Текст книги "Бриллиантовые девочки"

14

В конце концов мне пришлось спать в одной кровати с Джуд. Сперва было здорово, но потом Джуд надоело, что я к ней жмусь, и она отпихнула меня.

– Дикси, ты как эти игрушечные обезьянки. Похоже, у тебя липучки на ладонях и ты только ищешь, в кого бы вцепиться. По-моему, ты решила меня задушить.

– Фиалка тебя клюнет, если ты будешь меня обижать, – пригрозила я.

– Тогда я выкину её с кровати. – Джуд повернулась на другой бок и забрала с собой большую часть одеяла.

Хорошо, что я умею цепляться. Пришлось мне уцепиться за угол кровати, а то бы я просто слетела на пол.

Я проснулась на рассвете. Я ненавижу темноту, когда не видишь, что на тебя может заползти. Зато когда все начинает отливать серебром, как будто посыпанное волшебной пыльцой, – это ужасно здорово. Не видно голых стен и уродливого дощатого пола. Нашу обшарпанную кровать и картонные коробки можно принять за расписные нарядные сундуки и резную кровать под балдахином из волшебной сказки.

Я тихо лежала, воображая себе все это, пока не услышала, что Солнышко плачет. По звуку было похоже на автомобильный мотор: она кашляла, фыркала, потом замолкла, начала снова и наконец разразилась полнозвучным рёвом.

Я выскользнула из кровати и побежала к ней. Она лежала рядом с мамой и вопила вовсю. Мама застонала, поглубже закапываясь в одеяло.

– Мама! Мама, Солнышко хочет есть!

– Ох, стара я стала для таких развлечений, – жалобно пробурчала мама. – Пора приучать его к бутылочке, чтобы ты могла кормить его за меня, пташка моя ранняя.

– Хочешь, я его покормлю, – сказала я, запихивая себе в рубашку мамину подушку, так что получилась настоящая большая грудь.

– Дикси, на кого ты похожа! – Мама отняла у меня подушку и положила себе за голову. – Давай сюда этого обжору.

Она взяла Солнышко на руки и стала кормить. Меня рассмешил чмокающий звук в рассветной тишине.

– Правда, она обжора, а, мама?

– Он, – поправила мама. – Твой братик Солнышко.

– Мама, но ведь…

– Не сейчас, Дикси. Не заставляй меня напрягаться, а то у Солнышка будет икота. Спустись-ка вниз и приготовь мне чаю, ладно?

Я пошла вниз по голым ступеням, воображая покрывающий их роскошный красный ковёр и позолоченные перила. Спустившись, я втянула воздух ноздрями. От лилий Брюса в комнате пахло, как в саду. Я подняла руку к волосам и нащупала за ухом фрезию. Я представила, как Брюс будет каждый день приезжать к нам и привозить венки из роз и короны из гвоздик и как мы будем развешивать по комнатам лилии, точно большие белые бумажные гирлянды.

Я подошла к двери в гостиную и постучалась, как воспитанная девочка.

– Дядя Брюс? Дядя Брюс, вы здесь? – прошептала я.

– Конечно, я здесь, Дикси! – пробормотал он. – Похоже, я отсюда никуда не денусь в обозримом будущем. Спина болит просто адски.

– Как здорово! То есть очень жаль, что у вас болит спина, но здорово, что вы не уезжаете! Хотите чаю?

– Да, будь добра, ангел мой.

Я сделала две чашки чая и отнесла одну Брюсу. Он был без очков. Вид у него был от этого немного растерянный, так что я нашла их возле матраса и осторожно надела на него. Он наморщил курносый нос, и очки сели на место.

Поднимая голову, чтобы отхлебнуть чаю, он каждый раз тихонько постанывал. На половине чашки он откинулся назад и глубоко вздохнул.

– Очень больно, дядя Брюс?

– Жить можно, – сказал он. – Но с трудом. А теперь иди, детка, а то мне нужно будет сходить в туалет, а я без брюк. Ах ты господи, как же я тут буду без пижамы, без зубной щётки, бритвы, чистых трусов…

– Без пижамы вы уже обошлись, щётку можете взять мою, бритвы есть у мамы и у Мартины, а вот трусов для вас у нас, пожалуй, и правда не найдётся!

Я пошла наверх с маминым чаем. Она как раз покормила и переодела Солнышко. Использованные подгузники мы теперь приспособились складывать в полиэтиленовые пакеты.

