что поддался мимолетной вспышке злости.

– Ладно, забудем пока что об этом, живи. Но если ты мне не ответишь и на следующий вопрос или будешь кота за яйца тянуть… Короче, ты же знаешь тех капитанов, которые согласились пахать на Мессера?

Было видно, как Хомяков сглотнул слюну, видимо, еще раздумывая, стоит ли поддаваться заарканившему его оперу, но что-то шевельнулось в его мозгах, и он утвердительно кивнул головой.

– Значит, знаешь и те посудины, на которых они выходят в море?

– Ну-у… – уже более раскованно промычал студент.

– В таком случае ты должен знать, какие из этих посудин ходят под Мессером. – И он зачитал список из дюжины траулеров и сейнеров, среди которых были и те, которые засветились в ночь убийства в Вакканае.

Какое-то время Хомяк сосредоточенно молчал, наморщив при этом лоб, затем поднял на своего мучителя глаза и просительно произнес:

– Можно я сам посмотрю ваш список? Я… я на слух плохо воспринимаю.

– Что ж, посмотри.

Юрлин снял наручники с парня, и тот впился глазами в перечень рыбацких посудин, о которых было известно, что они ведут браконьерский лов в двухсотмильной зоне. Шевельнул губами, проговаривая про себя некоторые довольно сложные названия, и ткнул пальцем сначала в одну строчку, затем еще в одну.

– Во! Вот эти на Мессера пашут. «Дюжина», «Надежда» и «Фудзияма», порт приписки Невельск.

– Не ошибаешься? Лапшу на уши не вешаешь?

– Зачем? – набычился Хомяк. – Я их не раз от штрафов отмазывал, когда их погранцы прихватывали.

– Вот и я о том же думаю, – резюмировал капитан, забирая список, – зачем тебе лишняя головная боль, когда и без того проблем хватает. А кто капитанами на них ходит? – уже просто для порядка и отвода глаз спросил он.

– Ну, насчет «Надежды» и «Фудзиямы» не помню, а что касается «Дюжины», так на ней Юрий Иваныч Тетерин капитанит.

Это уже была полноценная информация для дальнейшей работы, и Юрлин, дабы не насторожить осведомителя, решил закругляться.

– Ладно, Петя, все это, конечно, весьма интересно, особенно для погранцов, но меня лично интересуют «Фудзияма» с «Надеждой», так что живи и не кашляй. Но как только понадобишься, буду звонить. Надеюсь, все понял?

Петя невольно сморгнул, видимо, еще не до конца поверив, что его отпускают.

ЮЖНО-САХАЛИНСК

Судя по тому, с какой профессиональной дотошностью «прокручивал» Крымова хирург, привезенный Камышевым на виллу, можно было догадаться, что тому была поставлена задача максимально сократить время послеоперационной реабилитации, естественно, без ущерба для здоровья больного, и это также говорило о том, что в решении южнокорейского вопроса Мессер окончательно поставил на Седого. И в то же время он не очень-то раскрывался перед ним, видимо, руководствуясь одному ему известными соображениями. Антон также не спешил с расспросами, догадываясь, что корешу не очень-то приятно делиться тонкостями кровавых деталей своего восхождения на сахалинский Олимп. Однако прежде чем начать свою собственную игру в Пусане с представителями якудзы и будущими южнокорейскими партнерами, ему требовались кое-какие уточнения, и когда хирург покинул виллу, авторитетно заявив, что «шов почти затянулся», Крымов, как бы на радостях, подцепил также весьма довольного хозяина дома под руку и потащил его к бару.

– А вот это дело надо всенепременно обмыть.

Он неплохо картавил «под Ленина», и впервые за все эти дни Камышев по-настоящему громко рассмеялся, видимо, по-своему поняв эту шутку. Они выпили «за окончательное выздоровление», как вдруг Роман предложил:

– А может, в кабак махнем? Посидим как люди, да и дела обсудим. А если кайф пойдет, так и телок закажем. Ты каких больше любишь, блондинок или с экзотикой?

– Только без телок, – сморщился Антон, – они мне в Москве обрыдли.

– Тогда мальчиков, – хохотнул друг и тут же оборвал себя: – Не бери в голову, это я так, в шутку. А насчет того, чтобы расслабиться, это действительно надо. А то живем как на вулкане, в любое время извержение может грянуть.

