Текст книги "Гуманная пуля. Книга о науке, политике, истории и будущем (сборник)"

В сей орган вошли видные представители Государственного Совета и Государственной Думы, в том числе Милюков, Гучков, Родзянко. Вот что пишет о них Барсуков (сделаем скидку на его пристрастность, хотя нельзя не подивиться, как много ассоциаций с недавней перестроечной историей, да и с современной действительностью, вызывают эти строки): «Все это были люди по преимуществу слова, кафедры и рисовки, привыкшие по каждому вопросу прежде всего „говорить“ и говорить много, красиво, с надрывом. Причем каждый из них считал, что если он „хорошо сказал“ и произвел на слушателей ожидаемое впечатление, то он свое дело сделал, – и глядел победителем. Каковы же будут дальнейшие результаты его говорения – это его мало озабочивало».

Критика государственных учреждений, прежде всего военных, была коньком думских политиков, и предприниматели играли на этом с неизменным успехом. Подрядчики, которым не удавалось получить у ГАУ выгодный заказ, спешили с жалобой в «Особое совещание», к общественным деятелям. Те охотно откликались, громили рутину, косность, предательство чинов ГАУ и требовали немедленной выдачи заказа обиженному, хотя бы и по несообразно высокой цене, с крупным авансом и без гарантий исполнения.

Маниковскому удавалось, ссылаясь на последнее обстоятельство, отвергать притязания хотя бы самых явных аферистов. И тогда «Особое совещание» ввело установление: впредь выдавать аванс подрядчикам только под гарантии банка. Наверное, отцы русской демократии были довольны своей придумкой: обеспечили интересы государства, и не административными, а экономическими методами! Но, как это часто бывает в России, лекарство оказалось хуже болезни. «Отсюда началось, – мрачно констатирует Барсуков, – закабаление нашей промышленности банками, которые, выдавая свои гарантии, конечно, не за маленькие проценты, преследовали исключительно свои ростовщические цели, нисколько не считаясь ни с состоянием попавших к ним в сети заводов, ни с интересами обороны… Выгодна была такая система только для дутых предприятий, которые заранее знали, на что шли, и которые изощрялись в подстраивании разных форс-мажоров».

В борьбе с Маниковским промышленники добрались до самого царя. Между Николаем Вторым и упрямым генералом состоялся следующий диалог:

НИКОЛАЙ II: На вас жалуются, что вы стесняете самодеятельность общества при снабжении армии.

МАНИКОВСКИЙ: Ваше величество, они и без того наживаются на поставке на триста процентов, а бывали случаи, что получали даже более тысячи процентов барыша.

НИКОЛАЙ II: Ну и пусть наживают, лишь бы не воровали.

МАНИКОВСКИЙ: Ваше величество, но это хуже воровства, это открытый грабеж.

НИКОЛАЙ II: Все-таки не нужно раздражать общественное мнение.

Наконец, интрига почти достигла цели. В марте 1916 года начальник штаба Ставки генерал М. В. Алексеев внезапно направил военному министру А. А. Поливанову представление: вернуть Маниковского на прежнее место коменданта Кронштадтской крепости. Министр, так же молниеносно, без всякого разбирательства, дал согласие. Казалось, дело сделано.

Уязвленный Маниковский заявил, что не хочет возвращаться в Кронштадт, который считался глубоким тылом, но готов пойти на любую должность в действующую армию. Он все понимал, он считал унизительным цепляться за свой высокий пост, и только добросовестность заставила его написать письмо Алексееву о тех проблемах, с которыми – он честно предупреждал – нелегко будет справиться другому начальнику ГАУ: «Такие вопросы, как расстройство транспорта по России, невозможность наладить как должно ремонт орудий и подачу тяжелых снарядов и взрывателей к ним… Все эти вопросы в общем сумбуре нашей жизни, когда еще связывают руки бесчисленным количеством комиссий, подкомиссий, совещаний и заседаний, не дают возможности делать прямое и важное для армии дело…»

И от него отступились. Испугались, что удаление Маниковского приведет к развалу военного производства и всего снабжения армии. Министр Поливанов, отменяя прежнее решение, телеграфировал Алексееву: «Я пришел к заключению о невозможности переменить лицо, стоящее во главе ГАУ».