– Пожалуй, мне стоит сейчас пойти помыться, – сказала мама, зевая. – Пойду займу ванную, пока вы туда не набились и не извели всю горячую воду.

Но не успела она спустить ноги с кровати, как кто-то из девочек пробежал через лестничную площадку в ванную. Мы слышали, как её рвало, хотя она включила воду, чтоб заглушить звуки.

– Господи, – сказала мама, – это Мартина.

– У неё же желудок расстроен, помнишь, она говорила? Её вчера тоже рвало.

– Я догадываюсь, почему её рвало. Какой тут ко всем чертям желудок!

– Мама, ты сердишься?

– Да, черт возьми, я на неё зла как не знаю что! Я ей сто раз говорила быть поосторожнее. Ну почему она меня никогда не слушает? – Мама стукнула кулаком по подушке. Солнышко удивилась и заплакала. – Успокой его, Дикси. Мне надо сказать Мартине пару слов. – Мама кинулась в ванную.

Я услышала, как ахнула Мартина, когда хлопнула дверь. Мама начала кричать. Мартина тоже. Похоже, начинался Бриллиантовский скандал по полной программе. Джуд и Рошель сонно заворчали.

– Дикси, все в порядке? – окликнул меня Брюс снизу. – Что там за вопли?

Я спустилась. Брюс лежал в прихожей, для приличия завернувшись в одеяло, похожий на гигантскую гусеницу.

– Что происходит? – простонал он.

– Мама злится на Мартину. – Я помолчала. Не такая уж я была непонятливая. – Наверное, у неё будет ребёнок.

Брюс посмотрел на меня с недоумением.

– Она же только что родила!

– Да не у мамы! У Мартины.

– Так ведь она же совсем ещё девочка! – Похоже, Брюс был в ужасе. – Она ещё в школу ходит! Как можно так себя не беречь! Это ж надо, загубить себе жизнь ещё до того, как она началась!

– Я не загубила себе жизнь! – закричала Мартина, выскакивая из ванной.

Она стояла на верху лестницы, худенькая и дрожащая в своей тоненькой рубашке, с растрёпанными волосами. Она была совсем не похожа на мою властную старшую сестру Мартину в нарядной причёске, макияже, обтягивающих джинсах и остроносых туфлях. Она казалась сейчас младше Джуд, младше Рошель, почти такой же маленькой, как я.

– Да как вы смеете говорить, что я загубила себе жизнь! Что вы знаете про нас с Тони! Мы друг друга любим. Вы-то небось никогда не любили. Да такой старый урод все равно ни одной женщине не нужен. На вас смотреть жалко! Вам так одиноко у себя, что вы вцепились в нас, как пиявка, и присосались к моей дуре сестрице.

– Заткнись, Мартина Бриллиант, или я тебе сейчас двину в рожу! – закричала я, кидаясь вверх по лестнице. – Это я вцепилась в дядю Брюса. И я не дура. Дура ты, что забеременела.

– У Мартины будет ребёнок? – На площадку выскочила Рошель.

– Отлично! Мама, это все ты и твоя лужёная глотка! Теперь вся семья знает про мои дела! – с бешенством сказала Мартина.

– Это теперь мои дела, – сказала мама. – Это мне теперь придётся ухаживать и за тобой, и за твоим ребёнком. Как будто мне со своими детьми мало забот.

– Смешно слушать! – огрызнулась Мартина. – Ты о себе-то не способна позаботиться, не то что о нас. Ты только посмотри на нашу семейку в этом кошмарном доме в самом поганом квартале на всю Англию! Девчонки совсем одичали. Джуд дерётся, Рошель шляется со всяким хулиганьём, Дикси вся грязная и бегает босиком. Молодец, мама. Ты действительно умеешь позаботиться о семье.

– Уймись, Мартина, – сказала подоспевшая Джуд. Она подошла к маме и обхватила её за талию. – Не обращай на неё внимания. Она вовсе так не думает, ей просто худо.

– Именно так я и думаю. Мы все знаем, что это правда, – не унималась Мартина. – Как ты можешь меня поучать, мама? Ты посмотри на себя и на своих парней. То есть извини – на уже не твоих парней, на всех наших отцов.

– Закрой пасть, Мартина, – сказала Джуд.

– Как она может посмотреть на моего отца, если он умер? – Рошель пожала плечами.

– А моего отца она и так видит. Иногда, – сказала я.

