Текст книги "Нобелевские лауреаты России"

И вот в № 2, с выходной пометкой “Лондон 1977”, напечатана была статья близкого братьям Медведевым В. Лакшина против меня – предлинная, как он всегда пишет, 70 страниц. “Замечательный очерк”, предваряет редакция, “одного из лучших литературных критиков русской литературы, блестящего публициста и историка литературы”. Захвалено высоко, однако по нынешнему безлюдью Лакшин – критик, конечно, заметный, хотя с годами всё более зауряднеет и после “Нового мира” мало чем отличился от казённого приспособленца, стал в фаворе у властей.

Но какая смелость! – до сих пор столь лояльный, Лакшин решился печататься прямо на Западе?..

Выехавший на Запад Б. Г. Закс, бывший ответственный секретарь “Нового мира”, в письме ко мне от 30.7.84 передаёт историю этой публикации “со слов Лакшина”: вскоре после выхода “Телёнка” его дважды вызывал секретарь Союза писателей Верченко, дал ему книгу надолго и требовал написать публичный на Западе ответ: “мы ведь не только в коммунистической печати поместить можем, но и в буржуазной”»[112]112
  Солженицын А. Угодило зернышко…, с. 94.


[Закрыть].

Примечание Солженицына о письме Б. Г. Закса, помеченное 1986 годом, является чистой выдумкой. Вторая жена Закса Сара Юрьевна была матерью известного диссидента Андрея Твердохлебова. Вся семья эмигрировала из СССР в конце 70-х годов, однако Б. Г. Закс был вскоре помещен в США в дом для престарелых инвалидов. Поэтому подобного «свидетельства» Закса быть не могло, тем более, что не было эпизода с вызовом Лакшина секретарем СП Верченко. Этот вымысел не мог быть «со слов Лакшина».

Несколько экземпляров «Теленка», сразу после выхода этой книги в Париже я выслал брату Рою в Москву по дипломатической почте через Роберта Кайзера, корреспондента «Вашингтон Пост». «Теленка» передал Лакшину мой брат, а не секретарь Союза писателей. От него же я вскоре получил и очерк Лакшина в виде микрофильма, который подвергался превращению в рукопись уже в Лондоне. Лакшин предоставил мне право издавать этот очерк и на других языках. В 1977 году по договору со мной издательство Альбин Мишель в Париже издало очерк Лакшина на французском языке[113]113
  Lakshin V. Reponse a Soljenitsyne. Albin Michel. Paris, 1977.


[Закрыть]. В том же году я заключил договор на издание очерка Лакшина с английским издательством «Кембридж Юнивер Пресс». К книге Лакшина было добавлено еще два очерка британских литературоведов о журнале «Новый мир» и его роли в развитии русской литературы. Вместе с этими очерками получилась уже книжка на 180–200 страниц, и перевод очерка Лакшина сделал по договору с кембриджским издательством Майкл Гленни, профессор русской литературы и в то время лучший переводчик с русского в Англии.

Именно Гленни переводил на английский «Август 1914». В начале 1978 года перевод был закончен, и вскоре я получил верстку всей книги на прочтение. Финансовые затраты издательства на всю работу были скромными, так как университетские издательства не платят авансов. Но профессор Гленни получил, конечно, гонорар за перевод. Неожиданно в июле 1978 года издательство сообщило о том, что оно расторгает контракт и не может издать эту, уже по существу готовую книгу. На мой запрос (по телефону) редактор объяснил, что в случае издания им угрожают судом за клевету. Источник угрозы я не пытался выяснить, но в данном случае она могла исходить только от адвоката Солженицына.

