Текст книги "Золотой дурман. Книга первая"

– Да-а… – почесал затылок Илья. – Тут любой на него – как на вора покажет. А вот по поводу травки – думаю, что подлили в чай это зелье. Нечто подобное я заварил тогда для Оймок, чтобы спасти её от неминуемой смерти, она сразу же впала в сон – это и спасло её, ведь Айбу подумал, что она умирает… Кто-то из отряда мог подсыпать зелье Прокопию и Мирону, а самородки – похитить сообщник со стороны.

– Я тоже так же подумал, – кивнул головой Фёдор.

– Ежели Прокопий смог бы описать вкус отвара, который они пили в то утро… То, что он отдавал смородиновым листом, ничего не говорит – всё равно запах зелья должен присутствовать. Лучше бы мне самому расспросить его об этом. Вряд ли это рук дело Прокопа…

– И я говорю, что не виноват он! – стукнул по столу опустевшей кружкой Фёдор. – Да вот кто теперь ему поверит! Вернётся из экспедиции Клюге, и всё – Прокопию либо тюрьма, либо каторга. То, что меня накажут, я не особо печалюсь – пусть хоть в рядовые казаки разжалуют, жалко, что невинный человек чей-то грех на каторге искуплять будет. Обнадёжил я его – пообещал помочь.

– Подумать надо… – вздохнул Илья. – Здесь, я полагаю, один выход – найти настоящего вора… Самородки, скорей всего, кто-то из экспедиции украл и где-то спрятал. А вот насчёт сообщника я что-то сомневаюсь, чтобы кто доверил такое богатство другому человеку – разве что самому близкому. Выяснить нужно, чтобы не на словах – было ли в чае сонное зелье, тогда бы осталась одна загадка – кто его туда подмешал.

– Когда Прокопий мне подробно рассказал про то утро, я сразу почему-то на Игната подумал. Да ведь только он целый день с двумя нашими бийскими казаками, по заданию рудознатца, образцы собирали. Тут хоть сам поверишь в виновность Прокопия, – недоумённо пожал плечами Фёдор.

– Да-а, действительно, чего только в жизни не бывает, – покачал головой Илья. – Может, и впрямь Прокоп самородки взял? Подмешал Мирону сонных трав, а теперь водит нас вокруг пальца…

– Вот и мне невольно приходила такая мысль, – задумчиво произнёс Фёдор.

– Насколько я знаю, Прокоп в травах не разбирается, и, ежели он не пил зелье, то вряд ли сможет правильно описать его. Попробуй договориться, чтобы меня пропустили в арестантскую, а я постараюсь выяснить: правду ли говорит Прокоп про утреннее чаепитие, – вопросительно взглянул на Фёдора Илья.

– Думаю, не удастся уговорить коменданта разрешить ещё раз поговорить с Прокопием. Богданов твёрдо уверен, что кражу совершил он, и все другие доводы считает отговорками, – ответил Фёдор.

– Так-так… – поднялся Илья из-за стола и зашагал по комнате, раздумывая над сложившейся ситуацией. – Вот что! – поднял он палец вверх. – Пошли!..

– Куда?! – вскинул удивлённые глаза Фёдор.

– В церковь пойдём, сейчас там как раз служба началась. Хочу я с батюшкой Стефаном Удинцовым поговорить, он в моей просьбе не откажет. Думаю, что ему разрешат в посещении арестанта, а я пройду вместе с ним.

– Да-а, здесь наверняка препятствий чинить не будут, – согласился Фёдор.

По причине буднего дня и раннего времени народу в церкви было немного, большая часть прихожан была занята полевыми работами. Фёдор с Ильёй прошли поближе к амвону, откуда читал проповедь отец Стефан, ему, крестясь и кланяясь, вторили молящиеся. Они дождались окончания службы, когда священник закончил проповеди и разошлись прихожане…

– Что, господа казаки, аль какое дело ко мне имеете? – эхом отразился из-под купола голос Стефана.

Он спустился к ожидающим его и остановился подле – весь во внимании.

