Текст книги "Бриллиантовые девочки"

9

В десять часов на следующее утро я услышала шум подъезжающей машины.

– Это дядя Брюс! Он уже приехал! – радостно вскрикнула я и побежала к двери. Я её открыла и выглянула наружу.

Это был не Брюс.

Это была мама, вылезавшая из такси. Наша мама держала на руках маленький свёрток в голубом одеяльце.

Я бросилась к ней:

– Мама! Мама! Мама, с тобой ничего не случилось!

– Привет! Осторожно, Дикси, ты меня уронишь! Не забывай про младенца!

– Покажи его, мама!

Лицо у мамы исказилось, как будто у неё продолжались схватки.

– Мама? Что с тобой?

– Мне больно, лапонька, это нормально, я же только что после родов, – сказала она.

– С вас девять фунтов восемьдесят пенсов, – сказал таксист.

– Боже мой, тут ехать-то два шага! Лучше бы я дождалась «скорой помощи», – досадовала мама. – Дикси, достань, пожалуйста, кошелёк из моей сумочки и дай этому типу десятку. Сдачу можете оставить себе.

– Какая щедрость, подумать только! – съязвил таксист.

Я нашла деньги и отдала ему.

– Спасибо, дорогая, – сказала мама, по-прежнему прижимая к себе ребёнка.

Я страшно забеспокоилась, потому что она не давала мне заглянуть ему в лицо.

– С ним все в порядке, мама? – прошептала я, очень осторожно притрагиваясь к хохолку у него на макушке. Он был такой мягкий. Сквозь него я чувствовала розовую, нежную кожицу на младенческой головке.

– Дикси, – произнесла мама, как будто собираясь сказать что-то очень важное.

Я поглядела на неё с бьющимся сердцем. Я решила, что буду любить братика, что бы там ни было.

– Он что, родился слишком рано, мама? – спросила я, легонько похлопывая по голубому свёртку.

– Может быть, я просто ошиблась со сроками, моя хорошая. Я много в чем ошиблась.

– Мама! – Рошель неслась по дорожке, вопя во всю глотку.

– Ш-ш-ш, Рошель. Он спит. Не буди наше Солнышко.

– Так его и будут звать, мама?

Мама сглотнула. Одной рукой прижимая к себе ребёнка, она провела рукой по волосам, приводя их в порядок. Похоже было, что она приводит в порядок и лицо, зажигая блеск в глазах, изгибая рот в широкую улыбку.

– Конечно, его зовут Солнышко, дорогая, – сказала мама. Она отогнула угол одеяльца, давая нам взглянуть на братика.

– Ой, мама! – сказала я, чуть не плача. – Ой, какой он хорошенький!

– Он просто прелесть! – сказала Рошель. – Смотри, какой носик! А ротик какой крошечный! Благослови его Бог!

Мама все ещё выглядела встревоженной, но с гордостью приподняла малыша Солнышко.

– Да, благослови его Бог! – сказала она нежно, нагнулась и поцеловала младенческую головку с хохолком.

Потом из дома выбежали Джуд и Мартина, и все окружили маму и стали целовать малыша Солнышко. Мы вошли в дом, и мама вздохнула, глядя на всю нашу мебель, по-прежнему сваленную как попало в гостиной. Она опустилась на свой матрас, крепко прижимая к себе запелёнатого ребёнка.

– Было очень больно его рожать, мама? – спросила Мартина.

– Не то чтоб это было развлечение – скажем так, – ответила мама.

– А в котором часу он родился?

– Сегодня в час ночи.

– Мам, а ты будешь составлять для него гороскоп? – спросила я.

Мама всем нам сделала гороскопы; наша судьба была написана в них красивыми узорными буквами в обрамлении лун и звёзд, сверху были нарисованы часы, показывающие точное время нашего рождения, а по сторонам – маленькие розовые девочки-ангелочки.

– Его гороскоп? – Мама поглядела на нас растерянно.

– Мама, с тобой все в порядке? – спросила Джуд, садясь позади неё. – Как это они тебя уже отпустили из больницы? Я думала, раньше суток после родов не выписывают.

– Я, собственно, сама ушла. Не хотела там оставаться дольше, чем необходимо, – мне же нужно было поскорее вернуться к вам. А где этот тип? Он все-таки смылся и оставил вас одних?

– Он сегодня приедет, мама, прямо с утра, он обещал, – сообщила я.

