Текст книги "Рассветники"

Глава 13

Мы некоторое время пили чай молча, каждый думал о своем, а я все так же готов кивать и со всем соглашаться, поддакивать, это в моих шкурных интересах, Людмила Николаевна с милой улыбкой подливала чай, Энн озадаченно помалкивает, для нее это новость, как и для абсолютного большинства населения в мире, а Анатолий Евгеньевич проговорил вдруг жестко:

– Теперь видите, что и на этом поле начнется… я даже не могу представить что, если чипы расшаренности введут в широкое употребление?

Я не сразу врубился, только кивнул тут же и сделал умное и понимающее лицо, а как же, дескать, все понимаю, со всем согласен, я же не дурак, дурака вы бы не пригласили на чай, а потом сообразил наконец, о чем речь, вот уж не думал, что этот старый пень следит за такими разработками в сфере хай-тека, сказал почтительно:

– Надеюсь, люди к тому времени забудут эти… когда-то горячие споры. Для политиков важно не столько решить проблемы, как отодвинуть их решение на долгий срок.

Он кивнул:

– Хотите сказать, проблемы решатся сами?

– Или станут неактуальными, – сказал я. – Выяснять, кто негр, а кто белый – неполиткорректно только сейчас, а потом станет просто неинтересно и даже глупо.

– Да, – согласился он, – в большинстве случаев проблемы либо теряют остроту, либо решаются сами. Но мы пока в этом времени, когда о проблемах только умалчиваем. И что, если все разом… раскроются?

– Разве будет разом? – спросил я осторожно. – Вон не поставили же видеокамеры разом всюду? Сперва только на самых опасных участках автодорог, потом на входе в аэропорты, автовокзалы, метро… И всегда народ немножко бурчал о нарушении прав свободы личности! И теперь вот, очень постепенно, эти следящие видеокамеры везде. И ничего, привыкли, притерпелись.

Энн слушала нас, слушала, мне даже показалась, чуточку уязвлена, что я так быстро нашел общий язык с ее родителями, ей хотелось бы долго спасать меня и защищать, подспудный материнский инстинкт в действии, сказала с апломбом:

– Это у нас притерпелись! Вы забываете про страны Африки. Они еще с этим не сталкивались, а их реакция будет бурной!

Анатолий Евгеньевич посмотрел на нее с милой улыбкой.

– А что, их кто-то будет спрашивать?

Она с достоинством отрезала:

– Их вес в современном мире растет с того дня, как все они добились независимости!

Она не поняла, почему Анатолий Евгеньевич даже слегка всхохотнул, посмотрел на меня весело, а я понимающе улыбнулся и деликатно смолчал.

– Что не так? – потребовала она сердито. – Разве колонии не добились независимости совсем недавно? В прошлом веке?

Анатолий Евгеньевич вздохнул, посмотрел на меня, как на соратника, а то и сообщника в борьбе с милым, но туповатым миром прошлого.

– Видите, Григорий, есть еще простодушные, которые верят в то, что говорят политики! А то некоторые утверждают, что пропаганда в наше время не дает денег.

Щечки Энн мило окрасились сердитым румянцем, она сказала тем же строгим голосом:

– Папа, не виляй и не напускай туману. Если черная Африка не добилась независимости, тогда что?

– Никакая колония, – сказал Анатолий Евгеньевич наставительно, – не добилась бы «независимости», если бы ее к тому настойчиво не подталкивала метрополия! Неужели ты всерьез думаешь, что какая-то зачуханная Мумба-Румба могла одолеть всемогущую Англию? Но в Англии, как и в других странах, обремененных колониями, начали понимать, что в те земли приходится все больше вкладывать, чем оттуда вывозить. И потому решили от них избавиться. Но, чтобы никаких обид, дескать, выдоили и бросили, нужно сделать так, будто они сами отстояли и добились самостоятельности! А когда независимость получена, то у них своя страна, свои законы и, главное, свой бюджет. Таким образом Европа, освободившись от груза, резко рванулась вперед по пути развития, а бывшие колонии остались далеко позади со своей независимостью.

Людмила Николаевна расставила на столе чашки и разлила свежий душистый чай, прислушалась и обронила коварно:

– А Штаты?

