Текст книги "Убегающий от любви (сборник)"

9. Любимый помощник президента

Лет десять назад наше участие в любом авиационном салоне вызывало фурор, так как СССР обычно выкатывал два-три абсолютно новых самолета, каждый из которых тянул на мировую сенсацию. По количеству экспонатов мы забивали любую страну, а то и всех участников, вместе взятых. Давая интервью западным журналистам, наши авианачальники, вроде Братеева, без всякого блефа объясняли, что смогли привезти и показать только то, что уже рассекречено. А настоящие новинки можно пока увидеть только на полигонах.

Наши делегации были не только самыми многочисленными, но и самыми дисциплинированными: пили по вечерам и лишь со своими, закрывшись в номерах. Каждый специалист имел строжайшее, утвержденное где надо задание по изучению иностранной техники. А половина делегации и вовсе состояла из сотрудников спецслужб, но выделялись они лишь тем, что легче остальных переносили похмелье. Кстати, противопохмельные таблетки – это, пожалуй, единственный еще не разболтанный секрет КГБ. А ведь озолотиться можно!

Теперь же от былых имперских времен осталась только одна стадная многочисленность делегаций, но пьют уже где попало, а депутаты демократической ориентации еще и норовят наблевать в нагрудный карман своему зарубежному коллеге. Привозят же с собой эти шумные официальные оравы всего-навсего деревянные макеты гениальных задумок прошлого, забракованных когда-то высокими и тупыми комиссиями. Привозят и безбожно врут об успешных испытательных полетах, выпрашивая, как цыгане, инвестиции и подачки под обещания продать все секреты. Я даже иногда думаю, что же у нас в России закончится раньше: полезные ископаемые или бесполезные секреты?

Но в последние годы появилась одна, прежде неведомая традиция. Официальную делегацию возглавляет обычно замухрышка, вроде Братеева, а в самый разгар выставки появляется настоящая шишка со свитой, напоминающей по количеству дармоедов похоронную процессию за гробом рок-звезды. Организаторы авиасалонов теряются в догадках, как принимать неофициально свалившихся им на голову заоблачных российских чиновников. А русские конструкторы, покорные от многодневного пьянства, выстраиваются вдоль своих достижений и с холопскими ужимками жалуются залетному начальству на нехватку денег и тихое умирание отечественной авиации.

– Уж прямо и умирает? – качает обычно головой высокий гость. – Вон сколько добра наволокли!

Людям с хорошим пищеварением любая смерть, в том числе и авиации, кажется надуманной проблемой. Они в Кремле вообще, наверное, спохватятся, когда в Замоскворечье заколосится сельхозкооператив имени Десятого всекитайского партсъезда. Но нет худа без добра: в России-то им недосуг заняться проблемами авиации, а в Лондоне или Париже из них, позирующих перед телекамерами, иной раз и удается выудить какое-нибудь обещание, вроде: «Ладно, разберемся!»

На сей раз в Ле Бурже прибыл Второй Любимый Помощник Президента России – высокий, по-теннисному подтянутый, твердолицый человек лет пятидесяти. Он давно уже ездил за границу без жены, которая безвылазно сидела дома и стерегла, как он любил выразиться, домашний очаг, чтобы в старости было на чем щи подогреть.

Вообще-то помощника звали Владимиром Георгиевичем, но за глаза именовали попросту «Оргиевичем». И совсем даже не случайно. В какую бы часть света ни отправлялся Второй Любимый Помощник, опережая его, по спецсвязи летело закодированное по всем шифровальным правилам и обладающее семнадцатью степенями защиты указание организовать к приезду высокого гостя «хорошенькую бордельеру». Оргиевич в свои пятьдесят был полон мужских и государственных сил, а полноценную ночную гульбу переносил с легкостью студента, до утра зубрившего сопромат.

Понятное дело, заботы по организации сексуального досуга Второго Любимого Помощника поручались российским послам. Поначалу, конечно, находились и такие, что пытались возражать, даже возмущаться. Но им резонно отвечали:

– В ЦК КПСС пожалуйтесь! – и добавляли: – Если не можете организовать такую малость, то на хрен вы вообще нужны здесь державе!

