Текст книги "Бриллиантовые девочки"

– Да? Боюсь, тебе придётся громко свистеть, – сказал Брюс. Он взъерошил мне волосы. – Я скажу твоему папе при встрече, что ты славная девочка.

– А он что, спрашивал, какая я?

Мне почудился какой-то блеск в его глазах за очками.

– Да, спрашивал. А ещё он просил описать ему поподробнее, как ты сейчас выглядишь.

– Ой! – Я пригладила волосы и подвернула грязные рукава кофты. – Я выгляжу как чучело.

– Вовсе нет. Я ему скажу, что ты маленькая, но очень хорошенькая.

Я вытаращилась на Брюса.

– Вам, наверное, пора поменять очки! – сказала я.

Брюс улыбнулся мне. Зубы у него были неважные, а улыбка сильно их обнажала. Он знал это и прикрывал рот рукой.

– Я рада, что вы друзья с моим папой, – сказала я.

На этот раз он не стал говорить, что никакие они не друзья. Он кивнул мне и слегка потрепал по плечу.

Мама пыталась собрать наконец своих дочек. Мартина снова прилипла к телефону, Джуд рассматривала на витрине видеокассеты с единоборствами, Рошель листала журналы.

– Рошель, положи журнал обратно. Я его все равно покупать не буду. Мне плевать, чьи там фотографии. Я выложила достаточно денег за обед. Нам ещё нужно будет привести в порядок целый дом.

– То есть как это привести в порядок? – спросила Джуд.

– Ну, мне сказали, что там, может быть, нужно будет кое-где покрасить, кое-что подправить. По мелочи. Мы устроим такой весёлый малярный аврал, приложим руки все вместе.

При этом она пристально смотрела на руки Брюса. Он сжал их в кулаки.

– Это ведь муниципальный дом? Они обязаны прислать вам маляра, – сказал он.

– Ах, боже ты мой! Конечно, если лет десять подождать на очереди… Но у меня, дружок, вот-вот будет ребёнок, и моему малышу нужна чудесная, новенькая голубая детская. И все мои дочки хотят красивые яркие спаленки, правда, милые мои?

– Меня можешь не считать, мама. Ты же знаешь, как только ребёнок родится, я уезжаю, – напомнила Мартина.

– Ты как заезженная пластинка. Я все усвоила, – сказала мама. – Но подожди, Мартина, вот увидишь, какой у нас теперь дом, и тебе захочется остаться. Он будет просто чудо! Я его так и вижу перед собой. Этот квартал «Планеты» практически за городом. Мы купим коляску с большими рессорными колёсами и будем вывозить малыша на длительные прогулки, чтобы щёчки у него были всегда розовые…

– Но там есть и сад, правда, мама? – сказала я.

– Сад у нас будет чудесный! Мы там посадим розы. И ещё это ползучее растение, которое так хорошо пахнет, как его? Жимолость! Мы высадим ковёр из жимолости у входной двери. И может быть, можно устроить небольшой огороженный прудик, знаете, такой, под Чарли Диммока[2]2
  Английский ландшафтный дизайнер.


[Закрыть]. Хотя это, пожалуй, опасно, когда малыш начнёт ходить.

Трясясь в машине, мы целую вечность рассуждали о домах и садах. Ничего похожего на загородную местность за окном не появлялось. Мы долго стояли в пробках на каких-то мрачных шоссе, а потом свернули в промозглый серый городишко с уродливыми прямоугольниками домов, ободранными афишами и исписанными стенами. На горизонте вырисовывались шесть огромных многоэтажных бетонных блоков.

– Боже, какая дыра! – пробормотала мама.

Брюс посмотрел на неё. Мне не понравилось выражение его лица.

Мы ехали вдоль стандартных домов и угловых магазинчиков с железными решётками на окнах. На тротуарах всюду валялись чёрные пакеты с мусором; из многих мусор просыпался. Я откинулась назад, чтобы взглянуть на шесть многоэтажных блоков. Я заранее знала их названия: «Меркурий», «Марс», «Венера», «Нептун», «Юпитер» и «Сатурн».

Джуд тоже сидела тихо-тихо, вытянув шею, в её глазах был ужас. Мартина оторвалась от эсэмэски Тони и тоже смотрела в окно, машинально барабаня пальцами по воздуху. Пение Рошель оборвалось, хотя рот у неё был все ещё открыт. Мы молчали как заворожённые, надеясь, что ошибаемся.

