Текст книги "Субмарины-самоубийцы. Секретное оружие Императорского флота Японии. 1944-1947"

И тут же вслед за моим вопросом на центральный пост обрушились голоса. Никакие доводы рассудка больше не сдерживали моих оставшихся товарищей. Мы все желали одного: немедленно ринуться на врага! Я выражал свое возмущение столь же громко, как и остальные, требуя немедленно найти врага для моего «кайтэна»! Это длилось около двадцати минут, после чего нас всех оборвал голос.

– Наши акустики больше не обнаруживают никаких целей на поверхности, – доложил вахтенный офицер из центрального поста. – Оставшиеся водители «кайтэнов» должны вернуться на подводную лодку. Сейчас мы продуваем переходные лазы.

Я проклял свое невезение. Все наши надежды, все наши ожидания пошли прахом, нам не суждено было уйти одной командой. Когда смолк свистящий звук сжатого воздуха, вытесняющего воду из переходного лаза, я открыл нижний люк. Прямо под собой я увидел лицо моего техника.

– Пожалуйста, выходите, – произнес он, проскальзывая в люк и скорчившись в узком пространстве за моим сиденьем. – Я здесь обо всем позабочусь.

Несколько членов экипажа ждали меня, когда я спускался внутрь субмарины.

– Добро пожаловать снова на борт. – Такими словами встретили они меня.

Слова эти поначалу показались мне ужасными, но потом я почувствовал, что они искренне рады, что я не принял участия в бою. На лицах некоторых подводников было написано то же разочарование, что и у меня, но члены экипажа постарше были большей частью рады, что столь юный человек остался в живых.

Пройдя мимо них, я вошел в кают-компанию. Там уже были Маэда и Синкаи, причем оба смотрели на свои секундомеры.

– Время уже подходит, – сказал Маэда.

– А сколько прошло, господин лейтенант? – спросил я.

– Тридцать восемь минут, – ответил Маэда. – Но винтов эсминца уже не слышно. Он дальше, чем его может услышать наша аппаратура.

– Ах, вот как? – сказал я.

Я почувствовал беспокойство. Чтобы сблизиться с целью, Фурукаве надо было пройти довольно большое расстояние. Лишь заняв определенное положение относительно нее, он мог лечь на курс сближения с ней и нанести удар. Если он не выдержит глубину погружения, то эсминец сможет заметить его. И тогда он станет спасаться бегством, а Фурукава станет догонять его. Скорость, которую может развить эсминец, позволяла ему уйти от «кайтэна», лишь имея значительное первоначальное преимущество в дистанции.

Фурукаве, если ему не удастся догнать врага, придется включить механизм самоликвидации торпеды и погибнуть вместе с ней. Я был уверен в этом. Невозможно будет обнаружить его, если «кайтэн» выработает все горючее. Даже поднявшись на поверхность, торпеда сидит слишком глубоко в воде, чтобы ее можно было обнаружить с подводной лодки, пусть на море и царил бы совершенный штиль. В любом случае капитан Орита не стал бы всплывать на поверхность моря в дневное время, чтобы искать его, особенно если бы там оказались вражеские корабли.

Мои размышления прервал доклад акустика:

– Есть эхо! Очень слабое. Уровень звука меньше единицы. Это может быть «кайтэн».

Наши часы отсчитали сорок минут, затем сорок пять. Лицо Маэды потемнело. Наши часы свидетельствовали, что истекли уже сорок семь минут с момента старта Фурукавы. Через тринадцать минут его «кайтэн» выработает последние капли горючего. Я молился о том, чтобы услышанный акустиком звук был знаком его последнего броска на полной скорости против врага.

Затем, еще до того как акустик доложил об этом, мы услышали звук взрыва! Он был гораздо слабее звука двух первых взрывов – те прозвучали куда ближе к лодке. Но это, вне всяких сомнений, был звук взорвавшегося «кайтэна». Никакая глубинная бомба, сброшенная американским эсминцем, не могла бы породить такой звук.

– Бандзай, Фурукава! – воскликнул я, не в силах остановить слезы, текущие из глаз.

