Текст книги "Эликсир Купрума Эса"

– Добрый день, Сильвия Михайловна! – сказал он женщине, сидевшей в вестибюле. – Ключ мой, пожалуйста!

Сильвия Михайловна выдвинула ящик стола, достала ключ.

– Что так рано сегодня, Куприян Семёнович? – спросила она.

– Навести порядок надо. Вот так! Вы не знаете, Николай Николаевич у себя?

– У себя. Тоже порядок наводит.

Николаем Николаевичем звали руководителя кружка «Умелые руки». Куприян Семёнович поднялся к нему на третий этаж.

– Добрый день, Николай Николаевич! – сказал Купрум Эс. – Вы не одолжите мне молоток? Побольше.

– С возвратом, – ответил сорокалетний лысый крепыш в синем халате.

– Разумеется. Благодарю вас! Да!

С молотком в руке учитель спустился на второй этаж, отпер дверь своей лаборатории и вошёл в неё. Здесь он постоял, подумал, приложив указательный палец к нижней губе, затем достал из кармана пиджака другой ключ, поменьше, и открыл им шкаф, где хранился его аппарат. В этом же шкафу, свернутые, лежали чёрные полотнища, которыми Купрум Эс занавешивал окна. Он вынул их, постелил одно полотнище на стол посреди лаборатории, на это полотнище постелил другое, на них он поставил вынутый из шкафа аппарат и закрыл его третьим занавесом.

После этого Куприян Семёнович взял в руки молоток и в молчании постоял с минуту перед возвышающейся на столе чёрной угловатой горой.

– Н-да!.. Вот так! – сказал он и, держа ручку молотка вертикально, стукнул его стальной головкой по горе.

Послышался негромкий звон стекла, и гора в одном месте осела. Купрум Эс ударил ещё, ещё, ещё… Он орудовал молотком, как пестиком, и неторопливо толок им свой хрупкий аппарат. Скоро от горы ничего не осталось, кроме мелких бугорков под чёрной материей. Теперь при каждом ударе молотка слышался не звон, а лишь негромкий хруст.

Купрум Эс перестал стучать. Хотя работа была не тяжёлая, сильная испарина выступила у него на лбу. Покончив с аппаратом, он вылил в мойку содержимое своих бутылок и под струей воды соскрёб с них бумажные ярлыки. Затем он снова подошёл к шкафу, где в тайнике, за фальшивой стенкой, хранилась толстая тетрадь с расчётами и формулами. Вынув её оттуда, учитель отправился в туалет. Там, стоя перед унитазом, он порвал свои записи на мелкие клочки и несколько раз спустил воду.

Разделавшись с тетрадью, Купрум Эс свернул занавеси вместе с осколками аппарата в один узел, сошёл по узкой запасной лестнице во двор и бросил чёрный узел в большой железный бак для мусора. После этого он вернулся в лабораторию, чтобы взять молоток, снова вышел, запер за собой дверь и поднялся на третий этаж.

– Благодарю вас, Николай Николаевич! – сказал он, возвращая молоток.

– Не за что!

– Всего доброго, Сильвия Михайловна! – сказал Купрум Эс в вестибюле, отдавая ключ.

– До свидания, Куприян Семёнович!

Твёрдыми шагами, расправив плечи, с поднятой головой Куприян Семёнович пошёл к выходу.

Глава шестнадцатая

А Зоя постояла несколько секунд и вышла из кабинета, захлопнув за собой дверь. Ей было не по себе, ей было неловко, что она так поступила со старым учителем, но скоро она утешилась такой мыслью: вот она совершит несколько добрых дел самостоятельно, докажет Купруму Эсу, что все его опасения напрасны, и они помирятся.

До конца большой перемены оставалось ещё много времени, и Зоя спустилась в буфет перекусить.

Взяв у буфетчицы сардельку с капустой и стакан компота, Зоя увидела, что за одним из столиков сидит редактор стенгазеты «Алый парус» Лёва Трубкин, а с ним ещё трое старшеклассников. Лёва был очень заметной фигурой в школе. Его стихи уже несколько раз печатались в областной молодёжной газете, да и внешне он выглядел, как, по мнению школьниц, подобает выглядеть настоящему поэту: высокий лоб, брови вразлёт, римский нос и густая волнистая шевелюра.

