Текст книги "Преступный синдикат"

Это подтвердило предположение, что именно Массериа устранил Рейна, чтобы со временем захватить в свои руки его рэкет поставщиков льда, а также свидетельствовало о том, что Джо Босс начал терять терпение и потому совершил крупную психологическую ошибку, считал, что лейтенанты Рейна будут действовать под командованием такого неслыханного скупердяя, лишенного всякого размаха, каким был Джозеф Пинцоло.

Для начала с помощью Джо Адониса и Джо Бананаса они восстановили контакты с Маранзано и без промедления заключили соглашение, по которому семья Рейна включалась в его клан. Для того чтобы все было в порядке, Доминик Петрелли отправился к Джозефу Пинцоло, посмотрел ему прямо в глаза, как того требовала традиция мафии, улыбнулся – а улыбка Щербатого кое-что да значила, поскольку напоминала собой вход в преисподнюю, – и только после этого всадил ему две пули в голову.

После этого события не заставили себя ждать. Теперь уже ничто не могло сдержать их бурного развития, и Лаки знал это. Кровавые расправы освободили для него арену действий, но последующий их ход мог увлечь в водоворот и его самого. Ликвидируя Тома Рейна, к которому он испытывал искреннюю симпатию, тайный глава синдиката открыл клапан и дал выход жестоким страстям, развязал преступную войну на истребление, никогда более не повторявшуюся и прозванную специалистами по истории мафии войной кастелламмарцев.

Лаки Лучиано принял у себя безгранично преданного Альберта Анастасиа, по гроб жизни признательного ему за то, что тот приобщил его к контрабанде алкоголем, к контролю за проституцией, к торговле наркотиками.

– Альберт, мы не можем больше откладывать: я хочу иметь шкуру Массериа, только после этого мы сможем жить спокойно и продолжать устраивать наши дела…

Анастасиа обрадовался возможности проявить свои способности на самом высоком уровне. Безусловно, он и сам думал об этом, поскольку его реакция не заставила ждать:

– Шкура Массериа будет у твоих ног, но сначала я возьму на мушку Морелло, так как без этого дело может сорваться…

Нет сомнения, Анастасиа знал свое дело. Морелло, телохранитель Массериа, имел репутацию сверхосторожного, когда речь шла о безопасности Массериа.

К несчастью, в том, что касалось его самого, он был менее бдительным.

15 августа 1930 года, находясь в своей конторе, ведающей выдачей ссуд в Ист-Гарлеме, он вместе со своим помощником, неким Париано, подбирал купюры по десять долларов и складывал их в пачки. Морелло только мельком взглянул на дверь, открывшуюся, чтобы впустить Фрэнка Скализе, сопровождаемого Альбертом Анастасиа. Град пуль заставил его прервать подсчеты. Морелло рухнул на стол, опрокинув небольшую вазу с розами, установленную им самим перед небольшой иконой мадонны в честь праздника богоматери. Убийцы приказали перепуганному Париано подобрать пачки банкнот и наполнить ими два чемодана. Оказалось ровно тридцать одна тысяча двести долларов. Вместо того чтобы отблагодарить Париано, ему в живот расстреляли целую обойму патронов 38-го калибра, чем, собственно, избавили от необходимости просить о пощаде.

Вне себя от ярости, Массериа приказал всем своим людям открывать огонь при встрече с этими «омерзительными ублюдками, которые могли родиться только в Кастелламмаре и представляют собой все дерьмо Сицилии».

Лучиано, Чиро Терранова (Король артишоков из Бронкса), Фрэнк Костелло, Датч Шульц продемонстрировали свою верность Массериа. Со своей стороны Аль Капоне из своей резиденции в Чикаго дал понять, что он готов оказать поддержку в этой войне с отвратительными кастелламмарцами.