– Тут вот какое дело, отец Стефан, – начал Илья. – Не себя ради, а справедливости – не по-божески будет, если невинный человек пострадает.

– Это так… – кивнул головой священник. – Что там у вас?..

Илья рассказал во всех подробностях историю Прокопия…

– В арестантскую мне попасть нужно, чтобы понять и убедиться, что Прокоп говорит правду и невиновен. Комендант уже ничего слушать не хочет – считает, что вина его доказана.

Отец Стефан призадумался, после чего положив руку на плечо Ильи, сказал:

– Богоугодное твоё дело – праведного защитить… Как в Притчах царя Соломона сказано: «Оправдывающий нечестивого и обвиняющий праведного – оба мерзость пред Господом». А осудить человека, до конца не разобравшись, – проще всего. Вся неправда есть от диавола, сколько невинных людей заставляет он страдать.

Не убирая руки с плеча Ильи, он направился к выходу, но перед самыми дверьми внезапно остановился:

– Постой! А как же тебя со мной пропустят – в мирской одежде?.. Вот что! Пошли за мной! – и Стефан, развернувшись, повёл Илью вглубь храма.

Фёдор так и остался стоять возле дверей, недоумевая, что же решил сделать отец Стефан. Через некоторое время они вышли из диаконника, теперь уже как двое священнослужителей. Илья облачился в стихарь и в одеянии мало чем отличался от отца Стефана…

– Ты, Фёдор, оставайся здесь, – бросил Стефан, не доходя до арестантской.

Командир караула без лишних расспросов пропустил отца Стефана и Илью к Прокопию…

– Большая честь для меня, святой отец, ваше посещение, – поднялся навстречу вошедшим Прокопий. – Я уже смирился со своей участью – всё обернулось против меня.

– Главное, чтобы Господь не отвернулся от тебя, – назидательно ответил отец Стефан. – Как говорят, стой за правду горой, и Бог всегда будет с тобой… Ну, Илья, спрашивай, чего хотел, – повернулся он к Илье.

Тот, прокашлявшись, начал спокойно и неспеша задавать вопросы Прокопию…

Время уже перевалило за полдень. Фёдор, спасаясь от зноя июньского солнца, спрятался в тени деревьев и наблюдал за повозками, гружёнными кирпичом, вереницей растянувшимися до строящейся церкви, около которой копошились и посадские, и служивые. Скрип колёс груженых телег, раздающийся хлыст бичей и покрикивание вспотевших возниц дополняли картину общенародной стройки.

«Вот и я сегодня со своими казаками собирался на стройке поработать, – подумал Фёдор, узнав среди работающих своих подчинённых. – Да вот как всё обернулось…»

Прошло уже немало времени, жар стал доставать и в тени деревьев.

«Что же они так долго?» – начал терять он терпение. Сколько ему ещё здесь торчать?

Наконец, от казарм показались отец Стефан и Илья. Они неторопливо шли, о чём-то увлечённо беседуя, и, если бы Фёдор не вышел из своего укрытия, они так бы и прошли мимо, не заметив его.

– Ну, что скажешь, Илья? – первым делом поинтересовался он.

– После разговора с Прокопием я ещё больше убедился, что он говорит правду: не смог бы лгущий человек, несведущий в травах и врачевании, правильно ответить на все мои вопросы. Только вот в чём незадача: чтобы поверили Прокопию те, кому решать его судьбу, нужны более убедительные доказательства… А где они?! – развёл руками Илья.

– Насколько я разбираюсь в людях, не лукавит Прокопий, – подтвердил отец Стефан. – Вот что, господа казаки, сейчас пошли в церковь – Илье переодеться нужно, а после все вместе к коменданту…

– Ваше высокоблагородие, к вам отец Стефан и двое казаков с ним, – доложил денщик только что вернувшемуся с кирпичного заводика коменданту.

– Пусть заходят, я как раз со Стефаном о новой церкви хотел поговорить… – Проходите, господа, присаживайтесь, – пригласил вошедших комендант. – Чем обязан?