Только Зоя принялась за еду, как в буфет заглянул Веня и, обернувшись через плечо, громко сказал:

– Родь!.. Здесь он, Трубкин.

После этого Маршев и Рудаков вошли и приблизились к редактору.

– Здравствуй, Трубкин! – сказал Родя. – «Алый парус» скоро выходит?

– В смысле очередного номера, – уточнил Веня.

– Завтра выходит. А в чём дело?

– Вот тут статья… – немного смущённо сказал Родя. – Значит, её нельзя будет завтра… а только через месяц? (Общешкольная газета выходила раз в месяц.)

– Да уж не раньше, – ответил Трубкин. – А что за статья? Покажи!

Родя передал Трубкину пачку тетрадочных листков.

– Ого! – с усмешкой сказал редактор. – Солидно звучит: «Открытое письмо в стенгазету „Алый парус“».

Улыбаясь, а иногда и фыркая от смеха, он пробежал глазами первый листок и передал его соседу.

Тот, едва взглянув на листок, расплылся в улыбке и стал приговаривать:

– Ух ты! Во дают!

Дочитав, он в свою очередь передал начало Родиной статьи третьему старшекласснику, к тому придвинулся четвёртый. Читая, они ничего не говорили, а только похохатывали:

– Ха!.. Ха-ха!.. Ха-ха-ха!..

А Лёва за это время подсунул следующий листок, который вызвал ещё большее веселье.

Зоя видела, как постепенно краснеет и всё чаще помаргивает Родя, как Венька тревожно взглядывает то на него, то на смеющихся старшеклассников, и никак не могла понять, над чем же эти старшеклассники смеются.

Когда статья была прочитана, Лёва аккуратно собрал листочки и передал их Роде.

– Увы, сэр! – сказал он.

– Не пойдёт? – тихо спросил Родя.

– Увы! – повторил редактор. – Ни в этом номере, ни через месяц.

– А почему не пойдёт? – спросил Веня.

Редактор отодвинул от себя стакан с остатками кефира и откинулся на спинку стула.

– Не пойдёт по двум причинам. Во-первых, такое открытое письмо займёт у нас полгазеты. А во-вторых, прежде чем заниматься наукой, следует овладеть элементарной грамотностью. Я, конечно, не инспектор Мегрэ, но всё-таки могу утверждать, что тут некоторые орфографические ошибки исправлены почерком не самого автора, а кого-то из взрослых. – Лёва обернулся через плечо к Роде. – Итак, сэр, увы! – ещё раз повторил он.

Родя больше ничего не сказал и вышел. Веня, конечно, последовал за ним.

Минуты через две, быстро покончив с завтраком, вышла из буфета и Зоя. В коридоре второго этажа она увидела толпу даже побольше той, что слушала во дворе Родину статью. В центре её стоял притихший и, как видно, смущённый Маршев. Рядом с ним – Веня.

– Ну ты скажи конкретно: что они вам говорили? – спрашивал Лёшка Павлов.

– Да ничего не говорили! – сердито отвечал Веня. – «Хи-хи-хи» да «ха-ха-ха» – вот что говорили!

– Н-ну, правда, на орфографические ошибки указали, – неохотно добавил Родя.

– Во бюрократы, во бюрократы! – закричал Перпетуум-мобиле. – А кто их не делает – орфографических ошибок?! Кто?! Надо на содержание смотреть, а не на ошибки!

Все одобрительно загудели, а Круглая Отличница вставила:

– Интересно, как бы стенгазеты стали выходить, если бы все заметки не принимали за грамматические ошибки!

– Говорят, Лев Толстой и то с ошибками писал, – заметил ещё кто-то.

– Да вообще безобразие! – сказал Павлов. – Трубкин не один газетой командует, на это редколлегия есть! Вам надо в комсомольскую организацию пожаловаться или Надежде Сергеевне.

И тут Зою осенила такая мысль, что она даже побледнела. Она протиснулась сквозь толпу поближе к Роде:

– Товарищи! Граждане! Разрешите мне сказать!

– Ну говори, – пробасил Павлов.