Шесть последующих месяцев хорошо описаны журналистами, специализирующимися на различного рода происшествиях. В штатах Нью-Йорк, Нью-Джерси, Массачусетс, Огайо и Иллинойс люди Массериа и Маранзано открыли такую яростную стрельбу друг в друга, что ответственные федеральные чиновники, кто с облегчением, а кто с омерзением, подсчитали, что за это время семьдесят два человека было убито и свыше ста тяжело ранено…

Кастелламмарцы не только давали отпор, но иногда и одерживали победы. Массериа, большой любитель шотландского виски, теперь, казалось, пьянел только от запаха крови; это вызвало отвращение даже у его подручных. Для Чарли Лучиано с каждым днем все яснее становилась необходимость встречи с Маранзано. Он поручил Томми Луччезе и Тони Бендеру организовать ее. Маранзано согласился встретиться незадолго до наступления темноты в зоопарке Бронкса между клетками львов и тигров. Итак, готовилась встреча крупных хищников на самом высоком уровне…

Маранзано в сопровождении Джо Профачи и Джо Бананаса и Лучиано с Джо Адонисом, Томми Луччезе и Багси Сигелом (Лаки хотел дать понять «усатому папаше», что он по-прежнему ценит евреев и не отвернется от них и в дальнейшем) встретились, казалось бы, довольно спокойно.

Поглаживая указательным пальцем по своему гладкому лицу в том месте, где у Лучиано остался шрам от глубокого пореза, полученного на Статен-Айленде, Маранзано с ухмылочкой приветствовал его:

– Ты неплохо выглядишь, бамбино…

Чарли с такой силой вдавил стиснутые кулаки в карманы своей куртки, что раздался треск лопнувшей подкладки:

– Только мой отец смеет называть меня бамбино, а я не вхожу в твою семью.

Маранзано принял понимающий вид:

– Ты мог бы… ты мог бы… Прошлый раз на острове я был не прав. Ты же знаешь пословицу: «Кого люблю, того и бью». Ты действительно хотел меня видеть? Зачем?

Лаки решил воспользоваться случаем и перешел в атаку:

– Для того же, зачем и ты в прошлый раз. Сегодня мой черед проявить инициативу. Во имя уважения к тому, что мы оба сицилийцы, я пришел просить твоего согласия в том, что касается Массериа. Эта война – безумие. С обеих сторон мы теряем наших лучших людей, тогда как полиция лишь радуется этому. Мы им упростили работу. А пока мы думаем только о том, как бы укокошить друг друга, страдают паши дела. Другим может прийти в голову вообще отстранить нас от дел. Ты, дон Сальваторе, не подойдешь к Массериа ближе чем на километр. Твои люди ничего не умеют… Чем можно объяснить, что в ноябре, стреляя в него в Бронксе, вы прикончили Стивена Ферриньо, находившегося слева, уложили Аль Минео, сидевшего справа, но ему самому, сидевшему между ними, позволили улизнуть без единой царапины? Можно подумать, что это было сделано специально…

– Нет, конечно, но если ты мне предлагаешь сделать лучше, если ты это осуществишь, то перед свидетелями я даю тебе обещание сделать тебя моим первым лейтенантом во всех делах, оставить тебе полностью все твои промыслы, которыми ты занимаешься со своими друзьями-чужестранцами… Я клянусь тебе в этом.

Говоря это, дон Маранзано изобразил обратной стороной ногтя большого пальца крест на своих губах.

После этого со значением провел еще раз пальцем по своему лицу черту, напоминающую полученный Лаки шрам, и сказал:

– Прошу тебя понять меня… Между нами это должно остаться свидетельством дружбы.

Правое веко Лаки почти полностью опустилось, когда он прошептал в ответ:

– Оно останется до самой моей смерти,…

Левым глазом, не мигая, он внимательно следил за доном Сальваторе, а самому себе дал другое обещание: «И особенно до твоей, старый мерзавец!»

Они расстались, пожав друг другу руки, как настоящие друзья, как истинные сицилийцы.

15 апреля 1931 года в своем рабочем кабинете в доме номер 65 на 2-й улице Массериа драл глотку не хуже осла. Он был крайне недоволен. Ему было мало уничтоженных кастелламмарцев. Никто из его людей не мог найти средство, как продырявить огромное брюхо, украшенное цепочкой от часов, брюхо этого Маразано, говорящего по латыни, как приходский священник, лучше, чем на сицилийском, и ускользающего быстрее, чем церковное вино во рту у прихожан…

– Кстати, о вине… Я заказал место у Скарпато, – предложил Лаки Лучиано. – Приглашаю тебя. Устроим что-нибудь вроде пирушки и попытаемся отыскать решение всех наших проблем… На десерт я тебе расскажу, как поскорее можно убрать старого дона.