– Да, чтобы свозить нас в больницу. Но теперь это, видимо, не нужно. Мама, у тебя есть его телефон? Скажем ему, чтобы не приезжал, – сказала Мартина.

– Нет! Я хочу его увидеть! – запротестовала я.

– Господи, Дикси, какая ты несчастная. Это ж надо, влюбиться в такого старого дурака, – сказала Рошель, подсаживаясь к маме с другой стороны. – А можно мне его подержать?

– Нет, милая, оставь его пока. Я надеюсь, он сейчас уснёт, – сказала мама. – Старина Брюс нам ещё нужен, Мартина. Нам нужно много чего купить для ребёнка, а я не в состоянии очень уж много бегать. И потом, нам надо поставить мебель на место.

– У него же больная спина, мама, – напомнила я.

– У них у всех больная спина, когда надо отбояриться от тяжёлой работы, – сказала мама. – Они все такие страдальцы! Попробовали бы рожать, тогда бы поняли, что к чему. Ну что, кто мне сделает чашечку чая? В больнице давали такое пойло! Мне нужно много жидкости, чтобы кормить Солнышко.

– Ой, мама! Ты что, правда собираешься сама его кормить? Это же как у животных! – поморщилась Рошель. – Ты не боишься испортить фигуру?

– Ну, четыре раза я это уже делала, и все потом возвращалось на место – более или менее, – сказала мама, проводя руками по бокам.

Грудь у неё была сейчас очень большая, зато живот стал гораздо меньше, почти нормальный. Но выглядела она по-настоящему измученной. Лицо у неё было бледное, под глазами чёрные круги. Спутанные немытые волосы свисали на плечи.

– Помыть тебе голову, мама? – предложила я.

– Я могу напустить тебе ванну. У нас сколько хочешь горячей воды. Электричество заработало. А если опять сломается, я знаю, как его чинить, – сказала Джуд.

– Мама, а можно, я выкупаю ребёнка? Ну пожалуйста, – попросила Рошель. – Давай его сюда!

– Нет, нет!

Мама сказала это с таким чувством, что мы все отпрянули и даже малыш Солнышко удивился и вскинул кулачки. Он запищал, и мама стала качать его на руках.

– Ш-ш-ш, тихо, малыш, – шептала она в маленькое розовое ушко.

– Мама! – сказала Рошель. – Мама, я буду с ним очень осторожна, обещаю!

– Я понимаю, но это тебе не игрушка, милая.

– Ты же мне разрешала купать Дикси, когда она была маленькая!

– Ты небось колотила меня головой об ванну!

– Я вас всех купала, – сказала Мартина, готовившая чай. – Не волнуйся, мама. Я за ним присмотрю. Пока я здесь.

– Нет, Мартина, только не сейчас, – сказала мама. Она набрала в грудь побольше воздуху. – Послушайте, девочки, это трудно объяснить, но мы с Солнышком ещё не отделились друг от друга. В ближайшие несколько дней я хочу ухаживать за ним сама, ладно? Пусть пока никто из вас его не купает, не переодевает, не меняет ему пелёнки…

– Очень нам нужны его пелёнки! – Джуд скорчила гримасу. – Мама, у тебя очень усталый вид. – Она приложила ладонь к маминому лбу. – Ты вся горишь. Не надо было тебе так рано уходить из больницы. Когда приедет Брюс, давай попросим отвезти тебя в женскую консультацию, пусть тебя посмотрят врачи.

– Ни в коем случае! Девчонки, прекратите суетиться. И дайте мне наконец чаю.

– Вот он, мама, – сказала Мартина, выходя из кухни с чашкой.

Мама выпила её в три глотка и откинулась на подушку, прижимая к себе Солнышко. Он постепенно засыпал, глазки у него закрывались. Мама притиснула его поближе и в ту же минуту сама уснула.

Мы вчетвером стояли вокруг и глядели на них с трепетом, как пастухи на картине, изображающей Рождество. Казалось так странно, что ещё вчера были только мама и мы – её четыре дочки. А теперь появился этот маленький братик, и все изменилось.

– Это мой маленький братик Солнышко, – шепнула я Фиалке.

– А это моя безмозглая сестра Дикси, которая все ещё играет в игрушки, – сказала Рошель со вздохом.

– Ш-ш-ш! Пошли на кухню. А то мы их разбудим, – сказала Мартина. – Пошли попьём чаю.

– Мама правда назовёт его Солнышко? – прошептала Джуд. – Она такая горячая. Я уверена, что у неё температура. Что такое родильная горячка? Может, как раз то, что у неё?

