Текст книги "Бриллиантовые девочки"

10

Я выскользнула за дверь и оказалась в джунглях. Фиалка вылетела из моего обсыпанного чистящим порошком рукава и принялась в упоении порхать вверх-вниз. Расправив крылья, она запела воинственную австралийскую песню (я напела «Вальсирующую Матильду»).

– Не улетай слишком далеко, Фиалка. Мы сейчас пойдём проведать Мэри.

Мы вместе пробрались через джунгли, и я стала карабкаться на Великую Китайскую стену. Мэри сидела на своих качелях в голубом платьице, с голубыми лентами в косичках, белых кружевных носочках и фирменных синих туфельках на кнопках. Она озиралась. Увидев мою голову, высунувшуюся из-за стены, она улыбнулась, соскочила с качелей и побежала к калитке.

Я перелезла через стену и подбежала к ней.

– Привет, Мэри, – сказала я.

– Здравствуй, Дикси! Я тебя так ждала! Хочешь зайти и покататься на качелях?

– Очень хочу! Только если тебе не попадёт за это. Ты говорила, что мама не разрешает приглашать сюда друзей.

– Мама ушла в церковь. Дома папа, но он ещё не вставал. Так что заходи, только тихо.

– Как мышка! – Я повела носом и сказала «пи-пи».

Мэри засмеялась. Было видно, что она рада меня видеть, но глаза у неё были красные и воспалённые, а голос охрипший, как будто она опять много плакала.

– У тебя ничего не случилось, Мэри? – спросила я, влезая на качели.

– Все в порядке, – сказала она, но по ней не похоже было, что все в порядке.

Она была такая же чистенькая, как всегда; косички были до того туго затянуты за уши, что ей трудно было моргать. Только с руками было что-то не то. Она все время держала их сжатыми в кулачки.

– Ты плакала?

– Нет, – нервно сказала Мэри.

– А что тут такого? Я часто плачу. У нас в семье все плачут. Мама говорит, это просто чудо, что мы не хлюпаем по щиколотку в слезах. А знаешь, Мэри, ты ни за что не догадаешься! Мама родила ребёнка! Теперь у меня есть маленький братик. Он такой хорошенький! Может быть, мне скоро разрешат принести его тебе показать. Ты любишь маленьких?

Кажется, Мэри была в этом не уверена.

– А у меня есть маленький мальчик, – неожиданно сказала она.

– Не может быть.

– Я тебе покажу.

Она убежала, перебирая ножками в жёстких нарядных туфлях. Она скрылась за дверью и через мгновение появилась снова, толкая перед собой игрушечную коляску размером почти с настоящую. В ней сидел пластмассовый малыш с персиковыми щёчками и застывшей улыбкой на лице.

– Вот это да! До чего красивый, – сказала я, хотя от его улыбки делалось страшновато, а ещё мне не понравились жёсткие розовые пальчики, вытянутые так, как будто он собирается меня схватить.

Похоже, Мэри тоже чувствовала себя с ним неуютно. Она толкала коляску неохотно и не дотрагивалась до младенца, хотя он скатился на бок.

– Как его зовут? – спросила я.

– Малыш, – сказала Мэри.

– Малыш – и всё?

– Может, мне тоже назвать его Солнышко?

– Назови его Громила, тогда они, может быть, подружатся. Ты берёшь Малыша Громилу с собой спать?

– Нет, что ты! Мне не разрешают. Я могу его испачкать. Я беру в кровать плюшевого мишку. Мишку я больше всего люблю, хотя он старый.

– Старые игрушки гораздо лучше.

– Как твоя Фиалка?

– Я не игрушка, я птичка, – прощебетала Фиалка. – Мне нравится у тебя в саду, Мэри. Пожалуй, я совью себе здесь летнее гнёздышко.

Фиалка принялась летать повсюду в поисках прутиков. На бархатно-зеленой траве ни одного не нашлось, так что пришлось мне сорвать несколько веточек с изгороди. У Мэри был напряжённый вид. Помогать мне она не стала. Пальчики у неё были по-прежнему крепко вжаты в ладони.

Я попыталась переплести прутики, но они упорно распадались.

– Наверное, птицы где-то прячут запасы клея, – сказала я. – Ну ничего, мы их припасём для игры в солдатики. О, давай превратим все эти прутики в солдатиков и поиграем в войну.

– Я не умею играть в войну.

– А мы сейчас научимся.

– Я не умею, – сказала Мэри расстроенным голосом.