И тогда седовласые дипмужи, возросшие еще под сенью легендарного Мистера «НЕТ» со странной фамилией Громыко, вызывали сотрудников помоложе и, отводя глаза в сторону, давали задание по организации «бордельеры».

– Так нужно… для России! – объясняли они.

Юные дипломаты, особенно карьерные, не прошедшие комсомольскую школу времен позднего застоя, частенько проваливали такие мероприятия – и это уже стоило места двум послам, отправленным на преподавательскую работу, вероятно, с тайным расчетом, что, обжегшись, они введут-таки в МГИМО спецкурс по организации и проведению «хорошеньких бордельер» для высоких московских гостей.

Наш посол во Франции, к счастью для себя, накануне уехал в отпуск. На дипломатическом хозяйстве остался временный поверенный, бывший полковник внешней разведки – юркий седовласый губастик в огромных очках, с трудом удерживающихся на красной лоснящейся носопырке. Боясь, как огня, преподавательской работы, за день до прибытия высокого гостя он специально приехал на выставку, подошел к стенду «Аэрофонда» и отозвал меня в сторону:

– Павлик, вся надежда на тебя! Найди девочек…

– А мальчиков не надо?

– Таких указаний не было… – растерялся он. – А что, есть информация?

– Шучу. Это Третий Любимый Помощник «голубой», как яйца дрозда, а Оргиевич – нормальный мужик!

– Ну и шутки у тебя! Значит, девочек… И лучше русских, их тут много по ночным клубам пляшет. Местных не надо – они нас сразу прессе сдадут… Еще и сами опишут, жоржсандки хреновы! Да, чуть не забыл – ужин тоже тебе придется оплатить… Сам знаешь, как посольства теперь финансируются – скрепки купить не на что!

– А что я с этого буду иметь?

– Лично представлю тебя Оргиевичу!

– Мало. Знаете, во сколько мне влетит эта «бордельера»?

– Что еще?

– Братеева там быть не должно!

– Ну ты и мстительный.

– Козлов надо наказывать.

– Согласен.

Познакомиться в непринужденной обстановке с самим Вторым Любимым Помощником – о чем еще можно мечтать! Человек, удачно выпивший вместе с десятым клерком, который в администрации Президента промокашки носит, получает иной раз возможность заработать столько, что и отдаленные потомки не будут знать, куда еще засунуть наследственную зелень. А тут сам Оргиевич!

Но, пораскинув мозгами, на организации «бордельеры» я решил еще и заработать. К стенду «Аэрофонда» уже несколько раз подходил французский хмырь, обсыпанный перхотью, как конфетти. Он имел в России серьезные интересы, разнюхал о предстоящем визите Оргиевича и все выпытывал, когда тот должен посетить авиасалон. Я навел справки и выяснил, что хмырь был чуть ли не последним Бурбоном, наследником французского престола, и славился деловыми связями, а также грандиозными пьянками, которые регулярно устраивал в своей огромной квартире на Елисейских Полях. Я заслал к нему Катерину. Бурбон не только согласился полностью профинансировать «бордельеру» у себя в квартире, но и предложил мне сто тысяч франков за посредничество. Возможность нажраться и покуролесить в обществе Второго Любимого Помощника, попутно решив деловые вопросы, стоит дорого!

С прикомандированным ко мне советником по культуре мы объехали лучшие ночные клубы и отобрали дюжину танцовщиц – милых, изящных дев с крупами нежными, как шелк, и твердыми, как курс на рыночную экономику. Мы брали только «экстра-класс» и никого из серии: «Мужчина, не хотите ли познакомиться с моей киской?» Эх, вот почему, как верно заметил Серега Таратута, нет женщин в русских селеньях – они все давно в парижских и гамбургских борделях.

Проинспектировать девушек я поручил Катерине, еще злой после подлого поведения Антуана и ночного исполнения роли Жанны д’Арк. Получив от временного поверенного общее представление о сексуальных пристрастиях Помощника, она осмотрела девиц с дотошной ненавистью эсэсовки, отбирающей славянок для господ офицеров.