Ресторан, в который они приехали в сопровождении трех охранников, находился в центре города, считался одним из лучших, и, судя по тому, что их встречал в дверях барственно-вальяжный и в то же время предупредительный, как вышколенный слуга, хозяин заведения, к Мессеру здесь относились с подобающим почтением. Пожав руку сначала ему, а потом уже и его гостю, директор ресторана провел их в небольшой кабинет, и, посадив охрану за отдельный столик, величаво удалился, пожелав при этом «приятно провести вечер». Вместо него тут же нарисовался столь же предупредительный официант с бутылкой охлажденного «Нарзана» в руке, склонил в приветственном поклоне голову, разлил воду по фужерам и после этого обратился как бы к Камышеву и в то же время к его спутнику одновременно:

– Рад видеть вас, Роман Михайлович, и вашего гостя.

В каждом его движении, даже в повороте головы чувствовалось не просто преклонение холопа перед всесильным барином, а нечто большее, возможно, даже уважение к тому Мессеру, который сумел загнать под себя всю теневую часть рыбодобывающей промышленности, и Камышев не мог этого не оценить.

– Я тебя тоже видеть рад, Валера, – снисходительно ухмыльнулся он, и уже обращаясь к Крымову, представил ему официанта: – Валерий Дьяченко, лучший официант из всех, кого я знал. И должен заверить тебя, что не пройдет и года, как он добьется своей заветной мечты и станет владельцем шикарного ресторана с варьете и концертной программой, участвовать в которой почтут за честь звезды столичной эстрады.

– Надеюсь, ресторана на Сахалине? – подыграл ему Седой.

– Естественно! – опередил официанта Роман и тут же добавил: – Хотя, насколько мне известно, его уже приглашали в Америку. Или я неправ, Валера?

– Правы, Роман Михайлович, полностью правы. А насчет собственного ресторана… – Он обреченно вздохнул, и его глаза затуманились мечтательной дымкой: – Если раньше говорили – «с божьей помощью», то теперь…

– Ты хочешь сказать, с моей помощью?

– Да.

Камышев только хмыкнул на это, перевел взгляд на кореша и, уже обращаясь к нему, произнес, усмехнувшись:

– Ну и как тебе это нравится?

– Что ж, мысль хорошая, – поддержал официанта Антон. – Валера, как мне кажется, кандидатура вполне достойная, да и лишний ресторан в городе никому не помешает. Тем более с варьете и прочими прелестями жизни.

– Ну вы даете, ребятки, – скептически хмыкнул Камышев, но было видно, что он рад тому, что сказал Седой. Это уже была активная позиция человека, который начинал проникаться теми проблемами, которые после убийства Сохатого взвалил на свои плечи Мессер. Он покосился краем глаза на замершего у столика официанта и снисходительно произнес: – Ладно, такие вопросы с кондачка не решаются, так что будем думать. А сейчас… короче, бутылку «Наполеона», соответствующую к нему закуску, а на горячее – мясо в жаровне. Не поверишь, Валера, но когда-то очень давно мы с моим другом слюной исходили, мечтая о шашлыке, которого можно было бы нажраться от пуза.

Вспоминая лагерь двадцатилетней давности, они усидели большую часть бутылки, когда Крымов решился перевести разговор в нужное ему русло. Плеснув в бокалы по двадцать грамм коньяка, он чуть пристальней посмотрел на Камышева, и когда тот поймал его взгляд, произнес негромко:

– Слушай, Роман, насколько я догадываюсь, ты еще не отказался от мысли этапировать меня в Южную Корею?

Улыбающийся до этого друг удивленно вскинул брови.

– Этапировать?.. Ни хрена себе! – Его возмущению, казалось, не было предела. – Да тебя туда доставят как короля и примут соответственно.

– Выходит, не отказался, – пробормотал Седой, не обращая внимания на последнюю реплику. – И я, в общем-то, тебя понимаю. Надежный человек в команде – это многого стоит.

С лица Мессера сползли остатки улыбки.

– Я рад, что ты это понимаешь, и… – Он крутанул промеж пальцев тоненькую ножку коньячного бокала, отпил крошечный глоток и неожиданно осевшим голосом произнес: – И я хотел бы надеяться, что ты действительно станешь человеком команды.