– Ну ладно, ладно. Давай поиграем в дочки-матери. Мама-прутик, папа-прутик и куча детишек-прутиков, идёт?

– Идёт, – сказала Мэри, но не разжала кулачки, чтобы взять себе прутик.

– Ну тогда просто смотри. – Я взяла в руки один из прутиков. – «Привет, привет! Я девочка-веточка, меня зовут Кэти, и я танцую, как в балете».

Веточка затанцевала у Мэри перед носом. Мэри улыбнулась.

– А ты возьми Томми-прутика, пусть он с ней потанцует, – предложила я.

– Нет, сделай это ты, – сказала Мэри.

Кэти и Томми некоторое время кружились в танце у меня в руках.

– Найди теперь младенца – Титчи-прутика, и пусть он тоже потанцует.

– Младенцы не умеют танцевать, – сказала Мэри.

– Ладно, пусть он тогда ползает. Ну конечно, он ползает под ногами, и Кэти с Томми все время на него падают.

– Сделай, чтобы он ползал, Дикси, – попросила Мэри.

– Придётся тебе помочь. У меня же не три руки. На! – Я отломила от прутика маленький кончик. – Видишь, вот он, маленький Титчи. Правда, хорошенький? Ой, он от меня уполз! Лови его, Мэри!

Я бросила кончик прутика. Мэри послушно подставила руки, чтобы его поймать. Кончики пальцев у неё были ярко-красные и воспалённые; каждый ноготок был обрезан до живого мяса.

– Мэри! Что у тебя с ногтями!

Она выронила прутик и снова сжала кулачки.

– Что ты с ними делала? Ты что, хотела сама попробовать их постричь?

– Да, – прошептала Мэри, низко наклонив голову.

– Но это же жуткая боль! Зачем ты это сделала? Почему ты не попросила маму постричь тебе ногти?

Мэри молчала.

– Мэри? Это мама так постригла тебе ногти?

Мэри молчала. Подбородок у неё был прижат к груди, пробор резко выделялся между туго затянутых волос. Я обняла её.

– Это она, правда?

Мэри расплакалась:

– Ногти были грязные, и мама сказала, что я плохая, грязная девчонка и что нельзя ходить с ногтями, как у зверюшки, даже если я веду себя, как звери. И она их обстригла. – Мэри судорожно всхлипнула.

– Почему же ты не убежала?

– Она меня зажала между ногами, чтобы я не вырвалась.

– Но это же должно быть ужас как больно!

– Я плакала и не могла остановиться, и мама от этого ещё больше рассердилась.

– Она тебя ударила?

– Когда плачешь, всегда получаешь затрещину.

– Меня мама ни разу в жизни не ударила.

– Меня мама часто бьёт. Я это заслужила, потому что я плохая, – сказала Мэри.

– Ерунда! Нисколечко ты не плохая. Хотела бы я посмотреть, как твоя мама стала бы справляться с Рошель. Или с Джуд. Или с Мартиной. А твой папа – он тебя тоже бьёт?

– Нет, он меня обнимает. Но он говорит, что я не должна быть такой непослушной, а то мама огорчается.

– Но ты же очень послушная!

– Нет. Я делаю правда нехорошие вещи, – сказала Мэри хрипло.

– Например?

– Ковыряю в носу. Чешусь. А иногда я не успеваю вовремя добежать до туалета.

– Во всем мире не найти никого, с кем бы это не случалось!

– Я пачкаю одежду!

– Я никогда не видела девочки опрятнее, чем ты. У тебя всегда такой вид, как будто ты только что вылезла из ванны. И ты в тысячу раз опрятнее меня.

– Мама говорит, что я все равно грязная. Иногда эта грязь незаметна, но она её все равно видит. А иногда грязь у меня внутри, и приходится принимать лекарство, чтобы она вышла.

Я уставилась на неё.

– Твоя мама просто чокнутая, – сказала я.

Мэри удивлённо на меня посмотрела:

– Нет, что ты!

– Она ещё хуже, чем чокнутая. Она жестокая, – сказала я, осторожно берясь за маленькую ладошку Мэри. Я тихонько подула на её бедные красные пальчики. – Я подую на них волшебной пыльцой. От неё они быстро заживут.

– Они уже заживают, – вежливо солгала Мэри.

– Я расскажу маме, что сделала твоя мама, – сказала я.