– Понимаете, – нарочито мягко, даже застенчиво заговорила Зоя, – я вот была в столовой, когда Трубкин читал статью, и слышала весь разговор… И по-моему… Маршев, конечно, очень умный человек… и Рудаков тоже, но, по-моему… Ты извини меня, Маршев… но, по-моему, ты как-то не умеешь разговаривать со старшими ребятами. Ты как-то застеснялся, стушевался… и Рудаков тоже… А нужно было с ними в спор вступить и… и логически доказать…

Зазвенел звонок, и под этот звон Павлов прокричал:

– Ты учить умеешь! А вот ты сама пойди и докажи! Логически!

Зоя подождала, пока умолкнет звонок, чтобы её все услышали:

– Я ничего не обещаю, конечно, но… попытаюсь. Может, мне и удастся Трубкина уговорить. На следующей перемене.

– Во фасон! – воскликнул Валерка, и ребята двинулись в кабинет.

Разумеется, Зоя не знала, в каком кабинете занимается Трубкин, и на следующей перемене ей пришлось его долго искать.

В самом конце перемены перед пятым уроком редактор стенгазеты «Алый парус», стоявший в кругу одноклассников, увидел, что к нему подошла хорошенькая черноглазая девочка.

– Трубкин, – проговорила она, – можно тебя на минуту? Мне нужно тебе что-то сказать.

– Откуда ты, прелестное дитя? – продекламировал одноклассник редактора.

– Пожалуйста! Я слушаю, – сказал Трубкин.

– Мне… мне надо наедине поговорить.

– Лёва, я ревную! – сказала одна из девушек.

Трубкин улыбнулся и раскланялся перед Зоей:

– Мадемуазель, я к вашим услугам! – Он поднялся вместе с Зоей на площадку между этажами. – Ну… мне кажется, мы достаточно уединились…

И тут, глядя снизу вверх на редактора, Зоя сдвинула брови и отчеканила:

– Трубкин! На следующей перемене ты возьмёшь у Роди Маршева его статью и поместишь её в завтрашнем номере газеты. Слышал? Вот!

– И это всё? – улыбаясь, спросил Трубкин.

– Всё. Родя Маршев учится в пятом «Б».

Редактор шутливо погладил Зою по голове.

– Успокойся, детка, приди в себя! – сказал он, сбежал по ступенькам и вернулся к своим одноклассникам.

Те его спросили:

– Как! Свидание уже кончилось?

– Что она тебе сказала?

– Редакционная тайна, – в тон им шутливо ответил Трубкин. – По поводу одной статьи, одной гениальной статьи.

Он говорил это шутя, но почему-то в нём крепла уверенность, что он обязательно должен поместить эту глупую, по его мнению, статью.

Зоя чуть не опоздала на урок: когда она вернулась к своим, ребята уже входили в кабинет. Усаживаясь за стол, Павлов громко спросил:

– Ну что, Ладошина? Говорила с редактором? Зоя скромно опустила ресницы, но ответила тоже громко:

– Говорила.

– Ну и что?

– Он сказал, что подумает.

– А не врёшь?

– Не хочешь – не верь! – ответила Зоя.

На уроке географии Зоя была немного рассеянна. Она не совсем была уверена, что её приказание подействовало на Трубкина: уж больно небрежно тот проговорил: «Успокойся, детка, приди в себя!»

Но ещё более рассеян был в это же время редактор газеты «Алый парус». Он провёл очень тяжёлые пятьдесят минут. Он по-прежнему считал Родину статью нелепой, он был уверен, что его засмеют, если он поместит статью в газете, что ему, возможно, даже крепко попадёт за подобную глупость. И вместе с тем он ощущал, что не найдёт себе покоя, если статья не будет помещена, что это просто для него невозможно. Временами Трубкин думал, уж не поддался ли он влиянию этой черноглазой девчонки, но тут же отгонял от себя эту мысль. Такого быть не может! Это у него что-то с психикой, скорее всего, он просто переутомился, ведь нагрузочка у него – дай бог!

…Даже взрослые не могут заниматься одним и тем же делом непрерывно. Временами и Родя с Веней, не говоря уже о других ребятах, забывали о статье, о социологическом обследовании, о научном обществе. Так было и сегодня. Накануне, вечером, по телевидению показывали скачки. На первой перемене второклашки затеяли игру в ипподром. К середине дня в эту игру играли уже и четвёртые классы, а к концу дня ею увлеклись пятые и даже шестые.