– Старшина Фурукава совершил прямое попадание, – подтвердил и громкоговоритель судовой трансляции.

Но больше никто на лодке не кричал от восторга. Все неожиданно словно бы потеряли дар речи. Я никогда не был в состоянии объяснить, почему так произошло. Ведь в ходе выполнения этого задания на счету субмарины капитана Ориты прибавилось три пораженных судна. Считая еще два, потопленные несколько ранее в ходе обычной торпедной атаки, счет 13:9 выводил субмарину «1–47» вперед против лодки-соперницы «1–36». Экипаж должен был бы вопить от восторга и хлопать друг друга по спине. На память мне, в столь полном наступившем молчании, пришли слова, которые я так часто слышал с тех пор, как попал на императорский флот: «В эти решающие дни вы должны быть всегда готовы отдать свою жизнь, чтобы спасти Японию!» Фурукава отдал свою жизнь, но столь долгое ожидание его атаки, похоже, привело нас в оцепенение. В нас уже не осталось чувств, которые могли бы вызвать новые восторги. Их начисто унесли эти напряженные сорок девять минут.

Через некоторое время, не знаю точно через какое, я вернулся в кубрик команды. Там на двух койках были разложены в аккуратные маленькие кучки те личные вещи, которые Ямагути и Фурукава оставили рядом со своими подушками. Я упал на свою койку, не в силах сдержать рыдания. Для меня было бы проще самому встретить смерть, чем переживать невыносимую горечь утраты моих дорогих друзей. Сможет ли Ямагути еще хоть раз попробовать пива в том новом мире, где он оказался? Будет ли сидеть рядом с ним Фурукава, верный, преданный друг, пространно рассуждая о том, что ему довелось узнать и испытать на флоте? Я молился за них, рыдая и всхлипывая, а также за лейтенанта Какидзаки. «Я догоню вас, мои дорогие друзья», – рыдал я в подушку и просил их приветствовать меня улыбками у входа во врата храма Ясукуни.

Следующий день, 3 мая, я встретил немного более спокойным. Мое горе сменилось состоянием обреченности. Теперь я хотел только одного – чтобы все это наконец закончилось. Но за весь день не было замечено ни одного вражеского корабля, и вечером капитан Орита вызвал к себе Маэду, Синкаи и меня.

– Благодаря нашей торпедной атаке и пуску «кайтэнов», – сказал он, – противник уже наверняка знает о нашем рейде. Он, вне всякого сомнения, направил на наши поиски воздушные и морские патрули. Поэтому я намереваюсь отвести лодку из этого района океана. Мы будем день или два скрываться от кого бы то ни было. Когда противник решит, что мы ушли вообще, мы вернемся в этот район и попытаемся найти себе цели. Поэтому у вас троих сейчас одна задача – как следует отдохнуть. Дня три «кайтэнам» делать будет нечего.

Поникнув головой, вы вышли из его каюты и направились в кают-компанию. Личные вещи лейтенанта Какидзаки по-прежнему лежали на его койке. Эта сиротливая кучка наводила тоску. Не знаю, почему они оставались здесь так долго. Мне в глубине души приходилось только надеяться на то, что мои вещи не встретят такого к себе отношения, когда их хозяин оставит этот мир.

Вечер и весь последующий день прошли без всяких событий. Утром 5 мая штурман сообщил нам, что мы в настоящий момент патрулируем в районе между Гуамом и Окинавой. Вражеских кораблей не было замечено и в течение этого дня. Когда я курил свою ежевечернюю сигарету на палубе у рубки, я испытал странное чувство. Мне показалось, что мои товарищи по-прежнему со мной, хотя в темноте и не было видно никаких огоньков их сигарет.

На следующее утро, 6 мая, для нас, водителей «кайтэнов», была проведена учебная тревога. Все прошло успешно, за исключением небольших неполадок с моей телефонной связью. Порой голос говорившего со мной офицера из центрального поста прерывался, так что я пропускал одно-два его слова в самой середине предложения, а один раз я не слышал его в течение целых тридцати секунд. Когда учебной тревоге был дан отбой, я попросил моего техника проверить связь.