Я позвонил в Цюрих Фрицу Хеебу. Он сообщил, что уже больше двух лет не является адвокатом Солженицына: был отстранен еще в 1976 году из-за споров по поводу налогов «Русского благотворительного фонда», созданного Солженицыным на деньги, поступавшие от продажи «Архипелага». Эти деньги предполагалось расходовать на помощь семьям политзаключенных в СССР. Судя по разговору, Хееб считал свое увольнение неоправданным и необоснованным. Он прилагал все усилия для избавления «Фонда» от налогов, но не мог нарушать законов Швейцарии. По этим законам любой фонд мог регистрироваться как благотворительный лишь в том случае, если распорядителем банковских счетов фонда не является член семьи основателя. А в данном случае распорядителем и директором фонда была жена Солженицына Наталья и, таким образом, деньги «Фонда» не были отчуждены от семьи, и фонд не мог считаться независимым.

Хееб не знал, кто именно теперь является адвокатом Солженицына. Он явно был сильно обижен распространением разных слухов о том, что в делах Солженицына вел себя нечестно. Он повторил свою фразу, которая уже была произнесена в каком-то его интервью: «Solzhenitsyn is a great man, but not a good man» («Солженицын – великий человек, но не хороший человек»).

У меня на руках, однако, оставался перевод рукописи Владимира Лакшина «Солженицын, Твардовский и “Новый мир”», это был уже готовый макет книги. Это облегчало поиски издателя, но теперь уже в США – там законы другие, и по делам «о клевете» нужно судиться с автором, а не с издателем.

Вскоре, не без помощи профессора Гленни, мы нашли университетское издательство в США, которое согласилось издать книгу, – «The MIT Press» в штате Массачусетс. Это было издательство Массачусетского института технологии, частного университета с очень высокой репутацией, сравнимой с Гарвардом. Здесь был выплачен и небольшой аванс (500 долларов), разделенный между главным автором и соавторами. Книга Лакшина снова пошла в набор. Предполагалось, что она будет опубликована в конце 1979 года. Неожиданно и это американское издательство сообщило, что договор расторгнут, книга Лакшина издаваться не будет. Это решение было уже непонятно, так как в США никаких проблем с судом у издательства не могло быть. Если бы давление на запрет книги Лакшина исходило от адвоката Солженицына, то судиться он должен был бы с автором книги, а не с издательством. В книге Лакшина не было абсолютно никаких элементов, которые подходили под категорию «клевета». В дело включился Майкл Гленни, как профессор литературы и переводчик он лучше знал издательский мир. 2 мая 1980 года он прислал мне письмо:

Дорогой Жорес!

Хорошие новости! «МИТ Пресс» отменил свое решение об отказе от публикации Лакшина. Они снова изменили свое мнение и согласились опубликовать книгу. Вся история загадочна и непонятна и я, откровенно, не могу ее понять. Редактор, Барбара Анкени, женщина, которая отвергла книгу Лакшина, была вынуждена уйти из издательства. Новый редактор, принявший ее отдел, восстановил все исходные планы… Книга Лакшина будет опубликована скоро, лишь немного позже, чем английское издание «Теленка и Дуба»…

Всегда Ваш Михаил.

Новым редактором, который взялся за издание книги Лакшина, был Рене Оливери. В 1980 году я был в США и встретился с ним. Книга Лакшина была издана в конце 1980 года[114]114
  Feifer G. Writer as government in exile. New Society, 1960, July 3, 1980, pp. 28–29.


[Закрыть]. Но она продавалась только в США, не в Англии.

Книга «Бодался теленок с дубом» была издана в США под более коротким названием «The Oak and the Calf» на несколько месяцев раньше. Можно предполагать, что были приняты какие-то усилия для того, чтобы эти книги не появились одновременно, так как Лакшин слишком сильно подрывал репутацию книги Солженицына, которую издавало большое коммерческое издательство Коллинз (Collins).