– Но это же надо будет кому-то подчиняться, а я, как ты сам знаешь…

Антон даже договорить не успел, как тут же был перебит:

– Упаси бог кому-то подчиняться! Ты будешь работать сам по себе, и все твои решения ни-кем, ни-ко-гда обсуждаться не будут.

– Даже тобой?

– Ну, я – это, положим, отдельная песня. Все решения по южнокорейской и японской проблемам мы будем принимать с тобой сообща, без какой-либо давиловки с моей стороны. Тем более что мне сейчас нужен толковый оппонент и хороший советчик.

– А что твои коллеги?

Ответная ухмылка говорила сама за себя.

Покосившись на него, Седой поймал себя на том, что с каким-то непонятным ему самому сочувствием относится к тому Мессеру, которого он узнал за прошедшие дни. Видать, не так уж и сладка жизнь криминального авторитета, который взвалил на себя такую непосильную ношу, как Сахалин с Курилами.

– Что ж, это совсем иной коленкор, и поверь, в моем лице ты никогда не увидишь завистника и тем более конкурента.

– Я знал это, – на лице Камышева не осталось даже тени прежней ухмылки, – поэтому и поставил на тебя в переговорах с якудзой и корейцами.

– Но это еще не окончательный мой ответ, – вбросил ложку дегтя Крымов. – Сам понимаешь, такие решения с кондачка не принимаются.

– Само собой, тем более что у нас еще есть время обмусолить все за и против.

– Тогда за это и выпьем.

Коньяк зажевали устрицами, сдобренными лимонным соком, и в этот момент официант Валера внес на руках исходящий дурманящим запахом настольный мангал, на котором шипела нарезанная кусочками баранина. Поставил мангал на стол и, пожелав гостям «приятного аппетита», величаво удалился.

Антон невольно сглотнул слюну, и это не осталось незамеченным.

– Ну что, Седой, – хмыкнул кореш, – видать, зону вспомнил?

– Считай, что ее, родимую.

Они выпили еще грамм по пятьдесят, как вдруг Мессер отложил вилку в сторону и тяжело вздохнул, словно только что втащил на гору непосильный груз.

– Слушай, Антон, я ведь не последний дебил, и вроде бы уже давно проникся твоим немногословием, но я ведь понимаю и то, что ты хотел бы знать, как, с какого такого перепугу я занял место Сохатого. Или, может, я ошибаюсь?

Он явно перебрал свою норму, и это было как нельзя кстати.

– Да как тебе сказать, само собой, мне не хотелось бы играть втемную, тем более что ты сам предложил мне столь серьезное дело. – Он сделал ударение на слове «сам», и по ответной реакции можно было догадаться, что тон разговора выбран правильный. – И если в этой разборке с Сохатым нет особых тайн и ты считаешь возможным просветить меня, дабы впоследствии не было каких-либо накладок…

– Какие на хер тайны! – взвился Камышев. – Этот маразматик, которому еще на зоне все мозги вышибли, возомнил себя единоличным королем Сахалина, Курил и Камчатки, стал выбрасывать такие кренделя, что уже не было сил терпеть. И для спасения общего дела надо было на что-то решаться, тем более что выбора ни у меня, ни у тех людей, которые видели в Сохатом общую для всех опасность, не оставалось.

На его скулах появились багровые пятна, и он ткнул вилкой в кусок баранины.

– Короче, отыгрался дед на скрипке, пулю свою получил заслуженно.

– А что его старые кореша? Кипиша не было? Или разборок?

– Какой на хер кипишь! Какие разборки! Он в последнее время сумел столько врагов нажить, что любой и каждый мог оказаться тем мясником, который курок спустил. Короче, погиб Максим, да и хер бы с ним.

– Похоронили, надеюсь, нормально?

– Ну а как же! Все чин чинарем, по высшему разряду.

Они выпили под жаркое еще по пятьдесят грамм, и Крымов спросил как бы в продолжение рассказанного:

– Слушай, а что это за ЧОП такой, который тебе чуть ли не боком вышел?

– О-о, это разговор особый, – хмыкнул Роман. – Это, я тебе скажу, не просто ЧОП, призванный охранять покой сахалинских нуворишей. Я имею в виду тех козлов, что смогли из грязи в князи выбиться и теперь жируют, снимая сливки со всего, с чего только можно снять. Не-е, брат. Мой «Альбатрос» – это нечто большее и качественнее.

– «Альбатрос», насколько я догадываюсь, название ЧОПа?

