Текст книги "Передышка в Барбусе"

Он промычал, с силой потер лоб:

– Договор, договор… Что-то я мелочи забывать стал… Звездное небо такое большое, понимашь, огромное даже, а все, окромя него, такое мелкое… Ты говоришь, договор? Так тцар я или не тцар?.. Если я могу порвать какой-то договор, то я его рву. Или я обязан жениться, как порядочный… гм…

Он перевел взгляд на ее живот. Она вспыхнула, на щеках выступили красные пятна.

– Да я лучше из башни брошусь!.. Да я лучше утону!.. Да я зарежусь, если ко мне только протянутся ваши руки!..

Он вытянул перед собой руки, сжал и разжал кулаки. Сейчас, обнаженные до плеч, покрытые сильным солнечным загаром, с белыми шрамиками, они выглядели как потемневшие стволы деревьев со снятой корой. Только при каждом шевелении пальцев под кожей прокатывались бугры мускулов.

– Гм, – сказал он озадаченно, – что в этих руках не так?.. Но ты меня успокоила, хоть и с ножом. Значит, между нами ничо не было? Фу, от души отлегло. А я уж испугался, как бы в самом деле жениться не пришлось. Ну, если между нами ничего не было… точно не было?.. то неча тебе тревожиться. Но и ты ко мне ничего не имей, ладно?

Она смотрела на него из глубин кресла, как затравленный зверек. Глаза блестели, еще чуть – и оскалит зубы. Но взгляд то и дело перепрыгивал на его обнаженные руки, в глазах росло удивление.

– Я-то не имею, – почти прошипела она. – Но отец мой уже с месяц как готовится!

– Так не ему же всходить на мое ложе, – хмыкнул Мрак. – Скажи, пусть не готовится. Мне и без него тесно…

На ложе зашевелилось. Жаба перевернулась на брюхо, приподнялась на всех четырех и смотрела на красавицу хмуро, оценивающе.

– Или, – продолжил Мрак рассудительно, – если тебе так невтерпеж замуж… то пусть твой батя готовится, а ты дуй за другого. Если хочешь, я могу замолвить за тебя словцо. Порекомендую.

Она снова вспыхнула. Мрак с раскаянием подумал, что не умеет он вести такие гладкие и умные речи, как Олег, не умеет разговаривать с женщинами, как Таргитай. Что ни брякнет, все не так толкуют, словно он мудрец какой, в каждом слове которого семь смыслов и пять иносказаний.

– Принцесса Фрига не нуждается в чьих-либо рекомендациях, – ответила она с достоинством. – Если вы сумеете повторить это и завтра… на трезвую голову, в присутствии придворных, то обо мне вы больше не услышите.

– Ловлю на слове, – ответил он, и она с негодованием уловила в голосе тцара облегчение. – Завтра я объявлю в присутствии придворных…

Жаба требовательно застрекотала. Мрак не обращал на нее внимания, она соскочила на пол, в два прыжка преодолела расстояние и начала карабкаться к нему на колени. Женщина с ужасом наблюдала, как это маленькое страшилище упорно карабкается, вытягивает короткую шею, цепляется передними лапками, отталкивается задними, но лапки скользят…

Наконец Фрига носком изящной туфли брезгливо подпихнула жабу под толстый зад, и та с облегчением взобралась на колени старшего друга. Мрак прижал ее широкой ладонью, она попыталась встать и облизать его лицо, но он придавил сильнее, и она распласталась на его теплых надежных коленях, глядя на женщину выпуклыми глазами.

Она содрогнулась.

– У вас и вкусы… То звезды, то жабы…

Он сказал:

– Как видите, в моей жизни нет места для таких женщин.

Она поднялась, глаза ее смотрели требовательно.

– Утром в самом деле… подтвердите?

– Клянусь самым дорогим, – ответил Мрак, – что у меня есть. Вот этой жабой.

