Текст книги "Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник)"

Там были фотографии! Но не обычные фотографии… Открытки с обнаженными женщинами… И не только с одними женщинами, а еще и такие, где женщины были с мужчинами…

Несколько дней все ломали головы, кому в Бержераке могли такое прислать. Начальник почтового отделения даже сообщил о бандероли комиссару…

Вот так-то! А через какое-то время пришла еще одна точно такая же бандероль, завернутая в такую же бумагу… И на этикетке был адрес господина Дюурсо!

Мегрэ ничуть не удивился. Ведь он только что пришел к выводу: прокурор предавался своему пороку в одиночестве…

Он закрывался в мрачном кабинете на втором этаже совсем не для того, чтобы считать деньги! Он рассматривал фотографии. И, можно не сомневаться, читал соответствующие книжонки.

– Послушайте, Розали! Обещаю, что нигде не назову ваше имя! Признайтесь, что, когда вы узнали то, о чем только что рассказали, вы поинтересовались содержимым книжных шкафов…

– Кто вам это сказал?.. К слову, те, что внизу, всегда были заперты… Только однажды я заметила, что в замке одного из шкафов остался ключ.

– И что же вы там обнаружили?

– Вы сами знаете! После этого на протяжении многих ночей мне снились кошмары, а к Альберту я не могла подойти больше месяца…

Ага! Вот и объясняются отношения Альберта с красоткой невестой!

– Там были большие толстые книги, не так ли? На хорошей бумаге, с гравюрами…

– Да… И еще… Там было такое, что и представить нельзя…

Только ли в этом заключалась тайна господина Дюурсо? Если так, то его можно только пожалеть! Холостяк, оказавшийся в одиночестве в Бержераке, где он не мог даже улыбнуться женщине, не спровоцировав скандала…

Он находил утешение в том, что стал в некотором роде библиофилом, коллекционировавшим галантные гравюры, эротические фотографии, книги, которые в каталогах уклончиво называют «литературой для знатоков»…

И он постоянно испытывал страх…

Но его тайная страсть не имела никакого отношения к двум погибшим женщинам, тем более к Самюэлю!

Но если именно Самюэль поставлял ему фотографии? Так могло быть? Или нет? Мегрэ колебался. Розали стояла перед ним, переминаясь с ноги на ногу; ее лицо пылало от смущения, и она никак не могла понять, почему так разболталась.

– Если бы здесь не было вашей жены, я никогда бы не осмелилась…

– А доктор Риво часто бывал у господина Дюурсо?

– Очень редко! Обычно они говорили по телефону.

– А кто-нибудь из семьи доктора?

– Только мадемуазель Франсуаза, которая была секретаршей…

– У прокурора?

– Да, у него. Она даже приносила с собой небольшую пишущую машинку в футляре.

– Она занималась судебными делами?

– Не знаю, чем она там занималась, но у нее была какая-то работа, которую она выполняла в маленькой комнате, отделенной от библиотеки занавеской из тяжелого зеленого бархата…

– Так что она… – начал фразу Мегрэ.

– Я этого не говорила! Я ничего не видела!

– И долго это продолжалось?

– Месяцев шесть… Потом барышня уехала к своей матери, в Париж или в Бордо, я точно не знаю…

– Значит, господин Дюурсо не пытался ухаживать за вами?

– Пусть бы только попробовал!

– И вы ничего не знаете! Благодарю вас! Обещаю, что вас никто не будет допрашивать, а ваш жених никогда не узнает о нашем разговоре.

Когда Розали вышла, мадам Мегрэ, закрывшая за девушкой дверь, вздохнула:

– Как это печально! Интеллигентный человек, занимающий такой пост…

Мадам Мегрэ всегда удивлялась, когда ей приходилось узнавать о чем-нибудь некрасивом. Она не признавала существование инстинктов более темных, чем ее инстинкт добропорядочной, верной супруги, страдающей от невозможности иметь детей.

– Ты думаешь, эта девушка ничего не преувеличивает? Если хочешь знать мое мнение, то я скажу, что она просто старается вызывать к себе интерес! Она способна наговорить что угодно, лишь бы только ее слушали! И я готова поспорить, что на нее никто не нападал!

– Я тоже!