– Вот что, Ваше высокоблагородие, – начал отец Стефан. – Хотели бы мы обсудить с тобой положение Прокопия Столярова. Ведь невиновного человека на каторгу могут отправить.

Комендант, пронзительно взглянув на Фёдора, ответил:

– И вы туда же, святой отец… Я имею грамоту от руководителя экспедиции господина Клюге. Из неё ясно, кто является похитителем. И прошу вас, батюшка, не берите грех на душу, защищая вора.

– Я достаточно хорошо разбираюсь в людях, – глядя в глаза коменданту, ответил отец Стефан. – И поостерёг бы вас делать опрометчивые выводы. Не раннее как сегодня, около полудня, я с Ильёй Петровым посетил Прокопия Столярова; всё, что он говорил, не вызывает сомнения. – И он передал коменданту их разговор с арестованным.

– Ну, хорошо! Допустим, всё это действительно выглядит правдоподобно, – согласился Пётр. – Но кто же тогда взял самородки?! Покажи мне этого человека, и я тот час, под свою ответственность распоряжусь отпустить Прокопия Столярова. Что я скажу Клюге?.. Отпустил арестованного, поверив его словам? А кто же тогда вор? Ведь в лагере в тот день никого, кроме Прокопия Столярова и Мирона Кирьянов, не было. И почему я должен поверить Прокопию – что они оба уснули и ничего не видели…

– Да спали они по причине того, что в чай подмешали сонного отвара, – не выдержав, вмешался в разговор Фёдор. – Я сам пойду к Клюге, когда экспедиция вернётся в Бийск, и казаки меня поддержат.

– Ты вот что, Фёдор, остепенись, это уже «бунт» называется. Тебе и так за своего подчинённого отвечать придётся, – строго отчитал его комендант.

– Прав Фёдор, – вмешался молчавший до того Илья. – Поговорив с Прокопом, я убедился, что их обоих с Мироном опоили сонным зельем.

– Верю тебе, Илья, хоть ты уже и оставил военную службу, но в гарнизоне ты человек уважаемый, отвечаешь за своё слово, но ведь его к делу не пришьёшь… А что, если был сообщник?.. Научил Прокопия, что да как правильно говорить?.. Может, тот и спал, а подельник его в это время самородки выкрал.

– Но, если был сообщник, зачем ему подкладывать в котомку Прокопия кусочек серебра, он бы сунул эту улику кому-нибудь другому?.. – отпарировал Илья.

– А если он так хотел избавиться от подельника и не делиться награбленным? – тут же ответил Пётр.

– Ну, тогда бы Прокопий в отместку просто выдал сообщника, – заключил Илья.

– Хм-м… Но, тогда и Прокопию отвечать придётся, возможно, поэтому он и запирается… Но могло быть и так: Прокопий сам выкрал самородки, а в спешке оставил в своей котомке небольшой кусочек серебра. А история с сонными травами была придумана на случай разоблачения, и Прокоп уже знал, что ему ответить на твои вопросы… А может, вовсе и не он… Может, Мирон выкрал?!.. Опоил Прокопа, сделал своё чёрное дело и притворился спящим… Ну, как, Илья?!.. Об этом ты не думал?!

– Нет… – отрицательно мотнул тот головой.

Наступила тишина. Илья не знал, что ему ответить на это замечание коменданта; спорящие смотрели друг на друга, так и не поняв, пришли ли они к единому мнению.

– Ну, вот что, господа, – первым нарушил молчание Пётр. – Говорили вы, конечно, убедительно, но, кроме слов, у нас ничего нет. Я уже сказал, что если бы были какие-то существенные доказательства, которые я мог показать господину Клюге и судьям, то освободил бы Прокопия из-под стражи хоть сейчас.

– Да где же их возьмёшь эти доказательства! Упекут невинного человека на каторгу! – гневно выпалил Фёдор. – Видать, одними разговорами здесь не обойдёшься.

– Фёдор, опять ты за своё! – повысил голос комендант. – Я думаю, господа, всё, что касается цели вашего визита, мы обсудили. Отец Стефан, я хотел поговорить с вами по поводу новой церкви, но, к сожалению, слишком затянулось обсуждение вашего вопроса, а сейчас я должен идти.