Женщина сделала шаг в пространство, оглянулась на Мрака, побледнела. Не хочет, понял он, выказывать тайный ход. Она была уверена, что зарежет его и уйдет незамеченной.

Он кивнул на двери:

– Лучше сюда. Там ни паутины, ни костей под ногами.

За дверью загремело, когда он только взялся за ручку, а когда распахнул дверь, двое здоровяков уже с мечами наголо стояли навытяжку и преданно ели его глазами.

Мрак приложил палец к губам, из-за его спины потихоньку выскользнула Фрига и быстро-быстро пошла через зал. Стражи провожали ее заинтересованными взглядами. Молодая женщина в смятении забыла сбросить с плеч клетчатую шаль с тцарского ложа.

По ту сторону двери его спальни звуки медленно затихали, словно море отступало от берега. Сперва ушли придворные, перестали суетиться челядины, что готовят на утро свежее белье, чистят ковры, протирают мебель.

Он вслушивался, а когда убедился, что и за дверью основная часть стражей не то уснула, не то отлучилась в соседний зал, а двое самых стойких играют в кости, на цыпочках подкрался к двери, сунул в петли уже проверенную ножку кресла. Тихо, снизу запахи просачиваются спокойные, толстые, не смятые внезапными завихрениями воздуха, что значит – все окна закрыты ставнями.

Жаба, пригретая на коленях, уже снова раскинула крохотные лапки во сне на той же подушке. Он ударился о мраморный пол, лишь чуть прикрытый ковром, голова закружилась от обилия запахов, от грохота, шума, крика, далеких голосов, конского ржания, скрипа удаленных лестниц… Ему почудилось, что небо и земля пару раз поменялись местами, но это в голове лишь менялось человечье на волчье. Все стало в сотни раз ярче, четче, богаче, а запахи сразу выдали такие картины, которые глаза никогда-никогда…

По струйке из-под двери теперь он в и д е л весь большой зал, видел все места, где сидят или стоят люди, где украдкой сплевывают в углы, видел все пространство и даже слабо, фрагментами, видел следующий зал, из которого точно так же просачиваются запахи из других помещений и даже со двора.

Он поднялся, головокружение уже прошло, а все тело переполняла сильная свирепая мощь. Он успел подумать, что не потому ли в его далекой деревне мужчины нередко не возвращались в людскую личину, что в теле зверь всегда молод и силен, а человек – это слабость, тревоги, сомнения, страхи, болезни…

Однако перед потайной дверью снова пришлось грянуться оземь, волчьи лапы не в состоянии сдвинуть картину, повернуть и подвинуть правильно камень, чтобы там вздрогнуло и невидимый запор освободился. В другой раз, подумал Мрак хмуро, можно будет плюнуть на все эти потайные ходы и дунуть прямо через ночной дворец… Все спят, а если кто и бродит ночью, то он его легко почует издали, затаится, пропустит или же заранее выберет другую дорогу.

Приближение поверхности он снова ощутил задолго до того, как добрался до выхода. Просачивающиеся запахи, едва заметное тепло прогретой за день земли, даже неслышимые шумы, похожие на движение прорастающей травы, будто корни проламывают землю, разрыхляют, сосут соки, чавкают, булькают…

Уже в людской личине без боязни отодвинул камень, вышел и тщательно поставил обратно. Сейчас, когда зрение стало иным, звуки притупились в десятки раз, а мир запахов исчез вовсе, ему пришлось постоять пару минут, пока глаза промаргивались, а он заново вслушивался и всматривался в ночной город.

По темному и звездному небу медленно ползут рваные облака. Ковшик луны ныряет по ним, похожий на маленький кораблик, что борется с темными волнами. Крыши блестят, но окна темные. Только в дальней, на грани видимости, высокой башне, что над самым горизонтом, багровый свет, видно даже, как метнулась зловещая темная тень. Еще горит свет в верхних окнах башни придворного колдуна, но они плотно закрыты ставнями, пробивается только узкий лучик света между толстыми дубовыми досками. Чего боится колдун, если даже на верхних этажах ставни, которые пробить разве что тараном?