– Само собой. Ну, а если говорить более конкретно, то это команда из бывших десантников, да еще спортсменов, умеющих неплохо стрелять.

– Круто! И где же ты таких бойцов нашел?

– Ну, это уже дело техники. Я же у Сохатого не только правой рукой был, но ко всему прочему держал под собой и всю разведку, бойцы которой исполняли также и работу чистильщиков. Поначалу, конечно, мы управлялись и этими силами, пахать, правда, приходилось по двадцать часов в сутки, но когда и рабочих суток хватать не стало, я предложил Сохатому создать еще одно мощное подразделение, которое взяло бы на себя часть той работы, которую до этого тащили на себе разведчики.

– Точнее говоря, зачистка поля и прочее, прочее, прочее.

– Ну, можно сказать, что и так. И когда Сохатый дал «добро», я лично взялся за эту проблему. Мало того, что надо было найти толковых парней, из которых можно было бы сколотить единую команду, но надо было и оформить ее под крышей ЧОПа, что само по себе проблемно. Но ничего, все сделал как надо, комар носа не подточит, как вдруг…

На лице Камышева застыла язвительно-скорбная ухмылка и он, оборвав себя на полуслове, потянулся за бутылкой «Наполеона».

– Короче, этот дебил, видимо не без подсказки Ложникова, увидел в «Альбатросе» усиление моего влияния на братву, то есть прямую для него угрозу, и вот тут-то все и началось. Короче, дело дошло до того, что этот козел даже собрал подвластный ему сходняк, на котором меня хотели порешить втихую, да я тоже не пальцем деланный, чтобы так вот просто меня можно было на перо посадить. Ну и в конце концов… Как говорится, Бог не фраер, он знает, кто чего стоит и кому как в ящик сыграть.

– М-да, – согласился с ним Седой, – человек предполагает, а Бог располагает. Слушай, еще один вопрос, а кто Ложникова порешил? Ведь он же, судя по тому, что ты рассказывал о нем, был той самой курицей, которая золотые яйца несла.

– Спрашиваешь, кто депутата порешил? Я бы тоже хотел это знать, и поверь мне, многое бы отдал, чтобы докопаться до правды.

– Что, настолько аккуратно всё было сделано?

– Аккуратней некуда, – буркнул Мессер, и, подцепив на вилку кусок баранины, отправил его в рот. Потом поднял на кореша глаза и словно процедил сквозь зубы: – Тем более что замочили его в Вакканае. И все шито-крыто, будто фантастика какая-то.

НЕВЕЛЬСК, ЮЖНО-САХАЛИНСК

Переключившись на оперативную разработку капитана «Дюжины», которая в ночь убийства Ложникова стояла под разгрузкой в Вакканае, Юрлин выехал в Невельск, благо, чуть более ста километров по хорошей дороге. Правда, была вероятность того, что жадный до денег Тетерин мог выгнать свой траулер в море в обход всех правил, установленных Сахалинской инспекцией морского регистра, однако пограничники заверили его, что СРТ-12 стоит в порту, и он, оставив «Опель» на стоянке, прошел на территорию порта.

Родившийся и выросший на Сахалине, он когда-то мечтал о мореходном училище, чтобы ходить капитаном или старпомом на одном из тех красавцев судов, что швартовались в Невельске, но сейчас даже не жалел о своей несбывшейся мечте, поменяв мореходку на милицейскую «вышку». Даже прежние корабли, уходившие в море на шесть-девять месяцев, превратились за годы развала страны в ржавый металлолом, непонятно каким чудом державшийся на воде, что же касается колхозных сейнеров и траулеров, которые практически за бесценок были выкуплены ушлыми предпринимателями, так на них, бедолаг, даже смотреть было больно. Грязные, обросшие ракушками, они выходили на браконьерский лов, и можно было только диву даваться, что за ангел-хранитель парит над ними, не позволяя утонуть в том же Татарском проливе, где штормовых дней больше, чем суток в году. Заглянув по пути в контору портофлота и справившись у диспетчера, где можно найти «Дюжину», Юрлин вышел к причальной стенке, где отстаивался еще с советских времен вернувшийся с лова «тюлькин флот». Так было и сейчас, с той лишь разницей, что в отличие от того же Вакканая, который за последние двадцать лет превратился из затрапезного, провонявшего рыбой поселка в современный порт с развитой инфраструктурой, Невельск за это же время потерял все свое былое величие, и даже кнехты с наброшенными на них швартовыми тросами прогнулись, казалось, от безысходности.