– Без надежной телефонной связи я совершенно бесполезен, – предупредил я его. – Я не смогу получать указания центрального поста. Не буду знать, где находится враг и что он предпринимает. Проверьте как следует связь. Если надо, замените телефонную трубку. Связь у меня должна быть в полном порядке!

Он ответил, что займется проверкой. Мой техник знал свое дело. Он будет возиться, пока не починит все. Если он не успеет, то будет работать до поздней ночи, а потом встанет задолго до рассвета, чтобы закончить ремонт.

По иронии судьбы в 11.00, вскоре после окончания учебной тревоги, акустик субмарины услышал шум винтов корабля. Капитан Орита поднял перископ, чтобы осмотреться, и тут же объявил боевую тревогу. Вскоре после этого он отдал команду всем водителям «кайтэнов» занять свои места. Он решил задействовать нас. Цель, должно быть, оказалась крупной, думал я, проносясь по машинному отделению, иначе он применил бы обычные торпеды.

– Докладывает старшина Ёкота! – сообщил я из своего одного-единственного оставшегося на корме «кайтэна». – Занял место в «кайтэне» номер три!

Никакого ответа не последовало.

Я снова повторил все сказанное мной.

И снова никакого ответа.

Лишь после этого я сообразил, что остался совершенно без связи. Скорее всего, вода проникла в какое-нибудь электрическое соединение, заземлив его на корпус лодки. Или где-нибудь нарушился контакт. Я быстро осмотрел несколько проводов, проходивших внутри моего отсека. Здесь все было в порядке. Я осмотрел телефонную трубку и даже постучал по ней кулаком. Но по-прежнему не было ничего слышно.

Что ж, сказал я себе, ничего не остается делать, кроме как провести обычную подготовку к старту. Я выполнил стандартную процедуру проверки и установки всех рукоятей и клапанов. Возможно, неполадка со связью возникла на другом конце телефонной линии. Когда ее устранят и я снова смогу разговаривать с центральным постом, я должен быть полностью готов.

Вскоре вся подготовка была закончена, и я снова попытался доложить об этом.

Телефонная линия молчала.

Несколько секунд я подождал, прошептал молитву и сделал новую попытку.

Телефонная линия молчала.

Я изо всех сил закричал в трубку.

Телефонная линия молчала.

Я обезумел. Проклиная всю технику, я принялся вопить в телефонную трубку, требуя немедленно выпустить меня на врага. Что из того, что я не знаю местоположения и курса цели?

– Немедленно освободите крепления, – кричал я в микрофон. – Я сам найду цель!

Надеялся я только на то, что, может быть, центральный пост слышит меня, хотя я их и не слышу.

В телефонной трубке по-прежнему царило молчание. Поскольку я ничего не мог сделать до тех пор, пока не будут освобождены два последних удерживающих мой «кайтэн» троса, мне оставалось только сидеть на своем месте, ждать и надеяться.

Вскоре я услышал звук заработавшего мотора одного из «кайтэнов», закрепленных впереди моего. Я внимательно вслушивался в этот звук, а потом взглянул через перископ, но так и не смог понять, какой из «кайтэнов» уходил – закрепленный по правому или по левому борту субмарины? Был ли это Синкаи или Маэда? Знать этого точно я не мог, но еще один мой товарищ уходил навстречу славе и смерти.

Некоторое время после этого никаких новых звуков не раздавалось. Мое нетерпение все нарастало и нарастало. И тут мне в голову пришла, как мне тогда показалось, великолепная идея. Я запущу двигатель! Тогда капитану Орите придется освободить крепления и отпустить меня! И я получу шанс. В этом случае мне придется уйти, разумеется, без каких-либо указаний относительно цели. Но я сам найду себе цель. Возможно, что я и не смогу ее найти. Тогда мне придется отойти подальше от лодки и погибнуть в океане. Но по крайней мере, я выйду в бой. Если капитан не выпустит меня, то мой «кайтэн» будет для лодки потерян. Выработав все горючее, он станет бесполезен. Если же я запущу двигатель, Орита должен будет либо позволить мне выйти на поиск врага, либо лишиться одной боевой единицы и, стало быть, шанса потопить еще одно вражеское судно.