Мама продолжала щебетать, обращаясь к нам, к Брюсу и даже к младенцу.

– Кто тут мой чудесный малыш? Ну, перестань пинаться, послушай мамочку. Кто будет расти в уютном новом домике с собственным прекрасным садом, в собственной голубой комнатке? Ты сможешь бегать где захочешь, малыш, играть в футбол, сколько пожелаешь. У тебя будет счастливая-счастливая жизнь, всегда-всегда, мой Бриллиантовый мальчик.

Брюс свернул на убогую улочку из покосившихся домов, половина из которых стояли заколоченные. Сады заросли ежевикой.

Мы все увидели табличку с названием улицы. Улица Меркурий.

5

На входной двери и стенах дома № 30 по улице Меркурий были намалёваны из баллончика нехорошие слова. В верхнем этаже два разбитых окна заставлены картоном. Вода из протекавшей водопроводной трубы промочила серую штукатурку внизу стены. Палисадник был завален картонными коробками из «Макдоналдса», упаковками от курицы-гриль и банками из-под пива. Ни цветов, ни газона в нем не было, только одуванчики по колено.

Брюс выключил зажигание. Мы сидели в машине не шевелясь. Все молчали. Наконец мама мотнула головой.

– Не может быть! Это не тот дом, – сказала она, открывая дверцу и выбираясь из машины. Она смотрела на дом и качала головой. – Это не наш дом, – приговаривала она, обхватив руками живот, как бы защищая младенца.

– Это он, мама. Номер тридцать. И Меркурий – там была табличка, – сказала Джуд, выскакивая из машины и подходя к матери.

Она беспокойно оглядывалась. Вокруг вроде бы никого не было, но место такое, что лучше держать ухо востро.

Я потихоньку встала позади них и взяла Джуд за руку. Она не стала меня отталкивать.

– Я не выйду из машины. Больно уж тут жутко, – сказала Рошель.

– Мама, у меня в голове не умещается! – воскликнула Мартина. – Ты мне перевернула всю жизнь и отказалась от нашей славной квартирки ради этой дыры?

– Это не тот дом! Я же его видела. Девушка в муниципалитете показывала мне фотографии в компьютере, честное слово. Такой славный домик, чистенький, покрашенный, садик с цветами… Там все дома были новенькие, а не эти лачуги.

Мама потерянно озиралась, словно надеясь вдруг увидеть на горизонте настоящие дома блока «Меркурий».

– Когда-то он, конечно, был новенький, – усмехнулась Мартина. – Эта девушка показала тебе фотографии бог знает какой давности, когда район только что застроили. Но ты-то почему этого не сообразила? Если бы дома действительно были такие хорошие, на них была бы очередь, правда? А так больше дураков не нашлось ехать в эту дыру.

– Давайте все сядем обратно в машину и вернёмся домой, – предложила Рошель.

– Не получится, – покачала головой мама. – Квартиру уже передали другим людям. Наш дом теперь здесь. – Она посмотрела на дом и расплакалась. – Господи, что я наделала!

– До чего же ты глупая, мама. Ты никогда ни о чем не думаешь, – сказала Мартина.

– Заткнись! – сказала Джуд, обнимая маму. – Не плачь, это вредно для ребёнка. Ладно уж. Может, внутри не так уж и плохо. Пойдём посмотрим.

Маме вручили ключи в конверте, но особой нужды в них не было. Дом №30 на улице Меркурий просто не стоило запирать. Ни один уважающий себя вор ни за что бы сюда не зашёл. В доме пахло затхлой сыростью и плесенью. Я уткнулась носом в рукав кофты.

Грязное, все в пятнах ковровое покрытие было наполовину отодрано и скатано в рулон посреди гостиной. Его использовали как скамейку для пикника. Вокруг валялись остатки протухшей рыбы, пакеты от картошки и банки из-под пива. Стены были сплошь исписаны. Среди мастеров граффити, видимо, попадались великаны – они отметились даже на потолке.

Мы пошли на кухню. В раковину кого-то рвало.

– Бр-р! – взвизгнула Рошель. – Пошли отсюда скорее! Не можем мы тут больше находиться, просто не можем.

– Пойдём посмотрим спальни, – угрюмо проговорила Мартина.

Мы всей толпой пошли наверх. Джуд вела маму под руку, как будто та вдруг стала совсем старенькая. Наверху была одна большая спальня, две поменьше и маленькая кладовка.