Анатолий Евгеньевич фыркнул:

– Там земли заселили выходцы из Европы, так что изначально была не колония, по сути, а продолжение Европы. Потому и не захирела в отличие от всех колоний! А представь себе, если бы Англия не освободилась от Индии, Пакистана, Афганистана и прочих? Ей бы пришлось тянуть их экономики, долбиться в стену религиозных предрассудков, проводить дороги, чтобы там все было, как в самой Англии… Собственно, вот тебе и вопрос на страхи некоторых: завоюют или не завоюют Россию.

– А при чем здесь Россия? – спросила она.

– А при том, – ответил он по-мужски веско. – Сейчас уже не пройдет поголовное истребление, времена не те, а принимать Россию… или хотя бы ее территорию с ее православным населением, не желающим ни работать, ни учиться – это повесить себе жернов на шею и пойти на глубокое купаться.

Я допил чай, взглянул на часы, охнул и сказал вежливо:

– Простите, мне очень приятно у вас, здесь так мило, но завтра новый день, новые вызовы… нужно и выспаться, и быть к ним готовыми.

Людмила Николаевна приятно улыбнулась, а Анатолий Евгеньевич проговорил рокочущим баском:

– Да-да, мужчины должны думать прежде всего о работе.

– А ехать обратно около часа, – сказал я озабоченно.

Они поднялись проводить меня, Энн украдкой подмигнула, дескать, остается, я понимающе опустил глаза.

Ее родители снова уселись за стол наблюдать просто сказочный закат, Энн проводила меня до машины.

– Вообще-то, – шепнула она, – тебе можно бы остаться и у нас…

– Твои родители все-таки допускают такое?

Она помотала головой:

– Не в одной постели. Но есть пара свободных комнат наверху.

– Спасибо, – ответил я, – но будем держать марку. Родители должны верить, что ложимся в одиннадцать и встаем в семь, как послушные школьники из хороших семей.

– Ты и есть послушный, – заверила она. – Даже если сам в это не веришь.

Она коротко поцеловала меня, я тут же скрылся в машине. Решетка ворот поднялась, я выкатил на просторную улицу между уютными домиками и помчался навстречу кроваво-красному закату к главному шоссе.

Самое удивительное и занимательное время – это нынешнее. Так считают практически все. За исключением помешанных на Средневековье дур, что мечтают очутиться в прошлом и обязательно – графинями. Но если оглянуться в прошлое, оказывается, все всегда считали свое время самым удивительным.

Это можно прочесть в древнеегипетских манускриптах, в работах римских философов, в трудах деятелей Средневековья, в эпоху географических открытий, индустриализацию, постиндустриализацию… И все правы, как ни удивительно. Каждая следующая эпоха в самом деле более щедра на открытия, свершения, изобретения, подвиги.

Отсюда грустный вывод, как бы нам ни казалось, что живем в самое невероятное и удивительное время, но оно невероятнее и удивительнее тех, в которых жили наши отцы, но не тех, в которых будут жить наши дети, тем более – внуки.

Даже не внуки, а дети будут жить в сингулярности. Может быть, даже мы успеем, если не помрем от водки или под колесами пьяного лихача, что выскочит на встречку или заснет за рулем и врежется в троллейбусную остановку.

В детстве мне приходили странные видения, которые не могли быть искаженными представлениями действительности, как говорят специалисты о снах. К примеру, я почему-то был уверен, что должен прожить жизнь каждого из людей, в том числе погибать в войнах, на арене Колизея и провинциальных цирков, быть казненным на плахе много раз, повешенным, утопленным, забитым камнями, я плавал в дальних морях и срывался с высоких скал, я царствовал и бывал рабом…

И все это ничем не могу объяснить, кроме как некой незримой связью со всеми людьми, живущими и давно умершими… С живущими – понятно, но с умершими? Однако чувствовал, что это я умирал при строительстве пирамид в Египте, меня топили в Тибре, с меня Иван Грозный сдирал кожу заживо… Потом, взрослея, это ощущение ушло и забылось… на долгие годы. И лишь в универе, работая над разными прикладными задачами по указке аспирантов, столкнулся с проблемами и загадками, которые мог объяснить только дикой и сумасбродной гипотезой существования некого Сверхорганизма, в котором мы, подобно муравьям, являемся крохотными частичками и хотя действуем самостоятельно, все же управляемы так же, как муравьи управляемы своим общим мозгом муравейника.