Джо Массериа это пришлось по вкусу. Они под руку вышли на улицу и растворились в толпе. От тротуара медленно отошла автомашина, за рулем которой сидел Чиро Терранова, а рядом– Багси Сигел, На заднем сиденье устроился Вито Дженовезе в окружении Джо Адониса и Альберта Анастасия.

Хозяин ресторана «Нуова вилла Тампаро» Джерардо Скарпато оставил им угловой столик напротив входной двери, как того требовала традиция. Зал был переполнен. Скарпато заговорил о своем приятеле Терранове, которому следовало бы чаще есть эти гадкие артишоки хотя бы для того, чтобы позаботиться о своей больной печени.

Когда он принял заказ у Массериа, он невольно нахмурил брови: большое блюдо антипакто[35]35
  Антипакто – вид закуски; ласанье – особый сорт лапши; горгонзола – сыр типа рокфор; капучино – крепкий кофе с молоком. – Прим. перев.


[Закрыть] с гарниром из двух порций спаржи с майонезом, спагетти из Болоньи, ласанье с дарами моря, лангуста «фра дьяволо», горгонзола с салатом, эклер с шоколадом и свежим кремом. Запить все это Массериа намеревался розовым кьянти. Если бы это было возможно, Скарпато сказал бы этому человеку, живущему вне закона, что он заказал себе обед приговоренного к смерти. Но Джерардо Скарпато всегда хранил свои мысли при себе.

В то время пока Массериа обжирался, Луканиа вел беседу. Он и без того не отличался большим аппетитом, а в этот день потерял его окончательно. Вид желтых потеков майонеза на зеленом жилете Массериа вызывал у него тошноту. Чтобы как-то оправдаться, он сказал, что дантист, который лечит его сломанные зубы, скоро потеряет свои, если быстро и хорошо не починит его челюсть.

Принесли вторую бутылку кьянти. Джузеппе Массериа продолжал набивать себе живот. Зал опустел. Дон потребовал капучино, чтобы справиться с эклером.

– Эти две вещи хорошо усваиваются на пару, – пошутил он, – а потом мы сможем сгонять партию в клоб,[36]36
  Клоб – карточная игра, пользовавшаяся большим успехом у гангстеров.


[Закрыть] это помогает пищеварению.

Джерардо Скарпато убрал со стола, принес салфетку и карты. Затем он раскланялся.

– Я вас покидаю. Будьте как дома, а я пойду порыбачу, может быть, что-нибудь да клюнет…

Первый кон выиграл Массериа, которого Фрэнк Костелло в свое время научил некоторым хитростям в этой игре. Это нисколько не огорчило Лаки. Он. тут же передернул карты с таким искусством, что на мизерной сдаче сумел отыграться. Огорчало другое. Сидевший с ним рядом Массериа пачкал карты своими отвратительными толстыми пальцами, вымазанными в жире, со следами шоколада и крема. Он резко поднялся:

– Ты дока, тебе везет, Джо. Извини меня, но мне надо отлучиться на минутку, пойду помою руки…

Массериа заулыбался:

– Ты мне доверяешь, надеюсь? Я пока раздам… Он начал раскладывать карты. Лаки кивнул в знак согласия. Дверь туалета закрылась за ним. Джо Босс тут же перевернул карты своего партнера, чтобы увидеть их, вытащил оттуда приглянувшегося ему туза бубен, а на его место положил девятку пик. Он ликовал, держа в руках бубнового туза, когда входная дверь вдруг открылась и в зал стремительно ворвались четверо. В один миг Массериа узнал Анастасий! Дженовезе, Джо Адониса и этого подлого Сигела, который уже стрелял в него из своего кольта 32-го калибра.

Все четверо добросовестно опустошили барабаны своих револьверов. В результате белые стены ресторана Скарпато сохранили следы восемнадцати пуль. Шесть пуль остались в груди и в голове Джо, который рухнул на стол, вытянув перед собой руку с зажатым в грязных пальцах бубновым тузом, немым свидетелем его нечистоплотной игры.