Советник по культуре, в прежние годы курировавший по линии КГБ проституток, кормившихся вокруг Интуриста, провел суровый инструктаж:

– Шаг влево, шаг вправо – поедете на родину. И ни одна сука никуда дальше Смоленска сиську не протащит! Вам ясно?

– Ясно…

– Человек с вами будет большой, очень большой! Забудете о нем, как только все закончится. Ясно?

– Ясно…

– Никаких презервативов. Не любит. И полная стерильность. Если у него хоть кольнет потом или капнет, я вам ваши кормилицы навсегда запломбирую! Ясно?

– Я-я-ясно-о… – блеял «экстра-класс», испуганно переглядываясь.

Мне их стало немного жаль, и я приободрил:

– Гонорар тройной, как на Северном полюсе. Не бойтесь, девушки, кому не достанется Большой Дядя – я всегда к вашим услугам!

Катерина усмехнулась.

– А ты, милая, будешь сидеть в шале и греть мне постельку! – поставил я на место свою любимую секретаршу.

– Как скажешь, Зайчуган! – покорно шепнула она.

Ведь знал же, что ее покорность заканчивается обычно большой пакостью, но прошляпил и на этот раз!

Временный поверенный был в восторге от того, как выполнено задание. А Второй Любимый Помощник удовлетворенно улыбнулся, оглядев стол, в гастрономическом отношении представлявший собой совершенно бессмысленное, но эффектное смешение французской и русской кухни: седло ягненка под соусом из трюфелей соседствовало со стопкой блинов и ведром красной икры. Посреди стола на огромном серебряном блюде в позе андерсеновской русалочки сидела одна из девушек, обложенная по окружности королевскими креветками. Вдоль одной стены выстроились одетые во фраки официанты, напоминавшие стрижей на телеграфном проводе, а вдоль другой – голые девочки, прикрытые для пикантности листиками кудрявого салата.

– Да, временный, быть тебе послом. Угодил! – повторял Оргиевич, потирая руки. – А бабы-то, бабы! Знатная «бордельера» сегодня будет! Налетай, мужики! – махнул он рукой свите, расположившейся у него за спиной.

А в свите Второго Любимого Помощника, кроме референтов, охранников, прикормленных журналистов и раскормленных шутов, именующихся почему-то ведущими деятелями российской культуры, наблюдались еще две весьма колоритные личности – Гоша и Тенгизик. Это были знаменитые воры в законе, о которых с восторженным испугом писала вся отечественная пресса. Западная печать тоже не молчала. «Фигаро», возмущаясь, уверяла, что, если бы не дипломатические паспорта, французские власти ни за что не допустили бы их в страну, «Форбс» прозрачно намекал на то, что с помощью Гоши и Тенгизика Кремль обделывает свои самые пакостные делишки, такие, которые нельзя поручить даже костоломам из бывшего КГБ.

Кстати, в Кремле у них действительно был офис на одном этаже с кабинетом Оргиевича. И как-то раз один свежеизбранный губернатор приехал жаловаться в Москву на полную отморозку бандюков у себя в области. Ему порекомендовали обратиться к Гоше и Тенгизику. Поговорив с ними несколько минут, губернатор заплакал и поехал восвояси – мириться со своими областными мордоворотами.

Гоша и Тенгизик имели обыкновение несговорчивым конкурентам «забивать стрелку» в Кремле. Ход, что и говорить, сильный: супостатам, оставившим свою охрану возле Спасских ворот, били морду прямо в кабинете, из окон которого был виден Царь-колокол. После этого на конкурентов снисходило просветление – они становились уступчивыми до неузнаваемости и подписывали любые бумаги. Странно, почему наш президент до сих пор не применит тот же метод устрашения к лидерам оппозиции! Дешево и сердито.