– Ты какую хочешь, Рошель? – спросила Джуд.

– Мне все равно, – ответила Рошель плачущим голосом. – Они все поганые. Я здесь не останусь.

– Ну, я-то здесь, только пока ребёнок не родится, я предупреждала, – сказала Мартина.

Мама выглядела ошеломлённой.

– Как же я здесь буду с малышом? – спрашивала она. – Как же я вас, девочки, буду растить в таком месте? Как же? Ну как?

Ответа ей никто дать не мог. Мы так же гурьбой спустились вниз. В гостиной дожидался Брюс, тревожно поглядывая из окна на свою машину.

– Лучше не спускать с неё глаз, – объяснил он. – Ну что, начинаем разгружать?

– Я не могу заносить сюда вещи. Здесь грязно! – сказала мама.

– Простите, Сью, но не могу же я держать их у себя в машине. Мне надо быстренько ехать обратно. Я-то думал, нужно просто подвезти вас, получить деньги – и готово. Я не нанимался кататься весь день с полной машиной мебели.

Он намекал, что маме пора бы с ним расплатиться и что-нибудь надбавить за лишние хлопоты, но мама не обращала на него внимания. Она вынула из конверта с ключами письмо и пыталась дозвониться куда-то со своего мобильного.

– Господи, зарядка кончилась. Мартина, дай-ка быстренько твой.

– Я хочу позвонить Тони.

– Дай сюда свой паршивый мобильник на две минуты! Мне осточертело весь день слушать, как ты жалуешься на меня своему идиоту Тони. Как будто я это нарочно сделала. Откуда я знала?

– Так надо было сперва выяснить. Ты ведь у нас мать. Хотя толку от тебя как от матери… – Мартина протянула ей телефон.

– Я старалась, как могла, – всхлипнула мама. Она набрала номер, поднесла телефон к уху и сердито присвистнула: – Как всегда! «Ждите ответа» – и завели «Yellow Submarine». Это ведь просто дурацкая шутка, правда? Надо узнать, где мы будем жить. Ведь не здесь же. Не волнуйтесь, дети, мы сейчас со всем разберёмся.

Мама высоко подняла голову и выпятила подбородок, грудь и огромный живот. На мгновение она показалась мне супергероем из комикса: сейчас щёлкнет пальцами, и, как по волшебству, из-под земли вырастет чудесный новый дом. Потом я сморгнула, и передо мной снова стояла всего лишь мама, судорожно кусающая ногти с выражением отчаяния на лице. Чудесный новый дом не появился.

Мама старалась, как могла. Дозвонившись наконец в жилищный отдел, она произнесла целую речь, неистовствовала, рыдала, уговаривала. Она сказала, что у неё четверо детей и с минуты на минуту должен родиться пятый. Это не произвело ни малейшего впечатления.

Мама так резко нажала кнопку на телефоне Мартины, что повредила палец и от боли сунула его под мышку.

– Свиньи! Бессердечные бестолковые грязные свиньи! – повторяла она, раскачиваясь от боли. – Они сказали, что посылали бригаду навести порядок после того, как я подписала договор, а если с тех пор кто-то вломился и нагадил, они ничем помочь не могут.

– Мама, а другой дом нам не могут дать? – спросила Рошель.

– Они говорят, что свободных домов сейчас нет, все уже сдано. Можем выбирать между этой вонючей дырой или общежитием, где полно беженцев, – сказала мама. – Ничего приличного они мне не предложат, потому что я уже подписала аренду на этот дом.

– Мама, ты сделала страшную глупость, – сказала Мартина безжалостно.

– Я знаю. Довольна? Ты права. Думаешь, я себя не грызу за это? – сказала мама. – Мне так тошно!

Она опустилась на свёрнутое ковровое покрытие и заплакала, закрыв лицо руками. Мы стояли вокруг и беспомощно смотрели на неё. Брюс застыл в дверях, держа в руках ключи от машины.

– Не расстраивайтесь, – пробормотал он.

Мама зарыдала сильнее.

– Вам станет плохо, – сказал Брюс, пытаясь придать твёрдость голосу. – Вы должны взять себя в руки.

Было ясно, что взять себя в руки мама уже не может.

– Кто-то все же должен взяться за дело. – Брюс посмотрел на Мартину, как самую старшую.

– Нечего на меня смотреть, – раздражённо бросила она.