Я должен сделать это! Я уже отвел правую руку назад, нащупал рычаг пуска и готов был нажать его, когда услышал свистящий шум сжатого воздуха, вытесняющего воду из переходного лаза. Тревоге для водителей «кайтэнов» был дан отбой. Я тут же отказался от своего плана, зная, что целей на поверхности больше нет, и открыл люк, чтобы вернуться в лодку.

– Кто стартовал? – спросил я у встретившего меня техника.

– Лейтенант Маэда.

– А Синкаи?

– У него отказала связь, как и у вас.

– Сколько было вражеских кораблей?

– Точно не знаю. Кажется, два.

Техник не мог скрыть своего огорчения. Он чувствовал, что подвел меня, не устранив неисправность линии связи. Если бы связь со мной работала нормально, то я бы почти наверняка пошел в бой. Я знал, что было бы именно так, поскольку у Синкаи не работал его телефон.

Сам Синкаи уже был в центральном посту, когда я вошел туда. Капитан посмотрел на нас обоих и сочувственно покачал головой.

– Вам двоим здорово не повезло, – сказал он. – Я не мог послать вас, не дав полной информации. Волнение на поверхности слишком сильное. Видимость с «кайтэна» практически нулевая.

– Но лейтенант Маэда… – начал было я.

– Он настоял на своем выходе, – ответил капитан. – И я думаю, он уже поразил цель. Обещаю, за ночь мы устраним отказ связи. У вас еще будет шанс.

– Господин лейтенант, – спросил я, – а сколько было вражеских кораблей?

Орита несколько мгновений смотрел на меня, прежде чем ответить.

– Только один, – ответил он. – Крейсер.

Сказано это было несколько сердито, словно я задал вопрос чересчур настойчиво. Я не поверил капитану, и он, думаю, это понял.

– Ну что ж, Синкаи, – сказал я, – нечего нам тут стоять, лишь мешаясь на дороге всем этим людям. Пойдем отсюда.

Выходя из центрального поста, мы услышали звук сильного взрыва.

– Маэда сделал это! – сказал я, обращаясь к Синкаи. – Он поразил цель!

И снова я расплакался, когда вбежал в кубрик команды и бросился на свою койку. В этот момент мне было грустно, как никогда в жизни. Я вспомнил слова, которые произнес на Танэгасиме, обращаясь к нам шестерым, капитан Орита, когда нам пришлось вернуться на базу для ремонта после того, как нас забросали глубинными бомбами: «Порой жить бывает куда сложнее, чем умереть. Требуется чертовски много терпения, чтобы дождаться самого благоприятного момента, когда надо выбрать смерть».

Я был уверен, что он не сказал мне правды там, в центральном посту. Он сказал тогда, что наверху был только один корабль, но я почти уверен – там было два или даже больше. Крейсера не так уж часто ходят в одиночестве, во всяком случае вражеские крейсера. Они обычно прикрывают кого-нибудь либо сами идут под эскортом эсминцев. Я уверен: капитан Орита солгал нам, чтобы мы не терзали себя и сохранили спокойствие духа на тот случай, если мы снова встретимся с противником.

Если он и сказал нам неправду, то я простил его. Я всегда глубоко уважал капитана Ориту. Он обещал нам на Танэгасиме, что снова возьмет нас, когда его лодка вернется после ремонта. Свое первое данное нам обещание он сдержал. Столь же крепко держал он свое слово и тогда, когда мы вышли с ним в море на выполнение задания. Только что он дал нам новое обещание, сказав, что нашу связь починят еще до утра, так что у нас будет шанс нанести удар по врагу. Я верил, что и это обещание он сдержит.

Судьба, однако, не дала ему возможности выполнить это обещание. Ночью, когда наши техники не спали, протягивая новые линии связи к каждому из «кайтэнов», радист лодки получил радиограмму из штаба 6-го флота. Она гласила: «Действия „1–47“ оцениваются как чрезвычайно удачные. Поздравляем. На этом выполнение операции прекращается. Немедленно возвращайтесь на базу».