«Лошадьми» были мальчишки покрепче, а «жокеями» – те, что полегче. Разумеется, «жокеи» скакали у «лошадей» на закорках. Дистанция была от одного конца коридора до другого. Девочки в скачках участия не принимали, но были ярыми болельщицами. Ими же становились и «лошади» с «жокеями», если не их очередь была скакать. Некоторые даже заключали пари на карандаши, ластики и шариковые ручки.

В том «заезде» участвовали три «лошади»: Валерка Иванов под кличкой Янтарь с «жокеем» Венькой Рудаковым, Лёшка Павлов (кличка Шайтан, «жокей» – Маршев) и шестиклассник Столбов (Алмаз, с «жокеем» Кукушкиным).

Если второклашки просто бегали рысцой, то ученики более старших классов усложнили правила игры: «лошади» должны были со своей ношей скакать «галопом», то есть вприпрыжку, и та, которая сбивалась на рысь, снималась с дистанции.

Крик в коридоре третьего этажа стоял такой, что в учительской на втором этаже поговаривали, не пора ли прекратить это безобразие. «Лошади», малиновые от натуги, с выпученными глазами, не то чтобы вприпрыжку, а скорей вприхромку стремились к финишу мимо стоящих вдоль стен и голосящих зрителей. Уже на середине дистанции Янтарь стал заметно отставать, но Шайтан с Алмазом шли ноздря в ноздрю.

– Шайтан, жми! Алмаз, Алмаз, наддай! Лёшка, давай! – вопили болельщики.

И вот когда до финиша оставались какие-нибудь пять метров, Шайтану преградила путь высокая фигура редактора общешкольной стенгазеты. Лицо у редактора было недоброе.

– А ну-ка стой! – сказал он резко.

Болельщики зароптали:

– Ну чего мешаешь! Не мог подождать три секунды!

Но Шайтан и его «жокей» сразу поняли, что к чему. Лёша остановился, Родя спрыгнул с него.

– Где твоя статья? Давай её сюда! – сурово приказал редактор.

– Сейчас, – отозвался Родя и подошёл к подоконнику, на котором лежал его портфель.

Увидев редактора, Веня сам спрыгнул со своего «коня», и они вместе с Валеркой приблизились к Трубкину. Пока Родя копался в портфеле, к редактору подошла Круглая Отличница и ещё человек восемь ребят, так что Лёва оказался в кольце «этой мелочи», как он мысленно именовал пятиклассников.

Зоя стояла в стороне. Она делала вид, что разглядывает носок красной туфельки на правой ноге, и лишь изредка подымала ресницы, чтобы взглянуть на Трубкина, который её не замечал.

Родя подошёл к редактору со своей статьёй и отдал её, сказав:

– Вот! Пожалуйста!

Редактор взял статью, не глядя на её автора, и стал расстегивать свой портфель. Пальцы его почему-то соскальзывали с замка, и он долго не мог его открыть.

– Значит, всё-таки решил поместить? – осторожно спросил Веня.

– Да. Решил, – отрывисто сказал Трубкин.

– Ты что, поговорил с кем-нибудь? – спросил Павлов.

– А тебе что за дело? – сердито отозвался редактор.

– Да так… Я ведь тоже интересуюсь…

– А зачем мне было с кем-то говорить? Я обдумал и пришёл к выводу, что статья по существу дельная, только её надо немного поправить. – Тут редактор впервые взглянул на Родю, и, как показалось некоторым, взглянул с ненавистью. – Только ты имей в виду: я вычеркну все эти твои «увы», все эти твои «в наш грандиозный век». Понятно тебе?

– Понятно. Пожалуйста! – тихо ответил Родя. Редактор ушёл, а Павлов посмотрел на Зою:

– Так ты что, говорила с ним или не говорила?

– Говорила, – коротко ответила Зоя, продолжая разглядывать туфельку.

– А почему же он сказал, что сам передумал?

Зоя пожала плечами:

– Откуда я знаю!.. Может… из самолюбия.

– А что ты ему сказала?

Зоя снова пожала плечами.

– Н-ну… это долго рассказывать, – лениво ответила она и тихо удалилась, держа портфель за спиной.

Ребята не знали, верить Зое или нет. Во всяком случае, они теперь поглядывали ей вслед без прежних усмешечек, и Зоя отметила это. И ещё она отметила весьма интересное для неё обстоятельство: бабушка не решилась признаться Зое, что просто выполнила приказание внучки. Бабушка ведь сказала, что она «так и быть, пожалела» Зою. Не решился и Трубкин признаться в том, что он послушался какой-то пятиклашки. Что ж! Если все, к кому Зоя обратится с приказаниями, станут и дальше вести себя так, это будет неплохо: люди не скоро догадаются, что Зоя обладает какой-то удивительной силой и что при встрече с ней не мешает затыкать себе уши.

