Текст книги "Нобелевские лауреаты России"

Еще в 1990–1991 годах Александр Солженицын несколько раз весьма неодобрительно отозвался о Михаиле Горбачеве, но ничего не говорил о Борисе Ельцине. Документы демократической оппозиции, которые доходили до американского штата Вермонт, где жил и работал Солженицын, вызывали у него большие сомнения.

Писатель уже десять лет работал над художественным отображением Февральской революции 1917 года, которую он считал главной российской катастрофой XX века, и он очень опасался повторения Февраля в политической истории России. Солженицын явно не жаловал либералов как в России, так и на Западе, полагая, что следование либеральным идеям – это путь самоослабления и капитуляции перед коммунизмом. Тем не менее, события 19–21 августа 1991 года вызвали у Солженицына большие надежды. В телеграмме С. Говорухину он писал: «Поздравляю с Великой Преображенской революцией!». Солженицын подчеркивал здесь совпадение краха ГКЧП и большого православного праздника Преображения Господня. 30 августа 1991 года.

Солженицын отправил письмо и Президенту России Борису Ельцину, в котором, в частности, писал: «Горжусь, что русские люди нашли в себе силу отбросить самый вцепчивый и долголетний тоталитарный режим на Земле. Только теперь, а не шесть лет назад, начинается подлинное освобождение и нашего народа и, по быстрому раскату, окраинных республик». Но Солженицын настоятельно советовал Ельцину добиваться права на пересмотр границ с некоторыми из отделяющихся республик. Россия не должна отдавать Украине не только Крым, но и обширный Юг нынешней УССР (Новороссию), а также многие места Левобережья Днепра, «которые никогда не относились к исторической Украине». Несправедливо, по мнению Солженицына, была отдана большевиками Казахстану Южная Сибирь, а также уральские казачьи земли. «И еще срочное, Борис Николаевич! Крайне опасно сейчас поспешно принять для России какой-либо не вполне проясненный экономический проект, который в обмен на соблазнительно быстрые внешние субсидии потребует строгого подчинения программе давателей, лишив нас самостоятельности экономических решений, а затем и скует многолетними неисчислимыми долгами». Ельцин ответил Солженицыну, поблагодарив за внимание, но не затрагивая сути поднятых писателем вопросов. Эта переписка была опубликована только много лет спустя[164]164
  Солженицын А. Публицистика. Т. 3. Ярославль, 1997. С. 353.


[Закрыть].

В сентябре 1991 года по предложению президента Ельцина Генеральная прокуратура сняла все прежние обвинения с Солженицына, устранив тем самым юридические препятствия к его возвращению на родину. Солженицын ответил в специальном заявлении для прессы, что он обязательно вернется в Россию. «Но прежде я должен, – говорилось в заявлении, – окончить на месте мои ранее начатые произведения. По возвращении в Россию сразу обступят другие заботы, которые я и буду делить со всеми». Заочное знакомство и телефонный разговор Ельцина и Солженицына состоялись в 1992 году во время первого официального визита Президента России в США. Сам Ельцин рассказал об этом через несколько месяцев – 16 июля 1992 года на встрече с группой главных редакторов в Кремле. В эти дни перед визитом в Японию он мучительно раздумывал о проблеме Курильских островов. Вячеслав Костиков записал тогда слова Ельцина: «Мне предстоит визит в середине сентября. Я уж сам измучился и всех, кто к этому имеет отношение, измучил. Самые умные головы думают. Что мне – сорвать визит, просто приехать и ничего не сказать, никакого шага ни туда, ни сюда. Идти на отдачу этих островов тоже нельзя. Интересная позиция у Солженицына. Я когда прилетел с официальным визитом в США, уже поздно вечером, первое мое действие – позвонить Солженицыну. Состоялся очень хороший разговор, минут 30–40. По многим проблемам говорили с ним. И вот Курилы. Я, говорит он, изучил всю историю, начиная с XII века. Не наши эти острова. Отдайте. Но дорого!»[165]165
  Костиков В. Роман с Президентом. М., 1997. С. 96–97.


[Закрыть]. Ельцин, однако, не согласился с Солженицыным и в конце концов отказался от визита.

Солженицын сообщил своим читателям об этом разговоре с Ельциным еще позже – лишь в 1998 году. По свидетельству писателя, он просил Президента не преувеличивать в России угрозы фашизма и национализма, а также предложил свой план отделения Чечни от России и левобережья Терека от Чечни с одновременной высылкой криминальных чеченцев из России[166]166
  «Московские новости», 1993, № 11. С. 10.