Комендант поднялся, давая понять, что беседа закончена, и крикнул денщика, чтобы проводил гостей.

– Да-а, наломает дров Фёдор, – вполголоса проговорил он, оставшись один. – И Прокопию ничем не поможет, и себя погубит. Если поднимет казаков, это же расценят как бунт, да и казаки пострадают.

Пётр сидел, подперев голову рукой, забыв про ожидающее его спешное дело. Конечно, он поговорит с Клюге, но вряд ли это поможет Прокопию – ведь кроме слов, нет никаких доказательств. А судя по его письму, Клюге твёрдо уверен, что кража – дело рук Прокопия… Как бы Фёдор тогда чего не натворил…

«Вот что я сделаю! – нашёл он выход из положения. – Под замок я Фёдора посадить не могу – не за что, а отправлю-ка я его с Ефимом Назаровым ясак собирать. Как раз пока они ездят, Клюге покинет Бийск».

Коварная ягода

…Исследовав западный берег Телецкого озера, пройдя сибирской тайгой, где пихты, кедры и ели чередуются с непроходимыми зарослями кустарника, изыскатели вышли к южной оконечности озера. Там их нагнали Наум и Матвей; стараясь держаться берега озера, они следом за основной группой вышли к устью Чулышмана. Здесь экспедиции вновь пришлось сменить проводника. Им оказался лихой наездник средних лет по имени Кайсым.

– Куда дальнейший путь держите? – первым делом поинтересовался он.

– К истокам этой реки, – указывая на широкое устье Чулышмана, ответил Клюге.

– О-о!.. Это очень длинная река, и никто из здешних не знает, откуда она берёт начало… На протяжении нескольких дней пути она течёт по узкой долине меж высоких гор, а дальше… – пожал он плечами.

– Вот туда мы и пойдём, – решительно произнёс Клюге.

– Труден и опасен будет путь, – покачал головой Кайсым.

– Передай проводнику, – обратился Клюге к толмачу. – Что мы здесь не только для того, чтобы исследовать богатства Телеуцкой землицы, но и пройти по неизведанным местам, составив подробные карты. И намерены дойти до истоков этой реки, а далее выйти к Катуни.

– Тогда нужно немного подняться по этой реке и дальше по другой речке идти на юг. Я проведу вас, сколько смогу, а там, скорее всего, вам придётся сменить не одного проводника.

– Веди дорогой, которой считаешь нужной, – с готовностью ответил Клюге.

– Ну, если вы готовы – тогда вперёд! – и он, пришпорив коня, лихо поскакал по горной тропе.

Его лошадь, привыкшая к горам, смело ступала по краю тропы, где внизу под обрывом громыхала и пенилась горная река. Лошади участников экспедиции, не привыкшие к таким переходам, часто шарахались в сторону там, где дорога шла по кромке обрыва. Видя это, проводник умерил свой пыл и не спеша поехал впереди отряда, стараясь держаться подальше опасных мест.

– Скажи, Кайсым, а не видал ли ты или кто из ваших людей русских поселений где-нибудь в этой глуши? – имея в виду староверов, кивнул Клюге на опоясывающую горы зелень тайги.

– Не-е!.. – протянул проводник. – Слышал только, что разбойничают по горам. А чтобы кто из добрых людей поселиться здесь вздумал… нет, – пожал он плечами.

– Хм-м… – недовольно хмыкнул Клюге, ещё раз бросив взгляд на окружающую их глухомань…

Когда лошадь Игната ступала по краю обрыва, он, ни жив ни мёртв, прижимался к её шее. От страха холодный пот выступал на лбу и скатывался вниз, застилая глаза. После того, как он зарыл самородки, жизнь его обрела какую-то особую ценность. Оступись лошадь – и не удастся воспользоваться этим богатством. Услышав о желании Клюге пройти дальнейший путь опасным, неизведанным путём, он совсем упал духом. Это были другие горы, совсем не похожие на те, откуда он возил руду на барнаульский завод. Высокие, отвесные скалы возвышались над его головой и стеной обрывались вниз. Узкая тропа – то взбирающаяся вверх, то серпантином убегающая к подножию скал – была противоположностью той дороги, где он свободно проезжал с гружённой рудой телегой. Он с радостью повернул бы назад, если бы был уверен, что найдёт дорогу и в одиночку выберется из этого лабиринта скал – да и кто ему дозволит покинуть экспедицию…