– Ладно, – сказал он негромко, – пойдем знакомиться с городом. С городом, который мне… гм, вверен на две недели.

Страж у ворот ночного рынка озадаченно открыл рот. Мрак посмотрел на его ошалелый вид и сразу представил себе, что тот видит. Вон идут добропорядочные горожане, загулявшие малость, но все же благопристойные, обычненькие такие человечки, их только по одежде и отличаешь, да и то… гм… одеваются все одинаково, а следом за ними топает настоящее чудовище: обнаженный до пояса дикарь, лохматый, волосы торчат во все стороны, морда зверская, за плечами огромный топор с прямой рукоятью. Могучее тело блестит в мертвенном лунном свете и особенно когда проходит под факелами в стенах, словно отполированная волнами и солнцем гранитная глыба. Зубы белые, острые, смотрит по сторонам с любопытством, дикарь проклятый, чудовище, откуда они только такие берутся…

Мрак поглядывал по сторонам, все схватывал и все подмечал, но глазами держал в первую очередь людей с оружием. Он не зря решился идти обнаженным до пояса, в этом случае все прежде видят его могучие мышцы и никому не придет в голову искать сходство с их тцаром. Да и волосы взлохматил и вздыбил нарочито, это тоже бросается в глаза, а у тцара, если кто видел их под тцарской шапкой, волосы всегда ухоженные, вымытые и умасленные дорогим розовым снадобьем.

Портки маловаты, а башмаки он отыскал в прошлый раз в хламе самые растоптанные, да и то чуть жмут в пальцах. Мелковат народ пошел, мелковат…

Из караульной будочки на крик стража вышел тучный офицер, посмотрел недружелюбно.

– В чем там дело?

Стражник повернулся, с облегчением отчеканил:

– Я грю, что не велено с топором! А оно преть, будто не понимает…

Офицер спросил Мрака резко:

– Ты понимаешь, о чем речь?

– Понимай, – ответил Мрак. – Я все понимай, воин. Но в нашем племени мужчина не должен ходит без секир. Позор. Понимай? Вы там не дергайтесь, мне секир… как украшение.

Офицер посмотрел кисло, смерил с головы до ног ревнивым взглядом, откуда они такие здоровенные появляются.

– Ладно, пусть идет… С такими кулаками топор в самом деле… для украшения только.

Мрак сделал несколько шагов, сам чувствовал, что делает что-то не то, он уже не тот Мрак, который вышел из Леса… Первым «не тем» стал Олег, научившись разным грязным штукам, за что его назвали магом, потом неожиданно поменялся Таргитай, хотя очень не хотел меняться… но жизнь есть жизнь, меняет нас, не спрашивая. А вот теперь он идет, как и раньше, руки напряжены и чуть врастопырку, чтобы косые мышцы спины видны всем издали, громадный и страшный, его боятся, пугливо уступают дорогу… но в то же время в чем-то уже другой, сам чувствует, только не понимает.

Начальник стражи насторожился, когда огромный варвар вдруг остановился, потоптался на месте, а потом направился обратно. Стражи напряглись, кто-то суетливо потащил из ножен меч, такой крохотный в сравнении с огромным топором варвара.

– Ты прав, – сказал Мрак начальнику караула. – Зачем мне в городе секир?..

Все смотрели, выпучив глаза, как он без всякого принуждения снял через голову широкую кожаную перевязь с этим чудовищным топором. Страж отпрыгнул, когда Мрак поставил секиру с ним рядом.

Начальник караула заверил торопливо, с огромным облегчением:

– С ней ничего не случится!.. На обратном пути просто загляни сюда, ее всякий тебе отдаст.

Страж торопливо поддакнул:

– Чего зазря таскать такую наковальню на спине?

Мрак улыбнулся, сам чувствовал, что улыбка получается не та, прежняя, а какая-то неловкая, повернулся и вышел. Но и когда шел через городскую площадь, чувствовал, что его провожают недоумевающими глазами.