А Трубкин весь последний урок просидел злой-презлой. Не слушая преподавательницу английского языка, он правил Родину статью, вычёркивая из неё слишком уж пышные фразы. К концу урока учительница подошла к нему и сказала по-английски:

– Трубкин, повторите, пожалуйста, что я сейчас говорила.

Трубкин встал, но повторить не смог и скоро увидел, как преподавательница сделала какую-то пометку в журнале.

Когда уроки кончились, редактора встретил в коридоре его младший брат, шестиклассник Боря.

– Лёв, ты домой? – спросил он.

Трубкин очень бы хотел оказаться сейчас дома, но ему ещё надо было пойти к замдиректора по воспитательной части Надежде Сергеевне, показать ей статью, и не только показать, но ещё и убедить её, что в статье высказываются действительно ценные мысли.

– Я задержусь. У меня дела тут, – отрывисто сказал он брату и вдруг спросил: – Слушай! Кто такой этот Родька Маршев из пятого «Б»? Ты его знаешь?

– Ну, немножко знаю. Человек как человек.

Глядя в сторону, редактор процедил сквозь зубы:

– Вот кому бы я с удовольствием шею намылил или уши надрал.

– Бу сделано! – с готовностью ответил Боря, который очень любил такого рода занятия. – Я на это Сёмку Калашникова мобилизую.

Лёвин братец направился к выходу. Трубкин хотел было крикнуть Боре, что он не просил его расправляться с Маршевым, что это он просто так сказал, но редактор представил себе, как автору этой проклятой статьи действительно «мылят шею», и у него сделалось так сладко на душе, что он промолчал.

Все уроки в школе кончились, и учительская была полна педагогов. Лишь немногие из них сидели, а остальные разговаривали стоя, так что Лёва не сразу отыскал глазами маленькую Надежду Сергеевну.

– Что тебе, милый мой? – спросила она, глядя на него снизу вверх.

И, злясь на себя, еле выдавливая слова, Трубкин проговорил:

– Вот, Надежда Сергеевна… Мы… мы думаем, что это можно будет поместить в порядке дискуссии.

Лёва сказал «мы», имея в виду членов редколлегии, но, как вы знаете, никто из них статьи не читал.

Надежда Сергеевна пробежала глазами страницу за страницей, и редактор с досадой отметил, что она особенно приглядывается к тем словам и выражениям, которые он зачеркнул, но не вымарал так, чтобы их нельзя было прочесть. Приглядывается и при этом улыбается.

Прочитав статью про себя, она подняла голову и, как всегда без всякого напряжения, сказала на всю учительскую своим чистым, звонким голосом:

– Люди добрые! Вы только послушайте, какой теперь умный пятиклассник пошёл! Вот вы послушайте! – Педагоги замолкли, а Надежда Сергеевна стала читать: – «В наш грандиозный век научно-технической революции…»

– Надежда Сергеевна! Но я же слова «наш грандиозный» вычеркнул! – с отчаянием вскричал редактор.

– Знаю, родименький! Но меня именно оригинал своим стилем подкупает, – ответила замдиректора и продолжала читать.

Она огласила цифры «социологического опроса», из которых явствовало, что около ста учеников четвёртого, пятого и шестого классов уже занимаются изобретательством и всякими исследованиями и что ещё столько же хотят заняться подобными делами, но не знают, с чего начать. Далее в качестве примеров упоминались Валерка с его прибором и даже Толя Козырьков с его линейкой для резанья пластмассы. Заканчивалась статья такими словами: «Итак, не пора ли покончить с этой нездоровой атмосферой и открыть дорогу пионерскому возрасту на широкий научно-технический простор?»

Педагоги и без того много смеялись во время чтения статьи, но, услышав последнюю фразу, они все дружно расхохотались.

– Надежда Сергеевна, я это ещё не выправил, – нервно сказал Трубкин.

– Вижу, вижу, дорогой, – ответила Надежда Сергеевна, продолжая смеяться.