– Точно так же, как свояченица доктора! Такая хрупкая женщина… Да ее можно свалить с ног одной рукой! И ей удалось вырваться из рук мужчины?

– Ты совершенно права!

– И я скажу больше! Думаю, что если все это будет продолжаться, то через неделю никто не разберется, где здесь правда, а где ложь! Подобные события заставляют людей включать воображение! И утром они выдают за случившееся то, о чем просто подумали вечером перед сном… Вот уже и господин Дюурсо превращается в негодяя! Завтра тебе расскажут, что комиссар полиции изменяет жене и что… Ну, а ты! Представляешь, что могут порассказать о тебе? Вряд ли есть причины, по которым тебя не обсуждали бы так, как остальных. Скоро мне придется показывать паспорт, если я не хочу прослыть твоей любовницей…

Мегрэ смотрел на нее с мягкой улыбкой. Бедняжка так разволновалась! Ее приводило в ужас все происходящее.

– Вот и этот доктор, который совсем не доктор…

– Кто знает?

– Как это «кто знает»? Я же обзвонила все медицинские училища, все университеты, и нигде…

– Передай-ка мне свой отвар.

– По крайней мере он не повредит тебе, потому что его не прописал лжеврач…

Отхлебывая из кружки, он держал жену за руку. В комнате было жарко. Из радиатора то и дело вырывалась струйка пара со звуком, похожим на мурлыканье кота.

В ресторане закончилось время обеда. Теперь снизу доносился стук бильярдных шаров и костяшек домино.

– Хороший травяной настой – это именно то, что нужно.

– Конечно, дорогая… Хороший настой.

И он поцеловал ей руку, скрывая нежность за пустыми фразами.

– Вот увидишь! Все будет хорошо, и через пару дней мы вернемся домой…

– И ты возьмешься за новое расследование!

Глава 9
Похищение певички

Мегрэ забавлялся озабоченным видом Ледюка, ворчавшего:

– Что ты имеешь в виду, говоря о деликатной миссии, которую намерен мне поручить?

– Называй это миссией, если хочешь, но только ты способен ее выполнить. Послушай! Оставь этот недовольный вид! Речь вовсе не идет об ограблении прокурора или взломе виллы доктора!

И Мегрэ, взяв газету из Бордо, отчеркнул ногтем небольшое объявление.

«По делу о наследстве разыскивается дама по фамилии Босолей, проживавшая ранее в Алжире. Обращаться к нотариусу Мегрэ, гостиница «Англетер» в Бержераке. Срочно».

Ледюк не улыбался. Он смотрел на коллегу с кислым видом.

– Ты хочешь, чтобы я стал фальшивым нотариусом?

В его голосе прозвучало так мало энтузиазма, что мадам Мегрэ, находившаяся поблизости, рассмеялась.

– Нет, конечно! Между прочим, объявление появилось в десятке газет, выходящих в районе Бордо, а также в основных ежедневных парижских изданиях.

– Но при чем тут Бордо?

– Не волнуйся. Лучше скажи, сколько поездов проходит каждый день через Бержерак?

– Три или четыре.

– Сейчас стоит прекрасная погода, без дождей. Есть какое-нибудь бистро вблизи от вокзала? А, есть. Значит, вот твоя миссия: встречать на платформе каждый поезд, пока ты не увидишь мадам Босолей…

– Но я же не знаю ее!

– Я тоже! Мне даже не известно, толстая она или тощая. Но, думаю, скорее всего, довольно полная. Ей должно быть от сорока до шестидесяти лет.

– Но ведь в объявлении сказано, что ей нужно обратиться в гостиницу, и мне не понятно, почему я…

– Все правильно! Только я предполагаю, что на вокзале будет еще некто, стремящийся помешать даме появиться здесь. Теперь понял задание? Обязательно доставить ее сюда. И аккуратно!

Мегрэ никогда не бывал на вокзале в Бержераке, но перед ним лежала открытка с его изображением. Можно было разглядеть залитый солнцем перрон, маленький домик начальника вокзала, склад с оборудованием.

Забавно было представлять, как бедняга Ледюк в соломенной шляпе бродит взад-вперед по платформе, встречая очередной поезд, разглядывая пассажиров и преследуя каждую даму в летах, иногда даже интересуясь, не Босолей ли ее фамилия.