– А отец маленького? Можешь мне не рассказывать сказки про художника. Это было что, любовь на одну ночь? Ты небось даже имени его не знаешь! Неудивительно, что тебя весь Блечворт звал потаскухой, – продолжала Мартина.

Мы все так и замерли. Этого слова мы не произносили никогда, даже между собой. Мы уставились на маму. Мы думали, она сейчас набросится на Мартину. Но мама просто застыла как оглушённая. По щекам у неё потекли слезы.

Мартина зажала рот рукой, как будто хотела вернуть свои слова обратно. Похоже было, что она тоже сейчас расплачется. Если бы оставить их в покое, они бы обе разрыдались и попросили друг у друга прощения, а потом крепко обнялись, и на этом бы скандал закончился.

Но Брюс этого не понимал.

– Не смей обзывать мать потаскухой, Мартина! – крикнул он. – Как можно говорить такие вещи. Смотри, ты её до слез довела! Неужели тебе не стыдно!

– Ни хрена мне не стыдно! – заорала Мартина. – Она потаскуха и есть. И я из-за неё столько слез пролила, сколько вам и не снилось, а ей нисколько не стыдно. Короче, я пошла отсюда.

– Не уходи, Мартина, – сказала мама. – Мы со всем разберёмся. Я буду за тобой ухаживать.

– За мной не нужно ухаживать. Я возвращаюсь в Блечворт и буду жить с Тони и его семьёй. Я бы осталась здесь, как собиралась. Ты ведь все причитала, что я тебе нужна, чтобы помочь с ребёнком, но сама даже не подпускаешь меня к нему! Ты до того рехнулась, что доверяешь малышке Дикси носить его по дому и переодевать, а мне ты его не даёшь! Как только я к нему подхожу, ты говоришь, чтоб я убиралась. Ну так я убираюсь.

Она пошла одеваться, а потом стала носиться по дому, собирая свои вещи в хозяйственную сумку.

– Мама! – Я взяла её за плечо. Её старенькое кимоно поехало по шву, но она, похоже, этого не заметила. – Мама, скажи Мартине про Солнышко. Тогда она поймёт и не уйдёт.

Мама покачала головой. Она взяла Солнышко на руки и растерянно поглядела на неё.

– Мой мальчик! – прошептала она.

– Неправда!

– Правда, что меня весь Блечворт звал потаскухой? – спросила мама.

– Ну конечно, нет! Мартина просто взбесилась. Не обращай на неё внимания, мама. Мне вот не важно, что она обозвала меня дурой. Может, это не важно, что она уходит?

– Не уйдёт она на самом деле, она просто выпендривается, – сказала мама. – Как она сама доберётся отсюда в Блечворт?

Внизу что-то хлопнуло, видимо, входная дверь.

– Не может быть, чтоб она уже ушла! Она не все свои вещи собрала. И не попрощалась, – сказала я.

– Она нас просто пугает. Прибежит обратно самое позднее через десять минут, – сказала мама.

Мы стали ждать. Мартина не возвращалась.

– Пойду поищу её, мама, – сказала Джуд, быстро натягивая джинсы и влезая в кеды.

Её не было около часа. Потом она пришла – одна.

– Я искала везде, – сказала Джуд, чуть не плача. – Она могла сесть на автобус, она могла пойти в любую сторону. Я не знала, куда отправиться сперва. Потом я подумала про вокзал и очень долго не могла его найти. Он ровно на другом конце города. Но её там не было. Я спрашивала, не видел ли её кто. Спросила кучу народу, описывала её, но все только плечами пожимали. Я правда старалась, мама!

– Я знаю, Джуд. Не расстраивайся, детка. Может, она просто пошла по магазинам, чтобы успокоиться. Она скоро вернётся, вот увидите.

Мама все время пыталась позвонить Мартине на мобильный, но он был выключен. Мама оставила ей сообщение. Джуд, Рошель и я тоже оставили сообщение. Я решила написать Мартине секретную эсэмэску, объясняя, почему мама только мне разрешает ухаживать за Солнышком. Но быстро набирать буквы я не умела, поэтому не успела я написать «не хочу выдавать чужие секреты, но…», как мама опять потребовала телефон, и пришлось мне быстренько все стереть, пока она не увидела.

Мы забыли позавтракать. Брюс терпеливо лежал на матрасе в гостиной, но, когда я зашла его проведать, я услышала, как бурчит у него в животе. Он тоже позвонил – женщине, которая работала у него в магазине. Её звали Ирис – самое подходящее имя для цветочницы. Тем не менее мне оно не понравилось.