«Я сам себя не понимаю, – признался честно. – Я уже не тот, что вышел из Леса…»

Но – какой?

Он неспешно брел по улице, так же неспешно повернул за угол и… ему почудилось, что он превратился в волка, и только потому ему вот так сразу на голову рухнул этот ливень звуков, гула, накатила волна запахов, ароматов, а перед глазами заблистали не только все цвета, но и те, которых на свете вообще нет и быть не может. Со всех сторон шум, смех, голоса, возмущенные вопли, мычание, ржание, блеянье, «держи вора!», обвинения, хохот и постоянные звучные шлепки, словно рыба-кит бьет хвостом по воде, но это всего лишь сторговавшиеся лупят друг друга по раскрытым ладоням, заключая сделку и утверждая таким образом цену.

Он ошалело оглядывался, надо выбираться, но куда, здесь вся часть народа срослась в одно непомерное чудо-юдо, заполнила все щели, где галдит, спорит, гогочет, плюется, шумит, тыкает тебе под нос какую-то дрянь, уверяя, что и в тцарском дворце такой нет, от тебя требуют что-то пощупать, потрогать, даже попробовать, а когда не останавливаешься, хватают за полы…

Мрак сцепил зубы, выбирался из этого водоворота, что пострашнее бури на море, там хоть понимаешь, что творится, а здесь такая пестрота, что уже перед глазами мелькают расписные горшки и яркие шапки даже там, где их нет.

Ничего себе рынок, подумал он ошалело. Или базар! Если так здесь даже ночью, то представляю, что творится в разгар дня. Небедно здесь живут, небедно. И не сонный народ, был бы кошель на поясе – уже бы срезали…

На стыке улиц перед высоким каменным домом полыхали два огромных факела. Красные блики метались по освещенному пятну, из распахнутых настежь широких дверей доносится громкая музыка, пьяные крики, вопли. Чуткие уши Мрака уловили даже треск дерева, словно кого-то бьют табуреткой.

Вход непривычно повел вниз, там в стороны раздвинулось просторное полуподвальное помещение. Мрак окинул быстрым взором пять широких столов, медные светильники в стенах, пылающий очаг под дальней стеной, скривился от тяжелого воздуха, наполненного гнусными испарениями, словно здесь идет нескончаемая большая стирка грязного пропотевшего белья. От очага тянет дымом, из кухни ползут серые струи пара, от человеческих тел только слепой не увидит исходящие ароматы пота, смрада.

В низком помещении не больше десятка человек, но гул голосов едва не выдавливает окна: все спорят, доказывают друг другу, орут, кто-то пытается петь, ему плеснули в раскрытую пасть вина, завязывается драка, рядом потный солдат щупает толстую женщину, с другой стороны дюжий кузнец с пятнами копоти на руках уже задрал ей подол, слуги шныряют между столами, разносят вино и еду, собирают плату.

Мрак сел так, как и остальные мужчины: спиной к стене, а глазами чтобы сразу хватать тех, кто появится на входе. Столы, что посредине, останутся пустыми до тех пор, пока не заполнится все под стенами. Что делать, подумал он с хмурой усмешкой, все мы – собаки в конуре. Или жабы, что тоже садятся задницей к безопасному месту, а мордой ко входу.

К нему повернулся один; не разобравшись, что его собутыльник уже ушел, а на его месте появился вот этот лохматый, спросил:

– Вот скажи, Ирник, правда же, что наши куявские сапоги лучше, чем ваши из Барбуса?

– Как это, – удивился Мрак, – чьи сапоги лучше? Конечно же, ваши. Я как-то одного куявца с башни сбросил, так он в лепешку, а сапоги все равно как новенькие!

Рядом с ним место сразу опустело, но даже от соседнего стола на него теперь поглядывали пугливо и враждебно.