А далеко внизу, в узкой долине, голубой лентой блестела река Чулышман, наводящая на мысли, что до её истоков идти да идти…

Пройдя вёрст двадцать до устья реки Башкаус, путники направились вдоль течения этой реки. Зажатая в ущелье, меж высоких скал, она создавала особые трудности в продвижении. Путь изыскателей пролегал и долиной реки, где ущелье немного расширялось, и круто уходил вверх – там, где поток, зажатый между скалами, с рёвом мчался по острым камням. Иногда дорога терялась, и проводник вёл их еле заметными звериными тропами.

Игнатий, как во сне, двигался в растянувшейся цепочке всадников. Единственная мысль – доберётся ли он до дома живым – беспокоила его больше всего. Совсем не так представлял он это путешествие: ему казалось, что экспедиция – это увеселительная прогулка, а вышло – наоборот. Теперь, когда он стал богатым, всё обернулось для него в мытарство, подогреваемое страхом за свою жизнь: а какие ещё опасности могут поджидать его там, в неизведанных местах? Для чего ему все эти тяготы, для чего рисковать жизнью теперь, когда он уже считал себя состоятельным человеком? «А что если прикинуться больным?» – пришла вдруг ему спасительная идея. Не потащат же они больного за собой. Наверняка, когда будут менять проводника, его отправят вместе с ним в селение, а там – упросит инородцев проводить до Телесского озера, где зарыт его клад и… «Только как обмануть лекаря?.. А что, если нарвать каких-нибудь ягод? А когда будут ужинать, прилюдно съесть – после можно изобразить, что отравился ими», – от этой мысли он даже воспрянул духом.

Солнце уже стало клониться к закату, когда измождённые жарой всадники вышли на небольшое плато.

– Давайте здесь остановимся на ночлег, – крикнул впереди идущий Кайсым. – Дальше не скоро будет подходящее место – до темноты вряд ли успеем… Здесь неподалёку небольшое селение есть – там и проводника можете взять на дальнейшую дорогу.

Клюге, сам уставший от тяжёлого перехода, приказал спешиться и разбить лагерь. Освобождённые от поклажи лошади с жадностью стали жевать сочную траву, фыркая от удовольствия и тряся взмыленными шеями. Совсем рядом из-под обросшего травой валуна бил большой родник и, извиваясь между камней, ручейком срывался с отвесного берега в шумящие воды реки.

Разбив лагерь, путники стали думать о еде. Затрещали брошенные в костёр сухие дрова. Кашевары, зачерпнув из родника чистейшей студёной воды, стали готовить ужин. И вскоре над лагерем поплыл аромат приготовляемой пищи… С аппетитом поев каши с мясом каборги, добытой в окрестностях проводником, участники экспедиции с блаженством предались отдыху.

После съеденных прилюдно нескольких ягод Игнатий действительно почувствовал себя плохо… Согнувшись, он застонал и стал давиться рвотой, затем, схватившись за живот, повалился на бок и, охая, стал кататься по земле. Клюге, выскочив из своей палатки, непонимающе глядел на скулящего Игнатия.

– Что такое?! – подбежал к нему кашевар Наум Данилов. – От каши?.. Не может быть – другие-то то же самое ели.

– Можа, это от ягод, что он за ужином поел? – раздался голос кого-то из служивых.

– Да… Наверное… – сквозь стоны жалобно промолвил Игнат. – Я тут по дороге ягоды пособирал… За ужином немного скушал, а после… Ой-ой!.. – застонал он.

– Ну, дык, видать, отравился ты этими ягодами, – определил исполняющий обязанности лекаря Назар Фефелов. – Остались ещё?..