– Она красивая, дядя Брюс?

– Мм… не знаю. Пожалуй, да. Хотя она уже не первой молодости.

– Она старая и страшная, да? – сказала я с надеждой.

– Нет, что ты, она очень изящная дама.

– Это как? Шикарная?

– У неё хорошие манеры. Очень благородные. И она очень хорошая – не ворчит, если ей приходится задерживаться в субботу вечером, а сегодня выйдет торговать в магазине вместо меня. Так что моя Ирис очень меня выручает.

– Она ваша Ирис? А вы сказали, что у вас нет подружки.

– Она не моя подружка, детка, – сказал Брюс. – Станет она смотреть на такого, как я! – Он рассмеялся при этой мысли и снова вскрикнул от боли. – Попрошу-ка я Джуд сходить в аптеку. Интересно, детям продают болеутоляющие? И хорошо бы всем нам что-нибудь съесть и попить чаю. Как ты думаешь, твоя мама уже в состоянии готовить?

– Мама, вообще-то, не готовит. Иногда мы играем, что у нас пир, и тогда она ставит на стол маленькие бутерброды, булочки с маслом и мороженое, но в основном мы просто ходим в ларёк с картошкой.

– Тогда придётся сегодня так и поступить. Когда я наконец встану на ноги, я что-нибудь приготовлю.

– А вы умеете готовить, дядя Брюс?

– Простые вещи умею, обычное жаркое и картошку с карри. А ещё я делаю очень вкусные макароны с сыром – твоей маме, наверное, понравится.

– Вы отличная партия, дядя Брюс. Ирис просто дура, если она на вас и смотреть не станет. Так вы никогда не были женаты?

– Нет. Боюсь, я не из тех, кто женится, Дикси.

– А как вы думаете, Мартина и Тони поженятся?

– Может быть, – сказал Брюс с сомнением в голосе.

– А я бы очень хотела быть подружкой невесты в таком развевающемся платье – розовом, персиковом или сиреневом. Нет, лучше в фиолетовом – тогда я могла бы носить на нем Фиалку. У меня был бы настоящий свадебный букет, а у неё в клюве – крошечная плетёная корзиночка с цветами.

– Какая прелесть! – сказал Брюс.

– С Мартиной ничего не случится, правда?

– Конечно, ничего.

Я понимала, что он этого знать не может, но мне было очень нужно, чтобы он так сказал. Мама уже перестала меня успокаивать. Она впала в панику и непрерывно набирала номер Мартины, носясь по дому в кимоно, накинутом на ночную рубашку.

– Мама, раз ты встала, может, подвинем мебель? – сказала Джуд. – Или коробки распакуем.

Мама рассеянно покачала головой.

– Не хочу я здесь обживаться. Ненавижу этот дом. Мы все его ненавидим. И все из-за меня, – сказала она, снова начиная рыдать. – Это грязная дыра!

– Может, это и дыра, но уже не грязная, – сказал Брюс. – Я привёл её в порядок – скажете, нет?

– Вы только поглядите, как стены исписаны, – проговорила мама безнадёжным тоном.

– Покрасить – и всех дел, – сказал Брюс. – Можете ещё раз сходить в муниципалитет. А если вам неохота, купите несколько банок краски и покрасьте вместе с девочками. Я бы сам это сделал, если бы не спина. Немножко белил, и дом будет не узнать.

– Все равно он останется дырой, хоть покрась его в небесно-голубой с розовым! – вздохнула мама. – Если б я только не трогалась с места! В гороскопах все казалось так ясно. Они обещали большие перемены, новые возможности, интересные задачи, но у меня ничего не вышло. Надо было оставаться в Блечворте. Хотя меня и звали потаскухой. Ну что ж, может, они и правы.

– Никакая ты не потаскуха, мама! – сказала Рошель.

– Конечно, нет, – подхватила Джуд. – Я побью любого, кто так о тебе скажет.

– Конечно, нет, – сказала я и задумалась. – А что, собственно, значит «потаскуха»?

– Дикси, родная, ты меня просто убиваешь! – Мама покачала головой. – Вы такие добрые со мной, девочки мои. Даже не знаю почему. Я очень плохая мать.