– Я могу рассчитывать на тебя?

– Раз уж это так важно…

И Ледюк удалился с кислым видом. Было слышно, как он долго терзал стартер своей машины, а когда так и не смог завести ее, еще дольше крутил рукоятку.

Через некоторое время в номер вошел ассистент доктора Риво и вежливо поздоровался сначала с мадам Мегрэ, потом с комиссаром.

Это был худой юноша с рыжей шевелюрой, очень застенчивый и постоянно натыкавшийся на стулья, после чего следовали многословные извинения.

– Извините, мадам, где здесь у вас горячая вода?

И тут же, едва не опрокинув ночной столик, опять рассыпался в извинениях.

Осматривая Мегрэ, он то и дело спрашивал его с тревожным выражением на лице:

– Вам не больно?.. Простите… Вы не могли бы еще больше выпрямиться?.. Простите…

Мегрэ улыбался, представляя, как Ледюк пытается припарковать свою колымагу возле вокзала.

– У доктора Риво много работы?

– Да, он очень, очень занят! Он всегда так занят!

– Это весьма деятельный человек, не так ли?

– О, очень деятельный! Я хочу сказать, что это вообще необыкновенный человек! Представьте, в семь утра он начинает бесплатный прием, потом идет в свою клинику… Затем больница… Заметьте, он не доверяет ассистентам, как большинство врачей, а старается все делать сам…

– Вам никогда не приходило в голову, что он, быть может, вовсе не врач?

Ассистент едва не поперхнулся, а потом рассмеялся:

– Вы шутите! Доктор Риво не просто врач – это великий врач! Если бы он перебрался в Париж, то очень быстро сделал бы там превосходную карьеру!

Он говорил искренне. Чувствовалось, что юноша испытывал подлинную убежденность, без каких-либо задних мыслей.

– Вы знаете, где он учился?

– Кажется, в Монпелье. Да, точно, именно там… Он рассказывал мне о своих профессорах… Потом он был ассистентом доктора Мартеля в Париже.

– Вы уверены в этом?

– Я видел у него в лаборатории фотографии доктора Мартеля с учениками.

– Очень интересно.

– Простите! Как только вам в голову могла прийти мысль, что доктор Риво – не врач?

– Так, я случайно подумал об этом…

– Я могу повторить, и вы должны верить мне: это настоящий профессионал! Его можно упрекнуть в одном: он слишком много работает, поэтому быстро расходует энергию. Я часто замечал, что он сильно нервничает…

– Это случилось недавно?

– Да, в том числе и недавно! Но обратите внимание: он позволил мне заменить его только потому, что вы уже практически здоровы! Другой врач поручил бы вас своему ассистенту с самого начала…

– А сотрудники его любят?

– Они восхищаются им!

– Я спросил, любят ли они его.

– Да… Думаю, что… У них нет оснований…

На этот раз в его голосе чувствовалась неуверенность. Очевидно, для ассистента существовало различие между восхищением и любовью.

– Вы часто бываете у него дома?

– Никогда не приходилось! Я каждый день вижу его только в больнице.

– Следовательно, вы не знакомы с его семьей?

Во время разговора продолжались обычные процедуры, последовательность которых Мегрэ давно усвоил. Опущенные шторы несколько приглушали доносившиеся с площади звуки бурлящей за окном жизни.

– У него очень симпатичная свояченица…

Молодой человек притворился, что не расслышал, и ничего не ответил.

– Он часто бывает в Бордо, не так ли?

– Его иногда приглашают туда! Если бы он захотел, он мог бы оперировать где угодно: в Париже, в Ницце, даже за границей…

– Несмотря на его молодость?

– Для хирурга это достоинство! Как правило, хирургов старше определенного возраста не очень любят.

Когда осмотр закончился, ассистент вымыл руки, огляделся и рассыпался в благодарностях перед мадам Мегрэ, протянувшей ему полотенце.

Теперь к портрету доктора Риво Мегрэ добавил новые штрихи. Сотрудники отзывались о нем как о большом мастере. Оказывается, он буквально горел на работе.