В науке существует давно некий метод, когда для решения некого уравнения, подставляется некое удобное число, чисто теоретическое, придуманное. Так Менделеев составил периодическую таблицу элементов и с ее помощью предсказал десятки новых элементов, так Макс Планк ввел понятие «квант», чтобы уравнение наконец-то выглядело законченным, так однажды, чтобы объяснить непонятное поведение галактик, ввели термин «темная материя»… В общем, я ввел в картину мира понятие Сверхсущества, и разительным образом стали проясняться многие темные места, которые ну никак не удавалось понять старыми методами. И так же как нашлись и стали реальными придуманный квант, темная материя, так стало реальным для меня и Сверхсущество.

В снах я почему-то бывал уверен, что вообще не умру, если не проживу жизнь каждого, в том числе и жизнями тех, кого еще нет. В каких-то снах видел нейтронные звезды, абсолютно круглые шары, где немыслим даже выступ в один миллиметр, я опускался на них и, не отыскав жизни, с тоской устремлялся дальше, преодолевая мертвое пространство космоса…

Это вообще необъяснимо, но я чувствую, что и это реально, что это происходит!

В лаборатории большинство опытов проводим на муравьях, у них полноценное общество, а это огромные возможности. Как-то же эти крохотные насекомые с одним-двумя ганглиями в мозгу ухитряются делать то, что не под силу никаким высшим обезьянам, не говоря уже о других существах, населяющих землю?

Потому муравьи у нас не только в лаборатории, но и дома: в формикариях, в стеклянных банках, в цветочных горшках, то есть и работа, и удовольствие.

О наших работах пару раз давали репортажи по жвачнику, есть же каналы, что ищут диковинку и чокнутых, а мы как раз подходим под эту мерку, но мы и сами не ждали, что с нашей легкой руки начнется повальное увлечение муравьями.

Мир, изнывающий от безделья, держит дома не только кошечек или собачек, попугайчиков или прочих пернатых, а также рыбок, ящериц, черепах, но также всевозможных насекомых вроде богомолов, гигантских сверчков или мадагаскарских рогатых червей, но мы открыли для них совершенно новый мир – мир социальных насекомых.

Я дважды давал интервью телеканалу «Мир увлечений», это так они понимают нашу работу. Мне кажется, я расписал моих муравьев так, что в них можно было увидеть все, от скромных работников до самых прекрасных и мудрых существ во вселенной.

И началось…

В Москве уже существовал Клуб Любителей Муравьев, туда хлынули новые члены, началась бурная деятельность. Пошли оживленные дискуссии, в каких формикариумах лучше держать каких муравьев, образовались фирмы и фирмочки, что начали делать формикарии на заказ, подготавливать корм, даже писать музыку и песни для муравьев и муравьиных сообществ.

Мы посмеивались, хоть и гордились поднятой нами волной. Только Вертиков, наш гуманист и правозащитник, время от времени напоминал нам, что мы все подали неправильно, на самом деле говорить, что в формикариумах муравьи живут и успешно размножаются, не выдерживает никакой критики. В концентрационных лагерях смерти тоже спаривали мужчин и женщин, получали от них потомство. Даже многочисленное, но назвать это счастливой жизнью…

Кириченко сказал с отвращением:

– Ну что ты за человек? Мы же не виноваты, что эти тупорылые так поняли? Мы рассказывали о научных работах, не так разве? А то, что они поняли только, что муравьев можно держать дома…

– …и что это безумно интересно, – вставил Урланис.

– Вот-вот, – сказал Кириченко, – и что это безумно интересно, это уже их вывих. Мы за них не отвечаем.

– Мы за всех отвечаем, – возразил Вертиков с достоинством.

– Почему? – удивился Кириченко. – Мы же их не приручали!

– Теперь за все отвечают ученые, – сказал Вертиков строго, – а не какие-то там политики и общественные деятели.

– Мечтай-мечтай, – сказал Люцифер.