– Нет! Ни в коем случае! Ну пожалуйста, Дикси, не рассказывай ничего! – взмолилась Мэри. Она вцепилась в меня, хотя её пальчикам наверняка было от этого очень больно. – Пообещай, что не будешь ничего рассказывать. Я однажды рассказала одной девочке из класса, и её мама что-то сказала моей маме. Мама ответила, что это неправда и что я просто выдумщица. А когда мы пришли домой, она достала ножницы из корзинки с рукоделием и сказала, что отрежет мне язык, если я буду рассказывать небылицы.

– Взаправду она тебе язык не отрежет, Мэри, – сказала я.

Но какая нормальная мать так зверски обрезала бы ногти своей маленькой дочке? В чем тут можно быть уверенной?

– Обещаешь, что не расскажешь? Если ты проговоришься, я сразу упаду мёртвой!

– Обещаю! Но ты не упадёшь мёртвой, Мэри. Не говори так, это очень страшно. У тебя очень страшная мама.

– Нет! У меня самая хорошая, добрая, милая мамочка на свете, – сказала Мэри.

Она уже говорила это раньше теми же самыми словами. Её явно заставили выучить эту фразу.

По дороге домой я пыталась понять, что мне делать. Меня душили слезы при мысли, что Мэри делают больно. Я понимала, что нужно кому-то рассказать, но я ведь обещала… Понимала, что это глупо, но перед глазами у меня вставала картинка: я рассказываю все маме, и Мэри падает мёртвой у меня на глазах.

– У тебя что-то грустный вид, Дикси, – заметил дядя Брюс, когда я вошла в кухню. – Что случилось? Ты, наверное, можешь поделиться с дядей Брюсом?

– Нет, не могу, – сказала я, вздыхая. Я услышала какое-то движение в гостиной. – Это мама!

Я побежала посмотреть, что с ней. Мама вцепилась в груду картонных коробок, лицо у неё было серое. Другой рукой она крепко прижимала к себе Солнышко.

– Мама?

– Все в порядке, Дикси, – выдавила она.

– Неправда. Я думаю, лучше тебе снова лечь.

– Нет-нет. Послушай, я хочу подняться наверх, в ванную, привести себя в порядок. Поможешь мне, детка?

– Конечно, мама. Обопрись на меня. И давай мне Солнышко.

– Нет, я его сама понесу.

Он уже не спал, глаза у него были широко открыты. Они были очень красивого светло-голубого цвета, зато ресницы были чёрные, как и шелковистый хохолок на макушке. Бровки у него тоже были очень красивые, ровные, дугой, волосок к волоску. Невозможно было поверить, что все это складывалось у мамы в животике – нежная кожа, сияющие глазки, пушистые волосы.

– Дикси, пожалуйста, не спи на ходу! Мне нехорошо, у меня кровотечение, – раздражённо сказала мама

– Ой, мама! Тебе надо в больницу.

– Нет, голубчик, это нормально. Так бывает после родов. Все будет в порядке.

– Дядя Брюс свозил бы тебя, просто на всякий случай.

– Нет! Не поеду я опять в эту больницу! Все будет хорошо. Мне просто нужно вымыться. Дай-ка я на тебя обопрусь.

Мама с трудом волочила ноги, по-прежнему крепко прижимая к себе Солнышко. Мы прошли половину лестницы, когда нас услышала Мартина и побежала навстречу.

– Мама, давай я тебе помогу, – сказала она, роняя веник и щётку. – Я как раз убрала ванную.

– Спасибо, детка, – слабым голосом сказала мама и прислонилась к стене. – Господи, все кружится.

– Пойдём-пойдём, я тебе помогу помыться, пойдём, – сказала Мартина. – Дикси, возьми малыша.

– Нет! Нет, я его не отдам, – сказала мама, пошатываясь.

– Мама, ты же его сейчас уронишь на головку, ты соображаешь? – рассердилась Мартина. – Дикси, бери ребёнка.

Я вытащила Солнышко из маминых объятий. Она, шатаясь, поплелась с Мартиной в ванную. Я слышала их голоса под звук льющейся воды.

Я посмотрела на братика. Для такого малыша он был на удивление тяжёлый. Он был тёплый, мягкий… и очень-очень мокрый. С него капало сквозь подгузник и голубую пижамку, и даже одеяльце стало уже намокать.

Он засопел и запищал тихонько, как котёнок.

– Неуютно, да? – шепнула я ему. – Подожди, братик, сейчас я наведу порядок.