Честолюбие? Весьма вероятно! И все же он не хотел перебираться в Париж, где место для него было обеспечено.

– Ты что-нибудь понимаешь? – спросила мадам Мегрэ, когда они остались одни.

– Я? Подними, пожалуйста, шторы… Совершенно ясно, что он профессиональный хирург. Он не мог бы так долго обманывать свое окружение, ведь он работает не в кабинете, один на один с пациентом, а в больнице…

– Но его не знают в университетах…

– Подожди, закончим сначала с одним делом. Сейчас я ожидаю Ледюка, у которого наверняка возникнут проблемы со спутницей. Ты не слышала, прибыл ли поезд? Если это поезд из Бордо, есть шансы, что…

– И на что ты надеешься?

– Увидишь! Подай-ка мне спички…

Он чувствовал себя гораздо лучше. Температура опустилась до 37,5, и у руки почти полностью восстановилась подвижность. А самым хорошим признаком было то, что он просто не мог больше оставаться в постели. Он то и дело переворачивался, поправлял подушки, приподнимался, вытягивался…

– Я попрошу тебя сделать несколько звонков…

– Кому?

– Мне нужно знать, где находится каждый из интересующих меня персонажей. Сначала позвони прокурору. Когда услышишь его голос, сразу положи трубку…

Пока жена выполняла это задание, Мегрэ смотрел на площадь, коротко попыхивая трубкой.

– Прокурор у себя!

– Теперь позвони в больницу. Спроси доктора.

Доктор находился на работе!

– Теперь остается позвонить на его виллу. Если трубку возьмет жена, попроси позвать к телефону Франсуазу. Если же трубку возьмет Франсуаза, скажи, чтобы подошла мадам Риво…

Ответила жена доктора. Она сообщила, что сестры нет дома, и поинтересовалась, что ей передать.

– Положи трубку!

Таким образом, несколько заинтригованных непонятными звонками людей должны были заняться выяснением того, кто им звонил.

Через пять минут принадлежащий гостинице автобус вернулся с вокзала с тремя пассажирами и парнем, которому был поручен багаж. Потом подъехал почтальон на велосипеде, доставивший мешок с почтой.

После раздавшегося за углом характерного сигнала клаксона появился «форд» Ледюка. Мегрэ разглядел пассажира на заднем сиденье. Еще кто-то сидел рядом с водителем.

Первым из машины выбрался бедняга Ледюк, оглядевшийся по сторонам с тревогой, как человек, боящийся показаться смешным. Затем он помог выйти полной даме, едва не упавшей ему в объятия. Последней из машины выпрыгнула молодая девушка, сразу же метнувшая злобный взгляд на окно номера Мегрэ.

Это была Франсуаза в кокетливом костюме нежно-зеленого цвета.

– Мне можно остаться? – спросила мадам Мегрэ.

– Конечно. А вот и они… Открой им, пожалуйста.

За дверью послышалось тяжелое дыхание, и в номер вошла полная дама, вытирая лоб платком.

– Значит, здесь находится нотариус, который, кажется, вовсе не нотариус!

Вульгарный голос. И не только голос! Кажется, ей было не более сорока пяти лет. Растолстевшая блондинка с вялым ртом. Очевидно, она еще не избавилась от претензий на красоту, потому что была накрашена так ярко, словно собиралась выйти на сцену.

При беглом взгляде на нее создавалось впечатление, что вы ее уже видели раньше. И тут же догадывались почему: она представляла собой ставший сегодня редким характерный типаж певички, когда-то выступавшей в кабаре. Губы сердечком. Перетянутая талия. Зовущий взгляд. Обнаженные молочно-белые плечи. Своеобразная раскачивающаяся походка, взгляд на собеседника, словно на зрителей с подмостков…

– Мадам Босолей? – галантно поинтересовался Мегрэ. – Присаживайтесь, прошу вас… И вы тоже, мадемуазель…

Франсуаза осталась стоять. Она была готова взорваться.

– Предупреждаю вас, что я буду жаловаться! Мне еще не приходилось сталкиваться с таким безобразием…

Ледюк топтался возле двери с весьма жалким видом; легко было догадаться, что у него не все прошло как по маслу.

– Успокойтесь, мадемуазель. Надеюсь, вы извините меня за желание повидать вашу мать…

– Кто вам сказал, что это моя мать?