Убегая, убийцы прятали свое оружие, кто в потайной карман на груди, кто в специальную кобуру на брюках, в зависимости от привычки.

Они спокойно вышли на улицу, сели в ожидавший их черный «крайслер», мотор которого продолжал работать.

– Шпарь, Чиро! – приказал Багси Сигел еще до того, как успели захлопнуть последнюю дверцу.

Чиро Терранова с такой силой надавил на педаль акселератора, что, хотя включена была первая передача, двигатель неожиданно заглох. Руки у него начали дрожать так сильно, что он никак не мог справиться с ключом зажигания, и машина в течение нескольких секунд оставалась неподвижной. Для сидевших в ней эти секунды казались вечностью.

– Черт побери, да пошевеливайся же! – закричал с заднего сиденья Анастасиа.

Багси Сигел не выдержал и с силой дернул Терранову за ворот, стукнув его при этом головой о ветровое стекло, перетащил над своими коленями и сел на его место за рулем.

– Вы не видите, у него уже полные штаны… Багси продолжал извергать ругательства, которых от него раньше и не слышали, столь велико было его негодование. Это прозвучало панихидой по Чиро Терранове.[37]37
  С этих пор Чиро Терранова был приговорен. Мафия ободрала Короля артишоков как липку, хотя, оставаясь хозяином Бронкса, он после этого не раз демонстрировал смелость. За минуту слабости ему пришлось дорого заплатить. Мафиози изводили его безжалостными издевками.


[Закрыть] Багси ловко завел машину, отъехал от тротуара и направил «крайслер» в поток автомобилей. Он сделал это вовремя. Уже мчались, завывая во всю мощь сиренами, полицейские машины.

Лаки был спокоен, хотя бы потому, что это он сам вызвал полицию. Прибывшим Лучиано сообщил, что ничего не видел, только слышал выстрелы.

– Чем вы занимались в это время? – спросил его полицейский офицер.

– Я мочился, – спокойно ответил Лаки.

Он не читал басен Лафонтена и поэтому не добавил: «…не прогневайтесь».[38]38
  «Я пел, вы не прогневайтесь» – строка из басни Жана де Лафонтена «Стрекоза и муравей». – Прим. перев.


[Закрыть] Во всяком случае, его алиби подтвердила женщина, работавшая в туалетной комнате у Скарпато. Полиция признала его полную непричастность.

* * *

Смерть Джо Босса подоспела как нельзя кстати. Оба лагеря вздохнули с облегчением. В первые дни перемирия все на какое-то время объединились и приложили старания к тому, чтобы отдать последние почести умершему. Джузеппе Массериа имел полное право быть похороненным как глава государства. Его наследник, Чарли Лаки Лучиано, знал, как надо обставлять такие дела.

Зато торжествующий дон Сальваторе Маранзано совсем позабыл о скромности. Вообразив себя Цезарем, он мобилизовал целые легионы мафиози из всех штатов, приказав им не откладывая собраться на церемонию провозглашения его капо ден тутти капи.

В своей книге «Чти отца своего», посвященной жизни мафии, Ги Талез так описывал это событие: «Маранзано возглавлял это сборище в одном из залов Бронкса, арендованном для этого случая. Своим пятистам слушателям он объявил, что эра военных действий завершена и теперь начнется длительный период мира и согласия. Вслед за этим он изложил свой план реорганизации мафии, основанный, в частности, на военных концепциях Цезаря: каждую банду будет возглавлять капо, шеф, у которого в подчинении будут находиться вице-капо, или заместители. Заместители в свою очередь будут отдавать команды своим капорежими, на которых возлагается обязанность руководить солдатами банды. Каждая единица будет рассматриваться как семья, которая будет действовать на точно определенной территории. Капо дей тутти капи, верховый глава, будет назначать руководителей всех семей. Этот титул и хотел присвоить себе Маранзано».

Поведение Маранзано произвело на присутствующих еще более удручающее впечатление, чем многочисленные латинские цитаты, которыми он без конца сыпал, демонстрируя свою эрудицию. Этот сицилийский Цезарь, желавший, чтобы его провозгласили императором на манер маленького корсиканца Наполеона, явно недооценивал французскую революцию: прочитав речь Мирабо в Учредительном собрании, он запомнил только одну фразу: «От Тарпейской скалы[39]39
  Тарпейская скала – в Древнем Риме отвесный утес с западной стороны Капитолийского холма, откуда сбрасывали осужденных на смерть государственных преступников. – Прим. перев.