Одновременная публикация неизбежно сдваивала бы рецензии и мнение Лакшина безусловно снизило бы ожидавшийся успех «Теленка» на английском. Однако «Теленок» и без книги Лакшина был принят рецензентами очень плохо и не имел успеха. Самую критическую рецензию, какую можно было ожидать, опубликовал Джордж Фейфер:

«Солженицын в этой книге похож на Ленина. Он не доверяет никому. Он видит врагов там, где их нет, он обращается с помощниками и союзниками как с потенциальными предателями, он обманывает друзей… “Теленок” наносит главный удар против тех друзей и союзников, которые рисковали собственной судьбой, помогая ему… Его главной жертвой оказался “Новый мир”, который немедленно признал выдающейся его повесть “Один день…” и редакторы которого самоотверженно боролись за ее публикацию. ‹…› Если бы эта повесть оказалась в любом другом советском журнале в тот период, то она несомненно не была бы опубликована… “Теленок” характеризует сотрудников “Нового мира” с таким же негодованием, с каким “ГУЛАГ” обрушивается на правителей СССР.»[115]115
  Feifer G. Writer as government in exile. New Society, 1960, July 3, 1980, pp. 28–29.


[Закрыть]

Рой Медведев. Долгий путь домой. Солженицын и перестройка

Узнав о принудительной высылке Солженицына за границу, я писал в заявлении для прессы: «Солженицын покинул свою страну не навсегда. Не исключено, что он вернется на родную землю через несколько лет, и мы сможем устроить ему почетную и дружескую встречу. Но при любых поворотах судьбы Солженицын вернется в нашу страну в своих книгах, и он по праву займет место в рядах ее самых великих сыновей»[116]116
  «Нью-Йорк таймс», 5 марта 1974 г.; «Вашингтон пост», 5 марта 1974 г.


[Закрыть].

Еще в январе 1974 года я смог получить от хорошо знакомых мне корреспондентов западных газет несколько экземпляров книги Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» и написал большую рецензию на нее, которая была опубликована в «Вашингтон пост» и «Нью-Йорк таймс» в начале февраля и широко разошлась в «самиздате». С книгой Солженицына я познакомил лишь немногих писателей, в том числе Владимира Лакшина, Юрия Трифонова и Владимира Дудинцева. В течение 1974–1975 годов таким же путем я получил несколько экземпляров книги Александра Исаевича: «Бодался теленок с дубом», сборник «Из-под глыб», сборник «Жить не по лжи», «Письмо вождям Советского Союза», «Стремя “Тихого Дона”» с предисловием Солженицына, тексты некоторых интервью, публичных выступлений и лекций Александра Исаевича перед разными аудиториями. В 1976 году в Москву пришла новая книга Солженицына «Ленин в Цюрихе».

Однако читать и обсуждать эти книги в СССР могли лишь некоторые писатели, а также немногие из московских диссидентов. Далеко не все из них соглашались с заявлениями или оценками Солженицына, но в полемику с Солженицыным могли вступить лишь А. Д. Сахаров, В. А. Твардовская, В. Я. Лакшин, священник Александр Мень, и то через западную прессу. Для всех других соотечественников писатель оказался за «железным занавесом».

Все его ранее изданные в СССР книги и рассказы были изъяты из библиотек, читателям не выдавались даже номера журнала «Новый мир», в которых были напечатаны «Один день Ивана Денисовича», «Матренин двор», «Захар-Калита». Распространение «Архипелага» могло закончиться немалым лагерным сроком, и поэтому «тамиздат», то есть книги на русском языке, изданные на Западе, не мог стать в 1974–1984 годах столь же массовым явлением, каким был «самиздат» в 1963–1973 годах. Тем не менее, в среде известных мне писателей и ученых интерес к судьбе и творчеству Солженицына был очень большим.

Оказавшись на Западе, Солженицын принял вначале решение жить в нейтральной Швейцарии, в стране, где жили и работали многие поколения российских эмигрантов. Здесь жили когда-то А. Герцен и Г. Плеханов, М. Бакунин и В. Ленин. Солженицын получил право на жительство в кантоне Цюрих, но как иностранец, не имеющий права на гражданство. Но писатель и не претендовал на гражданство какой-либо другой страны, заявляя, что он по-прежнему считает себя гражданином России и обязательно вернется на Родину.