Брюс перевёл глаза на Джуд. Она посмотрела на него и села рядом с мамой, обнимая её. Брюс взглянул на Рошель. Она тоже плакала.

– Это мерзкий, мерзкий, мерзкий дом, я ни за что тут не останусь. Я хочу домой, – рыдала она.

Оставалась только я. Брюс посмотрел на меня, покачал головой и вздохнул.

– Ладно, – сказал он. – Значит, так. Вы, две маленькие, Розанна и Дикси, постарайтесь немного прибрать дом. А вы, две большие, поможете мне разгрузить машину. Я много сделать не смогу. Если я перенапрягу спину, всем будет хуже.

– Я не маленькая! Меня зовут Рошель, а никакая не Розанна! Прибирать я не буду! Я уже наприбиралась дома. А здесь эта гадость. Я не буду убирать рвоту.

– Ладно, ладно, раковину я вычищу, – сказал Брюс, закатывая рукава. – А потом нам придётся разгрузить машину. Мне надо возвращаться. Я и так уже здорово опоздал. Если вы откажетесь мне помогать, я просто уеду со всем вашим барахлом. Мне вовсе не хочется так делать, но вы мне не оставляете другого выхода. Вы себя ведёте нечестно.

– Это правда, дядя Брюс, – сказала я. – Я вам помогу.

– Ох, детка, боюсь, ты мелковата, чтобы таскать мебель, – вздохнул Брюс, но посмотрел на меня с благодарностью.

– Только б выпендриться, – резко сказала Рошель. Она порылась в своём рюкзаке, достала розовые резиновые перчатки и швырнула ими в меня. – На, раз ты так рвёшься убираться. А я не позволю всякому тут извращенцу мной командовать.

Рошель плохо целилась. Одна перчатка упала прямо маме на голову и застряла в её чёрных волосах, как огромная кувшинка. Мама устало смахнула её. Она вытерла глаза тыльной стороной ладони, размазав по щекам тушь.

– Ах, черт! Ну и видок у меня, наверное. Рошель, кончай выкаблучиваться. Не обращайте на неё внимания, Брюс, она всегда была упрямая, как коза. А ну-ка, девочки, живо, слушайтесь Брюса! – Она улыбнулась ему сквозь слезы и разводы туши. – Спасибо, дорогой, вы просто золото. Я так и знала, что вы нам поможете.

Брюс вздохнул и кинул Джуд ключи от машины:

– Тогда ты начинай выгружать вещи. Ты, похоже, самая сильная в семье.

Да, этим Джуд можно было купить. Она сразу послушалась. Брюс натянул резиновые перчатки и решительным шагом двинулся на кухню.

Мы видели, как Джуд открывает дверцы машины и ныряет за первой коробкой. Пошатываясь под тяжестью, она поставила её на тротуар.

– Она повредит себе что-нибудь. Пойду ей помогу, – сказала мама, делая попытку встать.

– О господи, мама, не можешь ты в твоём положении таскать коробки. Придётся мне, – сказала Мартина и потопала помогать Джуд.

– Мне работы не нашлось, – сказала Рошель.

– Найдётся и тебе, дорогая моя. Сходи, пожалуйста, поищи в машине ящик с чистящими средствами – все раковины и унитазы здесь надо как следует почистить. Этим займусь я. А ты у нас будешь главная по гардеробу. Доставай из всех коробок и сумок наши вещи, только не вынимай из пакетов.

Рошель фыркала и сопела, однако послушалась.

– Мама, а мне что делать? – спросила я.

– Для начала помоги мне встать, Дикси. Я засела тут, как малютка мисс Бумби на чёртовой тумбе.

Я взяла её за руки и потянула изо всех сил. Мама, пошатываясь, поднялась на ноги. Она медленно распрямилась, потирая животик.

– Уф! Когда же он наконец родится! Ещё три недели. Но я все-таки рада, что на этот раз все по полной программе. Не то что с тобой, лапонька моя. Ты родилась на два месяца раньше и перепугала меня до смерти.

– А рожать ребёнка очень больно?

– Ну, не то чтобы это была увеселительная прогулка, – сказала мама.

– Хуже, чем уколы?

– По-другому. – Мама погладила меня по щеке и тихонько потянула пальцами уголки рта. – Ну, детка, улыбнись. Не волнуйся так, все будет в порядке. Твой братец появится на свет без всяких затруднений. Говорят, что с мальчиками все бывает гораздо проще, чем с девочками. – Мама провела рукой по лицу.