Глава 14
СОЗДАНИЕ ГРУППЫ «ТОДОРОКИ»

Когда подводная лодка «1–47» через пролив Бунго вернулась на базу, я, наверное, представлял собой самую жалкую фигуру. Четыре пустых ложемента для «кайтэнов» терзали мою душу. Мой же «кайтэн» № 3, по-прежнему закрепленный на корме, покрылся слоем рыжей ржавчины. Ничто уже не напоминало то поблескивавшее черным лаком оружие, которое я так гордо проверял перед выходом на задание.

Синкаи чувствовал себя ничем не лучше моего. Он, раньше всегда пребывавший в веселом настроении, теперь погрузился в совершенное уныние. Мы чувствовали себя изгоями. Нам было страшно вновь вернуться в казарму. Мы были уверены, что никто не будет с нами разговаривать. Шесть водителей «кайтэнов» ушли на задание, и четверо из них вышли на врага. Синкаи же и я уже во второй раз ни с чем возвращались на базу. Люди будут думать, что с нами что-нибудь не так, казалось нам, и станут сторониться нас.

Освободившись от всех дел на подводной лодке, мы прошли в нашу бывшую комнату и постарались как можно реже из нее выходить. Насколько это было возможно, мы намеренно предельно ограничили наше общение с другими людьми. Мы мечтали только о том, чтобы земля разверзлась у нас под ногами и поглотила нас. В довершение моего духовного кризиса я никак не мог избавиться от чувства постоянной нечистоты, которое преследовало меня после возвращения с подводной лодки. Я провел на ней три недели и все это время не принимал ванны. Тело мое было покрыто слоем засохшего пота, машинного масла и грязи. Хотя на базе я много времени провел в банном домике, мне, как казалось, все никак не удается отмыться дочиста, и чувство это постоянно преследовало меня. Примерно такое же чувство испытывает человек, выздоровевший после тяжелой продолжительной болезни, – глубокую апатию, совершенное нежелание делать хоть что-то сверх самого необходимого.

Так прошли четыре или пять дней после нашего возвращения на базу Хикари. 17 мая, когда я лежал на своей кровати, тупо уставившись в потолок, в нашу комнату буквально ворвался младший лейтенант Цубонэ.

– Ёкота, ты здесь? – спросил он.

В другое время я бы вскочил с кровати, вытянулся по стойке «смирно» и отрапортовал: «Так точно, господин лейтенант!» Но на этот раз «Так точно, господин лейтенант!» прозвучало из моих уст столь неохотно, словно это произнес школьник, которого спросили, не сделал ли он небольшую ошибку в диктанте.

– Ты немедленно должен отправиться на Оцудзиму! – сказал мне Цубонэ. – Собирай вещи!

– Я, господин лейтенант? – ошеломленно переспросил я.

В глубине души у меня уже созрела и окрепла уверенность в том, что мне уже никогда не доверят выполнение какого-нибудь нового задания. Командиры, боялся я, вполне могут рассудить, что человек, дважды ни с чем вернувшийся с задания, не обладает достаточной решимостью для новой попытки. Разумеется, четверо моих товарищей – Какидзаки, Маэда, Ямагути и Фурукава – были доказательством того, что подобные рассуждения несправедливы, но разве Генеральный штаб военно-морских сил не считал, что человек не может постоянно сохранять в себе решимость умереть?

– Ну конечно, ты! – воскликнул Цубонэ. – Старшина Ириэ вчера погиб в ходе подготовки. Он должен был выйти с лодкой «1–36» на новое задание. Тебе приказано заменить его. Собирайся!

– Но… но что случилось с Ириэ? – спросил я.

Из всего состава нашего дивизиона на базе Цутиуры только Райта Ириэ и я были отобраны для подготовки в качестве водителей «кайтэнов». Почти все время моей службы на флоте мы так или иначе оказывались в одном подразделении.

– Он врезался в корабль-мишень вместе с Сёити Сакамото, который был с ним на борту. Но собирайся же!