Я очень осторожно спустилась с ним по лестнице, нащупывая каждую ступеньку. Я почувствовала, как Солнышко напрягся в своём одеяльце.

– Не волнуйся, милый, – зашептала я. – Я – Дикси, твоя старшая сестра. Я за тобой пока присмотрю.

Я отнесла его в заваленную гостиную и положила на мамин матрас. На всякий случай расстелила под ним пелёнку и отыскала пачку подгузников, коробку с салфетками и детский крем.

– Вот, – гордо сказала я. – Все в порядке, малыш, сейчас ты у нас будешь чистый, сухой и весёлый.

Я осторожно размотала одеяльце, как будто разворачивая драгоценный подарок. Солнышко радостно задрыгал мокрыми ножками. Я поймала хорошенькую маленькую ступню.

– Ты, кажется, и впрямь собираешься стать футболистом, – сказала я, расстёгивая пижамку и вытаскивая ножки малыша.

– Ну вот! Так гораздо лучше, правда? Ну до чего ж ты хорошенький, – ворковала я. – Вот сейчас уберём этот противный грязный подгузник. Полежи минутку спокойно, будь хорошим мальчиком!

Я расстегнула липучки и осторожно вытянула подгузник у него из-под попки. И вытаращила глаза. Я пыталась увидеть у него пипиську. Её не было. Это был не мальчик. Это была несомненная девочка.

11

Я растерялась. Я так и таращилась на голую попку Солнышка в надежде, что все изменится прямо у меня на глазах.

Солнышко был мальчик. Мама это знала с самого начала. Она проверяла по гороскопу, раскладывала карты таро, подвешивала кольцо над своим животом и смотрела в хрустальный шар. Джуд смеялась над ней, но потом мама сходила в больницу на УЗИ, и там подтвердили, что у неё точно будет мальчик.

Мама в тот же день купила пару голубых пинеток. Она надела их на указательные пальцы и изобразила на своём животе замысловатый танец. У неё родился мальчик. Так она сказала. Она называла его «сыночек».

Может быть, в больнице допустили роковую ошибку и перепутали младенцев? Может быть, моего братика Солнышко увезла другая мать, по ошибке оставив вместо него эту темноволосую девочку?

– Ты кто? – прошептала я ребёнку.

Она не знала. Она вскидывала крошечные ножки с розовыми ступнями и крошечными пальчиками, украшенными на концах микроскопическими блестящими ноготками. Голая попка выглядела в такой позе очень жалобно.

Я взяла чистый подгузник и надела на неё. Я хотела найти другую пижамку, потому что у этой штанины были мокрые, но тогда бы мама сразу поняла, что я её раздевала.

Я засунула её обратно в мокрые штанишки и завернула в одеяльце. Она, похоже, не возражала. Я посмотрела на мокрый подгузник, не зная, куда его деть. Нельзя, чтобы мама его нашла.

Я в отчаянии оглядывала заваленную вещами комнату. В глаза мне бросился белый резной туалетный столик Рошель с позолоченными ручками. Она увидела его на одной благотворительной распродаже и приставала к маме до тех пор, пока та его не купила. Я поспешно открыла верхний ящик и запихала туда мокрый подгузник. Потом взяла на руки малышку и прижала к своему колотящемуся сердцу.

Я не знала, что мне делать. Вот если бы Джуд не смылась! Я слышала, как Брюс насвистывает на кухне и подумала, не сказать ли ему, но уж больно все это было невероятно, странно и совсем не для посторонних ушей. Мне уже стало казаться, что я, может быть, ошиблась. В конце концов, что я понимаю в младенцах? Я никогда не видела голого новорождённого мальчика. Может, пиписька у них сперва совсем крошечная и я её просто не разглядела? Мне хотелось снова раздеть ребёнка и посмотреть, но наверху слышался голос Мартины, и я не знала, собираются ли они уже спускаться.

Я сидела по-турецки на матрасе с ребёнком на руках.

– Ты моя сестрёнка?

Она смотрела на меня своими необыкновенными голубыми глазами, будто понимала, но объяснить ничего не могла. Потом вернулись мама с Мартиной. Мама немного порозовела и надела розовую с красным шёлковую ночную рубашку и чёрное вышитое кимоно, стараясь хорошо выглядеть. Её влажные волосы были собраны сзади в хвост. Обычно с хвостом она казалась совсем молоденькой, прямо школьницей, её можно было принять скорее за нашу сестру, чем за маму. Но сегодня она выглядела почти старухой.