– Я совсем не хочу быть к вам добрым, – сказал Брюс. – Вообще-то, я здорово на вас зол, потому что я на вас работал как вол, так что перетрудил спину, а вы с вашими девочками даже спасибо не сказали. И вот я теперь лежу на спине как перевёрнутый жук, а у меня там цветочный магазин стоит без цветов, хотя торговля и без того неважно идёт последнее время. Но одно могу вам сказать. По мне, вас никак не назовёшь потаскухой. Потаскуха, Дикси, – это грубая, непристойная женщина, которая грязно ругается, пьёт, заигрывает со всеми мужчинами подряд и совершенно не заботится о своих детях. Ну, ругаться-то вы умеете, Сью, это я слышал; может, вы и выпить любите, и походить по ночным клубам. И приятелей у вас, видимо, было немало. Может быть, вы себя не всегда ведёте как маленькая леди – хотя почём я знаю. Но одно я знаю наверняка: потаскухи не бывают хорошими матерями, а вы своим детям – очень хорошая мать.

Мама удивлённо посмотрела на Брюса. Потом одёрнула кимоно и заправила волосы за уши.

– Спасибо, – сказала она. – Спасибо за эти слова, Брюс. И спасибо за все, что вы для нас сделали. Мы бы без вас просто пропали.

Мне хотелось, чтобы все было, как в кино. Чтобы мама и Брюс посмотрели друг другу в глаза и поняли, что влюблены. И упали друг другу в объятия. То есть Брюс, конечно, не мог двинуться с места из-за больной спины, но мама могла бы к нему кинуться. И они могли бы слиться в долгом романтическом поцелуе, заиграла бы музыка, мы бы все запели, а Фиалка порхала бы у них над головами, как амурчик.

Мама пошла переодевать Солнышко, утирая нос тыльной стороной ладони. Брюс ёрзал на своём матрасе, сопя и кряхтя. На кинозвёзд они пока были не похожи. Может быть, мне надо просто подождать.

Джуд пошла за аспирином, картошкой и рыбой. Я поплелась за ней, потому что боялась, как бы она не ввязалась в драку. Рошель тоже пошла с нами, надеясь встретить Райана.

Но на улице не видно было ни мальчишек, ни девчонок.

– Они все в школе, счастливые! – вздохнула Рошель.

Мы с Джуд посмотрели на неё, как на сумасшедшую.

– Ну правда ведь скучно все время торчать дома. Я не хочу отставать. Маме надо было все выяснить и записать нас, тогда мы могли бы пойти в новую школу уже сегодня, – сказала она.

– Ну конечно, времени у неё была уйма, учитывая, что в воскресенье она родила, а сегодня её старшая дочь сбежала из дому, – сказала Джуд.

– Но это ведь не моя вина, правда? Я, может быть, сама схожу поищу школу. Райан говорит, она на улице Нептун.

– Ах, вот почему тебе в школу захотелось! Учти только, ты – маленькая дурочка из восьмого класса. А он – крутой переросток из одиннадцатого. Ручаюсь, он в школе и смотреть на тебя не станет, – сказала Джуд. – Я лично и близко не подойду к школе. По-моему, мы отлично можем посидеть дома до летних каникул, а потом уж начать с сентября.

По-моему, это была совершенно замечательная идея.

15

– Мама, я ведь тебе правда нужна, чтобы присматривать за Солнышком? – сказала я.

– Да, моя хорошая, – рассеянно сказала мама.

– Поэтому я пока не могу ходить в школу, правда?

– Да, моя хорошая, – повторила мама.

Я поняла, что она не слушает. Она вцепилась в свой телефон, как я вцеплялась в Фиалку. И все же она, считай, обещала, что мне можно будет не ходить в школу. Я вздохнула с облегчением.

Мама весь день не могла успокоиться и каждые пятнадцать минут набирала номер Мартины. Потом она попробовала сменить тактику. Она нашла телефон матери Тони и позвонила ей. Когда та сняла трубку, мама набрала в грудь побольше воздуху.

– Простите, что беспокою вас, миссис Виндгейт, – сказала мама очень вежливо, хотя и скорчила при этом страшную рожу. – Это Сью. Сью Бриллиант.

Она замолчала. Мать Тони орала на неё. Она, похоже, даже не пыталась быть вежливой.

– Да-да, конечно, я знаю, что мы на многие вещи смотрим по-разному, – сказала мама, стараясь сохранять спокойствие. – Но дело в том, что Мартина, кажется, собиралась сегодня навестить Тони. Она уже у вас? Можно с ней поговорить? Простите, как вы сказали? Её здесь нет? Вы меня не обманываете? О господи, попросите её, пожалуйста, позвонить мне на мобильный, как только она появится.