Синкаи будет огорчен, когда узнает об этой двойной смерти, подумал я. Мы четверо хорошо знали друг друга. Синкаи! Растерявшись, я совсем забыл о нем. Что скажет он о моем отъезде на Оцудзиму? Какие чувства испытает? Лейтенант Цубонэ упомянул только меня одного. Только один человек был выбран. Моему хорошему другу Синкаи придется остаться в Хикари. Это станет тяжелым ударом для него.

– Когда соберешься, явишься к лейтенанту Митани, – сказал напоследок Цубонэ и вышел из комнаты.

Я принялся натягивать форму и собирать свои немногие вещи. Синкаи вошел в комнату, когда я уже заканчивал сборы. Увидев, что мои вещи упакованы, он в изумлении воскликнул:

– Ты уезжаешь, Ёкота? И куда?

Должно быть, в моем взоре он прочитал сочувствие к себе, почему и обрушился на меня с упреками.

– Ты покидаешь меня! – произнес он. – Ты даже не хотел попрощаться со мной!

Он был прав. В глубине души я знал, что не смогу перенести расставание с моим другом. Единственно, на что я надеялся, – что я покину Хикари раньше, чем он узнает о моем отъезде. Я сожалел о смерти Ириэ, но правдой было и то, что она изменила весь мой мир. Мне предстояла новая миссия. А Синкаи, мой друг как в жизни, так и перед лицом смерти, стоял сейчас передо мной, обвиняя меня и упрекая.

– Но что я могу сделать, Синкаи? – спросил я его. Мне просто несколько минут тому назад отдали приказ уехать.

Я не знал, что еще сказать, и попытался успокоить его.

– Командование знает, что ты великолепный водитель «кайтэна», – сказал я. – Но сейчас им из-за несчастного случая нужен только один человек. Вчера в ходе тренировки погиб Райта Ириэ вместе с Сёити Сакамото. Я должен занять его место. Когда я приеду на Оцудзиму, я спрошу командира группы, не нужен ли ему еще один человек. Я скажу ему, что ты ждешь здесь и очень волнуешься.

– Да ладно! – воскликнул он. – Ступай! Уезжай! Мне все равно, даже если я никогда больше не выйду в море!

– Я вернусь через несколько минут, Кикуо, – сказал я. – Подожди меня.

К комнате лейтенанта Митани я подбежал, немного злясь на Синкаи из-за этой задержки. Наша дружба была забыта в тот момент, когда лейтенант Цубонэ отдавал мне приказ убыть из Хикари. Я сочувствовал своему другу, но не настолько, чтобы это уменьшило мою радость от сознания того, что я выбран для выполнения нового задания. Лейтенант Митани на мой стук открыл дверь и встретил меня с улыбкой:

– Ну что, Ёкота, думаю, ты уже знаешь новость. По-моему, ты еще не совсем отдохнул, но сейчас уже ничего нельзя поделать. Ты должен сесть на катер, идущий на Оцудзиму через тридцать минут. Ты успеешь собраться к этому времени?

– Я уже собрался, господин лейтенант, – ответил я. – Но как же Синкаи? Что будет с ним? Неужели так необходимо разделять нас?

Лицо Митани потемнело.

– Не волнуйся, – сказал командир нашей технической службы, – мы помним про Синкаи. Но сейчас нужен только один человек. Один из вас должен пока остаться здесь. Ничего не поделаешь.

– Все так, – сказал я, – но когда я уходил к вам, Синкаи плакал в голос. Он просто в отчаянии.

Митани потрепал меня по плечу. Он сказал, что нельзя больше терять времени на разговоры и что я должен спешить. Так что я ничего не мог больше сделать для Синкаи, кроме как посочувствовать ему, когда он стоял на пирсе и махал мне рукой, а катер со мной на борту уходил к Оцудзиме.

По прибытии на Оцудзиму я не терял ни минуты. Мне дали только час на сборы в Хикари, рассуждал я, так что во мне возникла срочная нужда. Я поспешил в домик, где жили офицеры, и нашел там капитана 2-го ранга Мидзогути. С того времени, как я в последний раз видел его, на его погонах появилась новая звездочка, и он сменил капитана 2-го ранга Итакуру на посту заместителя командира базы Оцудзима.