А Корнилов спросил с недоумением:

– Кто говорит, что в формикариях все идеально? Но это лучше, чем на свободе, где муравьи гибнут каждое мгновение…

– Да, – согласился Вертиков, – в концентрационных лагерях люди тоже не гибли сами по себе, только по воле тех, кто устроил их муравейник. Ты же помнишь еще зверинцы, верно?.. В том числе передвижные. Так вот сперва запретили передвижные, потом и стационарные. Остались так называемые зоопарки, где ударение делается на «парки», но их тоже начали закрывать, как бы ни пытались делать жизнь зверей приближенной к естественной…

Люцифер прислушался, вдруг захохотал:

– Мы летом семьей были в Африке!.. Так там все ходят на воле: слоны, жирафы, зебры, даже львы. Как-то целая семья залезла к нам на машину!.. Хорошо, мы оборудовали машину строго по инструкции, львы прокатились малость и поспрыгивали, так и не добравшись до сладкого мяса.

– Вот-вот, – сказал Вертиков, – хочешь смотреть на львов или жирафа – езжай в Африку. Жаждешь общаться с муравьями – выйди в лес, или где там они живут, и подкладывай им у норки мух или кусочки сахара. Смотри, как лопают, тащат к себе… А формикарии – это концлагеря с пыточными камерами. Недаром все муравьи так пытаются оттуда убежать!

Я прислушался к разгорающемуся спору, сказал раздраженно:

– Кому-то политики не нравятся? А вы чем занимаетесь, лженаукой? Марш по местам, а то всех поубиваю!

Они разошлись, посмеиваясь, мои угрозы никто всерьез не принимает, но каждый знает, что работать надо и тогда, когда не хочется. Правда, нам хочется почти всегда, такие вот мы особенные. Просто сама работа интереснее не придумать.

Я в своем кабинете подошел к микроскопу, но невольно уставился на стену-экран, где замелькали заголовки сегодняшнего обсуждения скандального интервью Неназываемого, в прошлом известнейшего писателя, а теперь киносценариста и баймиста. До этого были обнародованы результаты подсчета критических отзывов и рост тиражей. Едва ли не впервые критики и читатели оказались абсолютно единодушны: мура, дешевое чтиво, не стоит внимания… и в то же время только у него тиражи растут и растут, в то время как у всех остальных падают к нулю.

С этим безуспешно пытались разобраться, но полемики не получалось: все соглашались, что это не литература, а черт знает что, однако… почему-то покупается. Причем, как оказалось, покупают и все те, кто называет это халтурой. Дискуссии гремели с унылым однообразием в инете, перебрасывались на страницы умирающей бумажной печати, с экранов жвачников гневно клеймили, причем голоса в защиту не находилось, получалось даже как-то неловко, однако же на результаты продаж это не влияло, тиражи росли как в бумажных вариантах, так и в электронном, а также в баймах и кино, где не только по его сценариям, но и по его указке, что и как, Неназываемый соглашался передавать права только на таких условиях.

Наконец удалось взять пространное разъяснение у самого мэтра. На телевидение приехать он не изволил, хотя по первому зову туда бегут и члены правительства, он же отказывался приезжать до тех пор, пока к нему к самому не приехала съемочная группа.

Глава 14

Встреча была назначена в его коттедже, он прибыл с опозданием на шесть минут, на велосипеде и в промокшей на груди майке и, не переводя дыхание, сообщил, что они все живут в веке двадцать первом, а требования к литературе и прочим видам искусства у них даже не двадцатые, а девятнадцатые, дикари какие-то.

Самый частый упрек, из-за которого презрительно называют халтурой, это «…его герои слишком легко идут, а надо, чтобы ползли, выламывая ногти, навстречу ветру и невзгодам. И чтоб побеждали ценой невероятных усилий в самую последнюю секунду, уже на издыхании…».

Идиоты, сказал он и, подумав, добавил с удовольствием: тупые идиоты. Переносят в наш благополучный век реалии и требования тех прошлых эпох, того тяжелого и жестокого времени, когда ставилось целью выжить и победить. В первую очередь победить, выжить – если получится. Пришло просто немыслимое по комфортности с прошлым благополучие. Человечество уже не ползет, обламывая ногти и орошая землю кровью. Шпионы уже не глотают ампулы с ядом, напротив – им свое же руководство велело, если попадутся, тут же признаваться во всем, а то еще побьют!

Правда, еще сохранились «горячие точки», там в самом деле воюют, но… как? Обычно стараются с воздуха, да еще с такой высоты, чтоб уж точно туда не достали никакими «стингерами», а когда и возникают ситуации, что нужно на земле… то как это проводится? Во всяком случае, не так, как в битве за Сталинград, когда остервенело в рукопашной зубами и когтями. А вот в кино и книгах по старинке эти замшелые тупари требуют, чтобы на последнем издыхании, ага, как же. Щас, перетрудятся.