«Бордельера» началась. Бурбон произнес пространный тост в духе Рене о глубинных евразийских связях между Россией и Францией и выразил восторг в связи с тем, что имеет счастье принимать под своим кровом такого высокого гостя. В ответ он был крепко поцелован Оргиевичем в губы. Далее последовало алаверды. Второй Любимый Помощник долго говорил о многовековой любви России к Франции и даже умудрился представить войну 1812 года чем-то наподобие совместных натовских учений.

Вечер удался! Девчонки отбросили салатные листочки и отплясывали на столе «калинку-малинку», призывно потряхивая раскатистыми грудями – меньше четвертого размера мы не брали. Сам я дважды выпил с Оргиевичем на брудершафт. Бурбон, получив от высокого гостя твердое обещание вернуть ему французский трон, в доказательство своей беззаветной преданности России лакал водку прямо из горла. Временный поверенный с лакейской угодливостью подливал Гоше и Тенгизику «Столичную», еще с доперестроечных времен хранившуюся в посольских подвалах. Свита жрала и пила так, словно ее только что по Дороге жизни доставили из блокадного Ленинграда. Известный сатирик, лауреат Бейкеровской премии, которого Второй Любимый Помощник всюду возил с собой в качестве дорожного тамады, каждый тост говорил стихами:

 
Заявляю вкратце я:
«Будь здорова, Франция!»
 

После легкой кулинарной подготовки и основательного алкогольного разогрева настал черед разврату. Надо сказать, квартира Бурбона никогда не служила излюбленным местом сбора общества «Борьбы за моногамию и моноложество имени Св. Инессы». Официанты и те здесь были особенные – наблюдательные извращенцы. Вся радость их жизни состояла в обслуживании таких вот оргий, поэтому секреты чужих удовольствий они хранили, как свои собственные. Но даже ко многому привыкшие официанты были взволнованы, когда Второй Любимый Помощник, лицо которого не сходило со страниц газет, мощным бурлацким движением придвинул к себе русалочку вместе с блюдом, расстегнул брюки и, окунув орудие в сметану, рыча, завладел девицей не совсем естественным способом, да еще с таким азартом, что королевские креветки брызнули в разные стороны как живые.

– А ну давай, орлы! Гоша! Тенгизка! Эй, временный, не сачкуй, а то на пенсию отправлю! – крикнул Оргиевич. – Бурбон, мать твою за ногу, у тебя что – отсох?

Знаменитые бандюки оказались, как и следовало ожидать, садистами не только по профессии, но и по сексуальной ориентации. То, что они вытворяли с истошно оравшей от боли крашеной блондинкой, на суде обычно квалифицируется как «групповые развратные действия, совершенные с особым цинизмом и повлекшие за собой тяжкие телесные повреждения». Временный поверенный сначала по осторожной гэбэшной привычке хотел на всякий случай сачкануть. А может, просто переволновался, готовя «бордельеру», и ему было не до секса. Но после окрика начальства он торопливо выбрал девушку поскромнее и увлек ее за кадку с искусственной пальмой. Остальные члены свиты разобрали танцорок, и начался русский блуд – бессмысленный и беспощадный. Я, как и обещал, принялся утешать тех, кому не достался Большой Дядя.

То и дело раздавались подхалимские возгласы изумления в связи с возвратно-поступательной неиссякаемостью Второго Любимого Помощника:

– Ах, Владимир Георгиевич, уже третья! Крепка же демократия в России!

Бурбон – вероятно, давно уже отказавшийся от женщин в пользу водки – старательно колотил по подносу, как по тамтаму, помогая высокому московскому гостю держать ритм. Скромная девица напилась и оказалась буйной. Она отобрала у временного поверенного его огромные очки и довольно изощренным образом нацепила их на свою правую ягодицу.

Катерина появилась в самый разгар «бордельеры». Длинное черное бархатное платье плавно и целомудренно облегало ее стройную фигуру. На высокой загорелой шее сияло подаренное мной колье. Строгая викторианская прическа делала мою гулену изысканно-беззащитной. Войдя, она застыла в оцепенении, точно юная виконтесса, зашедшая пожелать маменьке-графине спокойной ночи и обнаружившая ее в объятиях горбуна конюха.

– Добрый вечер! – робко произнесла Катерина и попятилась.