– У меня физиономия вся в туши, да?

– Немножко. Вот здесь. – Я послюнила палец и потёрла. – Ты так плакала, мама, – мы все испугались.

– Ерунда. Я не по-настоящему плакала. Я просто хотела, чтобы старина Брюс перестал дёргаться и злиться и занялся делом, – сказала мама, целуя меня.

– Я догадывалась, – соврала я.

– Ни о чем ты не догадывалась! Ты у меня такая доверчивая, малышка, – сказала мама, прижимая меня к себе и покачивая. – Скоро у меня будет маленький мальчик, но у меня есть ещё маленькая девочка – это ты, Дикси.

– Перестань, мама, я уже не маленькая.

– Конечно, маленькая. Для меня ты будешь маленькой, даже когда тебе будет восемьдесят, а я буду древней-предревней столетней старухой. Ладно, давай пошевеливаться. Мебель я таскать не могу, но могу заняться уборкой.

– Я тоже буду убирать. Только не рвоту.

– Ну, этим, кажется, занялся наш Брюс, – сказала мама, прислушиваясь к звуку льющейся воды на кухне. – Я так и знала, что он нас не бросит.

– Вообще-то, ему надо ехать обратно. Срочно.

– Никуда он от нас не денется – спорим? Вот увидишь, Дикси. – Мама потёрла свой животик, как Аладдин – волшебную лампу. – Старик Брюс – джентльмен. Он не покинет в беде беременную женщину.

Её вдруг скрючило, лицо исказилось.

– Мама! – закричала я. – Мама!

Мама посмотрела на меня и расхохоталась:

– Ага, ты попалась! Вот и Брюс попадётся.

– Мама, ты плохая!

Я понарошку шлёпнула её.

Мама схватила меня и поцеловала:

– Молодец твой папа, что нашёл его. Он меня всегда выручает.

Я поцеловала её в ответ.

– Ты, малышка, тоже меня не бросаешь в беде. Ты и все мои дочки. Бриллиантовые девочки друг за дружку горой! Даже Мартина! – Мама зашептала мне в самое ухо: – Она не уйдёт, вот увидишь. Своего зануду Тони она скоро забудет. Подцепит славного нового мальчика. Это все ясно написано в её гороскопе.

Мама с сомнением поглядела за окно:

– Может быть, не здесь. В новой школе! Она привыкнет к обстановке, подготовится как следует к экзаменам и сама удивится, как хорошо у неё получается. Я уверена, у неё достаточно мозгов, чтобы поступить в институт и чего-то добиться в жизни. Мне бы хотелось, чтобы все мои дочки получили образование. Не хочу, чтобы с вами получилось, как со мной, – только дети, а если работа, то самая паршивая – уборщицей или подавальщицей в баре. Мне кажется, Мартина могла бы устроиться в Сити – там есть такие деловые женщины в костюмах от Армани, которые деньги гребут лопатой.

– А Джуд?

Мы обе расхохотались, представив Джуд в костюме от Армани.

– Нет, нашей Джуд нужна активная работа на свежем воздухе. Она могла бы быть тренером по горным лыжам или, например, держать скаковых лошадей.

Джуд в жизни не вставала на лыжи и не ездила верхом, но нам обеим легко было представить её за таким занятием.

– А с Рошель все ясно, она будет актрисой. Она красивая, и повадки у неё самые подходящие для трагической королевы.

– Мам, а я? Кем я буду?

– Ты у меня маленькая фантазёрка. Может быть, будешь писать книжки. Сочинять сказки вроде «Гарри Поттера». Вот бы мы все роскошно зажили! – Мама внимательно оглядела комнату и тряхнула головой: – Мы наведём тут порядок, Дикси. Я вижу, что это за дыра, но мы на любом месте всегда устраивались уютно и опрятно, и здесь тоже так будет. Домик-то может быть очень славным, если его хорошенько вымыть, побелить и покрасить. Комнаты здесь большие, хорошие, места у нас будет больше. И сад есть. Ты ведь мечтала о саде, Дикси? Пойди посмотри, что там на участке за домом. Скорее, пока Рошель не видит.

Я побежала на кухню, к задней двери. Брюс с гримасой отвращения на лице возился с раковиной.

– Бедный дядя Брюс! – сказала я.