Она взглянула на меня с тревогой:

– Солнышко спит?

– Почти.

– Я его покормлю, переодену, и мы с ним поспим, – сказала мама. – Давай его сюда, Дикси. Идите, девочки. Спасибо, Мартина. Я себя чувствую другим человеком.

Мы посадили маму на матрас и вместе вышли в прихожую. Мартину трясло.

– Я её мыла, – сказала она. – Мама в таком состоянии! Живот весь ещё отвислый и дряблый. Я-то думала, он просто сразу втягивается на место. А груди набухшие, выглядят ужасно. Мама ужасно выглядит!

– Не вижу ничего ужасного, – сказала я, потому что согласиться было бы подло.

Мартина погладила собственный плоский живот и покачала головой:

– Как все это глупо! Почему это должно быть так грязно и больно? Почему мы не можем, как кенгуру, рожать детишек размером с боб, которые просто заползают в карман у нас на животе.

Мы обе представили себе это – и передёрнулись.

– Ой! – пискнула я.

– Согласна, это неудачная идея, – сказала Мартина, смеясь, хотя похоже было, что она сейчас расплачется.

У меня перехватило горло.

– Послушай, Мартина, мне надо тебе кое-что сказать.

– Не сейчас, Дикси. Мне надо позвонить Тони.

– Но это важно. Это про ребёнка.

– Ладно, потом расскажешь, Дикси, – бросила Мартина, взбегая вверх по лестнице и на ходу набирая номер.

Я чуть было не потащилась за ней, но тут в дверь постучали. Я побежала открывать в надежде, что это Джуд.

Это была Рошель. Она прыгала от радости в своих замшевых лодочках и сияла, как настоящий бриллиант.

– Знаешь что, знаешь что, знаешь что! – пропела она.

– Это ты не знаешь что, – сказала я. – Рошель, иди сюда

Я схватила её за руку и потащила в обход гостиной, прижимая палец к губам.

– Ах да! Маме лучше не говорить. Ты ведь не скажешь, Дикси, правда? – взволнованно зашептала Рошель.

– Что не скажу?

– У меня есть мальчик! – воскликнула Рошель и закружилась на каблуках, так отчаянно мотая головой, что её светлые кудри рассыпались победным золотым сиянием.

– У тебя – что? А-а, ты уставилась на какого-нибудь парня, а он помахал в ответ, – сказала я.

– Нет, правда. У нас свидание. Сегодня. Настоящее свидание, перед «Макдоналдсом». А потом мы, может быть, пойдём куда-нибудь выпить.

– В бар? Да кто ж тебя туда пустит, тебе же всего двенадцать!

– Мне почти тринадцать. Но он думает, что я немного постарше.

– А ему сколько лет?

– Шестнадцать, – гордо сказала Рошель.

– Ты с ума сошла! Не можешь ты бегать на свидания с шестнадцатилетним парнем. – Я застыла на середине лестницы. – Это не тот парень, который дрался с Джуд?

– Не большой и жирный. Это тот классный парень с шарфом и серьгой. Я ему нравлюсь, Дикси, правда нравлюсь. Он сказал, что я намного красивее всех девчонок в «Планетах». Он говорит, поэтому Джуд так глупо себя вела. Он говорит, что она ревнует, потому что я красивая, а она – нет…

– Кончай хвастаться, – перебила я её.

– Слушай, это же не я говорю, что я красивая, а Райан.

– Это его так зовут?

– Ага. Правда, здорово? Райан и Рошель – сразу слышно, что парочка. А если поиграть в «любит, нравится, ненавидит, обожает» на буквах в наших именах, то у нас обоих выходит «обожает». Каково?

– Как ты можешь его обожать, когда ты с ним почти не знакома?

– Ну, сегодня вечером-то мы с ним окончательно познакомимся, правда?

– Но ты же не пойдёшь взаправду к нему на свидание?

– Конечно, пойду! Как там наш Брюсик Извращенец, подключил он стиральную машину? Мне нужно постирать мои лучшие джинсы.

– Мама взбесится, если узнает.

– Но она ведь не узнает, правда? Если ты ей не скажешь. Но ты ведь ей не скажешь, правда, Дикси? – Рошель схватила меня за плечи своими птичьими когтями. – Мартине тоже не говори. И особенно Джуд. А если скажешь, я возьму твою дурацкую тряпичную птичку и оторву ей голову, поняла?