Мадам Босолей ничего не понимала. Она то и дело переводила растерянный взгляд с сохранявшего полное спокойствие Мегрэ на Франсуазу, дрожавшую от бешенства.

– Я, по крайней мере, могу предположить это, поскольку вы отправились на вокзал, чтобы встретить ее…

– Мадемуазель пыталась помешать матери прийти к вам! – со вздохом произнес Ледюк, упорно рассматривая ковер.

– И как же тебе удалось справиться с этой проблемой?

Вместо Ледюка ответила Франсуаза:

– Он угрожал нам! Говорил об ордере на арест, словно мы воровки… Пусть он покажет этот ордер, или я…

И она протянула руку к телефонной трубке. Без сомнения, Ледюк превысил свои полномочия. И теперь его терзали угрызения совести.

– Я предполагал, что они могут в любой момент устроить скандал в зале ожидания!

– Минутку, мадемуазель. Кому вы хотите позвонить?

– Кому… Прокурору, конечно…

– Сядьте! И, заметьте, я не мешаю вам звонить. Наоборот!.. Но, возможно, в общих интересах вам не стоит торопиться…

– Мама, я запрещаю тебе отвечать!

– Но я ничего не понимаю! В конце концов, вы нотариус или комиссар полиции?

– Комиссар!

Ее растерянный жест должен был означать что-то вроде: «В таком случае я даже не знаю…»

Было очевидно, что женщина уже встречалась с полицией, и от этих встреч у нее осталось если не почтительное, то, по крайней мере, настороженное отношение к этой организации.

– Я все же не понимаю, почему меня…

– Вам ничто не угрожает, мадам. Сейчас вы все поймете… Я просто хочу задать вам несколько вопросов, только и всего.

– Так что, никакого наследства нет?

– Я пока точно не могу сказать…

– Это безобразие! – буркнула Франсуаза. – Мама, не отвечай ему!

Она не могла усидеть на месте. Ее нервные пальцы терзали носовой платок. Время от времени она бросала на Ледюка ненавидящий взгляд.

– Могу предположить, что по профессии вы лирическая певица?

Он знал, что эти два слова способны затронуть самую чувствительную струну в душе его собеседницы.

– Да, господин комиссар, я пела в «Олимпии» в те времена, когда…

– Мне кажется, я вспоминаю ваше имя на афишах… Босолей… Ивонн, не так ли?

– Жозефина Босолей!.. После того как медики порекомендовали мне перебраться в более теплые края, я предприняла турне по Италии, Турции, Сирии, Египту…

Ах, эти времена кабаре! Он прекрасно представлял ее на убогих подмостках в типичных для Парижа заведениях, посещавшихся преимущественно хлыщами и офицерами местного гарнизона… Закончив номер, она спускалась к публике и обходила столы с подносом в руках, иногда выпивала бокал-другой шампанского с поклонниками…

– Потом вы обосновались в Алжире?

– Ну да! Однако моя первая девочка родилась в Каире…

Франсуаза находилась на грани нервного срыва. Она могла в любой момент наброситься на Мегрэ.

– Полагаю, ее отца вы не знали?

– Простите, я очень хорошо знала его! Английский офицер, приписанный к…

– В Алжире у вас родилась вторая дочь. Это была Франсуаза…

– Правильно. И это стало концом моей артистической карьеры… Дело в том, что после родов я очень долго болела… А когда поправилась, у меня пропал голос.

– И тогда?..

– Отец Франсуазы заботился обо мне, пока его не отозвали во Францию… Он был сотрудником таможенной службы…

Подтвердилось все, о чем догадывался Мегрэ. Теперь он мог восстановить без каких-либо пробелов жизнь матери и двух дочерей в Алжире: мадам Босолей, еще сохранившая привлекательность, завела серьезных друзей. А дочери постепенно выросли…

Разве может показаться странным, что они должны были выбрать ту же дорожку, что и их мать?