– Да уж, бедный старый дурак Брюс, – буркнул он, не переставая скрести раковину.

– Мама велела мне взглянуть, что делается в саду за домом.

Я возилась с ключом у задней двери.

– Подожди, я тебе помогу, – сказал Брюс.

– Не надо, сама справлюсь.

Я повернула ключ, ободрав себе пальцы. Дверь тем не менее не открывалась, сколько я ни тянула.

– Там наверху защёлка, глупышка, – сказал Брюс, стаскивая с одной руки резиновую перчатку.

Он потянулся вверх за моей спиной и попытался её открыть. Даже для него это оказалось непростой задачей.

– Не похоже, что садом много пользовались.

Он изо всех сил толкнул дверь. Она открылась. Мы выглянули в сад. Брюс присвистнул:

– Да, вот это называется – мало сказать…

Это был не сад, а настоящие джунгли. Трава доходила мне до пояса. Ежевичные заросли путаной живой изгородью делили участок на множество закоулков. Я глядела на лиловые, синие, жёлтые лепестки.

– Цветы! – сказала я.

– Сорняки, детка, – сказал Брюс.

– По-моему, это цветы.

Я уже пробиралась через их заросли.

– Осторожно! Не забреди в крапиву. Обстрекаешься с головы до ног, если не будешь глядеть под ноги. Возвращайся-ка в дом, Дикси, – позвал Брюс.

– Потом! Тут так хорошо!

Я прокладывала себе дорогу сквозь колючки и папоротник к каким-то белым цветам выше моего роста, под которыми можно было укрываться от солнца, как под зонтиком.

– Смотри под ноги, – предупредил Брюс, скрываясь в кухне.

Я нащупала Фиалку и помогла ей взвиться ввысь и полететь над цветами-зонтиками, промчаться над зарослями ежевики, парить над спутанной высокой травой. Я вообразила ей для компании стайку попугаев. По деревьям лазали обезьянки, перепрыгивая с ветки на ветку. Внизу гордо шествовали львы, а я без всякой опаски протягивала к ним руки. Они наклоняли огромные головы и позволяли погладить себя по величественным золотым спинам. Самый большой лев поднял голову, открыл пасть и рыкнул мне прямо в лицо, обжигая горячим дыханием. Я не дрогнула, зато Фиалка скорее порхнула прочь.

Я бесстрашно путешествовала сквозь континенты, пока не добралась до Великой Китайской стены. Это была настоящая кирпичная стена – ограда нашего сада. Я несколько раз разбегалась и пыталась на неё запрыгнуть, но только ободрала руки и коленки и выронила Фиалку в траву. Тогда я сунула её под футболку и снова прыгнула на стену – на этот раз удачно. Крепко зацепившись руками, я подтянула одну ногу, потом другую.

И вот я сижу на верху Великой Китайской стены! Я вглядывалась в посыпанную гравием улочку, надеясь увидеть китайцев, рикш, рестораны, где едят рис палочками.

– Фиалка, тут твоя родина, – прошептала я в горловину футболки.

Улочка выглядела до обидного обыкновенно и по-английски. На другой стороне выкрашенная чёрной краской ограда скрывала другой участок, и я изгибалась, как морской котик, чтобы заглянуть поверх большой калитки в сад за чьим-то домом. Этот сад был совсем не похож на мои джунгли. Трава в нем была ярко-зелёная, выкошенная аккуратными полосками. Похоже было, что их провели по линейке. Клумбы тоже были невероятно правильной формы, аккуратно засаженные цветами такого совершенства, что я засомневалась, не искусственные ли они.

В глубине сада виднелись качели. Они были очень нарядные, с белым навесом и мягким сиденьем. Интересно, высоко ли они раскачиваются? Я обожала кататься на качелях. В Блечворте Джуд водила меня в парк отдыха, но потом там стали собираться наркоманы, и мы перестали туда ходить.

Я жадно глядела на качели. Можно спрыгнуть со стены, перебежать улочку, протиснуться в калитку и вскочить на качели. Я представила себе, что сижу на мягком сиденье и раскачиваюсь.

Тут в саду появилась девочка и направилась прямо к качелям. Я сморгнула, пытаясь понять, не придумала ли я её. Нет, девочка была настоящая – очень чистенькая, аккуратная малышка лет шести. Тщательно заплетённые косички были завязаны ленточками в розовый горошек – под цвет розового платья. Когда она влезала на качели, я увидела её панталончики. Они были снежно-белые с розовой каёмочкой вокруг ног. И белые носочки в белых сандалиях. Когда она стала качаться, я увидела резиновые подошвы. Даже на них не было ни пятнышка. Как будто она пришла с другой планеты, где грязи не существует.