[Закрыть] до Капитолия один шаг».

Преступный синдикат убрал со своего пути Массериа не для того, чтобы обрести нового диктатора. Лучиано еще в Атлантик-Сити не раз втолковывал представителям банд и различного вида рэкета, что от любого верховного главы нельзя ждать ничего, кроме новых неприятностей, что неизбежно наступит день, когда кто-нибудь, набравшись сил, захочет занять его место. Война между семьями мафии ведет к бесполезной резне, ослабляющей се, замедляющей движение к завоеванию тайной власти в обществе.

Провозгласив себя капо дей тутти капи, дон Сальваторе Маранзано сам подписал свой смертный приговор.

Очень ловко Чарли Лаки Лучиано довел до сведения всех, что прежде всего Маранзано постарается с помощью фанатически преданных мафиози расправиться с еврейскими бандами. Уже давно дон Сальваторе требовал, чтобы каждый его мафиозо обязательно носил на шее золотую цепочку с распятием. Да и сам он часто носил огромную булавку в виде распятия.

Первым в крестовый поход отправился Лаки Лучиано, сопровождаемый Мейером Лански и Мики Мирандой, одним из лучших его оруженосцев. Он решил прощупать почву среди мафиози и начал с Питтсбурга. Сальваторе Кальдероне, главарь сицилийской мафии в Пенсильвании, встретил его по-братски и сразу же, не дав ему даже открыть рот, стал яростно ругать Маранзано. Необходимости убеждать его в чем-либо не было. С ним договорились тут же.

В Кливленде и в штате Огайо делами мафии заправлял Фрэнки Милане, которого пришлось довольно долго уговаривать, столь велик был его страх перед старым доном. Однако его помощники Скализе и Моэ Далитц убедили его, что предложение руководителей синдиката сулит им новые большие выгоды.

Капоне дал знать, что он крепко держит Чикаго в своих руках.

Санто Траффиканте во время короткой встречи в Нью-Йорке заверил Чарли, что в его вотчине в Майами, так же как и повсюду во Флориде, не намерены слишком долго подчиняться какому-то школьному Учителю, надоевшему всем своими поучениями, от которых давно уже нет никакого проку.

Что касается семей, поддерживавших Маранзано, то несколько человек все же склонялись в пользу Лучиано. В их числе был и Томми Луччезе, который полностью перешел на его сторону. Том Петрелли пробил как бы брешь в стройных рядах семьи Гальяно. Но даже сам главный инициатор крестового похода не знал, чем объяснить тот факт, что Джо Бананас пожелал быть среди его сторонников. Поскольку Альберт Анастасиа, получивший должность лейтенанта в семье Мангано, поклонялся ему, как божеству, его позицию в самом сердце бастиона Маранзано трудно было переоценить, если учесть, что его друзья Джонни Торрио, Датч Шульц, Бухалтер тоже имели неплохие связи.

Все считали, что необходимо ликвидировать Маранзано. Чтобы не допустить каких-либо нежелательных последствий, которые мог бы повлечь за собой столь серьезный шаг, и избежать новой нескончаемой войны, союзники из других штатов начали подготовку к физическому уничтожению устаревших и всем надоевших донов, которые с оружием в руках преграждали путь всем инициативам, обещавшим новые доходы.

Только тот, кто не знал Маранзано, мог поверить, что он утратит бдительность и будет почивать на лаврах. Страх перед возможным нападением на его людей и на него самого заставлял Маранзано проявлять крайнюю осторожность. Когда его верные «усатые папаши» донесли ему о перемещениях Лучиано, ему все стало ясно: Лаки собирается повторить святотатственный поступок, совершенный им в отношении своего собственного капо дона Массериа, но обставить это таким образом, чтобы не вызвать нежелательную реакцию со стороны традиционных главарей семей. Основываясь на своем знании классических ситуаций, Маранзано понимал, что лучше атаковать первому, чем находиться в обороне. Джо Валачи ознакомился со списком, в который были внесены шестьдесят человек, подлежащих немедленному уничтожению. В самом его начале красным карандашом были подчеркнуты имена Лучиано, Костелло, Дженовезе, Анастасиа, Шульца, Джо Адониса, Мангано, Аль Капоне. Следует заметить, что дон Сальваторе настолько презирал евреев, что счел не заслуживающими внимания Бухалтера, Лански, Левина, Рильза, Гольдштейна и ряда других. И он сильно просчитался.