– Добрый вечер, – механически отозвался Любимый Помощник, остужавший в этот момент свою державную мощь в бокале «Вдовы Клико».

Разглядев вошедшую, он смутился и, опрокинув бокал, стал застегивать брюки, второпях довольно болезненно прихватив себя «молнией». Да и вообще все развратствующие застыли в каком-то неловком испуге. Даже Гоша с Тенгизиком засмущались и отпустили свою жертву со словами:

– Ладно, телка, попасись пока…

А я, предчувствуя, что это появление может вызвать ярость у Оргиевича и безвозвратно погубить все мои заманчивые планы, постарался сделать вид, что не имею к вошедшей никакого отношения. Второй Любимый Помощник, освободив наконец крайнюю плоть из зубьев «зиппера», преисполнился подобающей значительности, оглядел залу и молвил:

– Что-то у нас тут непорядок в смысле питания…

Бурбон, ударив кулаком по подносу, закричал на официантов, и они бросились приводить в порядок сервировку, основательно нарушенную охотниками до настольной любви. А Катерина тем временем подошла ко мне, материнским движением заправила в брюки рубашку и платочком стерла с моего лба испарину сладострастия.

– Тебя же просили, – зашипел я. – Уходи немедленно!

– Зайчуган, в номере так скучно…

Тем временем ко мне, натыкаясь на стулья, подскочил лишившийся своих очков временный поверенный и потащил к Оргиевичу.

– Твоя? – грозно спросил тот, кивая на Катерину, задумчиво нюхавшую веточку сельдерея.

– Моя, – чувствуя, как холодеют уши, ответил я.

– Жена?

– В каком-то смысле… Знаете, такая ревнивая…

– Знаю. Уступи!

– Не связывайтесь, Владимир Георгиевич! – на всякий случай предупредил я.

– Уступи – не пожалеешь!

– О чем речь, Владимир Георгиевич! – радостно крикнул временный поверенный, словно речь шла о его секретарше. – Берите!

– За Прекрасную Даму, навестившую наш скромный уголок! – провозгласил Второй Любимый Помощник, поднимая бокал.

Катерина потупила глаза и покраснела от удовольствия.

Официанты под руководством суетящегося Бурбона тем временем на длинном подносе внесли огромного угря. Под горячее Оргиевич, уже обнимая Катерину за талию, провозгласил:

– За президента! Дай бог ему здоровья!

– За президента! – гаркнула свита.

Зазвенели ножи и вилки. А через четверть часа Катерина, смерив меня победно-насмешливым взглядом, уже уводила из зала Второго Любимого Помощника. Оргиевич на пороге оглянулся и наставительно сказал:

– Вы тут не балуйтесь без меня! Нам с Катей поговорить надо. Мы скоро вернемся…

– М-да-а, – молвил временный поверенный, подслеповато глядя им вслед, – здорово ты это, Павлик, подстроил.

– Ничего я не подстраивал!

– Ну не надо! Своим-то не надо…

Разврат продолжился. Гоша и Тенгизик, проявляя непонятное постоянство, отыскали под столом свою тихо плачущую блондинку и возобновили надругательство. Один из официантов от всего виденного и пережитого свалился в обморок. Его унесли. Бурбон припал на залитую вином скатерть и душевно беседовал по-французски с головой съеденного угря. Я, выхлебав фужер водки, пошел обессиленно мстить Катьке с пьяными танцорками.

Оргиевич и Катерина в ту ночь так и не вернулись…

– Ну и стерва она у тебя, – заметил временный поверенный, подозрительно протирая вернувшиеся к нему очки.

Мы ехали домой по пустынным парижским улицам. Было утро, и листва каштанов выглядела серой, как на черно-белой фотографии. Да и вообще весь мир был послеразвратно сер и тошнотворно пресен.

– Стерва, – согласился я. – Но ты думаешь, ей сейчас с ним хорошо? Нет. Она не от этого тащится…

– А от чего?

– Не дай бог тебе узнать!