Интриги не свалили бескомпромиссного генерала, но борьба между ним и дельцами продолжалась с еще большим взаимным ожесточением. Неудивительно поэтому, что идея «подавления частника» и максимального огосударствления экономики – в качестве единственной спасительной перспективы для России – все больше овладевала умами руководителей ГАУ. Опыт успешного перевода в ходе войны под казенное управление крупнейшего частного Путиловского завода мог только утвердить их в этой мысли.

Что делать, несовместимы в России люди, честно служащие своей стране, такие как Маниковский, с теми, кого сподвижник его Барсуков называл «финансовыми и промышленными шакалами». Где-то в других краях совместимы, даже на общую пользу, а у нас – нет. Никак не возникает между этими полюсами рабочий ток, всегда дело кончается вспышкой.

20 октября (2 ноября) 1916 года правительству был направлен подписанный Маниковским доклад ГАУ № 165392. Посвященный, казалось бы, сугубо специальному вопросу, «Программе строительства новых военных заводов», он в действительности представлял собой ультимативное требование немедленной перестройки всей экономической (а следовательно, и политической) жизни России.

ГАУ требовало решительно ограничить аппетиты буржуазии в интересах государства в целом. По замыслу составителей «Программы», мощная группировка казенных заводов должна была господствовать в промышленности в период войны, а в мирное время – служить надежным регулятором цен и авангардом технического прогресса. Предусматривалась обязательность выполнения частной промышленностью государственных заказов. На всех частных заводах должны были создаваться «ячейки военных производств», находящиеся под контролем ГАУ.

Тотального огосударствления экономики на сталинский манер авторы «Программы», конечно, не требовали. Они даже подчеркивали: «После войны частная промышленность должна заняться своим прямым делом – работать на великий русский рынок, который до войны заполнялся в значительной степени зарубежными фабриками… Вот поистине благородная задача для нашей частной промышленности – завоевать свой собственный рынок». Обогащаться же, бесконтрольно перекачивая в карман казенные деньги из бюджета, грабить государство предпринимателям больше никогда не позволят.

Фактически это была программа сформирования государственно-монополистического капитализма, причем с ведущей ролью не политиков, а технократов, прежде всего из военно-промышленного комплекса.

С точки зрения нынешних экономических теорий, с опытом всего XX века за плечами, легко критиковать ту давнюю «Программу ГАУ», легко увидеть в ней спорные, даже наивные предпосылки. Но можно взглянуть по-другому – и поразиться, как остро и актуально звучит в ней многое на фоне нашей современной жизни.

Генерал Маниковский осенью 1916 года мог позволить себе самый жесткий тон в разговоре с правительством. Военная промышленность России достигла пика своего могущества. Винтовок выпускали по 120 тысяч в месяц. До заветных двухсот тысяч не дотягивали, но и такая производительность была громадным достижением. Вместе с закупками винтовок за рубежом (прежде всего у Японии, бывшей противницы, которая в Мировой войне оказалась союзницей) это позволило преодолеть оружейный кризис. Трехдюймовые снаряды – те самые, нескольких миллионов которых не хватило летом 1915-го, чтобы отразить германское наступление, – теперь производили в избытке. На складах их скопилось около двадцати миллионов. Сохранялся еще дефицит более сложных и дорогих тяжелых снарядов, но и его изживали последовательно и уверенно.

Сам Маниковский отмечал с гордостью, что к концу 1916 – началу 1917 года «большая часть всех потребностей армии, возросших к тому времени до размеров необычайных, была близка к удовлетворению». И, ссылаясь на битву под Верденом, считавшуюся рекордной по силе огня, приводил пример: «Если взять расчет по той норме, сколько верденские орудия выпускали снарядов в сутки, и начать наступление по всему фронту, то есть от Балтийского моря до Персии, то мы могли на всем этом протяжении поддерживать из наших орудий верденский огонь в течение месяца».