[Закрыть]. Но Ельцин, как известно, и в этом вопросе не согласился с Солженицыным.

Весной 1993 года посол России в США Владимир Лукин обратился к Солженицыну с письмом, попросив писателя дать оценку «сегодняшних российских дней». В это время расширялась и обострялась конфронтация между Президентом Ельциным и Съездом народных депутатов России, и поддержка Солженицына казалась важной для команды Президента. В ответном письме Александра Исаевича говорилось: «За последние четырнадцать месяцев народ и вовсе повергнут в нищету и в отчаяние. В такой момент особенно опасно пойти на лихие политические повороты. И прежде всего – утерять курс на полномочную власть Президента, избранного всенародно, стоящего вне партий и выше их. Российская Федерация при ее размерах и многообразии не может существовать без сильной президентской власти. Депутаты не смеют швырять народную судьбу в игралище корыстных голосований. Как Президент с министрами не должны пренебречь уже годичным стоном народа, что реформа ведется не так»[167]167
  Солженицын А. Публицистика. Т. 3. Ярославль, 1997. С. 463.


[Закрыть].

Именно такого ответа и ждал Лукин. Противостояние Президента и Съезда привело, как известно, к кровавой развязке в октябре 1993 года. Но и в эти дни не только Мстислав Ростропович, но и Солженицын поддержал Ельцина, оправдывая, как меньшее зло, даже стрельбу по зданию российского парламента из танковых пушек. «Нынешнее столкновение властей, – говорил Солженицын в своем интервью 21 октября 1993 года, – совершенно неизбежный и закономерный этап в нашем мучительном и долголетнем пути освобождения от коммунизма»[168]168
  Солженицын А. Публицистика. Т. 3. Ярославль, 1997. С. 440.


[Закрыть]. Солженицын критиковал не самого Ельцина, а команду, которую он выбрал, «чтобы делать реформу». Эта команда «заворожена диктатом Международного валютного фонда и не мешает громадному разграбу национального достояния. Дремлет и бездействует также судебная власть»[169]169
  Ельцин Б. Записки Президента. М., 1994. с. 463.


[Закрыть].

Осенью 1993 года Солженицын прервал работу над эпопеей «Красное колесо» и начал готовиться к возвращению в Россию. Переговоры на этот счет вела жена писателя, которая несколько раз приезжала в Москву, не отказываясь и от коротких интервью. Речь шла не только о возвращении отобранной у семьи Солженицына московской квартиры, но и о покупке удобного дома где-нибудь на окраинах Москвы – такой дом был найден в громадном хозяйстве Управления делами Президента РФ. В декабре 1993 года Борис Ельцин позвонил в США Солженицыну, чтобы поздравить его с 75-летием. Солженицын в специальном письме к Ельцину не только поблагодарил его за поздравления, но и предложил свою помощь и поддержку в борьбе с коррупцией и «безнаказанностью криминальных шаек», а также со всем кольцом бед и язв, одолевающим российское общество, включая и злонамеренную приватизацию. Но это письмо Солженицына не было опубликовано в российской печати. Не удивительно, что Солженицын испытывал и некоторую тревогу. Он говорил в своих интервью западным газетам, что предвидит многие трудности для своей общественной деятельности в России, в том числе и со стороны властей, для которых он вряд ли будет желанным гостем. Тем не менее его решение неизменно.

Весной 1994 года скорое возвращение Александра Исаевича в Россию уже не было секретом и для российской общественности, хотя почти никто не знал ни деталей, ни конкретных сроков этого важного для многих события. Некоторые из политических наблюдателей задавались вопросом: как сложатся отношения между самым знаменитым русским писателем, не раз говорившим, что «его пером водит Бог», и Президентом Ельциным, который нередко называл себя «хозяином» России? Этот вопрос беспокоил и самого Ельцина. Известно, что он звонил весной 1994 года в Вермонт Солженицыну, однако содержание их разговора не стало предметом гласности.