Как не раз повторял Лучиано: «Чтобы взять чтолибо у евреев, необходимо в первую очередь научиться принимать их всерьез». Первое время Маранзано наставлял своих лейтенантов по старинке:

– Дети мои, нам скоро придется взяться за оружие и хорошенько поработать.

В дальнейшем он решил, что главное, к чему следует прибегать в ходе предстоящих событий, – это к хитрости:

– Я должен убрать нашего главного врага, но тот, кто это сделает, будет не из наших.

И в этом дон Сальваторе остался верным своему обещанию, сделанному мафиози всех семей: «Кровь не прольется между нами». Его выбор нал на молодого американца Винсента Колла, родившегося в 1908 году в Нью-Йорке, в квартале столь печально известном, что полицейские прозвали его «Адская кухня». Там, выйдя из исправительной тюрьмы, он получил первые навыки обращения с оружием и новое звание в армии преступности. Впоследствии он на раз снова оказывался в тюрьме, большей частью в сопровождении своего брата Питера. Не знающий пощады, заслуживший прочную репутацию наемного убийцы, он в конце концов получил кличку Бешеный пес.

Маранзано пригласил его к себе и изложил свое предложение. Колл предложение принял, запросил тридцать пять тысяч долларов наличными и, улыбаясь, добавил:

– У меня в кармане всегда есть чем избавить от удачи самого удачливого. Считайте, что ваш Лаки Лучиано даже не родился, потому что для меня он уже мертв.

Со своей стороны потенциальный покойник тоже не сидел сложа руки. Он знал, что Маранзано постоянно окружен безгранично преданными ему телохранителями. Достать его, никогда не расстававшегося с охраной, можно было только ценой собственной жизни. Поэтому Лучиано пришлось очень тщательно продумать план нанесения удара. Выход, сам того не ведая, подсказал Мейер Лански, когда решил посетовать на изводившие его всякого рода финансовые проверки:

– Эти мерзавцы из финансового контроля думают, что им все позволено. Вчера они опять приперлись ко мне, опять новенькие, растолкали охрану у входа, сорвали входную дверь и дверцы на шкафах, выбросили все из ящиков и конфисковали все, что хотя бы отдаленно напоминало расчетные ведомости. Ты не можешь себе представить, какую неразбериху и беспорядок они мне устроили…

Лаки Лучиано неожиданно оживился:

– Повтори-ка, что ты сказал, мой старый Мейер… А скажи, как они выглядели, эти типы?

Мейер Лански ответил не задумываясь:

– Ты наступаешь мне на больную мозоль, Чарли. Все они были, как и я, евреи. Ведь ты и сам знаешь, что у администрации евреи пользуются хорошей репутацией. Они свободно оперируют с цифрами. Из них получаются прекрасные бухгалтеры и счетоводы.

– И твои охранники их пропустили? Мейер пожал плечами:

– Тебе хорошо шутить! У каждого в одной лапе пистолет 38-го калибра, в другой – блестящая бляха агента финансового управления. А ты бы хотел, чтобы мы их шлепнули для округления счета?

– Нет! Конечно, нет. Я даже рад, что вы их не тронули, этих субъектов. Ты даже представить не можешь, как это меня устраивает…

Когда Сальваторе Маранзано все подготовил, он назначил встречу Винсенту Коллу в зале ожидания большого центрального вокзала. Там его соответствующим образом проинструктировали. На следующий день в 14 часов к Маранзано должен был прийти Сальваторе Луканиа. На встречу с доном его преемник не позволит себе опоздать… Коллу остается только взять его на мушку. Главное – не промазать. Столь абсурдное предположение вызвало у Колла улыбку, которая позволила ему лишний раз продемонстрировать свои прекрасные белые зубы.