Рошель слегка встряхнула меня, показывая, что она это всерьёз. Я знала, что она запросто может и мне голову оторвать.

Напевая, она пошла в гостиную за коробкой со своей одеждой. Я слышала, как мама что-то недовольно ворчит, но Рошель не обратила на неё внимания. Она появилась на пороге, толкая перед собой коробку и держа в руке что-то завёрнутое в газету. Руку она вытянула как можно дальше, а на лице у неё была гримаса отвращения.

– Эй, берегитесь – грязный подгузник! И что мне с ним делать? Держи, Дикси!

Рошель попыталась сунуть его мне, но я спрятала руки за спину и улизнула от неё к Брюсу на кухню.

Раз мама переодевала Солнышко, значит, она видела, что это не мальчик. Что же она тогда притворяется перед нами? Она ведёт себя как психически больной человек.

– Дикси, у тебя ничего не случилось? – спросил Брюс. – Чего это Роксана от тебя хотела? Что она сказала?

– Да ничего.

– А все-таки? Ты уверена, что этого нельзя сказать дяде Брюсу? Ну-ка выкладывай, детка.

Все, что меня беспокоило, я ему выложить не могла. А то бы он оказался завален по самую макушку. Я решила выложить самую малость.

– Дядя Брюс, а что делают с грязными подгузниками? – Я вспомнила, что ещё один подгузник так и лежит в ящике туалетного столика Рошель, и решила, что так ей и надо. – Их спускают в туалет?

Брюс перестал возиться с трубами и посмотрел на меня.

– Ни в коем случае не спускай их в туалет, Дикси, – сказал он решительно. – Мне и так хватит возни с этим домом, не обязательно ещё засорять туалет.

– А куда же их тогда девают?

– Я не знаю. Как-то никогда не сталкивался с этой проблемой. Спроси сестёр.

– Они все заняты, – сказала я.

Тут снова раздался стук в дверь.

– Джуд! – радостно сказала я.

Я бросилась открывать дверь. И застыла как вкопанная. У Джуд все лицо было залито кровью.

– Джуд, что случилось? Мама! Мартина! Дядя Брюс!

– Не шуми, Дикси, – сказала Джуд, закрывая мне рот рукой.

– Где ты была? У тебя кровь!

– У меня все нормально. Просто потекла кровь из носа, вот и все. Перестань хлопать крыльями, ничего не случилось. – Она сердито вытерла нос краем футболки.

– Как же не случилось? – Я глядела в её взбешённое лицо. – Это не просто потекла кровь из носа. Тебя кто-то ударил?

– Нет. Я просто упала. Глупо, конечно. Не подымай, пожалуйста, шума по этому поводу.

– Нет, я как раз подыму шум! Ничего ты не упала, тебя ударили. Ой, Джуд, это что, был этот Райан?

– Кто?

– Парень, на котором помешалась Рошель. Ой, мамочки, я проболталась! Но если он тебя избил…

– Никто меня не избивал. И уж конечно, не этот кретин с серьгой. С ним бы я управилась одним пальцем.

Джуд презрительно фыркнула. Из носа у неё пошли при этом кровавые пузыри. Я взвизгнула.

– Дикси, ты что? – крикнул Брюс их кухни. – Что случилось?

– Ничего. Не лезьте не в своё дело! – с яростью сказала Джуд. – Пойду смою кровь.

– Не выйдет пока, в ванной Рошель.

– Значит, ей придётся выйти из ванной, потому что мне нужно туда зайти, – сказала Джуд упрямо.

Брюс вышел в прихожую.

– Ого! – сказал он, посмотрев на Джуд. – Заходи на кухню. Мы тебе положим на нос мокрую тряпку, чтобы остановить кровотечение. Пошли, Джэйд.

– Джуд, черт побери, – сказала Джуд.

– Хорошо, Джуд. Но кровь из тебя все равно течёт, как из зарезанного поросёнка, и футболка вся изгваздалась. Пошли, – сказал Брюс. Он взял её за руку и потянул за собой.

Я испугалась, что она сейчас врежет ему прямо в выступающие зубы. Джуд не выносила, когда её тянули за собой, и никому этого не позволяла, даже мне. Мгновение она сопротивлялась, а потом послушно дала увести себя на кухню. Её трясло, и Брюс ласково похлопал её по плечу. И меня тоже.

– Гляди веселей, цыплёнок, – сказал он мне. – Мы скоро приведём твою сестричку в порядок.