Именно в то утро я начал смутно понимать, что истинное удовольствие Катька получала лишь в одном случае – когда видела разъяренное лицо мужика, орущего в бессильной злобе:

– Стерва! Я ненавижу тебя! Ненавижу!!

В этом был ее настоящий оргазм, ради которого она могла подолгу таить в своей умной головке самые изощренные многоходовки, могла идти, ползти, красться к своей счастливой женской судороге месяцами и однажды добиться своего:

– Стерва-а-а!

10. Государственная измена

На следующий день Второй Любимый Помощник, свежий и бодрый после утренней сауны с массажем, начал деловитый обход российской части авиационной выставки. В этом государственном муже, сосредоточенном, резко отдающем команды референтам, трудно было признать вчерашнего Оргиевича, начавшего со сметаны, а завершившего «бордельеру» в постели моей секретарши. Катерина была при нем, и по взглядам, которыми они обменивались, мне стало ясно: мерзавка выступила с показательной программой и по всем видам получила высшие баллы.

Я шел следом за ними, стараясь удерживать на лице счастливую улыбку кормилицы, выдающей свое дитятко замуж за хорошего человека. Но в душе, в душе была тоска, был ноющий нарыв, вдруг дергавший так, что в глазах темнело от отчаяния: «Как же я теперь буду без этой стервы, суки, гадины, предательницы, без этой трахательной куклы? Как я буду без нее?» У нее же в кулаке моя игла! Я и представить себе не мог, что мне будет так тяжело терять Катьку.

– Не переживай, Павлик, – успокоил, заметив мое состояние, временный поверенный. – Вернется. У Оргиевича никто долго не держится.

Свита медленно двигалась вдоль стендов, пялясь непроспавшимися глазами на чудеса загибающейся российской авиации.

– А это еще что за прокладка с крылышками? – скривился Второй Любимый Помощник Президента.

– А это, Владимир Георгиевич, – гнусно воспользовавшись моим состоянием, попытался влезть в разговор Братеев, – уникальная разработка, к сожалению…

– Что значит «к сожалению»? Что вы здесь все время ноете? И вообще я не тебя спрашиваю, а Павлика!

Я превозмог отчаяние, собрался с мыслями и стал обстоятельно рассказывать о наполовину придуманных успехах «Аэрофонда» в деле строительства малой российской авиации. Оргиевич благосклонно слушал мои разъяснения, изредка бросая уничтожающие взгляды на Братеева, который, не получив приглашения на «бордельеру», за одну ночь похудел от расстройства килограммов на десять. А теперь, после публичной оплеухи, седел прямо-таки на глазах. Я решил окончательно добить старого врага и скорбно поведал о моем проекте городского аэротакси, забракованном братеевским комитетом еще два года назад. Тут Второй Любимый Помощник окончательно возмутился и рявкнул:

– Павел мой друг! – Он для наглядности даже положил мне на плечо руку. – У нас с президентом на него большие виды. Возьмем его в команду молодых реформаторов. Будешь мешать – удавлю!

Гоша и Тенгизик инстинктивно подались в сторону Братеева, на миг даже выпустив из рук все ту же блондинку, которую они с удивительным постоянством таскали с собой. Посмотрев на эту несчастную (а ей были не нужны уже никакие тройные гонорары – разве что на лечение), полагаю, многие русские девы, мечтающие в своих блочных халупках о выгодах древнейшей профессии, навсегда отказались бы от этой мысли и пошли работать шпалоукладчицами.

– Смотрите, – продолжал Второй Любимый Помощник, похлопывая меня по плечу, – вот у кого надо учиться. Парень в авиации четыре года, а о нем уже весь мир говорит! А вы… Куда вы годитесь? И не надо жаловаться на реформы. Да, стране трудно, но мы фашистов победили! Магнитку построили! Нам мужики нужны, пахари! А не временные импотенты и слюнтяи с депутатскими значками!

Братеев стал цвета хорошо вызревшего баклажана, а временный поверенный потупился. Ко мне же весело подвалили Гоша с Тенгизиком и, похлопав по плечу, еще хранящему тепло могучей ладони, сказали хором:

– Здорово, братан! Как оно, ничего? А то, Павлентий, давай к нам! – И они кивнули на мелко трясущуюся блондинку.