Телохранители Сальваторе Маранзано знали о готовящемся покушении: это нужно было для того, чтобы создать Коллу соответствующие условия. Среди них особым доверием пользовался один, бывший боксер Джироламо Сантукси, выступавший на ринге под именем Бобби Дойл. Вряд ли кто-нибудь может сказать, что произошло с Бобби Дойлом, по голове которого так долго колотили его соперники по рингу. Важно то, что он отправился к Лаки, чтобы извиниться, что он намял ему бока и раскрошил зубы на Статен-Айленде. Он рассказал о деталях намечаемой операции. Чарли Лаки с благодарностью принял к сведению ценную информацию, и Бобби Дойл перешел в его лагерь.

Памятным днем, о котором пойдет речь, стал день 10 сентября 1931 года. Начиная с 13 часов 30 минут Маранзано находился в холле своей конторы на Парк-авеню, 230. Он сидел на диванчике, обитом «чертовой кожей», поглаживая круглое колено своей секретарши Грейс Самюэлс и давал последние наставления пятерым телохранителям:

– Луканиа придет в сопровождении Дженовезе… Если Колл окажется недостаточно проворным, чтобы уложить сразу обоих, вы не вздумайте вмешиваться. Джироламо спрячется в нижнем зале, он не даст уйти ни Луканиа, ни Дженовезе. Я могу положиться на него.

В 13 часов 45 минут дверь в контору отворилась так стремительно, что достать свои кольты смогли только двое самых проворных телохранителей. Запыхавшийся Томми Луччезе успокоил их жестом, потом взял за руку Маранзано, который уже успел подняться с диванчика.

– Мне необходимо сообщить тебе кое-что срочное… Том Гальяно замышляет странные дела…

Маранзано в раздражении начал орать на него:

– Я занят… Катись отсюда… Я вернусь часам к пяти.

Но Луччезе не отпускал его руку.

Дверь вновь распахнулась. В комнату буквально ворвалось четверо людей, трое из них с пистолетами в руках. Четвертый размахивал карточкой в целлофане, на которой виднелся полицейский значок.

– Агенты федеральной полиции… Финансовый контроль. Всем оставаться на местах.

Луччезе показал на Маранзано и отпустил его руку.

Трое «агентов» выстроили телохранителей у стены, разоружили их, затем окружили дона Сальваторе, подталкивая его к дверям кабинета.

– Не беспокойтесь, если все в порядке и нет ошибок…

Ошибок не было.

Едва только двойные, обитые железом двери закрылись за ними, четверо убийц, отойдя от Маранзано на некоторое расстояние, достали ножи с длинными лезвиями. Огорошенный, с вытаращенными глазами, он, безусловно, испытывал в этот момент еще большее отчаяние, чем его любимый герой Юлий Цезарь, узнавший о предательстве Брута. Он завопил. Окружавшие его люди, которые намеревались его прикончить, принадлежали к самой ненавистной для него расе. Сомнений не было – это были евреи. Первым ударил Рильз, затем Левин, но его кинжал скользнул по ребру. Он грязно выругался, так как поранил пальцы, вытаскивая нож. Ирвинг Гольдштейн трижды вонзил свой нож в грудь Маранзано, который тут же рухнул на спину. Багси Сигел в молчании склонился над ним. Кончиком ножа он резким движением полоснул по правой стороне его лица у самого подбородка.

– Это напоминание о Лаки, подлюга! Он просил меня передать, что это тебе от бамбино…

Дон Сальваторе так взвыл, что Багси перерезал ему горло, отпрыгнув в последний момент, чтобы на него не попала хлынувшая кровь.

– Свинья, – выругался Сигел.

– Похож, – усмехнулся Рильз, выпустив на всякий случай две пули в голову и две туда, где у Цезаря мафии должно было находиться сердце.

Все четверо спокойно вышли.

– Дело сделано, – сообщил Багси Томми Луччезе, направляясь в прихожую.

Томми метнулся в кабинет, убедился в смерти дона Маранзано, вернулся и обратился к телохранителям, стоявшим неподвижно у стены вместе с Грейс Самюэлс:

– Отпустите девчонку… Если вы захотите подыскать ей работу, позаботьтесь о ней, но сделайте это так, чтобы полицейские в один прекрасный момент не смогли ее обнаружить.