Но не было больше прежней армии, которая могла бы использовать эту огневую мощь для победы. Армия третьего года войны уже не видела в затянувшейся войне ни смысла, ни перспективы. Ненависть и презрение к правящему режиму стали всеобщим настроением. Солдатская масса была заражена революционным брожением. Царское правительство утрачивало контроль над страной, Российская Империя рушилась. А в жизни нашего героя главные события были еще впереди.

В суматохе и чехарде перестановок после Февральской революции генерал Маниковский вначале стал во Временном правительстве помощником военного министра по снабжению, потом – управляющим военным министерством. Он боролся, как мог, с нарастающим хаосом, но республиканская Россия вслед за Империей уже катилась в пропасть. А тем временем дельцы, ошалевшие от вседозволенности, пировали во время чумы, празднуя свою победу. «Тотчас же после февральского переворота, – с горечью пишет Маниковский о судьбе своей «Программы», – гг. промышленники настояли на образовании особой комиссии с преобладанием их для уничтожения казенного строительства, что и было ими успешно выполнено».

В ночь на 25 октября (7 ноября) 1917 года управляющий военным министерством генерал Маниковский был арестован в Зимнем дворце вместе с министрами Временного правительства. Немедленно прошли собрания служащих военного министерства, принявшие резолюции протеста против новой власти с призывом остановить всякую работу. Заволновались рабочие петроградских военных заводов: Маниковского хорошо знали, уважали и любили даже в их среде. И через несколько дней генерала выпустили из Петропавловской крепости.

Конечно, не рабочее недовольство смутило большевистских вождей. Они осознали, что именно аппарат военного министерства обеспечивает снабжение десятимиллионной армии, в значительной части находящейся в окопах. И только генерал Маниковский, с его, как сказали бы теперь, компьютерным мозгом, в состоянии управлять всеми сложнейшими процессами жизнеобеспечения войск, разбросанных на громадных пространствах.

30 октября (12 ноября) 1917 года Маниковский вернулся к исполнению своих прежних обязанностей, и все учреждения военного министерства заработали вновь. Первым делом генерал направил всем командующим войсками и главным начальникам военных округов телеграмму, в которой объявлял, что он, Маниковский, согласился по-прежнему руководить делом снабжения армии на особых условиях, соблюдение которых обещано ему новой властью. Эти условия: работа военного министерства будет осуществляться «вне всякой политики, совершенно независимо от какой бы то ни было партийности и без всякой помехи кого бы то ни было». Телеграмма заканчивалась словами: «Никто не может быть отстранен от должности без моего ведома и согласия, в случае наличия подобных явлений прошу срочно мне донести».

Поведение Маниковского было понятно и абсолютно естественно. Он стремился любой ценой избежать хаоса. Прекращение регулярного снабжения армии – не только оружием и боеприпасами, но и продовольствием, одеждой, медикаментами, топливом, транспортом, да еще в условиях надвигавшейся зимы, – грозило катастрофой как самим войскам, так и населению тех местностей, где они стояли.

Однако телеграмма Маниковского обеспокоила большевистское правительство – Совнарком и его военный орган – Наркомвоен. Октябрьские победители хорошо знали историю Великой Французской революции, соотносили с ней многие текущие события и, по свидетельству Троцкого, изрядно побаивались явления «российского Бонапарта». В бонапартистских замашках подозревали многих военных, а уж Маниковского – сам бог велел: в руках у него оказались все рычаги управления армией, да и по специальности он, как и знаменитый корсиканец, был артиллеристом.