– Ага… – вытащил из кармана несколько штук Игнат.

– Фи-и-и-и!.. – схватился за голову лекарь. – Так ведь это ж – воронец!.. Очень ядовитые ягоды.

– Ч-что тепер-ря будить?!.. – похолодев от страха, жалобно проскулил Игнат. – Это ч-чево – п-помереть можно? – спросил он, почувствовав, как начинает задыхаться.

– Желудок промыть нужно… – засуетился Назар.

– Ты давай займись им, чтобы, не дай бог, не помер, – распорядился Клюге.

– Ага… – кивнул лекарь и, схватив огромный котелок, побежал к роднику. – Ну-ка, давай пей, сколько можешь, пока не вырвет, – зачерпнул он кружку холодной воды.

Игнатий, осушив кружку до дна, посидев немного с отрешённым лицом, вновь со стонами схватился за живот. Назар тут же наполнил водой ещё одну кружку, ещё и ещё. Игнатий не успевал поглощать воду, живот его раздулся, и ему казалось, что жидкость уже булькает под самым горлом.

– Пихай пальцы в рот! – скомандовал Назар. – Вот так! – одобрил он, когда вода под натужными стараниями Игнатия стала выходить назад. – Ну, а теперь укутайся потеплее – и спать. Даст бог, к утру всё наладится…

В опустившейся ночи Игнатий со стоном, на четвереньках заполз в палатку. Завернувшись в тулуп, он не переставал трястись от идущего изнутри холода и страха за свою жизнь. «И зачем я эти ягоды съел? Уж лучше бы со всеми пошёл… А ежели помру?..» – пронеслось в его голове…

Весь лагерь спал, только охранники, поставленные Клюге на случай непредвиденных гостей – диких обитателей гор, прохаживались вокруг стоянки, да Игнатий не переставал охать… Только под утро он немного забылся.

Разбудил его громкий говор просыпающегося лагеря. В палатке никого уже не было – видать, ему, как больному, дозволили подольше поспать. Открыв глаза, он почувствовал себя в ужасном состоянии – к вчерашней беде добавилась простуда: голова разламывалась, в горле стояла нестерпимая боль, во всём теле чувствовался сильный жар. Его горло, с детства слабое на холод, не выдержало процедуры: видать, чрезмерно выпитая после жары холодная ключевая вода сделала своё дело. Кряхтя и стоная, он вылез из палатки; солнце уже поднялось над горизонтом, и все участники экспедиции собрались вокруг костра, где испускали ароматный пар два котла с мясом недоеденной вчера каборги и отваром душистых горных трав.

– Ну как?!.. Получше? – встретил его Назар.

– Какое там… – сиплым голосом ответил Игнатий.

– Проходи, давай-ка вот горяченького поешь, – пригласил его Мирон.

– Не хочется… – подойдя к костру, прохрипел болезный.

– Да у тебя жар!.. – заключил Назар, потрогав лоб Игнатия. – Видать, здесь не только вчерашние ягоды… Как же ему дальше-то с нами идти? – вопросительно поглядел он на подошедшего к костру Клюге.

– Тьфу ты! Вот ещё оказия! – выругался тот. – Что нам больного с собой тащить?.. Вот поедет Кайсым за проводником и пусть его с собой забирает. Отлежится у инородцев, а там как-нибудь до Бийска доберётся… Вот ещё что… – обратился Клюге к бийчанам. – Вы в этих краях ясак собираете. Так вот, кто-нибудь из вас понимает язык инородцев?

– А это вон, Мирон Кирьянов научился по-ихнему кумекать, – ответил Назар.

– Мирон!.. Отправляйся с Игнатом. Необходимые исследования мы уже сделали, а для дальнейшего похода людей хватит.

– Да не надо, – попробовал изменить его решение Игнат.