В сингловых баймах можно самому выставлять уровень сложности, а то и подчитерить, так вот я не знаю людей, которые ставили бы «hard» или «hardest», нет таких мазохистов, хотя, да, все они гордо говорят, что а как же, конечно, только на hardeste прошли все миссии и все уровни, они ж не слабаки, хотя никто не может удержаться от соблазна поставить бесконечные патроны и бессмертие.

У человека в крови эта жажда идти с комфортом, а его по-прежнему, по старинке заставляют ползти, окровавленного и полуживого, по грязи, чтобы на последнем издыхании выцарапать победу? Ну что за… ладно, смолчу, я же сегодня обещал быть вежливым. У меня не халтура, как говорят те из прошлых веков, а литература двадцать первого века. И баймы такие же: красивые, интересные, с юмором и приколами, романтичные, но… легко проходимые. Хотя почему «но»? И легко проходимые. Иное время, иные законы.

Заголовки и блиповые отрывки исчезли с экрана, появилось усталое лицо телеведущего, он с тяжелым вздохом откинулся на спинку кресла, мрачный, как грозовая туча.

– Наверное, – сказал он угрюмо, – великий мэтр революционно прав, хотя мне очень неуютно от его правоты. Я тоже… гм… по старинке. Просто не задумывался. Надо, чтобы герой побеждал из последних сил, вися на одной руке над пропастью и отбиваясь другой от десятка врагов.

Его соведущий нервно хохотнул, то ли над собой, то ли над ситуацией:

– Да еще и раненый…

– И чтоб на нем висела красотка, – добавил ведущий программу. – Вообще-то, хотя это в антураже больших городов и высотных зданий, а ощущение, что происходит в Древнем Риме. Наверное, Неназываемый прав, только его правота какая-то костоломная. Мне уютнее в литературе старых эпох, хотя технику мне подавай самую-самую! И комфорт, конечно.

Я со злостью взмахнул рукой, экран погас, микроскоп подъехал по столу ближе и приподнял трубки с окулярами, но сердце мое стучит рассерженно, а в голове все еще злые мысли на мир, в котором живем, и на людей, что нас окружают, и почему-то не все из них работают дворниками, а, вон, ведут телепередачи, а то и заседают в правительстве.

Кириченко работал дома, держа видеоканал открытым, потом явился в лабораторию, похвастаться успехом, но когда я вышел из своей комнатушки, он с торжеством показывал коллегам дистанционный пульт размером с мобильник.

– Наконец-то! Универсальный!

Люцифер спросил скептически:

– Насколько?

– На все, – заверил Кириченко. – Сам проверял. У меня двадцать четыре пульта, с ума сойти!..

– Дык универсальные давно в продаже…

– Ага, – сказал Кириченко рассерженно, – да только чтобы обучить отличать кофемолку от телевизора, нужно быть доктором наук. Да еще помнить все команды и систему переключений.

– А этот?

– Этот сам определяет, – сказал Кириченко, – что перед ним. А затем подает команду. Вот экранчик, видишь? Выбираешь, что он может, и… жмешь. Только и делов.

Корнилов слушал, кривился, сказал с презрением:

– Откуда такие дикари?.. Давно везде стоят обучающие команды. Десять минут тренировки, и любой комп или телевизор будет понимать твои команды голосом или жестами.

Кириченко фыркнул:

– Спасибо, раскрыл нам глаза! А то мы не знали. Но я отдам тебе жалованье за год, если сумеешь научить моего деда отдавать команды телевизору вот так, ах-ах, современно.

Корнилов сразу потускнел, буркнул:

– Так бы сразу и сказал… Деду, видите ли! Я отца и то не могу научить. Как подумаю, что я, вот такой крутой и всепонимающий, буду таким же… когда мой сын повзрослеет, так и жить не хочется. Что с нами происходит?