Я спрыгнула со стены, перебежала улочку и просунула голову в калитку.

– Эй! – позвала я.

Девочка так удивилась, что чуть не свалилась с качелей. Она с тревогой оглянулась на свой дом. Дом тоже выглядел ненастоящим. Большой, белый с чёрным, с красной островерхой крышей; по стенам шпалерами вились цветы, образуя орнамент, как на обоях.

– Не бойся, я тебе ничего плохого не сделаю. Как тебя зовут?

Девочка перестала качаться и втянула голову в плечи.

– Мэри, – пролепетала она тоненьким голоском.

– А меня Дикси, – сказала я. – А это Фиалка.

Мэри приподняла голову.

– Вот она.

Я посадила Фиалку на палец и подняла над калиткой.

Девочка восторженно ахнула.

– Птичка! – прошептала она.

– Да, это мой волнистый попугайчик. Хочешь его погладить?

Мэри кивнула, соскользнула с качелей и подошла к калитке. Я поняла, что она недавно плакала. Голубые глаза ещё не высохли, ресницы слиплись от слез. Она вздохнула, аккуратно промокнула глаза платочком и протянула руку. Руки у неё были невероятно чистые, с перламутровыми ноготками, как будто она только что из ванны. Мне стало стыдно за свои грязные ногти. Я посмотрела на почерневшие рукава своей кофты и закатала их, чтобы они выглядели почище.

Я свесила Фиалку по ту сторону изгороди. Мэри с трудом дотянулась до неё. Одним пальчиком она осторожно погладила птичку по затылку. Потом взглянула испуганно и отняла палец.

– Она… мёртвая?

– Что?! Нет, конечно.

– Она такая холодная, как будто мёртвая. У меня умер котёнок.

– Ой, как жалко. Ты из-за этого плакала?

– Нет, это было уже давно. Его задавила машина. Из-за меня. Потому что я плохая.

– Как это из-за тебя?

– Мама говорит, что я не закрыла входную дверь.

– Но ты же не нарочно.

– Конечно, нет. Я очень любила котёнка.

– А ты устроила ему похороны? Я обожаю устраивать похороны! У меня однажды была мышка. Вообще-то, она была не домашняя, но я её поймала и посадила в картонную коробку. Я пыталась устроить ей там мышиный домик, носила ей сыр, но она его не ела, а пыталась грызть коробку. Конечно, надо было её выпустить, но мне так хотелось, чтобы у меня был свой зверёк. Поэтому я её не выпустила, а потом она умерла. Я превратила её домик в гроб, выкрасила его в чёрный цвет, а на крышке нарисовала маленький мышкин портрет в овале с надписью: «Покойся с миром!» Я положила мышку в свой носок, а гроб выстелила маминой старой шёлковой комбинацией. Получились настоящие похороны. Джуд, моя сестра, тоже на них пришла, хотя и сказала, что я с приветом. Она помогла мне выкопать ямку в парке отдыха, и мы похоронили мышку. Я сделала ей крест из палочек от леденцов. Другие мои сестры надо мной смеялись и говорили, что я пошла в отца. Потому что он бальзамировщик. Они вечно меня дразнят – сестры, сама понимаешь.

Она смотрела на меня так, будто я говорю на иностранном языке.

– У тебя есть сестра?

Она отрицательно покачала головой.

– Могу одолжить тебе одну, если хочешь. У меня их три.

Она решила, что я говорю серьёзно, и снова помотала головой, тряся косичками. Они были заплетены так туго, что ей, наверное, было очень больно. Я заметила, как бьётся голубая жилка у неё на лбу.

– Поди сюда, – позвала я, перегибаясь через изгородь, чтобы распустить ленточку.

Она отступила, отбиваясь:

– Нет! Не трогай! Не надо!

– Да я просто хотела сделать тебе косички послабее – тебе так будет удобнее.

– Нет! Пожалуйста, не надо! Мне не разрешают их развязывать, – сказала она.