Говорили, как понял Мрак, о морских пиратах, о товарах из соседней Артании, о мятеже конта Сметеля, о нашествии саранчи со стороны Славии, которую местный колдун одним словом превратил в бабочек. За это владетель тех земель одарил колдуна мешком золота, тот, довольный, взял всю семью и уехал куда-то поближе к морю, а бабочки тем временем наплодили гусениц, что выросли и сожрали втрое больше, чем съела бы саранча.

Он даже вычленил взглядом мужиков, что явно живут неподалеку, а сюда зашли просто выпить по кружечке пива. Значит, хорошо в этом тцарстве живут. Не бедно. В других местах в корчму заходят только проезжие торговцы, скотоводы, путешественники, вестники князей и правителей, за которых платит держава…

За соседним столом сидел крупный приземистый мужчина с холодным бледным лицом. Перед ним стоял небольшой медный кувшин, мужчина неспешно наливал в такой же медный кубок красноватого вина, отхлебывал мелкими глотками, глаза его цепко пробегали по собравшимся.

К Мраку подошла девушка, ее лицо было бледным, а глаза красные, заплаканные.

– Есть, – произнесла она, – пить?

Ага, сделал первую зарубку Мрак: раз в таком месте работает молоденькая женщина, то в этом городе стража бдит, ведь на постоялых дворах и в придорожных корчмах на ее месте – здоровенные парни, что и в зубы могут, и дубиной помахать, а при острой нужде и за топоры возьмутся.

Голос ее был чистый, приятный, без привычной грубоватой нотки женщин, привыкших к общению с мужчинами.

– И есть, – ответил Мрак, – и пить. Принеси, золотце, хороший кус мяса… Можешь и вина. Только хорошего. И немного.

Он заметил, что человек с бледным лицом смотрит на него с откровенной враждебностью. Девушка словно уловила этот взгляд, вздрогнула, сгорбилась, неслышно исчезла.

Мрак в ожидании заказанного неторопливо осматривался. Странно, отсутствие секиры за спиной совсем не тяготит. Еще полгода тому не смог бы заснуть, если бы пальцы разжались на рукояти секиры. Без секиры за спиной на любом празднике чувствовал себя голым, а сейчас сидит себе, осматривается, слушает и никого не жаждется сграбастать и шарахнуть о стену…

Перед ним опустилось широкое блюдо. Нет, это поднос, а на нем пара мисок, одна с гречневой кашей, другая с нарезанным мясом. И мясо, и каша исходят паром, явно приготовлено только что.

Мрак кивнул:

– Спасибо, золотко. Присядь, расскажи новости.

Она покачала головой, улыбнулась застенчиво.

– Меня тут же выгонят, если буду к столам присаживаться.

– Что, – удивился Мрак, – такие нравы строгие?

– Нравы совсем напротив, – ответила девушка печально, – но всегда найдется работа. Хотя бы со столов убрать, пол подмести или вымыть. На кухне… словом, нельзя.

– Нельзя так нельзя, – вздохнул Мрак. – Только мне показалось, что больно ты печальная.

Девушка отступила на шажок. В глазах метнулся испуг. Мрак поймал короткий боязливый взгляд, который она бросила на крепыша с бледным лицом. Тот опустил кубок, застыл, явно ловит каждое слово.

– Я пойду, – сказала девушка. – Если вам больше ничего не нужно, я пойду.

– Иди, – разрешил Мрак. – Только ты не печалься. Мир добр… Если кто обижает, ты только пожалуйся добрым людям. Всегда помогут.