– Рад снова тебя видеть, Ёкота, – произнес он. – Слышал, что ты преуспел в ходе подготовки. Это поднимает престиж нашей базы, и я благодарен тебе. Рад, что ты снова попал к нам.

Я ответил ему несколько резче, чем мог позволить себе унтер-офицер, разговаривая с капитаном 2-го ранга. Решив не тратить время на приветствия, я сразу же перешел к делу и спросил:

– Когда «1–36» уходит на задание?

– О, далеко не сразу, – сказал он. – Сейчас она на небольшом ремонте в Куре. Потом зайдет в Хикари, где возьмет на борт «кайтэны». А вам пока предстоит несколько совместных тренировочных выходов. Думаю, вы выйдете на задание не раньше конца месяца.

В конце месяца? Я собирался взойти на борт подводной лодки сразу же, как только доберусь до Хикари. Как может Мидзогути быть таким легкомысленным? Неделю назад Германия капитулировала перед объединенными силами союзников. Теперь Америка и Великобритания смогут обрушить на Японию всю мощь своих военно-воздушных и военно-морских сил! Мы уже потеряли почти все острова в Тихом океане. Наши отдельные группировки на Марианских и Филиппинских островах, а также на Новой Гвинее были уничтожены до последнего человека. Как можно позволять какое бы то ни было промедление?

Недоумение явно отразилось на моем лице, но Мидзогути не произнес ни слова, чтобы рассеять его.

– Ступай-ка лучше в казарму и устраивайся, – сказал он. – Командир твоей группы ждет тебя, я уверен.

Я вернулся на пирс, взял оставленные там свои вещи и направился в казарму. Устраиваясь там, я думал о тех странностях, которые со мной приключились. В последнем задании я был на борту лодки «1–47», «никогда не погибающего корабля». Теперь я должен уйти на борту ее соперницы, «1–36». Будет ли ее экипаж относиться ко мне так же, как и предыдущий? Сдружусь ли я с ними, как с экипажем лодки «1–47»?

В день моего прибытия на Оцудзиму состоялась простая церемония прощания с душами старшин Ириэ и Сакамото. Сакамото был тем самым чемпионом по дзюдо, с которым мы вместе участвовали в знаменитой игре «в лошадки» в снегу, затеянной, чтобы как следует отлупить старшину Тояму. Теперь Сакамото, дравшийся тогда подобно разъяренному тигру, был мертв. Печальная участь для такого человека – погибнуть, так и не побывав в бою. Эти двое, скрючившись в одном «кайтэне», осваивали премудрости его управления и врезались в транспортное судно водоизмещением 10 000 тонн, которое они использовали как условную цель. После удара их торпеда тут же затонула. Когда их тела достали со дна залива, то оказалось, что от давления воды их глаза вылезли из орбит. Об этом я узнал от других водителей «кайтэнов», которые помогали водолазам поднимать затонувшее оружие.

Чуть позже я узнал, что в операции должны были принимать участие подводные лодки «1–361», «1–363» и моя «1–36». Потом в ту же группу была включена и субмарина «1–165», но в момент моего выхода в море лишь первые три подводные лодки образовали группу «Тодороки». В японском языке «тодороки» означает «отзвук», а также «гром большого орудия». Мы получили свое название по этому второму значению. Наша группа должна была стать «большим громом», «тодороки».

Я подумал, что мне снова повезло в том, что я попал на субмарину «1–36». Две другие подлодки были неуклюжими транспортными судами, подобными «1–368». В надводном положении они развивали скорость не более 13 узлов, хотя имели большой запас хода. Будучи обнаруженными врагом, эти тихоходные подлодки имели очень мало шансов уйти от эсминцев. Не могли они и успешно преследовать врага. А максимальная глубина, на которую они погружались, не превышала 240 футов. Подключенная позднее к операции лодка «1–365» была наскоро переоборудована, после чего могла нести только два «кайтэна».