– Не надо так не надо. Извини. У тебя очень красивые волосы. Мне бы тоже хотелось быть настоящей блондинкой, а у меня волосы пепельные. Рошель тоже блондинка. Это следующая за мной сестра по старшинству. Я пока самая младшая, но скоро родится братик. А братья у тебя есть?

– Нет, только я одна.

– До чего ж тебе, наверное, спокойно живётся! Игрушки и одежду покупают специально для тебя – новые. И не нужно дожидаться своей очереди – ты можешь кататься на своих качелях, когда вздумается.

Я немного помолчала, надеясь, что она предложит мне покачаться, но она не поняла намёка.

Я вздохнула и ещё сильнее перегнулась через изгородь, так что она врезалась мне в грудь.

– Мы четверо вечно ссоримся. А скоро нас станет пятеро. Я уже говорила – мама ждёт ребёнка. Она хочет назвать его Солнышком, но, может быть, ещё передумает.

– А правда есть такое имя – Солнышко?

– Странное, да? У нас у всех странные имена. Не такие, как Мэри. Мэри – нормальное, красивое имя.

– Это святое имя. Мать Иисуса Христа звали Мэри. Она пресвятая и очень хорошая. А я нет.

Мэри поёжилась. Её тонкие белые ручки покрылись гусиной кожей.

– Ты замёрзла. Надень мою кофту.

Я теребила щеколду, и вдруг калитка открылась.

– На, – сказала я, входя.

У Мэри был очень испуганный вид.

– Не волнуйся, я ничего плохого не сделаю. Я даже на качелях не буду качаться, раз ты не хочешь. Я только дам тебе мою кофту погреться.

Мэри прижала локти к бокам, так что я не смогла вдеть её руки в рукава.

– Надевай, я и так не замёрзну.

– Мне нельзя, – сказала Мэри.

– Очень даже можно. Я же тебе не дарю кофту. Просто погрейся немножко.

Мэри расслабила руки. Я закутала её в кофту.

– Ну вот! Правда, очень красивый голубой цвет? Она, конечно, немного растянулась, но все равно красивая. Это мне папа купил. А у тебя есть папа, Мэри?

– Есть, но он работает машинистом на железной дороге, поэтому его никогда нет дома, – сказала Мэри. – Мне так хочется, чтобы он все время был дома.

– Не расстраивайся. Я своего папу вообще вижу очень редко. Понимаешь, он с нами не живёт. Ничего страшного, можно обойтись и без папы, лишь бы мама была рядом.

Мэри стояла и молчала. Она дрожала, несмотря на мою кофту.

Я посмотрела на качели. Шагнула к ним. Мэри смотрела на меня с растущей тревогой.

– Мэри, я же просто хочу поиграть.

– Мне, вообще-то, не разрешают никого пускать поиграть, – сказала она. – Мама рассердится.

– У неё сейчас плохое настроение?

Мэри кивнула.

– Я тогда только чуточку покачаюсь, и все. Ладно? Ты не против?

По лицу Мэри было похоже, что она очень даже против, но останавливать меня она не стала. Я залезла на белое мягкое сиденье и оттолкнулась ногами. Качели взлетели вверх. Это было чудесно, как я себе и представляла.

– Ур-а-а-а! – пропела я.

– Ш-ш-ш! Услышит! – сказала Мэри.

– Ладно, ладно. Вот ещё раз качнусь и пойду, честное слово! – сказала я шёпотом.

Я вцепилась в верёвки, оттолкнулась посильнее и откинулась назад, до восхитительного кружения в голове. Мне казалось, что я лечу над садом и красной островерхой крышей. Фиалка летела вместе со мной, высоко в небе.

Потом я увидела Мэри, ёжившуюся в моей голубой кофте.

– Все, отлично, теперь ты попробуй! – сказала я, соскакивая с качелей. Меня шатало. – Эй, погляди на меня! Я пьяная! – И я начала нарочно выписывать круги.

Мэри сперва смотрела на меня расширенными глазами, но потом захихикала.

– Мэри, ты тоже поиграй, что ты пьяная. Упади понарошку!

Она послушно присела, но очень аккуратно, чтобы не помять одежду.

– Папа однажды был пьяный, – сказала она.

– Моя мама тоже иногда бывает пьяная. Она тогда такая шальная и все время хохочет. Но сейчас она не пьёт, из-за ребёнка. Мне, пожалуй, пора домой. Надо помочь ей прибраться. Ей трудно все делать, потому что она сейчас очень толстая. Спасибо, что дала мне покачаться.