Мама нажала разъединение и расплакалась:

– Где же она? А если она заблудилась? Я даже не знаю, есть ли у неё с собой деньги. А вдруг у неё хватило ума голосовать на дороге, чтобы добраться до Блечворта? А вдруг с ней что-нибудь случилось?

Брюс услышал мамины рыдания и крикнул ей снизу:

– Сью, послушайте, я сейчас постараюсь как-нибудь разогнуть спину. Тогда мы могли бы поехать поискать её на машине.

Он сполз на четвереньках с матраса, но при малейшей попытке выпрямиться его начинало корчить от боли.

– Полезайте на свой матрас, недотёпа. Вам за рулём и пяти секунд не усидеть, и вы это прекрасно знаете, – сказала мама. И добавила, помолчав: – Спасибо за предложение, Брюс. Вы настоящий товарищ.

Она снова начала ходить взад-вперёд по дому, зевая, вздыхая, крутя головой. Её шлёпанцы хлопали по дощатому полу. Солнышко заплакала у меня на руках, напоминая, что её пора кормить. Но мама, похоже, её не слышала, хотя верх рубашки у неё намок. Она вцепилась в телефон, все время проверяя, нет ли CMC, и отправляя все новые жалобные послания: «Пожалуйста, Мартина, пожалуйста, позвони мне! Я так боюсь, что с тобой что-нибудь случилось. Позвони!»

Потом телефон зазвонил, и мама подскочила, как будто её ударило током.

– Мартина? – задыхаясь, сказала она.

Джуд и Рошель помчались к ней. Брюс сполз со своего матраса и пристроился у подножия лестницы. Даже Солнышко перестала плакать.

– Она у вас, миссис Виндгейт? Слава богу! Она встретила Тони, и они вместе пришли из школы? Ну да, да, конечно. Можно мне с ней поговорить? – С минуту мама молчала. – То есть как? Разумеется, мне нужно с ней поговорить. Не учите меня, как мне вести себя с моей дочерью! Я знаю, в каком она состоянии. Интересно, все ли вы знаете. Позовите её, пожалуйста, к телефону. Пожалуйста! О господи, да не лезь ты не в своё дело, старая дура, и дай мне поговорить с Мартиной!

Мама замолчала и покачала головой:

– Она повесила трубку.

Она снова набрала номер. Потом ещё и ещё раз.

– Теперь она даже не подходит.

Мама снова попыталась дозвониться Мартине на мобильный, но он был по-прежнему выключен.

– Почему они не дали ей со мной поговорить? – плакала она.

– Мартине, наверное, просто не хочется сейчас разговаривать, – сказала Джуд.

– Главное, мама, ты теперь знаешь, что с ней ничего не случилось, – сказала Рошель.

Она была в куртке и замшевых туфлях на каблуках. Она выскользнула из комнаты, и через мгновение я услышала, как хлопнула входная дверь. Джуд взглянула на меня, но только вздохнула и покачала головой.

Я боялась, как бы Рошель не пошла искать эту школу на Нептуне, и изо всех сил суетилась вокруг Солнышка, чтобы мама видела, что без меня ей никак не обойтись. Солнышко не желала успокаиваться. Она не поддавалась на укачивания, поглаживания и нашёптывания в розовое ушко. Она хотела, чтобы её покормили.

– Давай его сюда, Дикси, – устало сказала мама.

– Мама, тебе надо правда приучить его к бутылочке. Тогда я могла бы кормить его сама, и ты бы жила спокойно, – предложила я.

– Может быть, – сказала мама.

Было видно, что она не слушает.

– Мартина скоро вернётся, мама, вот увидишь, – сказала я. – А когда её ребёнок родится, я буду и за ним присматривать. Я буду им обоим вроде няньки. Я их буду кормить, купать, вывозить на прогулки в двойной коляске и…

– Дикси, перестань молоть чепуху, я тебя умоляю, ты меня с ума сведёшь, – сказала мама. – Пойди поиграй и оставь меня в покое!

Я вышла из комнаты.

– Я же хотела помочь, – сказала я Джуд.

– Я знаю, малыш. – Джуд надевала куртку с капюшоном.

– Ты тоже уходишь? – спросила я.