В Швейцарии Солженицын жил немногим более двух лет. Для политических изгнанников эта страна оказалась в 70-е годах XX века гораздо менее удобной, чем в 70-е годы века XIX. Было много причин, по которым жизнь и работа в Швейцарии оказались для такого человека, как Солженицын, не столь удобной, как ему хотелось. Слишком велика была здесь назойливость журналистов и фотокорреспондентов, они преследовали писателя по пятам. У Солженицына не было необходимой ему изоляции. В Советском Союзе он работал главным образом в небольших деревеньках недалеко от Рязани («Матренин двор»), в доме Корнея Чуковского в Переделкино, в домике на даче Мстислава Ростроповича в подмосковной Жуковке, в своем садовом домике близ Обнинска.

В Москву Солженицын приезжал только по неотложным делам, для встреч и для сбора материалов. Дополнительную «заботу» об изоляции Солженицына принимало на себя и КГБ. Но в Швейцарии необходимая Солженицыну изоляция была труднодостижима. К тому же для такого общественно активного человека возникали и другие трудности, которых он не ожидал. Дело в том, что еще в 1948 году правительство Швейцарии приняло постановление об ограничении политической деятельности всех иностранцев, не получивших швейцарского гражданства. Даже проведение пресс-конференции, в которой звучала критика Советского Союза и коммунизма как политической системы, требовало предварительного разрешения полиции, где был учрежден специальный отдел для контроля за деятельностью иностранцев. Солженицын получил на этот счет строгое внушение от шефа полиции Цюрихского кантона уже после первых своих политических выступлений. Попытка писателя напомнить швейцарской полиции о деятельности Ленина в том же Цюрихе в 1914–1916 годах была, разумеется, оставлена без внимания.

Приглашения на встречи и выступления, предложения политического убежища и места для постоянного проживания поступали к Солженицыну из разных стран, и он внимательно изучал эти предложения. Уже в 1974 году Александр Исаевич побывал в Швеции на Нобелевских торжествах, получил там присужденную ему в 1970 году Нобелевскую премию и дал большую пресс-конференцию. Весной 1975 года Солженицын поехал в Париж, а летом того же года совершил большую поездку в США. В 1976 году он побывал в Англии, Франции и Испании, а в конце года принял решение о покупке дома и большого земельного участка в США в штате Вермонт, природа которого напоминала ему Россию.

Свою работу в Штатах и свой архив Солженицын организовал очень тщательно. Главным его делом во второй половине 70-х годов стала работа над новой редакцией «Августа Четырнадцатого» – первой книгой задуманной им громадной эпопеи «Красное колесо», а также работа над следующим «узлом» – «Октябрь Шестнадцатого». Одновременно шел интенсивный сбор материалов для следующих и главных «узлов» – о революции 1917 года. Несколько раз в год Солженицын давал обширные интервью, нередко откликаясь на события в России и протестуя против репрессий, которым подвергались люди хорошо ему знакомые. Иногда он встречался в своем доме с общественными деятелями Запада, реже с писателями, еще реже с гостями из СССР. Но не отказывался от приглашений и снова побывал во многих странах Европы, а также в Японии и на Тайване. Темы его выступлений не отличались большим многообразием. Это было в первую очередь обличение и осуждение коммунизма, тоталитарного режима в СССР, а также социализма, марксизма и всех левых и революционных идеологий, между которыми Солженицын не видел большой разницы. В своих выступлениях Солженицын решительно осуждал также «глобальные ошибки Запада относительно коммунизма», которые, по его мнению, начались еще с 1918 года и до конца 70-х годов продолжались.

Солженицын решительно осуждал всякие попытки «разрядки» и всякие уступки как советскому, так и китайскому коммунизму. Коммунизм – это, по Солженицыну, неизлечимое зло, и его надо уничтожить. При этом писатель весьма грубо отзывался обо всех западных советологах любых направлений, а также о дипломатах – от Джорджа Кеннеди до Генри Киссинджера, которые вносили «выдающийся вред в конструкцию и направление американской внешней политики». Взгляды Солженицына в данном случае совпадали с взглядами наиболее консервативной и воинственной части американского политического истеблишмента, и некоторые из американских обозревателей считали, что именно выступления Солженицына в какой-то степени повлияли на отношение к СССР со стороны Рональда Рейгана.