«Как же с такой помехой забрать самородки», – сразу же сообразил он. – У вас каждый человек на счету, уж я как-нибудь сам…

– Не тебе решать! – оборвал его Клюге. – Поедешь с Мироном. Да… И ещё… – скрылся он в своей палатке. – Это оплата за участие в экспедиции, по пяти рублёв каждому, – протянул он деньги Мирону и Игнату…

После завтрака, оседлав лошадей, они в сопровождении Кайсыма выехали к селению инородцев, а весь отряд остался дожидаться нового проводника…

Небольшой аил затерялся в долине между елями и кедрачом у подножия горы, зелёные луга с сочными травами дополняли этот благодатный уголок.

Подъехав к крайней юрте, Кайсым громко позвал, и тотчас оттуда вышел невысокого роста алтаец. Поприветствовав приезжих, он, отгоняя набежавших с лаем собак, повёл их вглубь селения. Остановившись перед ладно выстроенной юртой, инородец откинул полог из шкур и что-то громко крикнул внутрь. Высокого роста, богато одетый алтаец, улыбаясь, вышел навстречу гостям.

– Он говорит, что рад видеть у себя в гостях русских казаков, и просит пройти внутрь к очагу, – перевёл его приветствие Мирон.

…Несколько деревянных идолов, с медными пуговицами вместо глаз, висели в разных углах юрты, около стен было составлено множество наполненных кожаных сумок. Повсюду были расстелены шкуры, а кое-где они лежали целыми стопами. Плети арканы повсеместно висели на тонких брёвнах, составляющих внутренний каркас юрты. Картину довершал огромный кожаный мешок, висевший на жердях с правой стороны от двери.

Игнатию после поездки стало совсем худо. Он опустился на указанное ему место, еле сдерживая охвативший его озноб.

Из котла, стоящего посередине очага, исходил запах готовящейся баранины – по-видимому, хозяева собирались обедать. Поднимающийся кверху дым не успевал уходить в отверстие в крыше, и сизая пелена расползлась по внутреннему пространству юрты. Смешавшись с кисло-тошнотворным запахом кумыса и араки, этот смог вызывал тяжёлое чувство отвращения у человека, не привыкшего к такой атмосфере. Всё это усугубляло и без того плачевное состояние Игната.

Кайсым долго переговаривался с хозяином, то показывая куда-то на двери, то на Игнатия, в ответ на это хозяин с серьёзным лицом кивал головой. Наконец, переговоры закончились, и, хозяин, выглянув наружу из двери, стал что-то объяснять и показывать Кайсыму.

– Да скоро они там наговорятся? – закашлявшись от едкого дыма, умирающим голосом прохрипел Игнатий.

– Дорогу к дому проводника Кайсыму объясняет, – ответил Мирон. – Как я понял, это глава селения – демечи Бакай. Кайсым рассказал ему, что ты очень болен.

Проводив Кайсыма, Бакай с улыбкой повернулся к казакам, но тут же лицо его посерьёзнело, он повелительным голосом обратился к двум молодым людям, тихо сидевшим около стены. Один выскочил из юрты, а другой принялся настилать поближе к очагу шкуры, показывая знаками Игнатию, что он может прилечь. Тот только этого ждал и тут же повалился на шкуры. Внутри всё горело, от слабости холодный пот выступил на лбу, но дышать стало полегче – воздух внизу был почище и свежее. Инородец бережно укрыл его несколькими шкурами и тихонько отошёл на своё место.

Игнат тут же забылся: перед глазами поплыли круги, откуда-то из тумана показались горы – и он, из последних сил взбирающийся вверх по отвесному скалистому склону. Но вот картина меняется, и толпа разъярённых людей гонится за ним по горной дороге. Среди стука копыт слышится громкий голос Прохора, который кричит каким-то нечеловеческим голосом. Он нагоняет его, склоняется и леденящими душу гортанными звуками произносит заклинание – тут же раздаётся громкая дробь барабана. Игнатий от страха силится что-то выкрикнуть, пытаясь открыть глаза… Сквозь пелену проступает страшное смуглое лицо, с пеной у рта и большим чёрным бубном в руках. Остановившиеся безумные глаза в упор смотрят на него. Игнатий, закрываясь от этого видения руками, испускает истошный крик.