В странах западной демократии крупных политиков мало заботит содержание романов и поэм. У президентов США и Франции нет проблем со своими писателями, даже если они имеют мировую известность и резко критикуют американское или французское общество. Но в авторитарной России другие традиции. Александр Радищев был сослан в Сибирь за книгу «Путешествие из Петербурга в Москву». «Он бунтовщик хуже Пугачева», – сказала императрица Екатерина II, повелев заковать писателя в кандалы. Отношения между Пушкиным и Николаем I стали предметом не только разного рода очерков, но и популярного в конце 20-х годов фильма «Поэт и царь». Александр Герцен был трудной проблемой для Александра II. Александр III и Николай II всерьез помышляли о заточении в монастырь Льва Толстого, который тоже писал царям пространные письма об «обустройстве России». Для Ленина и Сталина проблемой был Максим Горький, которого они всячески обхаживали. Солженицын, с презрением писавший о перерождении Горького, не раз говорил еще до возвращения в Россию, что он не собирается хвалить Ельцина ни в глаза, ни за глаза.

Борис Ельцин был оповещен заранее о приезде Солженицына в Россию, а также о маршруте его предстоящей двухмесячной поездки через всю страну с востока на запад. На митинге в центре Владивостока по случаю приезда писателя была зачитана приветственная телеграмма Ельцина Солженицыну. «У Президента глубокий интерес к личности и воззрениям Солженицына, – заметил на одной из пресс-конференций В. Костиков, – это отношение определяется масштабом личности писателя, его талантом, его подвижнической судьбой». Уже в июне 1994 года было объявлено, что между писателем и Президентом состоится встреча в Москве.

Во всех публичных выступлениях по дороге в Москву Солженицын не раз осуждал «реформы Гайдара и Чубайса», но избегал критических высказываний в адрес Ельцина. И тем не менее в их отношениях начало уже тогда возникать некое внутреннее напряжение, так как они занимали очень разные политические и нравственные позиции. В книге «Записки Президента», подписанной в печать еще в марте 1994 года, Б. Н. Ельцин писал с плохо скрываемым раздражением: «В интервью телекомпании “Останкино” Александр Солженицын задал вопрос интервьюеру, зрителям, всему народу, Президенту: “Вы свою мать будете лечить шоковой терапией? Мать – Россия. Мы ее дети. Лечить мать шоковой терапией действительно жестоко. Не по-сыновьи. Да, в каком-то смысле Россия – мать. Но в то же время Россия – это мы сами. Мы ее плоть и кровь, ее люди. Я себя шоковой терапией лечить буду и лечил не раз. Только так – на слом, на разрыв – порой человек продвигается вперед, вообще выживает”»[170]170
  «Новое время», 1994, № 27. С. 31.


[Закрыть]. Логики в этом рассуждении нет, или есть весьма странная логика, по которой все, что может быть хорошим для Ельцина, хорошо и для народа России.

В сентябре 1994 года на вопрос социологов: «Кто из перечисленных ниже политиков и общественных деятелей выражает Ваше мнение и Вашу позицию по основным вопросам жизни России?» граждане страны чаще всего называли Григория Явлинского. На второе место в этом списке вышел Солженицын, опередив Ельцина, Зюганова, Жириновского и Черномырдина. В том же году было много разговоров о необходимости досрочных президентских выборов. Назывались разные кандидаты, в том числе и Солженицын. «Именно ему и только ему, – заявлял писатель и литературный критик Игорь Виноградов, – я сегодня готов был бы отдать свой голос на любых президентских выборах, если бы он только согласился послужить России на этом поприще». Такое же предложение высказывала и известная общественная деятельница Галина Старовойтова, подчеркнув, что только «Солженицын своим чутьем может помочь определить будущее страны, сформировав патриотическую русскую идею в нешовинистических словах и выражениях»[171]171
  «Аргументы и факты», 1994, № 30. С. 2.


[Закрыть]. Своим кандидатом в Президенты России называли Солженицына и многие мелкие объединения вроде «Союза беспартийных граждан» в Саратове.

В редакционной статье популярной газеты «Аргументы и факты» в августе 1994 года можно было прочесть: «Сейчас можно вполне спрогнозировать борьбу за симпатии россиян двух лидеров: Президента, избранного народом, и всемирно известного писателя, взявшего на себя роль заступника всех сирых и обездоленных. Борису Ельцину будет очень неудобен Солженицын. Ведь Президент не может вторить писателю и сетовать на то, что народ плохо живет. Ему либо нужно доказывать противоположное, либо менять политику. Но менять ее невозможно – у государства нет денег, чтобы жить по Солженицыну. А у Солженицына, в отличие от правительства, никто денег не требует. Солженицыну не надо ни перед кем заискивать, ему ведь некого бояться, авторитет у него планетарного масштаба. Начальников над ним нет и не будет. Он гражданин Земли, к его слову прислушиваются и “там”, и “здесь”. Маловероятно, что Александр Исаевич захочет побороться за пост Президента. Восьмой десяток не шутка. Но место российского всесильного Дэн Сяопина или, если угодно, аятоллы Хомейни – ему гарантировано»[172]172
  «Наш современник», 1998, № 11–12. С. 185.