Девушка улыбнулась бледно, как неудачной шутке, быстро пошла в сторону кухни, исчезла за дверью. Мрак с охотой ел мясо с кашей, еда привычная и добротная, а вот дворцовая чересчур странноватая, будто лягух едят, запеченных в тесте…

Он ел едва ли не впервые в жизни неспешно, так ему казалось, неторопливо, прожевывая каждый кус. Уши ловили каждое слово. Это брехня, что ему медведь на ухи наступил, а потом еще и по морде потоптался. Хотя насчет морды верно, а вот слышит он получше Таргитая… Вон те мужики как раз и завели разговор о налогах, о порядках в городе, а он для того и пришел, чтобы узнать о жизни простого народа. Аспард Аспардом, он хорош во дворце, но лучше самому узнать, услышать, пощупать…

Он насыщался, потом вступил в разговор с прибывшими скотоводами, от них хорошо пахнет воловьими шкурами, соленым потом, пылью и солнцем. За это время исчезло ощущение сверлящего затылок взгляда. Бледный крепыш исчез, девушка вытерла стол, снова слабо улыбнулась Мраку, но, когда он улыбнулся ей широко и открыто, пугливо опустила голову, исчезла и больше не показывалась.

Скотоводы оказались парнями дружелюбными, хоть и шумными. Один из них, Массан, все рвался перевернуть весь город, а когда Мрак спросил зачем, ответил с гордостью: просто так! Пусть знают, что это мы приехали, самые лихие парни! Другие посмеивались, и Мрак понял, что никто город переворачивать не станет, а этот юнец скоро упьется так, что заснет под столом среди объедков.

Парни в самом деле дружелюбные, они готовы были хоть сутки напролет рассказывать ему в подробностях о жизни скотовода, о приплоде, о погоде, но город не знали. Мрак выпил с ними еще, перешел к столу черных как уголь людей, они в самом деле оказались углежогами, но тоже знали хорошо лес и его окрестности, могли рассказать в тонкостях, как лучше жечь уголь, так что Мрак выпил и с ними, а когда вышел, луна стояла в самом зените, ее окружало светящееся кольцо, а звезды сияли ярко и колюче.

Он побрел по улице, чуткие уши уловили стук мелких шажков. Невольно ускорил шаг, впереди мелькнуло и тут же исчезло за углом светлое платье. Он видел его только краткий миг, но сразу узнал, ускорил шаг еще, вскоре догнал без труда.

Она испуганно оглянулась. В глазах метнулся страх.

– Ой… как вы меня напугали!

– Разве? – удивился Мрак. Он пошел с нею рядом. – Я топал, как подкованный гусь… наверное, ты очень задумалась. Меня зовут Мрак. Ты чего так поздно возвращаешься?

– Меня зовут Ликия, – ответила она тонким голоском. Глаза ее испуганно мерили его рост, за столом он не казался таким высоким. – Много работы… Я еще и убираю на кухне… да и вообще везде.

– Значит, хорошо зарабатываешь, – сообщил Мрак.

– У меня большая семья…

– Дети?

– Нет, отец и мать без работы, двое совсем малых братиков…

Улочки становились все проще, дома ниже, каменная мостовая сменилась сперва бревенчатой, а потом и вовсе дома по обе стороны улицы пошли глинобитные, а земля потянулась просто утоптанная, вся в рытвинах. Наконец и городская стена оказалась за спиной, а они вышли в то, что называется загородом или пригородом. Ликия становилась все напряженнее, со страхом поглядывала по сторонам. Луна светила ярко, но Мрак напомнил себе, что это он все видит почти как днем, а эта девчушка идет, возможно, почти в потемках. Вон даже остановилась на миг, глаза с таким ужасом смотрят в темное пятно, что Мрак едва не бросил туда камень, чтобы ее успокоить.

Когда они вошли в очередную улочку, грязную и темную, Мрак увидел впереди несколько человек. Грязные, в лохмотьях, со злыми лицами. Ликия их еще не видела, но они их заметили, неслышно сдвинулись в стороны, затаились в тени.

Мрак придвинулся ближе к Ликии, сердце застучало чаще, нагнетая кровь для короткой драки. Она взглянула на него с удивлением, но он указал ей вперед, спросил громко:

– Это твой дом?

Она взглянула с удивлением:

– Откуда знаешь?