Старшей было всего шестнадцать лет…

– Я мечтала, чтобы они стали танцовщицами! Потому что эта профессия далеко не так неблагодарна, как пение! Тем более за границей! Жермен стала брать уроки у одного моего приятеля, обосновавшегося в Алжире…

– Но вскоре она заболела…

– Она вам рассказывала? Да, у нее всегда было слабое здоровье… Может быть, сказалось то, что ей пришлось часто переезжать с места на место, когда она была маленькой… Ведь мне не хотелось оставлять ее с кормилицей… Я сделала для нее нечто вроде колыбельки, которую можно было повесить в купе…

В общем, весьма мужественная женщина! И теперь она прекрасно себя чувствовала! Поэтому не понимала, что могло довести ее дочь до такого состояния! Ведь Мегрэ беседовал с ней так вежливо, был таким предупредительным… Более того, он говорил на простом, вполне понятном для нее языке!

Она была артисткой. Она много путешествовала. Да, у нее были любовники, от которых она родила двух дочерей. Разве в этом есть что-то плохое?

– У дочери были проблемы с легкими?

– Нет, что-то с головой… Она постоянно жаловалась на головные боли… Потом у нее неожиданно начался менингит, и ее пришлось срочно поместить в больницу…

Стоп! Она почувствовала, что ей пора остановиться! До сих пор все, что она рассказывала, относилось только к ней и ее семье. Но теперь Жозефина Босолей подошла к критической точке. Не представляя, что ей следует, а чего не следует говорить, она в отчаянии пыталась встретиться взглядом с Франсуазой.

– Мама, комиссар не имеет права допрашивать тебя! Не смей ему отвечать…

Легко было ей так говорить! Но мадам Босолей прекрасно знала, как опасно вызывать раздражение у полицейского. И ей хотелось, чтобы все вокруг были довольны.

Ледюк, к которому вернулась самоуверенность, бросал на Мегрэ взгляды, в которых читалось: «Процесс пошел!»

– Послушайте, мадам… Вы можете говорить или молчать… Это ваше право. Но это не значит, что вам не будут задавать вопросы в другом, менее приятном месте… Например, в суде присяжных.

– Но я ничего не сделала!

– Вот именно! Поэтому мне кажется, что самым разумным с вашей стороны было бы отвечать на мои вопросы. Что же касается вас, мадемуазель Франсуаза…

Девушка его не слушала. Она схватила телефонную трубку и взволнованно говорила в нее, искоса поглядывая на Ледюка, словно ожидая, что тот в любой момент может попытаться отобрать у нее телефон.

– Алло!.. Он в больнице?.. Неважно!.. Немедленно позовите его!.. Хорошо, тогда передайте ему, чтобы он сейчас же приехал в гостиницу «Англетер»… Да, да!.. Он все поймет… Скажите, что звонила Франсуаза!

Несколько секунд она еще слушала собеседника, потом положила трубку и с вызовом взглянула на Мегрэ.

– Он сейчас приедет… А ты, мама, больше ничего не говори…

Она дрожала, словно от холода, хотя на лбу у нее выступили капельки пота, а влажные волосы на висках склеились прядями.

– Вот так-то, господин комиссар!

– Послушайте, Франсуаза. Разве я мешал вам позвонить? Напротив! Если угодно, я не буду продолжать допрос вашей матери… А теперь хотите совет? Пригласите также господина Дюурсо, он сейчас у себя дома.

Франсуаза, нахмурившись, пыталась понять, в чем скрыт подвох. Потом она заколебалась и, наконец, нервным движением сняла трубку.

– Алло!.. Номер 167, пожалуйста…

– Подойди-ка сюда, Ледюк…

И Мегрэ что-то прошептал ему на ухо. Было заметно, что Ледюк удивлен и даже смущен.

– Ты думаешь, что…

Он быстро вышел из номера, и через минуту все услышали, как он крутит заводную рукоятку своего «форда».

– Говорит Франсуаза… Да, да… Я звоню из номера комиссара. Моя мать приехала… Да, комиссар хочет, чтобы вы подошли к нему… Нет! Нет!.. Клянусь вам, нет!..

Эти «Нет!» она произносила громко и решительно, но в ее голосе явно звучал испуг.

– Говорю же вам, нет!

И она застыла возле стола, держа в руке телефонную трубку.

Мегрэ, закуривший трубку, с улыбкой смотрел на нее, тогда как мадам Босолей старательно пудрила носик.