Бывшие телохранители окружили кричащую девушку и без лишних слов все вместе устремились к выходу.

Томми Луччезе все еще не мог поверить, что план удался, что все закончилось так быстро и успешно. Для очистки совести он еще раз вошел в кабинет Маранзано, чтобы лишний раз убедиться в этом. Старый дон не шевелился. Кончиками пальцев, чтобы не вымазаться в крови, Томми Луччезе внимательно обыскал труп, нашел черную записную книжку, с которой покойный никогда не расставался, как, кстати, и с внушительной пачкой долларов. Под рукой зашуршали многочисленные дешевые медальончики с ликами святых, пришпиленные булавками к подкладке его куртки; – Жалкий дурак, помогли они тебе чем-нибудь? – спросил он с сожалением. И вдруг, словно спохватившись, что он сказал не то, Томми быстро перекрестился.

Когда он выходил из кабинета, то нос к носу столкнулся с Бобби Дойлом. Этот боксер примчался с пистолетом в руке, чтобы в случае необходимости самому прикончить хозяина. Мало ли что могло случиться?

Томми выпроводил его.

На лестнице Бобби Дойл заметил поднимавшегося в контору Винсента Колла, пришедшего в условленное время, чтобы выполнить задание и прикончить Лаки Лучиано. Бобби застыл в нерешительности. Если он пристрелит Колла, то Лаки будет ему за это всегда, благодарен. Но репутация Колла, его вопрошающий взгляд, с которым столкнулся Дойл, завывание полицейских сирен – все это заставило его в сотые доли секунды изменить свое решение. И вместо того, чтобы пристрелить наемного убийцу, Дойл начал его горячо убеждать:

– Быстрей… быстрей… надо срочно сматываться… Маранзано укокошили. Тебя больше ничего не держит… Сейчас здесь будет полиция.

Колл медленно, на каблуках развернулся и с демонстративной неторопливостью начал спускаться по лестнице, в то время как боксер буквально свалился в руки полиции, которая его тут же арестовала. В то же время Винсенту Коллу, шедшему не спеша, удалось миновать полицейских и выйти на улицу без всяких помех.

Сообщение о смерти Сальваторе Маранзано передали спустя пятнадцать часов все крупные радиостанции, что, как и задумал Лучиано, автоматически послужило сигналом к началу великой чистки… Резня началась вечером 10 сентября и продолжалась до раннего утра следующего дня. Эта ночь оставила свой след в истории преступности под названием «сицилийской вечерни».

Человеком, на которого возлагалась ответственность за проведение этого кровавого мероприятия, был не кто иной, как Луис Бухалтер. Ему помогали отряды Сигела и Анастасиа. Важная роль принадлежала также Джеку Эллиоту, Питсбургу Филу, Хэпи Мойону и их автоматическим «томпсонам». Авторитетные свидетели утверждают, что в эту ночь не менее сорока «усатых папаш» не вернулись домой, так и не узнав, что от них требовала новая обстановка, не поняв, что расизм в мафии изжил себя.

Объективности ради следует признать, что Лаки Лучиано постоянно отрицал события этой ночи. Он, несомненно, понимал, что они уж слишком вопиющи. В своем «Завещании» он пишет:

«Целую кучу этих типов ликвидировали еще до того, как прикончили Маранзано, и это составляло часть задуманного плана. Но все ужасы ночи „сицилийской вечерни“, которые расписывают журналисты, в большей своей части, особенно в деталях, вымышлены. Каждый раз, когда кто-нибудь пишет что-то об этом дне, перечень пополняется новыми данными. По последним подсчетам, с которыми мне удалось ознакомиться, речь идет уже о пятидесяти жертвах. Но самое удивительное, что никто не может назвать имена тех, кто не пережил ночь после убийства Маранзано. Лично я не знаю ни одного влиятельного лица из сообщества Маранзано, будь то в Нью-Йорке, в Чикаго, в Детройте, в Кливленде или еще где-нибудь, которое бы позволило себя укокошить, чтобы освободить место кому-то другому. Это не имело смысла просто потому, что нужно было всего лишь сказать им правду, сказать, что Маранзано был убит только для того, чтобы положить конец резне. Чем все и закончилось».