Он не стал тратить время на расспросы, кто разбил ей нос. Он просто выудил из коробки с кухонным барахлом старую тряпку, намочил её под краном и крепко прижал ей к носу.

– Ну вот. Откинь-ка немного голову.

Он взглянул на её правую руку. Костяшки пальцев были разбиты в кровь.

– Как вы думаете, дядя Брюс, Джуд нужно отвезти в больницу?

– Семейство Бриллиант, кажется, собралось превратить мою машину в «скорую помощь»! Да нет, все и так пройдёт, беспокоиться нечего, как она справедливо заметила. Когда кровотечение пройдёт, нужно будет как следует осмотреть нос, но я думаю, что перелома нет. У меня в машине есть аптечка. Я возьму там арники от синяков и чего-нибудь антисептического – прижечь костяшки. Я настоящий травмопункт в одном лице!

Он пошёл за лекарствами, а Джуд зарылась лицом в тряпку.

– Правда, дядя Брюс просто волшебник? – сказала я.

– Какой он нам к чертям дядя? – пробормотала Джуд из-под тряпки. По голосу похоже было, что она плачет, хотя Джуд никогда не плачет.

– Очень болит?

– Нет, все нормально, я же сказала, – ответила Джуд.

Когда Брюс вернулся, она позволила ему стереть остатки крови и осторожно ощупать себе нос. Руку он ей тоже обработал. Джуд дёрнулась, когда он стал прижигать антисептиком разбитые костяшки, но не издала ни звука.

– А ты молодец! – похвалил Брюс.

– Ерунда, – сказала Джуд. Её все ещё трясло.

– Дикси, сделай-ка нам чайку, – сказал Брюс. – Джуд мы положим побольше сахару, потому что она пострадавшая. А мне побольше сахару, потому что я сластёна.

– Я не пострадавшая! – отрезала Джуд.

– Тот, кого побили, всегда пострадавший, – сказал Брюс.

– Меня не побили. Меня ещё никому не удавалось побить. Я умею за себя постоять.

– Да? – сказал Брюс. – Ну-ну.

– Ладно, согласна, эти мальчишки мне всыпали, но это потому, что они меня застали врасплох. Я даже не заметила, как они подошли. Я там поднималась по ступенькам, а они выскочили, как из засады. Я даже не поняла, что случилось. Они просто сразу набросились на меня. Одного я все-таки ударила. Он так и растянулся.

– Охотно верю, – сказал Брюс, глядя на её костяшки.

– Вообще-то, он, может быть, просто споткнулся. Но ему, похоже, было больно.

– Да наплевать на него. Больно было тебе! Целая шайка пацанов на одну маленькую девочку! Я-то думал, мне удалось разъяснить этой банде отморозков, что им лучше оставить всех девочек Бриллиант в покое.

– Мы как-нибудь без вас разберёмся, – машинально сказала Джуд. Потом, помолчав, добавила: – Но спасибо вам за это. Нет, это была уже другая шайка.

– Они прицепились к тебе ни с того ни с сего, Джуд?

– Они сказали, что я зашла на их территорию. Они себя называют «Парни с Верхнего Меркурия» – ужас, правда? Я на это рассмеялась и сказала, что они идиоты и что они мне не могут помешать ходить где мне вздумается… Но они смогли.

– Джуд, пожалуйста, обещай, что ты больше туда не пойдёшь, – взмолилась я.

– Я хожу, куда хочу. Мы тоже живём в «Меркурии», – сказала Джуд с вызовом.

– Тогда тебе надо учиться обороняться, – сказал Брюс.

Джуд так и подскочила:

– Я умею драться! Я с любым могу справиться!

– Все знают, как Джуд здорово дерётся, – сказала я.

– Да, я вижу, что кулаками ты ловко орудуешь, дорогая, но надо задействовать все тело. – Брюс стоял перед нами в своей мешковатой футболке и слишком широких штанах. – Ясное дело, я не похож на мускулистого супермена, но я знаю, о чем говорю.

– И о чем же?

– Если ты оказываешься в ситуации драки и нет возможности уклониться…

– Я никогда не уклоняюсь.

– …то не обязательно отвечать на силу силой. Можно её просто блокировать. Вот попробуй меня ударить.

– Не стоит, дядя Брюс, – сказала я поспешно.

– Попробуй, Джэйд! – настаивал Брюс.

– Джуд! – сказала Джуд, замахиваясь на него кулаком.