[Закрыть]. Газета, как мы видим, «гарантировала» Солженицыну даже более высокое положение, чем пост Президента – положение неоспоримого духовного лидера страны, ибо именно таким было положение Хомейни в Иране и Дэн Сяопина в Китае.

Не слишком удачные выступления Солженицына на телевидении, которые начались с конца августа и проходили еженедельно по вечерам на ОРТ, а также мало кого задевшее выступление в Государственной Думе существенно ослабили авторитет писателя. Не встретила сочувственного отклика и опубликованная им программная идеологическая работа «Русский вопрос к концу XX века», которую мы смогли прочесть в конце лета 1994 года. Русский национализм и без того не являлся сколько-нибудь влиятельной идеологической концепцией в российском обществе. В Российской Федерации имелось больше десятка националистических партий и групп, но ни одна из них не была представлена отдельной фракцией в Государственной Думе, и все они придерживались разных версий «Русской идеи» и «Русского пути». А предложенная Солженицыным концепция истории России не встретила поддержки даже среди писателей и политиков русского направления, она была слишком тенденциозной и радикальной.

Вся российская история от Петра Первого до наших дней представлялась Солженицыну скопищем ошибок и упущенных возможностей. Главную критику писатель направлял не только против Ленина, но и против Петра Первого и Екатерины Второй, а среди генералов Великой Отечественной войны он особо выделил лишь генерала Власова, а также тех солдат и командиров, которые пошли «против Сталина». Эта позиция имела своих сторонников среди части российской и украинской эмиграции, но она была совершенно неприемлема для основной массы российского населения.

И вот в конце осени 1994 года, когда даже поклонники Солженицына испытывали чувство недоумения и разочарования, он получил приглашение из Кремля. О предстоящей встрече Ельцина и Солженицына в общих чертах было объявлено заранее, и это вызвало волнение среди наиболее радикальной части русских националистов. Писатель Владимир Максимов, который в прошлом считал себя другом Александра Исаевича, а теперь выступал с ожесточенной критикой и в адрес Ельцина, и в адрес Солженицына, писал в статье «История одной капитуляции»: «Неужели Солженицын удовольствуется жалкой ролью частного конфидента при пьяном самодуре, сознательно и беспощадно изничтожающем нашу общую родину Россию? Неужели не выкрикнет в лицо своему кремлевскому собеседнику и окружающей его алчной банде, да так, чтобы услышал весь мир, то, о чем еще не смеет или не имеет возможности прокричать сам вконец измордованный ими народ?»[173]173
  «Сегодня», 18 ноября 1994 года.


[Закрыть].

Встреча и беседа Солженицына и Ельцина состоялась 16 ноября 1994 года в одной из подмосковных резиденций Президента и продолжалась необычно долго – более четырех часов. В этот же день с утра Ельцин встретился и с Патриархом Алексием II, который явно не благоволил к Солженицыну, позволявшему себе резкую критику высшей церковной иерархии, как людей слабых и мало пекущихся о нуждах простого народа. Официальное сообщение о беседе Президента и писателя было очень скупым. Сообщалось только, что их беседа затронула «самые масштабные и острые проблемы жизни России и российского общества», а также «пути возрождения народной нравственности и народного самосознания». Отмечалось, что беседа была глубоко личной, и на ней не было других участников, а тем более журналистов, и что Ельцин остался доволен «как тональностью, так и содержанием разговора, который позволил выявить широкое поле взаимного понимания и взаимодействия»[174]174
  Костиков В. Роман с Президентом. М., 1997. С. 339.


[Закрыть].