Президент Форд отказался в 1975 году от встречи с Солженицыным. Американские газеты писали, что таким был совет Форду государственного секретаря Киссинджера, который говорил о Солженицыне как о «монархисте». От встречи с президентом США Дж. Картером Солженицын отказался сам. Впрочем, в начале 80-х годов Солженицын отказался и от приглашения нового американского президента Рональда Рейгана, который хотел устроить в Белом доме завтрак в честь группы советских диссидентов, оказавшихся в эмиграции. Солженицына явно не устраивал, если говорить дипломатическим языком, «формат» предложенной ему встречи; он не хотел быть в группе (намечалось участие 15 или 17 других советских диссидентов). Выступая в различных аудиториях в США, Солженицын осуждал не только коммунизм, но и западный либерализм, иногда почти с таким же ожесточением, как и советский тоталитаризм. По мнению Солженицына, Запад переживает тяжелый, не столько политический, сколько духовный кризис, который начался здесь еще 300 лет назад, во времена так называемой Реформации.

Западный образ жизни, особенно западные газеты, журналы и телевидение, вызывали у писателя чувства, близкие к отвращению, и он не находил нужным их скрывать. Солженицын не раз говорил, что принятый в Америке лозунг: «Все имеют право все знать» – это «ложный лозунг ложного века». Много выше права людей не знать и не забивать своей божественной души сплетнями, суесловием и праздной чепухой. Люди истинного труда и содержательной жизни совсем не нуждаются в том избыточном и отягощающем потоке информации, который им навязывают западные газеты и телевидение. Особенно возмущали Солженицына потоки неточной или просто лживой информации о нем самом, о его взглядах и его личной жизни. «Когда я был в Советском Союзе, – говорил Солженицын в одном из интервью, – я представлял так: на Западе свободная пресса, там не солжешь, там всегда опровергнут, а в Советском Союзе, ну, действительно, настолько пролгались, что сверху командуют, то и печатают. Я приезжаю и с удивлением вижу, что в вашей прессе, свободной, можно солгать так же умело, так же хватко, как и в советской»[117]117
  Солженицын А. Публицистика. Т. 2. Ярославль, 1996. С. 402.


[Закрыть].

Особо резкая критика в адрес Запада прозвучала в знаменитой солженицынской речи в Гарварде на ассамблее выпускников университета. Писатель обвинил Запад в падении мужества. «Этот упадок мужества сказывается больше всего в прослойках правящей и интеллектуально-ведущей, отчего и создается впечатление, что мужество потеряло целиком все общество». Этот упадок мужества, доходящий до полной потери «мужского начала», Солженицын считал признаком конца Запада, не способного противостоять угрозе могущественных тоталитарных сил. Государство всеобщего благосостояния, которое создано на Западе, обеспечивает молодежи владение вещами, деньгами, досугом, дает ей неограниченную свободу наслаждений, но не силу и мужество. «Даже биология знает, – говорил Солженицын, – что привычка к высокоблагополучной жизни не является преимуществом для живого существа. Сегодня в жизни западного общества благополучие стало приоткрывать свою губящую маску»[118]118
  Солженицын А. Публицистика. Т. 1. С. 313.


[Закрыть]. По мнению Солженицына, на Западе слишком увлеклись защитой прав личности и мало думают о защите самого общества от «иных личностей», забывая об обязанностях людей перед обществом. Молодежь не защищена от порнографии и всякой иной бесовщины, все это ведет и к разгулу преступности. Но особенно резкие выражения достались опять-таки западной прессе, которая пользуется своей «безудержной свободой» отнюдь не в интересах читателей. Эта пресса помешана на сенсациях, она поверхностна и поспешна, и ярче всего отражает не достижения, а психические болезни XX века.

В отличие от советских западников и будущих либерал-демократов времен Ельцина, Солженицын прямо заявлял, что он не хотел бы рекомендовать нынешний Запад в качестве образца для преобразования российского общества. «Для того богатого душевного развития, которое уже выстрадано нашею страною в этом веке, – западная система в ее нынешнем духовно-истощенном виде не представляется заманчивой»[119]119
  Солженицын А. Публицистика. Т. 1. С. 319.