– Но… но, Надежда Сергеевна, ведь по существу-то всё это правильно, – выдавил через силу редактор. – Мне кажется… мне кажется, что можно это помещать. – Он с отвращением щёлкнул пальцем по листочкам, которые держала Надежда Сергеевна.

– Не можно, а должно, мой хороший. Я думаю, это очень отрадно, когда ребята действуют не по указке взрослых, а проявляют собственную инициативу.

– Можно идти? – быстро спросил редактор.

– Иди, родненький. Очень интересная статья!

Глава семнадцатая

Трубкин ушёл, не понимая, чем понравилась эта дурацкая статья Надежде Сергеевне, а между педагогами разгорелся спор. Его начала преподавательница биологии Фаина Дмитриевна – желтоволосая женщина с красивым, но сердитым лицом. Она сидела за столом, заталкивая в портфель ученические тетради.

– Ко мне уже заявлялся один такой юный гений. Некий Столбов из шестого класса. – И она рассказала, как Столбов приносил толчёных гусениц и просил микроскоп, чтобы посмотреть, живы ли микробы, от которых гусеницы погибли.

К ней подошёл толстый, грузный Иван Лукич, преподаватель физики.

– А к чему вы всё это говорите? – спросил он.

– А к тому, что пример Столбова может послужить хорошей иллюстрацией для ответа на подобного рода статью.

– А какой, по-вашему, должен быть ответ?

– А вот таков: сначала овладей знаниями, а потом уж и лезь в исследователи. Ведь совершенно неизвестно: может быть, бактерии или микробы, от которых погибли гусеницы, и для человека опасны.

– А по-моему, пример со Столбовым говорит как раз об обратном: заниматься так называемой исследовательской деятельностью вы ему не запретите, значит, остаётся одно: дать Столбову и ему подобным руководителя. В этом смысле я вполне согласен с автором статьи. Как его зовут? Родион Маршев? Я вполне согласен с уважаемым Родионом Маршевым.

Спор разгорался. Одни поддерживали Фаину Дмитриевну, другие Ивана Лукича. Про статью Маршева скоро все забыли, стали говорить о том, как вообще надо вести обучение в условиях научно-технической революции. Когда директор школы Клавдия Мироновна вошла в учительскую, Иван Лукич гремел:

– Посмотрите, как у нас построена программа по физике! С чем чаще всего сталкивается в жизни современный ребёнок? С гидравликой? Нет! С законом Бойля – Мариотта? С тепловым расширением тел? Нет! Куда он ни сунется, везде он сталкивается с электричеством, с проводниками и изоляторами, с силой тока и напряжением… Так почему же я в первую очередь должен рассказывать о шарах-монгольфьерах, на которых теперь никто не летает, и только в седьмом классе могу завести разговор о явлениях, с которыми они сталкиваются повседневно?

– О чём речь, товарищи? Что за споры? – спросила Клавдия Мироновна.

Надежда Сергеевна начала было рассказывать ей про статью, но тут в учительскую вошёл Куприян Семёнович. Прямой, подтянутый, внешне спокойный, он подошёл к директору и негромко сказал:

– Клавдия Мироновна, мне надо с вами поговорить по очень серьёзному делу.

– Пожалуйста! Я вас слушаю.

– Нет, с глазу на глаз, и притом очень срочный разговор.

Клавдия Мироновна извинилась перед педагогами и ушла с Куприяном Семёновичем в свой небольшой кабинет. Тут она села за письменный стол, а учитель поместился в кресле перед ней.

– Так. Я вас слушаю, Куприян Семёнович.

– Клавдия Мироновна, нам предстоит очень трудный разговор. Вполне возможно, что вы сочтёте меня за сумасшедшего. Да!

– Ну, этого уж вы можете не опасаться, – улыбнулась Клавдия Мироновна.

– И тем не менее я боюсь, что это будет именно так.

– Ну в чём же всё-таки дело, Куприян Семёнович?

– А дело чрезвычайно серьёзное. Буду говорить без обиняков: необходимо срочно изолировать ученицу пятого класса Ладошину Зою. Вот именно!

Клавдия Мироновна положила руки на стол, сцепила пальцы перед собой и уставилась на Куприяна Семёновича:

– Простите… А почему вы так считаете?

– Потому что она социально опасна. Да! – твёрдо ответил Купрум Эс и умолк в ожидании следующего вопроса.