Совнарком объявил, что не допустит превращения военного министерства в такой же «очаг контрреволюции», каким оказалась Ставка. К Маниковскому явились Н. В. Крыленко с Н. И. Подвойским и предъявили свои требования: ответственным от Совнаркома за работу военного министерства становится Подвойский, во все управления министерства назначаются комиссары, без подписи которых теперь не может выйти ни один документ. И Маниковский согласился принять комиссаров, о чем объявил в своем приказе по министерству. Он шел на уступки, чтобы только сохранить снабжение армии, отвести страшные бедствия от миллионов солдат и мирных жителей.

Впрочем, готовность его к компромиссам имела предел. Разрушать свое дело собственными руками он не желал. Во многом уступая требованиям приставленных к нему комиссаров, он пытался воспрепятствовать хотя бы замене командного состава армии выбранными лицами (что и порождало хаос). И новая власть, все время относившаяся к его деятельности с подозрением, сочла такую непокорность достаточным поводом для карательных мер.

20 ноября (3 декабря) 1917 года Маниковский, по решению Совнаркома, вновь был арестован. Крыленко вспоминал с явным злорадством: «При первой же попытке самостоятельной и независимой работы Маниковский вторично сел в тюрьму и вся сеть армии служащих была принуждена сложить оружие».

Никакого оружия, кроме перьев и пишущих машинок, у служащих военного министерства, конечно, не было. Слова Крыленко надо понимать в образном смысле. Зато последствия нового ареста Маниковского и окончательного разгрома министерства были самые конкретные. Прекратилось снабжение армии. Дезертирство, и так нараставшее, стало массовым. Пошел стремительный всеобщий развал.

Дальнейшие события хорошо известны: исчезновение армии, исчезновение фронта («пустые окопы», по выражению Троцкого), трагический Брестский мир, начало Гражданской войны.

И здесь происходит самый поразительный поворот в судьбе нашего героя. Освобожденный из тюрьмы в начале 1918 года, он вступает в создающуюся Красную армию, становится начальником ее ГАУ, начальником Управления снабжения и в дополнение к этому – постоянным членом Военного законодательного совета и Артиллерийского комитета.

Тому же сердитому читателю с современными взглядами такая перемена покажется невероятной. Кто-то даже обвинит Маниковского в предательстве: как мог заслуженный генерал после всего, что большевики сделали с Россией, с русской армией, наконец, с ним самим, пойти служить Ленину и Троцкому! Но не было ничего невероятного и, уж конечно, не было никакого предательства. Мы просто-напросто привыкли к однозначности. Семьдесят лет подряд считалось: все, что связано с красными, – хорошо, с белыми – плохо. Десять лет назад поменяли плюс на минус, и с тех пор считается наоборот. Но реальность – неизмеримо сложнее.

Не Ленину с Троцким пошел служить генерал Маниковский, а своей стране. Вряд ли он сочувствовал всей политической программе большевиков. Но, прекрасно знавший и косность царского бюрократизма, и хищничество отечественного капитала, и беспомощность либеральных ораторов, он, по-видимому, признал в большевиках именно ту силу, которая сможет обеспечить могущество и целостность России. Он ошибался? Возможно. Но он был не одинок: в Красную армию вступило множество бывших офицеров, в том числе генералов, и далеко не самых худших (один Брусилов чего стоит!). А за самим Маниковским последовали многие его сотрудники, военно-технические специалисты, что в значительной степени предопределило судьбу революции.

Известно, что в Белых армиях служили примерно 40 % от всего офицерского корпуса старой царской армии (около 100 тысяч человек), а в Красной армии – примерно 30 % (70–75 тысяч человек), и Ленин признавал: «Только при помощи их Красная армия могла одержать те победы, которые она одержала». Здесь с Лениным нельзя не согласиться. Можно только уточнить: если без офицеров на фронте Красная армия не смогла бы победить, то без специалистов ГАУ в тылу она вообще не смогла бы воевать. Без них не удалось бы использовать даже запасы, оставшиеся на складах после выхода России из Мировой войны. В русской армии боеприпасы хранились в разобранном, точнее, в несобранном виде: отдельно – снаряды, отдельно – взрыватели, гильзы, порох и так далее. Чтобы подать в войска Красной армии готовые «выстрелы», как их называют артиллеристы, необходимо было запустить сборочные производства на арсеналах.