– Нет, конечно. Заткнись, Джуд! Идите все сюда, – позвала Мартина.

Мы все сгрудились на кухне. Мы уже поставили там наши стол и стулья, но чувства, что это наша кухня, не было. Раковина была чистая, но мы старались не подходить к ней близко. Пол был грязный, весь в пятнах, многих квадратиков кафеля недоставало, а из оставшихся половина была в трещинах.

Я подобрала ноги, чтобы не касаться пола босыми ступнями. Из вчерашних носков один потерялся в заваленной гостиной, а где чистые, я не знала. Поэтому решила обойтись без них. Кеды без носков натирали, поэтому их я тоже сняла.

Фиалка летала вокруг меня кругами. Наконец она села мне на палец ноги, вцепившись проволочными ноготками.

– Дикси, ты не можешь сидеть по-другому? – спросила Рошель. – У тебя ноги грязные. Это не дом, а помойка. Мама просто ненормальная, что притащила нас сюда.

– И правда, – вздохнула Мартина.

– Вам не надоело ныть? – осадила их Джуд. – Дом придётся привести в порядок, только и всего.

– Можешь не смотреть на меня, – сказала Рошель. – Я уже сыта по горло этой чёртовой уборкой. Меня от неё тошнит. Я почти самая младшая, несправедливо, что на меня наваливают самую тяжёлую работу.

– Ты уже не младшая, – сказала я. – Ты ровно посерединке. Мартина и Джуд, потом ты – свинка в серёдке! – потом я, потом Солнышко. Маленькая теперь не я, а он.

– Да, и он наверняка уже гораздо умнее, чем ты сейчас, Дикси. Он прелесть, правда? Такая крошка.

– Мне кажется, он довольно крупный, – проговорила Мартина, отхлёбывая чай. – Представьте, какого размера у него голова и как должно быть больно, когда она выходит.

– Перестань! Главное, мама уже здорова, – сказала Рошель.

– Ничего она не здорова! – возразила Джуд.

– Ну конечно, она устала, ясное дело, но ей надо просто хорошенько выспаться, и все будет в порядке, – заверила Рошель.

– Она ужасно выглядит. И ведёт себя странно, – сказала Мартина. – То, что она так волнуется, чтобы мы не трогали ребёнка, как будто мы его можем обидеть. И вся эта чушь насчёт того, что они ещё не разделились, – что бы это значило?

– Когда родилась Дикси, она тоже была немножко странная, помнишь? – сказала Джуд. – Но Дикси целую вечность не выписывали из больницы, и мама каждый день таскалась туда-сюда от неё к нам.

– А потом, она все ещё тосковала по моему отцу Она мне говорила, что у неё была страшная депрессия. – Рошель многозначительно покачала головой.

– Надеюсь, сейчас у неё депрессии не будет, – сказала Джуд.

– Депрессия будет у меня, из-за того что мне приходится здесь торчать, когда я хочу домой, к Тони, – простонала Мартина.

Джуд взглянула на неё.

– Ты что, правда собираешься бросить маму и нас всех? – спросила она.

– Не сию минуту. Но скоро. У меня своя жизнь, Джуд. Я хочу быть с Тони.

– Как это он оказался тебе дороже нас?

– Потому что я его люблю.

– Больше, чем маму и нас?

– По-другому. Ты это поймёшь когда-нибудь.

– Я уже понимаю, – сказала Рошель. – Я просто дождаться не могу… Хотя даже думать не хочу о каком-нибудь соседском мальчишке, вроде Тони. Нечего меня пихать, Мартина, он же буквально соседский мальчишка. Нет, мне нужен по-настоящему красивый, энергичный и страшно привлекательный парень.

– Вроде этого с серьгой, – сказала Джуд с отвращением.

– А почему бы и нет? – откликнулась Рошель. – Он, по-моему, очень подходит.

– Конечно, очень подходит, чтобы утащить тебя на задворки и путаться с тобой на показ всем своим приятелям, – сказала Джуд.

– Да ты-то почём знаешь? Ладно, тебе мальчишки не нравятся. А мне они нравятся.

– Он не мальчишка, он взрослый обормот. А ты-то как раз глупая маленькая девочка, – сказала Джуд.

Рошель с сожалением покачала головой, глядя на Мартину.

– Ничего она не понимает, правда?