– Ну вот, очнулся… – слышит он голос Мирона и чувствует, как его рука ложится на плечо, стараясь успокоить.

Но видение не проходит, застывшие губы расплываются в подобии улыбки, оно поворачивается и что-то говорит Бакаю.

– Это шаман… – объясняет Мирон. – Бакай распорядился привести к тебе шамана. Сильно худо тебе было.

– А сколько мы уже здесь?

– Да уже к ночи время подходит, – ответил Мирон. – Ты как впал в забытьё и вроде как бредить начал – видать, крепко тебя скрутило.

– Дай чего-нибудь попить, – прохрипел Игнатий.

Мирон окликнул Бакая, и тот налил большую кружку тёплого отвара.

– Вот попей. Это шаман приготовил какой-то настой на травах, сказал, что поможет – он здесь к тому же ещё и лекарь.

Игнатий жадными глотками осушил кружку до дна, после чего, тяжело задышав, закрыл глаза и впал в забытьё. Мирон намочил тряпку тёплой водой, отжал и, стараясь не потревожить сон, аккуратно положил ему на лоб. Несколько раз за ночь он менял Игнатию компрессы, чтобы хоть немного сбить жар, поил приготовленным отваром и только к утру немного забылся…

Едва только заслышались звуки просыпающегося селения, как Мирон, гремя котлом, направился к неподалёку протекающей речке. Набрав воды, он заодно и ополоснулся, чтобы сбросить с себя остатки сна. Ниже по течению он заметил инородца, расстилавшего вчера шкуры для Игнатия. Тот усердно чистил своего коня, изредка поглядывая в сторону гостя. Мирон подошёл поближе и поприветствовал его. Качкын, так назвал он своё имя, оказался добродушным разговорчивым парнем. Мирон, не раз общавшийся с инородцами, сразу нашёл с ним общую тему для разговора. Подробно расспросив своего нового приятеля о жизни их небольшого селения, он, в свою очередь, ответил на его вопросы, которые интересуют алтайцев, и они часто задают их сборщикам ясака. Оказалось, что до него и его односельчан только недавно дошла молва, что большинство алтайских зайсанов приняли подданство России, и теперь они являются частичкой этой огромной страны. Качкын рассказал, что юрта его здесь неподалёку, на берегу реки, а занимается он шитьём сапог, переняв это мастерство у своего отца.

– Может, зайдёшь чаю попить? – пригласил новый знакомый.

– Не могу я сейчас – времени нет… Товарищ больной лежит.

Распрощавшись с Качкыном, Мирон направился к себе в юрту, где уже развели огонь и разделывали на куски свежезаколотого барана.

Игнатий всё ещё спал. Пламя очага освещало его болезненно-бледное лицо.

Он молча сел подле очага и задумчиво засмотрелся на огонь. Шкура на двери приоткрылась, и в дверях появился шаман.

– Ну, как он? – поинтересовался шаман у Мирона.

– Спит… – коротко ответил тот.

– Это хорошо – пусть спит. Сон для него сейчас хорошее снадобье. Вот этим его сегодня напои, – протянул шаман укутанный в войлок котелок.

И не говоря больше ни слова, покинул юрту… Каждое утро шаман приносил какие-то травяные отвары.

Прошло несколько дней, а состояние Игнатия всё ещё вызывало опасение. Мирон исхудал за это время, все тяготы по уходу за больным легли в основном на него. Но и Бакай не остался в стороне – брошенное в котёл свежее мясо каждый день наполняло юрту аппетитным ароматом. Игнатий изредка открывал глаза, и тогда Мирон поил его целебным отваром и кормил бульоном из баранины. Вот так, в таких хлопотах прошла ещё неделя, показавшаяся Мирону вечностью.

Для Игнатия дни проносились в каком-то тумане. Иногда сквозь дрёму он слышал леденящие душу заклинания и крики шамана. Стараясь стряхнуть с себя это наваждение, он пробуждался и, попив отвара трав и наваристого бульона, вновь погружался в полузабытьё, чувствуя навалившуюся слабость…