Он широко улыбнулся, но и сам не мог ответить, почему так решил. То ли в ее доме все пропитано ее запахом, а ветерок оттуда, то ли еще что, но сейчас лучше думать про эти темные фигуры…

Они скрывались в тени, полагая, что он их не видит. Ликия в самом деле ничего не замечала, так прошли несколько шагов, миновали спрятавшихся, Мрак коротко оглянулся, все тихо, начал успокаиваться, но тут впереди точно так же из тени вышли трое и загородили дорогу.

Мрак оглянулся. Так и есть, те тоже вышли, отрезая дорогу назад. Ликия дрожала, в глазах заблестели слезы. Мрак посмотрел на тех, кто спереди. Верно, бледный крепыш там, он не унизил себя прятаньем в тени, вот прямо сейчас появился позже всех, по-хозяйски.

За спиной Мрак чувствовал чужое шумное дыхание, подходят ближе, а эти, что спереди, тоже придвинулись на расстояние вытянутой руки.

Крепыш заговорил первым:

– Я же тебе сказал, шлюха, чтобы ты…

Мрак ударил. Волк не только в десятки раз лучше слышит, в сотни раз – нюхает, но и двигается намного быстрее. Он не волк, а человек, но память о скорости осталась: он развернулся ко второму, ударил, к третьему, четвертому, а вожак только-только содрогнулся всем телом, начал опускаться на ватных ногах.

И только последнего Мрак ударил некрасиво: удар перешел в деревенский толчок, и жертва не опустилась там, где стояла, а отлетела шагов на пять и ударилась о стену дома.

Мрак повернулся к Ликии. Она смотрела с ужасом и неверяще то на него, то на разбросанные тела. Только двое еще шевелились, остальные лежали с разбитыми лицами.

– Давай, – сказал он заботливо, – доведу до двери. А то кто знает, что здесь за порядки…

Она прошептала:

– Кто ты?

Он хмыкнул:

– Варвар, кто же еще?

Она дрожала и хваталась за его руку еще больше. В окнах дома горел свет, а когда они подошли к калитке, открылась дверь, на крыльце показалась фигура со свечой в руке.

– Ликия? – донесся старческий голос.

– Я, – ответила Ликия, – это я, отец.

– А кто с тобой?

– Странник…

– Пусть, – ответил отец, – зайдет… Сейчас ночь, куда идти? Поделимся тем, что у нас есть.

Ликия прошмыгнула в дом, тихая и пугливая, как мышка, Мрак вдвинулся боком, узкий дверной проем не рассчитан на его плечи. Старик замыкал шествие. Трепещущий свет, чересчур контрастный, метался по стенам. Комната только одна, да еще за отгороженной старыми одеялами занавесью чувствуется кровать. Мрак понял ноздрями, уловил, что там старая женщина и двое детей… Дети спят под кроватью на тряпках, как и везде в бедных деревнях. А здесь стол с чисто отмытой и отскобленной ножом поверхностью, две широкие лавки по краям, в углу табурет с ведром воды.

– Да, – сказал Мрак как можно дружелюбнее, – у вас как раз то место, где делятся всем.

Старик произнес кротко, с достоинством:

– У нас есть хлеб, есть немного сладких трав. Бедным людям этого достаточно.

Мрак опустился на лавку, что сразу же затрещала под его немалым весом.

– Да, – согласился он. – Бедным этого бывает вполне… А вот богатым и золотых гор мало. Что-то у вас неспокойно на улице!

Старик спросил встревоженно:

– Опять люди Волдыря?.. Ликия, что с тобой, детка? На тебе лица нет.

Ликия, глаза на пол-лица, бледная и все еще вздрагивающая, прошептала:

– Отец… Волдыря больше нет…

– Как… нет?

– Он встретил меня со своими людьми. Но вот этот незнакомец… его зовут Мрак, их всех… Словом, Волдырь уже не придет….

Старик ахнул, приблизил свечу к лицу Мрака, всмотрелся. Мрак улыбнулся как можно дружелюбнее, но старик дернулся и едва не выронил свечу. На рано постаревшем, как определил Мрак, лице метнулся страх.