– Не знаю, – сказала Мартина, беспокойно ёрзая на стуле. – Тебе, наверное, стоит быть поосторожнее, Рошель. Джуд права, ты все-таки ещё ребёнок. Ты не понимаешь, что делаешь.

Рошель вспыхнула.

– Вы все против меня сговорились, так нечестно. – Она запустила руку в пустой пакет с печеньем и облизала с пальцев последние крошки. – Я совсем не наелась. Почему бы нам не сделать нормальный завтрак. И что у нас будет на обед?

– Ах ты господи, давайте все сходим и спросим кухарку, что заказано на сегодня, – сказала Джуд саркастически.

Я стала представлять себе, что у нас и вправду есть кухарка – славная старушка с добрым румяным лицом. Она разрешает мне облизывать миску от теста и называет меня съедобными именами – Пончик и Булочка. Я вообразила, что у нас куча прислуги и симпатичный шофёр, который возит нас по магазинам, на пляж и в парки с аттракционами в большом белом лимузине, таком длинном, что туда помещается все семейство Бриллиант.

Мы очень-очень богатые и живём в огромном черно-белом доме, у каждой из нас своя комната, а для Фиалки – специальный вольер, где она резвится с кучей других волнистых попугайчиков; но, конечно, она остаётся моей несравненной любимицей. Я подумала, что Брюс тоже мог бы переехать к нам. Или хотя бы просто приезжать в гости и считаться моим дядей…

Потом я услышала, как хлопнула на улице дверца машины. Это приехал настоящий Брюс. Я бросилась к двери, опасаясь, что остальные могут встретить его раньше и сказать, чтобы он уезжал. Он стоял со смущённым видом и теребил очки. В одной руке у него была набитая хозяйственная сумка, в другой – большой букет роз, лилий и фрезий.

Он улыбнулся, увидев меня, и протянул мне красиво упакованный букет.

– Цветы для вас, мадам, – сказал он. – Вообще-то, они для твоей мамы. Но ты можешь вытащить одну фрезию для себя. Правда, хорошо пахнет? – Он вытащил маленькую лиловую фрезию и воткнул мне в волосы за ухом.

– Ну, вы все в порядке – и ты и сестры? Я так волновался, как вы тут одни. Мартина с вами?

– Да, все в порядке, – сказала я, потрогав свои волосы с цветком и уставившись на хозяйственную сумку. – Ой, слоёные булочки! И апельсиновый сок! Это все ваш завтрак, дядя Брюс?

– Ха-ха-ха! Ну конечно, сейчас я сяду и умну один дюжину круассанов! Нет, это тебе и твоим сёстрам. А когда вы подкрепитесь, поедем в больницу, узнаем, как поправляется ваша мама.

– В больницу ехать не надо, дядя Брюс! Мама уже вернулась! Вот посмотрите!

Я взяла его за рукав и потащила в дом. Он бросил сумку и букет в прихожей и позволил втащить себя в заваленную барахлом гостиную.

– Она ещё спит, не входите, – зашептала Джуд нам навстречу.

– Он только взглянет на малыша, – сказала я.

– Малыш не имеет к нему никакого отношения, – сказала Мартина.

– Чистая правда, – сказал Брюс.

Но я продолжала его тащить – мне так хотелось показать ему малыша. Я тихонечко приоткрыла дверь. Думала, мама все ещё лежит на подушке, до подбородка укрытая одеялом, но она уже сидела и качала на руках младенца. Она плакала.

– Мама! Мама, тебе больно?

– Ш-ш-ш! Нет, все в порядке, я просто… переволновалась, – всхлипнула мама, вытирая глаза шёлковой оборкой детского одеяльца.

– Вам бы нужно было пока оставаться в больнице, – сказал Брюс.

– Вас не спросили! – сказала мама грубо. – Как же мне было не торопиться к моим девочкам, раз вы смотали удочки?

– Послушайте, но я же не отвечаю за ваших девочек, хотя сегодня вернулся и привёз им завтрак, обед и кое-что к чаю и даже памперсы для младенца. Я только не знал, какие брать. У вас родился мальчик?

Мама крепко прижала к себе Солнышко.

– Конечно.

– Вы не очень хорошо выглядите, если вы не обидитесь на мои слова, – сказал Брюс.

– Обижусь! Слушайте, будьте хорошим парнем и покормите пока детей. Мне нужно спокойно покормить и переодеть ребёнка. Дикси, где коробка с детскими вещами?