– А… а почему вы находите, что эта девочка социально опасна?

– Я понимаю, что вы сразу поверить мне не сможете, но опять-таки скажу напрямик: эта девочка приобрела способность управлять поступками других людей.

Клавдия Мироновна потупилась, и массивное, с крупными чертами лицо её стало покрываться красными пятнами.

– Да… Гм… Это… это действительно нечто… нечто экстраординарное. А… а какие у вас есть основания делать подобные заявления?

– Если говорить коротко, то я сам разработал эликсир, который многократно повышает способность человека внушать другим свою волю. Да!.. Но я допустил непростительную оплошность, позволил девочке выпить его, и теперь она обрела способность, о которой я вам говорил. И должен вам сказать, что Ладошина – ребёнок своенравный, безответственный, и она может натворить много бед, пока эликсир из неё не выветрится. Да! Вот именно! Вот так!

– Позвольте! А как вы убедились, что девочка обладает такой способностью?

– На собственном опыте, Клавдия Мироновна, да!

– А… например?

Купрум Эс поднял правую руку на уровень лица и потыкал указательным пальцем куда-то вниз:

– Вот именно здесь, Клавдия Мироновна… именно когда я приведу вам этот пример, вы, пожалуй, и сочтёте меня сумасшедшим.

– Ну, а всё-таки, Куприян Семёнович…

– Хорошо. Я скажу. По приказанию Зои я ползал под столом. Помимо собственной воли. Вот так!

На несколько секунд Клавдия Мироновна оцепенела. Потом она осторожно придвинула к себе тяжёлый четырёхгранный стакан из уральского камня, который стоял слишком близко к учителю. Делая вид, что ищет что-то среди стоящих в стакане карандашей и ручек, она с трудом выдавила:

– А… а ещё какой-нибудь пример…

– Пожалуйста! Другой пример: с милиционером. Он требовал у меня документы, но тут Зоя приказала ему уйти, и он ушёл.

Впоследствии директор школы жалела, что не расспросила учителя подробней, где Зоя пила этот невероятный эликсир, где и когда они встречались с милиционером, но в тот момент ей было не до расспросов: слишком большое смятение охватило её, когда она поняла, что старый учитель свихнулся. Крупная, с мужскими чертами лица, Клавдия Мироновна была вместе с тем женщиной отнюдь не храброй. Она продолжала копаться в карандашах и ручках, не смея глаз поднять на Купрума Эса, чтобы он не догадался, что у неё душа находится в пятках. Все свои силы она сосредоточила на том, чтобы только не раздражить сидящего перед ней сумасшедшего.

– Да… всё это очень интересно… очень интересно… очень интересно… – пробормотала она слабым голосом. – Так что же… что же вы предлагаете, Куприян Семёнович?

– Мой план очень прост. Да! Видите ли, у меня плохой сон, я просыпаюсь от малейшего шороха, поэтому мой зять привёз мне из заграничной командировки новейшее патентованное средство. Оно называется «Слип камли», что в переводе с английского означает «Спите спокойно». Это такие комочки ваты, пропитанные воскообразным веществом, состав которого засекречен фирмой. Вещество это резко снижает чувствительность слухового нерва. Практически человек становится совсем глухим, пока «Слип камли» находится у него в ушах.

Купрум Эс передохнул, а Клавдия Мироновна вынула из стакана шариковую ручку и стала делать вид, что машинально разглядывает её.

– Я вас слушаю, Куприян Семёнович… я слушаю вас, – промямлила она.

– Итак, воспользовавшись «Слип камли», можно безопасно подойти к девочке и изолировать её от окружающих. Разумеется, это должны будут сделать её родители.

Клавдия Мироновна судорожно глотнула слюну.

– Так, может быть… может быть… вам лучше обратиться к её родителям… Непосредственно, так сказать…

– Я бы так и сделал, да, – ответил Купрум Эс. – Но здесь такое осложнение: Зоя приказала мне не показываться ей сегодня на глаза, так что сегодня я не могу появиться в доме Ладошиных. Вот именно! А дело, Клавдия Мироновна, срочное. Девочка и за сегодняшний день может что-нибудь натворить.

– Так-так… Вы, значит, хотите… хотите, чтобы я…

– Да. Вот именно. – Куприян Семёнович достал из кармана пластмассовую коробочку с яркой этикеткой. – Вот тут «Слип камли». Вы объясните Ладошиным, что употребление очень простое: надо помять комочек в руке до размягчения и плотно вставить в ухо. Вот так! Да!