А использовали не только запасы, на всю Гражданскую войну их бы и не хватило. Под руководством специалистов ГАУ была организована работа военных заводов, которые оставались на окруженных фронтами территориях, подконтрольных советскому правительству. В 1918–1920 годах изготовили 1 миллион 300 тысяч винтовок, 15 тысяч пулеметов, около 900 миллионов патронов. Если вспомнить, в каких условиях эти результаты были достигнуты – распад страны, развал транспорта, острейший дефицит сырья, топлива, электроэнергии, наконец, просто голод, – их следует признать поразительными. Одним принуждением заставить русских военных инженеров работать с такой эффективностью вряд ли удалось бы. По добровольному выбору, исходя из собственного понимания блага России, ковали они оружие для той страшной, братоубийственной войны.

Алексей Алексеевич Маниковский погиб в январе 1920 года в железнодорожной катастрофе во время служебной поездки. Погиб, успев обеспечить (в прямом смысле этого слова) победу Красной армии в Гражданской войне и написать капитальный исторический труд «Боевое снабжение русской армии в Мировую войну». Возможно, судьба оказалась благосклонна к нему. Уцелей он тогда при крушении поезда, он, скорее всего, сгинул бы в кровавых чистках 30-х годов, как сгинули, будучи уже стариками, многие видные военные, принявшие сторону Советской власти: Свечин, Верховский и другие. Правда, некоторых чисто технических старых специалистов, соратников Маниковского, не тронули даже в разгар Большого террора: тех же Барсукова, Рдултовского, Федорова. Но сам генерал Маниковский был уж слишком крупной фигурой, в том числе и политической, его товарищ Сталин вряд ли бы пропустил.

Генерал Маниковский погиб, но остались расширенные и построенные им заводы. Они сделались костяком уже советской военной промышленности и сыграли, как он и предвидел, свою спасительную роль «в следующей войне» – Великой Отечественной.

Мы – удивительная страна, с удивительной исторической памятью. Мы помним имена своих подонков и не помним людей поистине значительных. Мы снова и снова проваливаемся в одни и те же волчьи ямы – шовинизма, имперского великодержавия, бюрократии, разбойничьего капитализма. Пытаемся выкарабкаться – и срываемся опять.

Порой повторения доходят до абсурда. Накануне Великой Отечественной вместо того, чтобы делать автоматы и танки, мы снова строили никому не нужные, крупнейшие в мире линкоры. В конце 80-х – начале 90-х, когда во многих областях голодали, проливалась первая кровь в Сумгаите, Карабахе, Баку, Фергане, Душанбе, когда уже разваливался Советский Союз, мы с таким упорством пытались достроить гигантские атомные авианосцы, словно в них заключалось все наше спасение.

И наконец, сейчас, когда даже за официальной, лукаво проведенной чертой бедности оказались сорок процентов населения, поголовье российских чиновников продолжает расти такими темпами, что уже намного превысило их количество во всем СССР. Олигархи делят между собою бюджетные деньги, природные богатства страны, остатки госпредприятий. Либеральные ораторы и либеральная пресса опять внушают нам, что иного пути к процветанию и общечеловеческим ценностям просто нет. А те, кто объявляет себя духовной оппозицией и народными заступниками, надрывают глотки, требуя новой империи с новыми авианосцами.

Мы проваливаемся в старые ямы, расплачиваясь за это все новыми человеческими жизнями. Страна уже обезлюдела, она обескровлена до синевы. Так может быть, нам стоит помнить хотя бы два урока той давней трагедии, случившейся в начале теперь уже прошлого века. Помнить, как опасны для России имперские химеры со всеми их Дарданеллами и сверхдредноутами. И как губителен для нашей страны разгул дикого капитализма. Того капитализма, что так не нравился начальнику Главного артиллерийского управления генералу Маниковскому.

2002