[Закрыть]. Солженицын уверял своих слушателей, что жизнь в СССР и даже в Восточной Европе с ее гнетом выработала в народе характеры «более сильные, более глубокие и интересные, чем благополучная и регламентированная жизнь Запада». Что вообще может предложить России «западное массовое существование с его отвратным напором реклам, одурением телевидения и непереносимой музыкой!»[120]120
  Солженицын А. Публицистика. Т. 1. С. 320.


[Закрыть]

Университетская аудитория аплодировала этим словам Солженицына, но почти никто из влиятельных западных интеллектуалов не торопился принимать советы писателя, который не только выступал против «детанта», но и предупреждал, что под видом «мирного сосуществования» Советский Союз фактически уже ведет против Запада третью мировую войну, и ведет все более успешно. «Еще два-три таких славных десятилетия мирного сосуществования и понятия «Запад» не останется на Земле»[121]121
  Солженицын А. Публицистика. Т. 1. С. 227.


[Закрыть].

Солженицыну возражали многие либеральные интеллектуалы, заявляя, что он просто не знает западных стран и западного образа жизни, что он не знает ни одного языка, кроме русского, что он исходит из примитивных славянофильских концепций и слишком превозносит духовную мощь и превосходство России. Но диалога не получилось, и Солженицына слушали все меньше и меньше. Это яростное осуждение Солженицыным как коммунизма на Востоке, так и всего современного либерализма и демократии на Западе заводило и самого писателя в идеологический тупик, и после 1980 года его публичные выступления в различных аудиториях сошли на нет. К тому же и западная печать, по поводу которой писатель высказывался очень неприязненно и даже грубо, стала отвечать ему тем же, осуждая не только взгляды, но и стиль жизни Солженицына. Американские папарацци даже летали с видеокамерой и фотоаппаратами на вертолете над имением Солженицына в Вермонте, чтобы получить необычные снимки. Дело доходило до призывов убрать писателя из Америки. В 1980–1982 годах выступления, интервью и письма Солженицына были крайне редкими, а с 1983 года они практически прекратились.

В первые годы своего пребывания на Западе Солженицын часто вступал в полемику с российскими эмигрантами разных направлений и поколений. Эта полемика принимала нередко довольно острый характер. Солженицын держался обособленно, не принимая участия в разного рода эмигрантских мероприятиях и встречах. Исключения бывали, но крайне редко. С 1976 года он вообще перестал читать русские эмигрантские журналы и лишь иногда публиковал отрывки из своих «узлов» в религиозно-общественном журнале «Вестник РСХД», который постепенно попал и под финансовый контроль Солженицына.

Только в 1982 году он решил ответить сразу всем своим критикам из других эмигрантских и диссидентских движений большой и крайне грубой, даже оскорбительной статьей «Наши плюралисты». «Шесть лет не читал я ни сборников их, ни памфлетов, ни журналов, хотя редкая там статья не заострялась также и против меня. Я работал в отдалении, не обязанный нигде, ни с кем из них встречаться, знакомиться, разговаривать. Занятый «узлами», я в эти годы продремал все их нападки и всю их полемику. Они мечтали, чтоб я с ними суетился, повысил бы им цену, а без этого хиреют на глазах, захлебнулись в собственном яде»[122]122
  Солженицын А. Публицистика. Т. 1. С. 407.


[Закрыть]. Но теперь Солженицын решил ответить всем сразу, помянув двумя-тремя фразами совсем разных людей, и находящихся в эмиграции, и живущих в Союзе. При этом взгляды, высказывания, статьи и очерки этих авторов были крайне упрощены и искажены.