Брюс поднял руку с раскрытой ладонью и легко перехватил удар Джуд.

– А-а, – Джуд старалась не подавать виду, что поражена, – кунг-фу! Вы, наверное, любите все эти фильмы с Брюсом Ли. Он ведь ваш тёзка?

– Я просто взял его имя, – сказал Брюс, краснея. – Он потрясающий парень, и у него потрясающая жизненная философия.

– Нет, спасибо, не хочу я влезать в эту философию потрясающих парней, – буркнула Джуд, вскакивая.

– Я занимаюсь вин-чунь кунг-фу, а Вин Чунь была женщина, – сказал Брюс.

– Вы меня разыгрываете!

– Нет, правда. И поскольку это единственная система, разработанная женщиной, она женщинам особенно подходит. И ещё таким заморышам, как я. Тут все зависит от искусства, а не от силы. Ты словно свёрнутая пружина.

– Научите меня, – попросила Джуд, посмеиваясь.

– Ну, за один вечер этому не выучишься, детка. Я много лет посещал занятия, и много об этом читал, и пересмотрел кучу кассет. Это же целый образ жизни. Но несколько основных движений я тебе могу показать.

Брюс стоял посреди нашей кухни и показывал. Казалось бы, он должен был выглядеть смешно, делая выпады своими короткими ногами и размахивая щуплыми руками, однако смотреть на него было почему-то одно удовольствие. Сейчас он не теребил свои очки и не усмехался нервно, прикрывая зубы. На лице его выражалась полная сосредоточенность и чувство собственного достоинства.

– Ого! – сказала Джуд.

Я с тревогой посмотрела на неё, но она и не думала над ним насмехаться, она была совершенно серьёзна и пыталась копировать его движения.

– Нет-нет. Начинать надо так, – сказал Брюс. – Исходное положение – позиция лошади. Ноги вместе. Руки свисают по бокам, красиво и свободно. Дыхание лёгкое. Вообще-то, дышать нужно через нос, но он у тебя сейчас разбит и заложен. Просто дыши, как тебе удобнее. Очисти мозг. Отключись от всех своих мыслей.

Джуд послушно стояла – ноги вместе, руки свисают по сторонам. Я попыталась встать так же, но мне не удавалось очистить мозг. Мысли неотвязно возвращались с назойливым жужжанием, как пчелы. В голове у меня, в самой середине, дрыгала ногами малышка Солнышко с её голым девчоночьим низом.

– Я меняла Солнышку подгузник! – выпалила я.

– Отлично, Дикси, молодец, только тише, нам нужно сосредоточиться.

– Дикси не знает, что такое «сосредоточиться», – сказала Джуд.

Тут она была не права. Я настолько сосредоточилась на Солнышке, что уже не могла думать ни о чем другом, в особенности о позе лошади. Я наблюдала, как они катятся на пятках и сгибают колени. Брюс велел Джуд представить, что она зажала между коленями козла. Она не засмеялась. Она старательно повторяла за ним каждое движение. Я представила большого бурого козла между колен Брюса. А в коленях Джуд был зажат пушистый белый козлёнок. Я слышала противный козлиный запах, слышала их возмущённое блеянье. Они были совсем настоящие, и в то же время я знала, что их нет, что я их просто воображаю.

Я сжала в руке Фиалку и погладила её клювик, чтобы успокоиться. Она запорхала на свободе, обмахивая крылышками моё горевшее лицо. Нет, я вообразила, что она кружится голубым вихрем у меня над головой. Может быть, я вообразила и то, что у Солнышка нет пиписьки?..

Проверить это можно было только одним способом. Я оставила Брюса и Джуд стоять в позе лошади и тихонько прокралась в гостиную. Мама лежала на матрасе, разметав по подушке чёрные волосы. Глаза у неё были закрыты.

Солнышко лежал рядом с ней, завёрнутый в голубое одеяльце. Я подкралась ближе и, затаив дыхание, подобралась к самому матрасу. Мама не шевелилась. Солнышко тоже спал. Я нагнулась над ним, протянула руки… Сейчас я быстренько расстегну пижамку, разверну подгузник… Я согнула и разогнула пальцы, чтоб они стали ловчее.

И схватилась за голубое одеяльце.

– Не трогай братика!

Я чуть не упала Солнышку на голову и не задушила его. Мама приподнялась на локтях и уставилась на меня.

– Дикси, я же тебе сказала, оставь его в покое! – зашипела она.

– Извини, мама.