Я перерыла тысячу и одну картонную коробку по всей гостиной, пока нашла ту, что нужно, – набитую крошечными голубыми вещичками. Я надела на пальцы маленький комбинезон так, чтобы ножки у него запрыгали, как будто малыш внутри танцует.

– Ой, мама, какая прелесть. А можно надеть на Солнышко эти брючки? Смотри, тут впереди вышито солнышко – такая красота!

– Хорошо, хорошо, и дай мне ещё голубую кофточку в жёлтую полоску – это комплект.

– Мама, ну можно, я его одену? Пожалуйста!

– Нет! Я же сказала: это делаю я. С ним занимаюсь я. А ты иди пока.

– Мне даже посмотреть нельзя?

– Нельзя. Пойди помоги на кухне. Это мой сынок.

– Это мой братик, – сказала я, пробираясь к кровати. – А поцеловать мне его можно, мама?

– Можно, – сказала мама со вздохом. – Только не тычь его этим чёртовым попугайчиком, ладно?

Я поцеловала Солнышко в маленький наморщенный лоб. Личико у него было очень красное.

– Ему жарко в этом одеяле. И потом, ему же неудобно, он слишком туго завернут. Может, развернуть его ненадолго?

– Оставь его в покое. Я лучше знаю, как обращаться с новорождёнными. – Мама вдруг снова разревелась. – Я ничего ни о чем не знаю лучше, – пробормотала она сквозь слезы.

– Мама, не плачь! Позвать Джуд или Мартину?

– Нет, просто дай мне побыть одной. Не обращай внимания. После родов все ревут. Это нормально, не беспокойся, – сказала мама.

Я тем не менее беспокоилась.

Я пошла на кухню и съела кусок круассана, посасывая его с конца и воображая, что это сигара. Потом я засунула его себе под нос, как усы.

– Какая ты смешная, Дикси, – сказал Брюс.

– Нечего её подначивать. Прекрати играть с едой, Дикси, – сказала Мартина.

– Ну да, представь, как ты будешь теперь есть этот круассан – он же весь в соплях. – Рошель поморщилась.

– У меня нет никаких соплей, – сказала я. Но доедать круассан мне расхотелось.

Джуд хотела отнести круассан и маме, но та закричала на неё, чтобы она уходила.

– Мама ваша за словом в карман не лезет, – заметил Брюс.

– Она ведь себя плохо чувствует, – сказала Мартина. – Попробовали бы вы родить ребёнка.

– Я никогда не буду рожать детей, – сказала я.

– Я тоже, – сказала Джуд и стала сама уплетать мамин круассан.

– Я тоже не буду. От этого фигура портится и все отвисает, – сказала Рошель, выставляя напоказ свою точёную фигурку. – А ты, Мартина? Ты – мамин последний шанс стать бабушкой.

– Отвяжись! – огрызнулась Мартина.

– Разве вы с Тони не хотите маленьких Марти и Тони? – поинтересовалась Джуд.

– Заткнись, пожалуйста! – со злостью сказала Мартина.

– Меня уже тошнит от всех этих «заткнись» и «убирайся», – сказала Джуд. – Пойду-ка я погуляю.

– Никуда ты не пойдёшь! Нам нужно разбирать эту свалку, – сказала Мартина.

– Подождёт! – бросила Джуд и пошла из кухни через прихожую к входной двери.

– Она всегда так, – сказала Мартина. – Она у нас самая сильная. Как мы без неё поставим мебель? – Она посмотрела на Брюса.

– Я не могу помочь, Мартина, – сказал Брюс. – У меня и так спина болит со вчерашнего дня. Если я её перетружу, я проваляюсь неделю, а мне нужно развозить цветы, смотреть за магазином, разбираться с поставками. Я не могу себе позволить такой риск.

– Ну, значит, мы справимся сами – я и ты, Рошель, – сказала Мартина.

– Ещё не хватало! Раз Джуд можно смыться, я тоже пошла, – заявила Рошель, надевая ветровку. – Пойду погуляю.

– Никуда ты не пойдёшь.

– Раз Джуд можно, значит, и мне можно.

– Джуд старше. Она может ходить одна. А ты никуда не пойдёшь. Рошель!

– Нечего мной командовать! Ты мне не мама, – сказала Рошель. – Я просто пройдусь по улице, ладно?

– Нет, не ладно.

– Значит, не ладно, – сказала Рошель и побежала.

Мартина погналась было за ней, но бросила погоню, когда Рошель выскочила за дверь.