…Еще на первом курсе я познакомился с Люцифером, ярким и неординарным бунтарем, что почти не посещал лекций, но ухитрялся оставаться в числе лучших. На зависть многим он сумел быстро разработать простые и эффективные программы для мобильников, перенаправляющие сигнал. Еще когда пришли айфоны, то стали сущим бедствием для многих мужчин, потому что любая женщина могла позвонить и спросить: где ты? И хрен соврешь, что на работе, потому что может попросить поднять мобильник и покрутить во все стороны. И сразу увидит, на работе он или в сауне с девочками. Но с помощью проги Люцифера увидит адресата на фоне работающих сотрудников в офисе или в другом месте, все достоверно, другие будут даже подходить к нему и что-нибудь спрашивать.

Потом, когда эту хитрость раскусили, он выпустил дополнение, теперь если жена попросит передать мобильник сотруднику, дескать, надо сказать ему пару слов, то пожалуйста, вот, передаю, говори! И тот, кому он передаст, может поговорить с нею и подтвердить, что ее муж целый день сидит за столом, не поднимая головы…

Потом такие проверки прекратились даже между влюбленными, лучше не рисковать узнать правду, а то вдруг, надо доверять один другому и все такое, но он уже занимался другими придумками, даже не обращал внимание, что на его счету больше ста миллионов долларов, настоящих мужчин такие мелочи, как деньги, не интересуют…

Я напомнил ему эту историю, рассказал о своей работе, он заинтересовался и пришел посмотреть, долго общался с ребятами, а потом сказал, что все, он в моей команде.

Моя наука о Сверхорганизме – междисциплинарная, я расположил ее… ладно, это нескромно, даже сам вижу, скажем так: возникла на стыке целого ряда серьезных дисциплин. Как бы сама по себе возникла, а я вот как-то подсуетился и теперь вот, ага.

А раз междисциплинарная, то приходится учитывать и вводить в уравнения те изменения в обществе, которые видишь, но не знаешь, как обозначить, в чем выразить, мы же пока что люди, а не сингуляры, мекаем и бэкаем, проблему смутно понимаем, но математического аппарата человеков недостает, а зачеловеческий только смутно вырисовывается в тумане будущего, впрочем, угрожающе близкого.

Быстрые изменения в экономике тут же вносят изменения и в мораль, что, казалось бы, куда более незыблемая величина, это же основа человеческих отношений, это экономика сейчас одна, завтра другая. Но вот стало не хватать рабочих рук, пришлось придумать суфражизм и феминизацию, мужчины хитро продумали и провели в жизнь борьбу женщин за свои права, и вот уже женщины впервые в истории человечества пошли… на работу.

Мужчины в смятении, впервые женщина выпущена из дому, выпущена одна и без присмотра, а там она вольна в своих поступках… И вот сразу же произошла быстрая ломка в морали: раньше изменившую женщину нужно было обязательно убить, а то и вместе с любовником, а самому застрелиться/утопиться/прыгнуть под поезд или как-то иначе покончить с жизнью, так и делали, когда это были единичные случаи, но когда женщины массово пошли на фабрики, заводы, в офисы… то адюльтеры перестали быть чем-то особенным, и теперь мужчина в лучшем случае нахмурится и укоризненно погрозит пальцем провинившейся жене.

Стремительно нарастающее количество подсматривающих видеокамер сразу же обесценило и как бы легализовало все мелкие проступки. Даже подросткам уже неинтересно подсматривать, как раздевается или принимает душ соседка, никто не фотографирует тайком депутата или кинозвезду, когда те трудятся на унитазе, ничего интересного, все там бывают, и все срут примерно одинаково.

Это всеобщее наблюдение подвело к последнему пугающему моменту в жизни людей: создан и проходит испытания чип, что позволит объединять мыслительные мощности. Создатели уверяют, что таким образом удастся решать более сложные задачи во всех областях деятельности, будь то изобретательство или далекое от него руководство политикой.

Пугающий момент в том, что вместе с доступом к мыслительным мощностям становятся доступны и прочие возможности. Такие, к примеру, как «чтение мыслей», хотя это, конечно, не чтение в прямом смысле, однако собеседник сразу ощутит, что хотя вы вежливо улыбаетесь, но мысленно бьете его в морду, возите ею же по битому стеклу, а то и, поставив на четвереньки, зверски насилуете.

Такие мысли время от времени проскальзывают почти у всякого, но общество потому и возникло, что люди научились им не давать ходу, а вежливо улыбаться, улыбаться, улыбаться. Эти чипы угрожают разрушить эту основу, и страх многих совсем небеспочвенен.