Чтобы подчеркнуть свое неуважение, даже презрение к оппонентам, Солженицын в своей статье не упоминает даже инициалов, а только фамилии – Галич, Синявский, Пинский, Шрагин, Янов, Амальрик, Чалидзе, Лерт, Левитин-Краснов, Михайлов, Плющ, Соловьев, Клепикова, Померанц, «некто Любарский». Цитаты даются без ссылки на источник, часто без указания автора. Многие из оппонентов Солженицына были, конечно, не совсем правы в своих упреках и в своей критике и в адрес советского режима, и в адрес Солженицына, и при разборе событий как давней, так и недавней российской истории. Однако многие тезисы и критические замечания российских диссидентов-демократов были совершенно справедливы, в том числе и в адрес самых примитивных версий русского национализма, к которым многие из эмигрантских авторов относили и идеологические концепции самого Солженицына.

Статья Солженицына попала и в СССР в струю «самиздата», и она произвела на большинство из нас очень неприятное впечатление. Солженицын издевался над самим понятием плюрализма, которое представлялось нам важнейшим демократическим требованием. Мы как раз и выступали за демократическое и плюрастическое общество. Мы с уважением относились ко многим из тех, которых Солженицын называл «хороводом оживленных гномов, кружащихся над телом полумертвой России, нащебечивая свое». Писатель явно впал в грех гордыни, и это отталкивало от него и диссидентов в эмиграции, и тех, кто жил и работал в СССР. Уже тогда начала быстро расти трещина между Солженицыным и независимым общественным мнением в СССР, которое только начало нарождаться. А. Солженицын, можно сказать, требовал такого же полного признания и идеологического подчинения своим взглядам и концепциям, как и КПСС.

Начало «перестройки» в СССР Солженицын публично никак не комментировал. Мы видим по его литературному дневнику, публикация которого началась только в 1999 году, что писатель внимательно следил за событиями в стране и за судьбой советских политзаключенных. О Горбачеве он писал в своих заметках с явной неприязнью, но к начавшемуся в конце 1986 года освобождению диссидентов из тюрем, лагерей и ссылки Солженицын отнесся как к важному событию, которое и ему давало надежду на возвращение. Однако в печати или в своих публичных выступлениях писатель ничего не говорил о положении дел в СССР с 1980 до 1988 года.

Свое многолетнее молчание Солженицын нарушал только тогда, когда нужно было комментировать начавшие выходить первые «узлы» «Красного колеса». Русские издания этих первых «узлов» выходили в свет практически незамеченными. Но и на английское, немецкое и французское издания «Августа Четырнадцатого» рецензии были редкими и очень сдержанными, хотя это был несомненно лучший том всей эпопеи. И рецензентов, и читателей просто отпугивал большой объем романа с размытым сюжетом и множеством действующих лиц. «Это, конечно, не развлекательное чтиво для летнего отдыха, – писал Пол Грей в журнале “Тайм”. – Тех, кто каждое лето испытывает угрызения совести из-за того, что они не могут одолеть “Войну и мир”, приведет в ужас перспектива чтения «Августа Четырнадцатого» – вещи, безусловно, трудной и требующей от читателя большого напряжения»[123]123
  «За рубежом». 1989, № 131. С. 21.


[Закрыть]. На Западе издается немало книг по истории, которые читаются как занимательные романы. Трудно было рассчитывать поэтому, что западный читатель одолеет нелегкое для восприятия, но обширное «повествование в отмеренных сроках».

Читать роман уже тогда было трудно. Почти 200 страниц текста отводилось под описание разного рода войсковых передвижений русских и немецких войск по Восточной Пруссии. Все читатели просто пропускали это. Но многие главы были интересны, хотя и не приковывали внимание, как то было с романами «Раковый корпус» и «В круге первом».

Рецензии на «узел № 2» «Октябрь Шестнадцатого» были еще более редкими и критичными. «Когда я начинал читать этот роман, – писал в 1989 году один из немецких рецензентов, – была весна, и листья в моем саду только зазеленели. Но когда я закрывал его последние страницы, была поздняя осень, и листья в саду уже опали». Это была не лучшая рекомендация для потенциальных читателей. «Узел № 3» «Март Семнадцатого» начали издавать на русском языке в самом конце 80-х годов. Эта книга комментировалась и рецензировалась пока лишь в эмигрантских изданиях.