Когда я был в море на подлодке «1–47», закончилась еще одна операция, в ходе которой были применены «кайтэны». Эта операция получила название «шимбу», что в переводе означает «следование путем самураев». Подобное название в Японии обычно давалось организациям, в которых царила высокая сила духа. Организации, носившие это имя, принимали в свои члены людей, которые были готовы принести любые жертвы и преодолеть всяческие трудности. Принятие на себя такого имени предполагало наличие высокого партиотизма. В операции была задействована только субмарина «1–368», что вполне соответствует прискорбному состоянию нашего подводного флота в тот момент. Когда она вышла в море 5 мая, у нас остались только четыре крупные субмарины-рейдера: «1–36», «1–47», «1–53» и «1–58».

Подводная лодка «1–368» действовала к востоку от Окинавы, имея на борту пять «кайтэнов». В ходе операции был применен только один из них, под управлением старшины Масааки Оно. Этот «кайтэн» был выпущен 31 мая и, согласно официальному донесению, поразил транспортное судно. Остальные четыре «кайтэна» так и остались на палубе лодки из-за механических неполадок.

Для обороны нашей страны применялись все более и более решительные меры, продиктованные отчаянием. Так, 5 мая на Окинаве была осуществлена массовая авиационная атака самолетами камикадзе, приуроченная к высадке там контрдесанта наших войск. Пока самолеты наносили удары по врагу, наши защитники острова должны были попытаться выйти с побережья в море и снова десантироваться в тылу вражеских сил, совершив таким образом охват неприятеля. Эта стратегическая идея, увы, не сработала. Силы американцев намного превосходили наши. Самолеты были большей частью сбиты, а высадившийся десант уничтожен.

Группу, в которую я вошел, возглавлял на этот раз лейтенант Нобуо Икэбути. В ее состав входили еще два офицера: младшие лейтенанты Минору Кугэ и Итиро Сонода. Для всех троих этот выход должен был стать уже третьим.

Младший лейтенант Сонода был в одной группе с Икэбути на подводной лодке «1–58», когда она получила приказ прекратить выполнение заданий групп «Тэмбу» и «Татара» еще до того, как был выпущен хотя бы один из «кайтэнов». Младший лейтенант Кугэ выходил на лодке «1–53» в составе группы «Конго», но его «кайтэн» получил механическое повреждение. Подобная неудача постигла его и в составе группы «Тэмбу»: он оказался одним из двух водителей, которым не пришлось выйти в тот самый день, когда лодкой были потоплены четыре крупных транспорта.

Старшина Эйдзо Номура был, как и я сам, выходцем с Цутиуры. Он оказался вторым водителем, которому не пришлось стартовать с подводной лодки «1–36» в тот роковой день 27 апреля. Вторым старшиной в группе был Хидэмаса Янагия, также в свое время курсант летных курсов в Цутиуре. Вместе с Икэбути и Сонодой он принимал участие в двух выходах на субмарине «1–58» и разделил с ними горечь двух возвращений.

Вполне понятно, что после всех постигших нас разочарований мы просто рвались в бой. Уже на следующий день, 18 мая, мы начали серию предстартовых тренировок, исполненные решимости блеснуть своим мастерством перед лицом остальных обитателей базы. Акватория залива Токуяма была меньше той, которую мы использовали для наших тренировок в Хикари, к тому же прошло около месяца с тех пор, как я в последний раз управлял «кайтэном». По отношению инструкторов к себе я понял, что они ожидают от меня блестящей демонстрации мастерства владения оружием. Что ж, к этому времени я тренировался в вождении «кайтэна» уже более четырех месяцев со дня своего первого выхода в море, поэтому я постарался блеснуть и, думаю, выступил довольно неплохо.

«Разбор полетов», состоявшийся вечером, оказался для нас довольно жестким. На нем присутствовал командир базы капитан 1-го ранга Тэцуаки Сугамаса, а также заместитель командира базы на Оцудзиме. Нам было горестно узнать, что они сочли наше владение «кайтэнами» недостаточно высоким для людей, которые считались совершенно подготовленными для выполнения задания. Мой «удар» пришелся в корму судна-мишени. Младший лейтенант Кугэ прошел в 60 футах впереди цели! И на те же 60 футов, но за кормой мишени, прошел младший лейтенант Сонода.