Сможет ли существовать общество, где будем видеть друг друга во всей грязи низменных инстинктов, жажды насилия, похоти, обмана, предательства? Или же сумеем все-таки и к этому, как в случае с половыми контактами жены на стороне, отнестись с благодушным пониманием?

Все-таки когда жена отсасывает у босса и его заместителей, а в обеденный перерыв трахает для собственного удовольствия мальчишку-посыльного, это частные случаи, не затрагивающие нынешний фундамент отношений супругов. Когда за тобой всюду следят камеры и нельзя незаметно ни яйца почесать, ни геморрой пощупать, это тоже терпимо, хоть и неприятно…

В предобеденный перерыв на четверть часа разговор как раз и начался с этих чипов, это потом свернет на баб, как обычно, но сейчас Вертиков горячится и размахивает передними лапками, коротенькими, но цепкими, как у хомячка в период весеннего обострения:

– Корень, ты не туда загнул! В случае с камерами нам легче потому, что следят за всеми. А мы все чешем яйца, писаем в раковину для мытья рук и при удобном случае щупаем соседку. Может, чипы примут тоже потому, что все друг друга увидят во всей мерзости…

Люцифер вставил:

– …которая отныне будет объявлена уже не мерзостью, а пустячком, как сейчас супружеская измена.

Корнилов слушал-слушал, покачал головой.

– Хрень, – сказал он веско.

– Почему? – спросил Вертиков обиженно.

– Камеры вводились очень уж поэтапно. Сперва на перекрестках дорог, чтобы вылавливать орлов, прущих на красный свет. Потом в аэропортах, чтобы просматривать идущих к самолету и сравнивать их хари с портретами международных террористов, взрывающих эти самолеты. Потом у входов в крупные супермаркеты, которые тоже могут взорвать… И так медленно, постепенно, пока не были установлены у входа в каждый дом, а затем и в квартирах. А с чипами так не выйдет…

– Почему? – спросил Вертиков. – Эти штуки очень дорогие, все купить и поставить себе не смогут! Да и дело это добровольное.

Корнилов покачал головой:

– Даже двое, купив и поставив себе эти чипы, сразу увидят друг друга во всей грязи. Подчеркиваю, не постепенно, а сразу! А мысли и позывы у нас всех куда более отвратительные, чем любые, даже самые невероятные по гнусности действия…

Я не дослушал, взял свой бутерброд с большой чашкой кофе и удалился в кабинет. Эти дискуссии возникают везде и постоянно, но, думаю, потаенный даже от дискутирующих смысл языкочесания не в том, что хорошо это или плохо – быть с таким чипом, победное шествие хай-тека не остановить, а что народ постепенно смирится с экспонированием всех мелких шалостей и пакостей и, в надежде, что будут прощены, сам простит такие же, направленные в его адрес.

Урланис снова не является в лабораторию, отделываясь уверениями, что все расчеты делает дома, у него широкополосные, облачные вычисления, все в ажуре, шеф, все путем, скину прямо тебе в комп, никаких проблем. Но на самом деле его не миновала та зараза, как Виртузяйки-3, где на экране во всю стену суперреалистичные персонажи живут своей жизнью, но ты, как бог, можешь вмешиваться и перекраивать их судьбы, как сам хочешь. Немногие играют «честно», большинство же читерят. Мужчины, к примеру, пользуются возможностью брюхатить замужних женщин, потом со злорадством смотрят, как по экрану ходят постепенно полнеющие красотки.

Люцифер баймит тоже, но хотя бы придумывает какие-то хитрые истории, ссорит и мирит, задумывает многоходовые интрижки, разводит одни семьи и сводит другие, а Урланис просто трахает все, что движется. В жизни он готов был железными прутьями бить гомосеков, зато в Виртузяйках имеет всех, от мальчишки-разносчика газет до своего босса, начальника корпорации. Конечно же, с особым удовольствием и в особо извращенных формах овладевает полицейскими и чиновниками.

Люцифер не только сбрасывает результаты работ в офис, но и появляется здесь регулярно, потому что мы не бухгалтеры, у которых все на флешке, у нас уникальное оборудование, чаще всего собранное своими руками, тут без личного присутствия не обойтись, а вот Урланис настолько вжился в мир Виртузяек, что едва раскрывает глаза утром, сразу же бежит со злорадством в те семьи, где обманутые мужья растят его детей, как своих.