Это простецкое предложение имело огромный смысл: по их понятиям, они как бы приглашали меня под свою гостеприимную и надежную крышу.

– Спасибо, мужики! – с максимальной искренностью отозвался я и на всякий случай благодарно прослезился.

Питекантропы удивительно чутки ко всякой фальши – и с ними надо быть предельно натуральным. А Катерина под ревнивыми взорами Оргиевича подошла ко мне и погладила по голове.

– Иди к нему! – зашептал я.

– Ты же вчера мне запрещал!

– Иди к нему! – зашипел я. – Сука! Ненавижу тебя!

– Ну, если ты настаиваешь, дорогой… Кстати, он почему-то уверен, что я твоя жена.

– Все правильно.

– Но ведь мы не женаты!

– Если надо будет, поженимся… Иди к нему!

Второй Любимый Помощник в сопровождении Катерины, свиты и нескольких более-менее сохранившихся после бурной ночи девиц отправился осматривать достопримечательности Парижа. А вечером ко мне в шале ворвался взбешенный временный поверенный. Он был так разъярен, что красненький носик его побелел, точно отмороженный. Я лежал на расстеленной перед камином искусственной тигровой шкуре. Полчаса назад от меня ушли две косоглазенькие специалистки по тайскому массажу. Вокруг на полу, словно шкурки убитых оргазмов, валялись использованные презервативы.

– Где ты взял эту стерву? – прямо с порога заорал бывший полковник так, что огромные очки его подскочили ко лбу.

– А что случилось-то?

– Что случилось?! Да я теперь… Да она у меня…

А случилось вот что. Катерина, пощебетав с девчонками, принимавшими участие в «бордельере», – особенно со скромной, оказавшейся буйной, – выяснила, что временный поверенный так за всю ночь ни разу не сумел поднять в атаку своего пластуна. Интриганка преподнесла эту информацию Оргиевичу в том смысле, что теперь, мол, понятно, почему российская внешняя политика проявляет на международной арене полную беспомощность. В связи с этим утреннее высказывание Помощника о «временных импотентах» обретало новый смысл, имевший непосредственное отношение к кадровой политике МИДа. Более того, Оргиевич похлопал поверенного по пояснице и посоветовал ему раз в месяц садиться голой задницей на муравейник, что чрезвычайно способствует, особливо если мураши – алтайские. Алтай же находится в России, а не в Нормандии. Кроме того, советник по культуре подслушал, как Катерина рассказывала Оргиевичу о своем папаше, который ужасно соскучился по дипломатической службе и мечтает вернуться в Париж… Выводы ветеран внешней разведки сделал правильные:

– Ну нет – с работы меня твоя сучка не снимет! Она меня плохо знает.

– Будем надеяться, – вздохнул я и поведал ему грустную историю турецкого посла.

– Дурак ты, Паша, а не восходящая звезда российской авиации. Разве можно таких баб рядом с собой держать!

– Нельзя, – согласился я, – а хочется…

…На следующий день в Лувре был прием в честь авиационного салона. Оргиевич появился под руку с сияющей Катериной. Она даже переводила его беседу с мэром Парижа, а это уже являлось настоящим преступлением перед протоколом.

Министр транспорта был рассеян и грустно улыбчив. К успешному окончанию салона в Ле Бурже газеты преподнесли ему подарок – раззвонили о том, что юная топ-модель, которую он спонсировал, сбежала от него к кинорежиссеру, прославившемуся на последнем Каннском фестивале фильмом о транссексуалах. Сюжет, в двух словах, такой: муж и жена живут безрадостной супружеской жизнью, скандалят, изменяют друг другу – и в конце концов разводятся. В поисках гармонии с враждебным миром оба они меняют с помощью сложнейшей операции свой пол. Муж становится женщиной, а жена, наоборот, мужчиной. Потом они снова встречаются, влюбляются, женятся. И счастливы! Фильм произвел такое впечатление, что число людей, жаждущих поменять пол, увеличилось в три раза! Режиссер получил все мыслимые и немыслимые премии. К этому триумфатору и ушла юная топ-модель от скучного министра. Поговаривали, что даже президент высказал ему свои соболезнования. Антуан, как верный сын, был в эту трудную минуту рядом с отцом и, судя по выражению лица, развлекал родителя, отпуская разнообразные гадости в адрес присутствующих.