– Так нечестно, – сказала она, чуть не плача. – Мне всю жизнь испортили, и я приехала сюда помочь, а теперь всё бросили на меня, только потому что я старшая.

– Надеюсь, ты все-таки не смоешься, – сказал Брюс, – я не смогу пробыть долго. Ты не можешь бросить все на маленькую Дикси.

– Я не маленькая, – сказала я.

– Ну конечно, растёшь на глазах, смотри-ка, уже меня перегнала, – сказал Брюс, глядя на воображаемую Дикси с шеей, как у жирафа.

– Конечно, я маленького роста, но я уже большая, – сказала я твёрдо.

Может быть, и не стоило этого говорить.

– Ну что ж, ты можешь сделать кое-что полезное, – решила Мартина. Не обращая внимания на маму, она зашла в гостиную и притащила на кухню несколько коробок с кастрюлями, мисками и фарфоровой посудой. – Можешь почистить кухонные шкафы и сложить туда нашу посуду. А я начну прибираться наверху.

Мартина удалилась с мученическим видом, захватив щётку и веник. Мы слышали, как она звонит Тони, подымаясь по лестнице.

– Да, мама родила… Да, все в порядке… Мама, конечно, измучилась, сам понимаешь, пока все приходится делать мне. От девчонок никакого проку…

– Наглая ложь! – вскипела я.

– Двойная! Обо мне она даже не упомянула, – сказал Брюс.

– Вот именно. А без вас у нас бы не было ни света, ни горячей воды, ни завтрака, дядя Брюс. И мы бы вообще сюда не попали.

– А-а, за это она на меня и злится, наверное. Ну и пусть. Я ведь не ради неё вернулся. И не ради твоих сестёр. И не ради мамы.

Он улыбнулся мне, забыв прикрыть свои плохие зубы. Я улыбнулась в ответ.

– Это потому, что вы дружите с моим папой, да, дядя Брюс?

– Не знаю даже. Может, потому, что ты зовёшь меня дядей. Мне понравилась идея, что ты моя наречённая племянница, малышка Дикси. – Брюс вздохнул и потянулся. – Но раз я приехал помочь, пора приступать.

– Вам надо беречь спину, дядя Брюс.

– Нет, мебель я поднимать не буду, малышка. Думаю, я могу полазить по дому и проверить, в порядке ли стиральная машина, плита и прочая дребедень.

– Дядя Брюс, вы просто волшебник!

– Да, сейчас все заколдую, – сказал он, сдвигая брови так, что очки съехали у него с носа.

Я расхохоталась, а потом присела возле коробок и стала рыться в тарелках, ложках и ножах.

Я не знала, с чего начать. Я достала все чашки и выстроила их в ряд на полу, как будто они стоят в очереди. Потом я извлекла заварочный чайник и превратила его в слона. Дети-чашки по очереди катались на его широкой спине, а в награду заталкивали кусочек сахара в его изогнутый хобот.

Брюс потянулся к ящику с инструментами и сделал шаг назад. Он раздавил одного из детей и чуть не убил самого слона. Мы вместе подобрали осколки.

– Может, ты лучше сперва помоешь шкафы, как сказала твоя сестра? Тогда будет куда безопасно поставить посуду, – сказал Брюс.

Он поставил меня на стул и дал мне влажную тряпку и банку чистящего средства. Я посыпала чёрную въевшуюся грязь с крапинками плесени белым порошком. Потом легонько потёрла полку. Толку было мало. Это было все равно что пудрить очень грязное лицо.

– Тут надо поднапрячь локти, – сказал Брюс, показывая мне, как надо скрести с силой.

Я попыталась делать, как он, но мне было слишком высоко. Руке было больно, и приходилось так прыгать на стуле, что я чуть с него не свалилась.

– Осторожно, Дикси. Ты как-то опасно качаешься на этом стуле. Может, хватит тебе уже работать. Пойди-ка поиграй в саду.

– А как же кухонный шкаф?

– Я его протру, когда закончу с плитой, – сказал Брюс. – Вот увидишь, ты и оглянуться не успеешь, как домик у нас станет тип-топ.

– Тип-топ?

– В полном порядке.

Я задумалась. В полном порядке у нас никогда ничего не было, даже и на прежних квартирах. Если представить, будто мы на корабле, то это была старая, дырявая посудина, швыряемая во все стороны штормовым ветром. Но мы все крепко держались друг за друга, и наш корабль плыл – а остальное не важно!