– А как же! У меня любовное свидание в «Макдоналдсе» с парнем с бриллиантовой серьгой… Я шучу, – сказала Джуд.

– Но ты там не будешь ни с кем драться?

– Не волнуйся. Я прошла полный курс боевых искусств у нашего мастера кунг-фу Брюсика.

– Не больно задавайся, девочка! – подал голос Брюс со своего матраса. – Я, конечно, старая развалина с больной спиной, но с тобой могу справиться в два счета в любую секунду. Ты остаёшься дома присматривать за младшей сестрой, слышишь?

– Да, Брюс, слышу, – сказала Джуд и направилась к входной двери.

– А вообще бывает, что вы делаете то, что вам говорят? – спросил Брюс.

Я задумалась.

– С Джуд не бывает. С Рошель тоже. И с Мартиной. Со мной бывает. Иногда, – сказала я. – Принести вам что-нибудь, дядя Брюс? Чаю?

– Нет, Дикси, спасибо. Такая мука ползти в этот чёртов туалет, что хорошо бы ограничить приём жидкости. Включи мне лучше телевизор, пожалуйста. Я как раз успел его починить перед тем, как перетрудить спину.

– Вы все починили, дядя Брюс!

– Вот только себя не смог! Это было важное упущение.

– Какую программу?

– Днём по всем программам сплошная ерунда, – сказал Брюс, следя, как я переключаю каналы. – Постой-ка, там женщина, кажется, составляет букет? Надо посмотреть. Ирис в этом мало понимает – она просто рассовывает их охапками в вазы, без всяких изысков. Я, правда, тоже небольшой специалист. Этим всегда мама занималась, пока не заболела. У неё был специальный диплом флориста и все такое.

– Моя мама здорово составляет букеты, – сказала я.

Мы оба посмотрели на цветы, которые принёс нам Брюс. Розы мама поставила в розовый фарфоровый молочник и в сахарницу, фрезии – в кофейник, а высокие лилии – в металлическую корзину для бумаг.

– Да, у неё, конечно, нетрадиционный подход, – сказал Брюс.

– Ваз у нас нет, понимаете. Нам обычно не дарят цветов.

– Я буду посылать вам цветы, когда встану на ноги, Дикси. Каждую неделю, договорились? Твои мальчики будут ревновать!

– Мои мальчики! – Я рассмеялась.

– И можно, наверное, начать потихоньку покорение джунглей на заднем дворе. Вы могли бы там посадить свои цветы, как ты думаешь?

– Но немножко джунглей сохраним, чтобы мне было где играть, – сказала я.

Я оставила Брюса наблюдать за составлением букетов в телевизоре и пошла в сад. Мне было жалко Фиалку. Она вся смялась оттого, что так долго пролежала без движения у меня в рукаве. Я осторожно отряхнула её и чесала под клювиком до тех пор, пока она не защебетала весело, подняв повисшую головку.

В саду было ветрено. По высокой траве пробегали волны, как по морю. Я играла, что правлю кораблём в бурю, а Фиалка – летящая впереди чайка, которая ведёт меня через семь морей. Через год и один день показалась наконец земля. Чайка трижды облетела вокруг моего корабля в знак прощания и умчалась прочь, а я снова засунула Фиалку в рукав, потому что добралась до Великой Китайской стены.

Я вскарабкалась на неё и уселась на грубые кирпичи. Я глядела через улицу на сад Мэри. Сегодня она не качалась на качелях. Она просто стояла на лужайке, опустив голову, и сосала палец.

– Мэри, привет!

Она улыбнулась, увидев меня, приставила палец к губам, боязливо огляделась по сторонам и побежала к калитке.

Я спрыгнула со стены и побежала к ней навстречу. Она была одета для школы: серый сарафан и сияющая белизной блузка, а на ногах такие же ослепительно белые носочки и блестящие коричневые сандалии.

– Как дела, Мэри? Ты не подавилась этим кошмарным хлебом?

– Меня немножко стошнило.

– Ещё бы! Твоя мама так ужасно с тобой обращается! Я её ненавижу!

– Тс-с! – испуганно прошептала Мэри.

– А где сейчас твоя мама?

– У неё большая весенняя уборка. Она мне велела поиграть одной до чая.

– Я могу поиграть с тобой.

– Она у слышит! Она сказала, чтобы ты больше не приходила. Она сказала, что ты… грязная и грубая.