Сам Солженицын нигде не комментировал свою встречу с Ельциным, а на прямой вопрос одного из журналистов сказал только два слова: «Очень русский». Потом подумал немного и прибавил: «Слишком русский». Однако его жена Наталья Светлова отметила в своем интервью, что беседа писателя и президента была уважительной, и Ельцин внимательно выслушал соображения и вопросы Солженицына. Лишь много позже некоторые из подробностей этой встречи изложил в своей книге пресс-секретарь Президента Вячеслав Костиков. «Помню, – писал он, – как серьезно президент готовился к встрече с вернувшимся в Россию писателем. Мы сделали для него несколько записок по этому поводу. Борис Николаевич явно нервничал, видимо, не совсем понимая, “как себя поставить”. К этому времени у него уже окрепла привычка вести разговор в тональности – “как президент, я…”. Но в данном случае так явно не годилось, и он чувствовал это. Его пытались настроить на вельможный лад. Ему говорили: “Ну что Солженицын? Не классик же, не Лев Толстой. К тому же всем уже надоел. Ну, пострадал от тоталитаризма, да, разбирается в истории. Да таких у нас тысячи! А вы, Борис Николаевич – один”. Но Ельцин избрал другой тон. Разговор прошел просто, очень откровенно, без сглаживания политических разночтений. Они проговорили четыре часа и даже выпили вместе водки»[175]175
  «Аргументы и факты», 1995, № 1. С. 1–3.


[Закрыть].

В 1995 году какие-либо новые встречи Ельцина с Солженицыным стали невозможны, так как писатель подверг резкой критике начавшуюся в декабре 1994 года военную операцию в Чечне. «Открытие военных действий в Чечне, – публично заявил Солженицын, – это тяжелая политическая ошибка. В любом случае, и при успехе военных действий, и при неудаче это принесет нам политический ущерб – и в отношениях с Кавказом, и с мусульманским миром вообще. Надо добавить к этому еще и наглядную военную бездарность. Ужасно, что эти военные действия были начаты. Этого нельзя было делать ни в коем случае»[176]176
  «Независимая газета», 11 января 1995 года.


[Закрыть]. Однако Солженицын и теперь ничего не говорил о Ельцине, но лишь о «промахах правительства и президентской команды». К тому же он повторил свой план отделения Чечни от России, но без левобережья Терека и «объявления всех чеченов на российской земле иностранцами», которые должны либо получить визу и объяснить свою пользу России, либо покинуть нашу страну. Солженицын предложил также отозвать все российские войска из Таджикистана и изменить привилегированное положение, которое якобы имеют в России татары, якуты, башкиры, карелы и многие другие национальные меньшинства. «Россия никогда не была федерацией, – заявил Солженицын, – все это искусственное ленинское изобретение». Все эти предложения были поверхностны и неприемлемы для современного российского государства, которое не является государством одного лишь русского народа, и в котором национальная и государственная идея не совпадают, но дополняют друг друга.

В 1995 году Россия вступила в очередной цикл выборов, и разговоры о выдвижении Солженицына на пост Президента возобновились, хотя и не так активно. Группа молодых политиков из разных партий призывала в самом начале года в своем Открытом письме: «Александр Исаевич! Помогите нам еще раз! Силам возрождения России нужен Ваш авторитет. То, чего Вы достигли в жизни, не достичь ни одному президенту. Ради России нашей, ради нас и наших детей Вы должны подумать о возможном согласии быть избранным на высшую должность в государстве»[177]177
  «Аргументы и факты», 1996, № 3. С. 5.


[Закрыть]. В 1996 году, уже после начала избирательной кампании по выборам Президента, призыв к писателю – выдвинуть и его кандидатуру обнародовала в нескольких газетах известный правозащитник Лев Тимофеев. Солженицын, как и следовало ожидать, не принял этих предложений и не стал их комментировать. На протяжении всей избирательной кампании он не критиковал Ельцина, но и не высказывался в его пользу.

Перед вторым туром Солженицын не слишком внятно, но призвал все же избирателей голосовать сразу против двух кандидатов. Он продолжал критиковать многие аспекты внешней и внутренней политики России, но ни разу не высказался лично о Ельцине. В интервью газете «Аргументы и факты» на прямой вопрос: «Как Вы оцениваете действия Президента Ельцина?» Александр Исаевич ответил: «Я знаю, что истинную оценку политическим деятелям можно дать только тогда, когда обнаружатся все скрытые от глаз обстоятельства. Лишь через полвека я добрался до истинной сути и психологии деятелей 1917 года – и написал эпопею “Красное колесо”. Я думаю: пройдет время, и другой русский писатель, хорошо ознакомясь со всеми тайнами десятилетия 1985–1995 годов, напишет о нем другую эпопею – “Желтое колесо”»[178]178
  Диктофонная запись. «Советская Россия», 16 мая 2000 г.


[Закрыть].