И тут случилось непредвиденное. Оргиевич увлекся беседой со знаменитым актером Робером Оссейном, прекрасно – благодаря своим одесским корням – говорившим по-русски. Сознавшись, что фильм «Анжелика» он любит почти так же, как «Чапаева», Любимый Помощник, размахивая руками, принялся изображать знаменитый поединок графа де Пейрака с посланником короля Людовика… Этим воспользовался Антуан, еще позавчера проявлявший к Катьке оскорбительное равнодушие. Но обстоятельства изменились: теперь она была уже не просто навязчивой одноклассницей, работающей на какого-то неведомого русского бизнесмена, но любовницей Второго Помощника!

Наглый министереныш увел Катьку в уголок – и они весело болтали, очевидно, вспоминая школьные шалости. Я внимательно наблюдал за ними, еще ничего не понимая. На какое-то время меня отвлек опоздавший к началу приема Бурбон. Он жаловался на недомогание с такой непосредственностью, точно вчера промочил ноги, а не нажрался до того, что пытался обольстить копченого угря. Потом к нам присоединились несколько деловых французов, прискакала ворона-переводчица – и речь пошла об инвестициях в российскую экономику. Я, разумеется, уговаривал этих чучундр вкладывать не задумываясь – и обещал чудовищную прибыль. Самое смешное, что они верили!

Когда я снова нашел Катьку и Антуана в толпе, хватило одного взгляда, чтобы понять: моя секретарша готовит международную пакость. На ее лице было знакомое мне выражение хищного восторга, а тело, искусно обнаженное дорогим вечерним платьем (Оргиевич, балда, успел подарить!), трепетало, готовясь к прицельному прыжку в новую постель!

Зачем? Но тут-то как раз мне все было понятно. Я – вариант отработанный. Оргиевич? Его непостоянство общеизвестно. Зато побывав последовательно любовницей перспективного российского авиатора Шарманова, Второго Любимого Помощника и сына министра Франции, Катька обретала постельную родословную, позволявшую ей в дальнейшем, бросив кудрявого Антуашу, вполне прилично устроиться в Париже. Богатые кобели тщеславны и своими предшественниками гордятся, как знатными предками. Хотя не исключено, что все это она устраивала просто ради того, чтобы увидеть на лице всемогущего Помощника гримасу бессильного бешенства. Мои гримасы, надо полагать, в тот момент ее уже не вдохновляли и не удовлетворяли. А зря!

Оргиевич закончил воображаемую дуэль с королевским посланником и теперь сдавливал что есть силы ладонь скривившегося от боли Оссейна, объясняя таким образом, какое мощное у русского президента рукопожатие.

– Говорят, он хворает? – спросил знаменитый актер, расправляя слипшиеся пальцы.

– Враки… Он здоров, как…

В этот миг Оргиевич увидел Катерину, уплывающую из зала под руку с Антуаном. Сынок на ходу демонстративно помахал ручкой папаше. Министр профессионально оценил извилистую Катькину походку и просветлел, чувствуя себя, очевидно, частично отмщенным. У самой двери Катерина полуобернулась, отыскала налитые кровью кабаньи глаза Любимого Помощника и оставила ему на память ласковую улыбку Юдифи, прощающейся с головой Олоферна.

– Сука!

– Простите, недостаточно понял! – оторопел Робер Оссейн.

– Это я не вам.

На следующий день вся бульварная парижская пресса была переполнена издевками над Любимым Помощником. И даже в одной респектабельной газете появилась вроде бы невзначай карикатурка, изображающая лихого галльского петушка, который прибивает раскидистые оленьи рога к мохнатой голове незадачливого русского медведя.