– Я и правда грязная, это да, но совсем не грубая, – сказала я. – Все говорят, что я, наоборот, слишком добрая.

– Извини, – огорчённо сказала Мэри.

– Да нет, ничего. Я бы совсем не прочь быть грубой. Слушай, а пошли поиграем у меня в саду.

– Мама не разрешит.

– А откуда она узнает? Пошли. Я тебе помогу перелезть через стену.

– Но я же испачкаюсь!

– Нет, смотри. – Я взяла Фиалку в зубы и стащила с себя кофту. – Я повешу её на стену, и ты даже не дотронешься до кирпичей. Пошли, Мэри!

– А если мама выйдет посмотреть, как я играю?

– Ты ей потом скажешь, что играла в прятки. А если тебя долго не будет, твоя мама очень испугается и подумает, что с тобой что-нибудь случилось. А потом так обрадуется, что ты цела, что начнёт тебя обнимать и забудет рассердиться.

Мэри посмотрела на меня с сожалением.

– Мама никогда не забывает рассердиться, – сказала она.

– А-а, ну что ж. Может, тогда лучше не надо. Я не хочу, чтобы у тебя были из-за меня неприятности.

Мэри немного подумала.

– У меня уже неприятности, – сказала она. – Пошли, Дикси. Мне так хочется посмотреть твой дом и какая у тебя комната.

– У меня пока нет своей комнаты, – предупредила я. – Может, мы её вообразим?

Мэри явно удивилась, но радостно кивнула. Она осторожно отперла калитку. Пружина у замка была тугая, и Мэри оцарапала руку, но даже не вскрикнула. Кончики пальцев у неё все ещё были ярко-красные.

– А почему у тебя неприятности?

– Мама проверила мою комнату, пока я была в школе, и сказала, что у меня ужасный беспорядок. Она сказала, что я не заслужила, чтобы у меня были такие чудесные игрушки, раз я не умею держать их в порядке. Она нашла моего мишку под кроватью и выбросила его, потому что, говорит, он теперь весь грязный и я могу от него набраться глистов.

– Она, наверное, не по-настоящему его выбросила.

– По-настоящему! Она выбросила его в помойное ведро, а сверху бросила чайные пакетики, яичную скорлупу и картофельные очистки, так что его теперь не отмоешь, – сказала Мэри, всхлипывая.

– По-моему, твою маму надо бросить в помойное ведро, раз она так с тобой обращается, – сказала я. – А почему ты не скажешь папе?

– Он приходит, когда я уже сплю. А когда я пытаюсь ему что-нибудь рассказать, мама говорит, что я выдумываю глупости, чтобы на меня побольше обращали внимание. Мама умеет все перевернуть. Она скажет, что это я сама выбросила мишку.

– Тогда, может быть, папа купит тебе нового мишку? – сказала я, помогая Мэри взобраться на стену. – Ну вот, сиди на моей кофте. Видишь, как легко. Подожди, я сейчас тоже к тебе залезу. Давай я первая спущусь с той стороны, а ты прыгнешь мне прямо в руки.

Я быстренько перелезла через стену. Мэри наверху испуганно вцепилась в мою кофту.

– Ой, как высоко! – взвизгнула она.

– Это просто ты маленькая. Все будет нормально, обещаю. Давай прыгай, а я тебя поймаю.

– Не могу! Я разобьюсь! Ой, Дикси, я тут останусь навсегда.

– Не останешься. Не реви. Прыгай. Гляди, Фиалка тебе поможет.

Я встала на цыпочки и протянула её Мэри. Она схватила Фиалку и прижала к груди.

– Давай, держи её покрепче. Теперь тебе надо только прыгнуть, а Фиалка расправит крылья и принесёт тебя прямо мне в руки. Ну, пробуй!

Мэри попробовала. Она прыгнула, прижимая к себе Фиалку, и я подхватила обеих. Под их тяжестью я опрокинулась назад, но трава была густая, как подушка, и мы устроили весёлую куча-мала и хохотали, пока Мэри не испугалась, что испачкала одежду.

Она встала и тщательно отряхнулась. Я помогла ей вытащить травинки из волос. Она улыбнулась мне:

– Ты такая добрая, Дикси. Хорошо бы ты была моей сестрой.

– Я тоже думаю, хорошо бы ты была моей сестрой, Мэри. Я бы обменяла на тебя Рошель хоть сейчас. Слушай, перебирайся к нам, будешь тоже Бриллиантовой девочкой.