С материка дул легкий ветерок, над проливом висело по-весеннему теплое солнце, однако на душе была такая тоска, что капитан даже выругал себя матерно. Не хватало еще сопли распускать по этому поводу. Если государству с его многомиллионной армией чиновников наплевать на рыбодобывающую отрасль, которая могла бы приносить в российскую казну баснословные доходы, то ему-то какое до этого дело, и без того своих проблем хватало. Он шел по причальной стенке, вчитываясь в названия и номера посудин, как вдруг его окликнул с палубы сейнера возившийся с лебедкой матрос:

– Эй, на пирсе! Что, ищем кого?

– Считай, что угадал. «Дюжину»!

– Знатная посудина! А закурить у тебя, случаем, не будет?

– Можно и закурить, тем более если человек хороший.

– В таком случае угощай! – расплылся в улыбке любитель халявных сигарет.

– А что, своих нет?

– Были бы, не просил.

– Тоже верно. – Юрлин достал из кармана пачку «Явы», в которой оставалось три сигареты, и бросил ее через леерное ограждение: – Держи!

Подхватив пачку, парень расцвел в улыбке и тут же пояснил, дабы обелить себя и всех сахалинских рыбаков, вынужденных порой стрелять у незнакомых людей сигареты:

– А то, понимаешь, все на берег сошли, а я – на вахте. Вот и приходится лапу сосать.

– Бывает, – приободрил его капитан, – глядишь, и ты меня угостишь когда-нибудь.

– Всяко бывает, – согласился с ним матрос, – как говорится, гора с горой не сходятся, а хрен с лаптем… Кстати, а тебе зачем «Дюжина» понадобилась?

– Да как тебе сказать…

– Всё понял, дальше можешь не продолжать, – чиркнув зажигалкой и уже прикуривая сигарету, перебил его парень: – Счастье рыбацкое ищешь?

– Считай, что угадал.

– А с чего бы вдруг именно на «Дюжину»?

– Корешок подсказал, что у Тетерина недобор в команде.

– У кого, у Тетерина?! – хмыкнул матрос. – Считай, что тебя просто развели на дважды два – четыре. У Юрия Иваныча всегда команда укомплектована! К нему очередь пишется в отличие от других барыг.

– Как же так? – возмутился Юрлин. – Корешок мне точно сказал, что на «Дюжине» кто-то сошел на берег после последнего рейса и это место еще не занято.

– Наплюй и забудь! Я сам хотел к Тетерину перебежать, да не тут-то было. Нету у него свободных мест, нету! А что касается последнего рейса, так там действительно хренотень какая-то вышла. Юрий Иваныч взял на борт какого-то человечка по рекомендации, а тот ни разу до этого в море не выходил. Короче, заблевал всю палубу и почти весь рейс пролежал в кубрике. Парни говорили, что на берег сошел как лягушка зеленый, а его долю Тетерин разделил промеж команды.

– Что, списал на берег? Даже блатного?

– Ну! – подтвердил матрос. – Сразу же, как только они домой вернулись.

– Вот тебе, бабушка, и дедушкин хрен! – почесал в затылке капитан. – Слушай, а может, именно про эту вакансию мне и говорили? Я имею в виду того блатного, который облевался, а потом на берег сошел.

– И опять мимо касcы, – сладко затянувшись и выпустив ноздрями струю дыма, качнул головой парень: – Это место уже занято.

– Кем?

– Да кем-то из блатных, по крайней мере, в порту его раньше не видели.

– А ты-то откуда знаешь?

– Оттуда и знаю, что сам ходил к Тетерину проситься, а он сказал мне: «Жди, паря, жди. Как только сойдет кто на берег, так сразу же тебя и возьму».

Юрлин сотворил на лице маску вконец раздосадованного человека:

– Видать, не судьба.

– Значит, не судьба.

– И идти к Тетерину уже не имеет смысла.

– Вот тут ты стопроцентно прав, – похвалил его догадливость матрос. – Тем более что они буквально на днях выходят в море. Мне корешок мой с «Дюжины» докладывал. Но ты не отчаивайся, – обнадежил он, – щас такие времена настают, что с посудин целыми командами будут списываться. Походи, поговори с мужиками – глядишь, и подфартит где.