– Как ты их сумел, мил-человек? Это же самые отъявленные разбойники…

– Как-то получилось, – ответил Мрак небрежно. – Но почему он так… вас обижал? Ведь для того, чтобы забрать Ликию, уж не обижайтесь, ему не нужно семь головорезов!

Старик печально вздохнул, сел за стол напротив Мрака, на стол легли его худые натруженные руки. Суставы показались Мраку чересчур вспухшими, словно от многолетней работы в холодных сырых рудниках. Ликия ушла готовить ужин неожиданному гостю. Из-за перегородки послышался стонущий женский голос. Старик ответил ей ласково и успокаивающе, она что-то пробормотала и, судя по дыханию, уснула снова.

– Не дивись, – ответил он наконец Мраку. – Волдырь имел, конечно, виды на Ликию… но головорезов он собрал не на свои деньги…

– Ого!

– Да, но не ради Ликии, конечно.

– А зачем?

Старик снова тяжело вздохнул. Было странно видеть, как это худое изможденное тело вздыхает так мощно, словно легкие у него от великана, но когда поднимал на Мрака глаза, тот видел, что у этого человека некогда были не только легкие от великана, но и, возможно, сила.

– Они сгоняют нас, – объяснил он. – Сгоняют с земель… Не только нашу семью, а вообще… Наши соседи уже бросили дома, ушли. Продать не удалось, все уже знают… боятся.

Мрак удивился:

– А зачем?

Старик развел руками.

– Кто знает… Зато, видно, им самим эти дома не нужны.

– А что, земля понадобилась?

Старик ответил дребезжащим голосом:

– Разве ты не знаешь, что это за земля?

– Я ж варвар, – напомнил Мрак. – Издалека.

– Это Мертвые Земли, – ответил старик пугливым голосом. – Самое проклятое место в Барбуссии и, наверное, на всем белом свете… Здесь поколений десять назад было страшное сражение. Даже не сражение, а битва. Говорят даже, побоище!.. Два родных брата сошлись в исполинской битве за трон! Оба бросили в последний страшный бой свои лучшие силы. От трупов негде было ступить, воины умирали сотнями от тесноты, а ручьи переполнились кровью. Реки покраснели, а потом и вовсе вышли из берегов. Сотни тысяч трупов остались на этом самом месте. Земля пропиталась кровью до самых глубин, даже проникла через свод ада и полилась струями на подземных богов… Мы все время выкапываем кости и черепа, относим на дорогу, там их грузят на телеги. А раньше, говорят, земли было не видно под белыми костями! Так что это… нехорошее место. Но мы, беженцы, не могли рассчитывать на что-то лучше, чем жители Барбуссии… Поселились, выстроили дома, развели огороды… Да все, как видишь, не идет впрок… Все валится, как будто погибшие гневаются, что на их костях такое непотребство… Народ отсюда уходит, бросает все. Тут и днем так же пусто, как сейчас ночью. Больше половины домов дальше стоят брошенные!

Мрак покачал головой. Ликия принесла хлеба, целое блюдо сладкой травы. На самом деле какая там сладкая, но беднота ест все…

Он из вежества отломил хлеба, пожевал, поднялся.

– Ладно, я еще пройдусь. Надо вернуться в город.

Старик сказал слабо:

– Чего ночью искать беды? Переночуй, а утром уже и пойдешь.

Мрак усмехнулся.

– Да я тоже того… Ночной, как и Волдырь.

Старик помрачнел, услышав о Волдыре, Мрак похлопал его по плечу, по спине, ухитрился незаметно опустить ему в карман золотую монету. Старик и девушка еще долго смотрели вслед. Когда Мрак повернул за угол, донесся изумленный вскрик старика, обнаружившего в кармане целое богатство, но впереди уже белеет высокая крепостная стена, за ней деревянная мостовая, улица ремесленников, слышен перестук молотков, щелчки натянутой проволоки, из которой плетут кольчуги, и Мрак повеселел, ощутив жизнь большого города.