Это интервью было богато и другими намеками, ибо ни одни лишь специалисты по геральдике знают, что в политике каждый цвет имеет и символическое значение: белый и красный, черный и коричневый, зеленый и желтый… Но Солженицын в любом случае мог сказать, что его неправильно поняли. Почему мы должны откладывать на 50 лет свои оценки политикам? Без оценок и суждений современников никакой будущий историк или писатель не сможет понять и описать «дела давно минувших дней». Борис Ельцин, впрочем, не слишком высоко оценил молчание писателя и его уклончивые ответы. Всеми было замечено, что на торжественную процедуру инаугурации Президента России 9 августа 1996 года не были приглашены два живущих в России лауреата Нобелевской премии – Михаил Горбачев и Александр Солженицын.

Осенью 1996 года и почти весь 1997 год Борис Ельцин был болен и не слишком активно участвовал в государственных делах. Были свои недуги и у Солженицына, который значительно сократил масштабы своей общественной деятельности. В 1998 году Солженицын опубликовал небольшим тиражом книгу «Россия в обвале» – последнюю, как он сказал, работу подобного рода. В книге дана крайне мрачная картина крушения и развала российского государства, общества, экономики, национальной жизни. Здесь имелось много упреков в адрес Запада, в адрес «преступного правительства», в адрес самого русского народа. Впервые прозвучали здесь и осторожные упреки в адрес лично Бориса Ельцина: «Ельцин пошел на ненужные уступки Западу», «наш президент слишком за Америку», «интриганский наскок Беловежья», «президент России смотрел назад и бесчувственно отдал миллионы русских Украине и Казахстану», «президент не заботится о беженцах», «мы слышим из Кремля отечески монарший тон» и т. п.

В самом конце 1998 года Б. Ельцин подписал Указ о награждении А. И. Солженицына в связи с его 80-летием орденом Святого Андрея Первозванного – высшим орденом Российской Федерации, которым до тех пор в России и СНГ были награждены всего четыре человека. Орден был учрежден еще Петром Первым и имел очень высокий статус; за 200 лет до 1917 года он был вручен менее чем тысяче человек. Упраздненный при Советской власти орден Святого Андрея Первозванного с выложенным на нем бриллиантами девизом «За веру и верность» был восстановлен Указом президента Ельцина.

Однако на чествовании писателя в театре драмы на Таганке после спектакля «Шарашка» по роману Солженицына «В круге первом» Солженицын заявил о своем отказе принять орден из рук «этой власти» и при нынешнем бедственном положении России. Но тут же сделал спасительную для Президента Ельцина оговорку: «Может быть, может быть, через много лет дети мои примут эту награду». Орден, таким образом, оставался все же за Солженицыным, и именно так комментировали этот эпизод многие газеты.

В 1999 году А. И. Солженицын очень мало появлялся на разного рода публичных мероприятиях, говорили, что он нездоров. Однако весной 2000 года Александр Исаевич прервал долгое молчание. Только в первой половине мая он дал два больших телевизионных интервью на НТВ, а затем при большом стечении публики и корреспондентов встретился с читателями и работниками Российской государственной библиотеки. И само выступление Солженицына, и его подробные ответы на устные и письменные вопросы были очень интересными и нашли горячий отклик среди слушавших. При этом все отметили, что впервые за 10 лет Солженицын дал свою характеристику Ельцину, который к тому времени уже не был Президентом. «Мы беспечно притворяемся, – сказал Солженицын в интервью НТВ, – будто у нас в России все дела идут в общем-то нормально, терпимо. Нет! В результате ельцинской эры разгромлены все основные направления нашей государственной, народнохозяйственной, культурной и нравственной жизни. Ничего не осталось такого, что не было бы разгромлено или разворовано. Вот среди этих руин мы сегодня живем и ищем выхода. Мы бросили 25 миллионов наших соотечественников в странах СНГ, вернее, бросили их не мы, а президент Ельцин, бросил как собак, без всякой защиты их прав, без всякой заботы об их нуждах, без попытки помочь им переселиться к нам. Ельцин предпочитал обниматься и целоваться с диктаторами и вручать им награды российские»[179]179
  «Московские новости», 20–29 мая 2000 г.


[Закрыть]. Еще суровее отозвался Солженицын о Ельцине на встрече с читателями Российской библиотеки. «Снятие с Ельцина ответственности, – сказал писатель, – я считаю позорным. И Ельцин, и еще сотня-другая с ним должны отвечать перед судом!»

Не слишком приязненно отозвался тогда Солженицын и о Владимире Путине – «монархическом наследнике республиканского президента, еще не сделавшем никаких одобрительных, оздоровляющих шагов».