Клавдия Мироновна взяла коробочку и сунула её в ящик стола. Она заставила себя наконец поднять голову, но так и не осмелилась посмотреть на учителя: взгляд её блуждал по стене за спиной Купрума Эса.

– Хорошо, дорогой… Вы… вы не волнуйтесь, всё-всё будет сделано… Всё-всё будет, как вы сказали, всё-всё будет…

И тут Купрум Эс увидел потное, в красных пятнах лицо директора, увидел её затравленный, бегающий взгляд. Он поднялся:

– Мне всё понятно, Клавдия Мироновна: мои опасения сбылись, вы меня принимаете за помешанного.

– Ну что вы, что вы, дорогой! – прошептала Клавдия Мироновна.

– Я достаточно наблюдателен, да! Ну что ж!.. Придётся действовать иными путями. – Купрум Эс подошёл к двери и взялся за ручку. – «Слип камли» я оставляю у вас. У меня есть ещё. Возможно, вы им воспользуетесь, когда сами убедитесь, что девочка опасна. Вот так! Всего доброго!

Примерно через час Купрум Эс нанёс ещё один визит: начальнику четвёртого отделения милиции, майору Вартаняну. Прождав минут сорок своей очереди в приёмной, он вошёл в кабинет:

– Здравствуйте, товарищ майор! Я к вам по срочному и весьма необычному делу.

– Так! Прошу садиться! – сказал плечистый брюнет за большим столом.

– Позвольте сначала представиться, да: Дрогин Куприян Семёнович, преподаватель химии в двадцать восьмой школе и руководитель лаборатории биохимии во Дворце пионеров.

Майор поднялся, пожал учителю руку над столом:

– Очень приятно! Прошу! – И он снова указал на кресло.

Куприян Семёнович сел:

– Разговор наш покажется вам довольно странным, товарищ майор. Я полагаю, что вы сначала сочтёте меня за помешанного, но всё же прошу выслушать меня до конца.

– Так! Слушаю вас…

Минут через десять майор Вартанян сидел весь красный, но не испуганный, как Клавдия Мироновна, а сердитый. Куприян Семёнович, следивший за выражением его лица, грустно улыбнулся:

– Как видите, я был прав, и вы приняли меня за психически больного, да. Но дело в том, что один из ваших сотрудников тоже подвергся воздействию этой девочки, и он, надеюсь, это подтвердит. Вот так!

– Кто именно? – сурово спросил майор.

– Сейчас я вам объясню. Вчера поздно вечером, когда я вышел с девочкой из Дворца пионеров, ко мне подошёл милиционер, если не ошибаюсь – сержант, и спросил у меня документы. Таковых при мне не оказалось, и сержант потребовал, чтобы я отправился вместе с ним. Но тут девочка приказала ему немедленно удалиться, и он удалился. Вот именно: немедленно! Да! Я полагаю, что он сотрудник вашего отделения и его нетрудно будет найти.

Несколько секунд майор исподлобья смотрел на Купрума Эса, потом взял телефонную трубку и набрал номер:

– Алло! Пахомов? Кто этой ночью патрулировал в районе Дворца пионеров?.. Старшина Крутилин и сержант Сивков? А где сейчас Сивков?.. Так. А дома телефон у него есть?.. Ну-ка найдите!

Майор подождал немного и записал на календаре номер.

В это время сержант Сивков лежал на кровати под одеялом и смотрел в потолок. Как всегда, вернувшись утром с дежурства, он позавтракал, разделся и лёг, но спал он плохо и мало. Задремлет, но тут же очнётся, и перед глазами встанет освещённая редкими фонарями аллея, идущая от подъезда Дворца пионеров к воротам. И сразу вспомнится сержанту, как он шёл по этой аллее: шёл, сознавая, что надо вернуться и забрать с собой этого подозрительного старика, и вместе с тем чувствуя, что он вернуться не может, не может даже остановиться, а может только уйти… Шёл, оглядывался через плечо, покрикивал старику: «Гражданин, пройдёмте!», а в ушах его продолжал звенеть голос черноглазой девчонки: «Уходите отсюда немедленно! Немедленно уходите! Слышите? Ну!»