Текст книги "Мегрэ в тревоге"

Шалю пожал плечами, устало поник.

Такого оборота и следовало ожидать, – горько бросил он. И добавил нечто вроде: – Вы и вам подобные…

Но Шабо его больше не замечал, а обратился к инспектору Шабирону:

– Тем не менее запротоколируйте показания Шабо.

А супругу его я заслушаю после обеда.

Когда Мегрэ и следователь остались одни, последний сделал вид, будто что-то записывает. Прошло добрых пять минут, прежде чем он, не глядя на комиссара, тихо буркнул:

– Благодарю тебя.

Мегрэ, делая затяжку, проворчал в ответ:

– Не за что.

Глава 4
Итальянка с синяками

На протяжении всего обеда, где в качестве основного блюда подали фаршированную баранью лопатку, – Мегрэ не помнил, чтобы ему доводилось раньше пробовать такую вкуснятину, – Жюльен Шабо просидел с видом человека, которого мучат угрызения совести.

Переступая порог своего дома, следователь счел нужным шепнуть другу:

– Давай не будем говорить об этом в присутствии матушки.

Мегрэ и не собирался этого делать. Он заметил, как следователь склонился над почтовым ящиком и, раздвинув ворох проспектов, вытянул оттуда конверт, схожий с тем, что комиссару вручили сегодня в гостинице с той лишь разницей, что тот был зеленоватый, а этот светлорозовый. Не из одной ли пачки их доставали? Но удостовериться в этом тотчас же он не смог, так как Шабо небрежно сунул послание в карман.

По пути сюда от Дворца правосудия они не обмолвились ни единым словом. Перед уходом из учреждения оба накоротке переговорили с прокурором, и Мегрэ был в достаточной степени удивлен тем, что тот оказался совсем еще молодым, едва достигшим тридцатилетия человеком, только-только закончившим учебу, красавцем, отнюдь не трагично воспринимавшим свои функции государственного обвинителя.

– Прошу извинить меня за вчерашнее отсутствие, Шабо. Есть веская причина, по которой меня не смогли разыскать. Я был в Ла-Рошель, увы, утаив это от моей женушки. – И, подмигнув, добавил: – К счастью!.. – Затем, ни о чем не догадываясь, ляпнул: – Ну а теперь, когда вам на помощь прибыл сам Мегрэ, вы вот-вот наложите лапу на убийцу. Вы также считаете, комиссар, что здесь замешан кто-то, у кого с головой не все в порядке?

Мегрэ не счел нужным возражать. Было заметно, что отношения между следователем и прокурором не слишком уж дружественные.

В коридорах Дворца пришлось выдержать натиск журналистов, которые проведали о показаниях Шалю. Видимо, тот с ними уже пообщался. Мегрэ готов был держать пари, что и в городе знали об этом. Было затруднительно объяснить царившую в Фонтэне атмосферу. От Дворца правосудия до дома следователя им повстречалось от силы человек пятьдесят, но этого оказалось достаточным, чтобы почувствовать, насколько накалились страсти. На обоих служивых поглядывали с недоверием. Простой народ, в особенности возвращавшиеся с рынка женщины, не скрывали своего почти враждебного отношения. В верхней части площади Вьет имелось маленькое кафе, в котором собралось на аперитив довольно много посетителей, и, когда они проходили мимо, оттуда донесся не внушавший успокоения ропот, слышались и язвительные замечания.

Некоторые жители стали потихоньку впадать в панику, и объезжавших город на велосипедах жандармов было недостаточно, чтобы ободрить население, скорее наоборот: их появление на улицах добавило некий драматический оттенок, напоминая, что где-то здесь бродит на свободе убийца.

Мадам Шабо во время обеда не пыталась донимать их расспросами. Она была очень предупредительна с сыном, как и с Мегрэ, умоляя, как представлялось, комиссара взглядом уберечь ее чадо, изо всех сил старалась удерживать разговор за столом в русле самых невинных тем.

– А вы помните ту слегка косившую девушку, вместе с которой вы как-то здесь в воскресенье ужинали?

Память у нее была просто изумительной, и она то и дело упоминала о людях, с которыми Мегрэ встречался более тридцати лет назад во время своих краткосрочных визитов в Фонтэне.

– Она сделала блестящую партию, выйдя замуж за молодого человека из Марана, построившего крупную сыроварню. У них родилось трое детей, один другого краше, но затем нежданно-нагаданно, как если бы судьба сочла, что на их долю выпало слишком много счастья, эта женщина вдруг слегла с туберкулезом. – И мадам Шабо принялась рассказывать о других людях, умерших, страдавших от болезней или столкнувшихся с другого рода горем.

На десерт Роза принесла огромный поднос с профитролями[4]4
  Маленькое пирожное, начиненное взбитыми сливками с добавлением ванилина и политое сверху шоколадным кремом.


[Закрыть], при этом в глазах пожилой женщины, наблюдавшей за комиссаром, появилось лукавое выражение.

Он сначала не понял причину этого, хотя и чувствовал, что от него чего-то ждут. Он не любил это кушанье и положил на тарелку всего один шарик.

– Полноте! Берите. Не стесняйтесь!..

Видя, что она разочарована, он добавил еще два.

– Не хватало, чтобы вы заявили, будто лишились аппетита! Помнится мне, как-то вечером вы их съели аж двенадцать. И каждый раз к вашему приезду я готовила профитроли, а вы клялись, что ничего подобного больше нигде не вкушали.

И это соответствовало действительности: Мегрэ их никогда и нигде больше в рот не брал.

Этот эпизод совсем не сохранился у него в памяти. Он вообще был удивлен, что когда-то проявил склонность к кондитерским изделиям. Должно быть, тогда давно он сказал это из вежливости.

Мегрэ пришлось сделать то, чего от него ожидали. Он выдавил из себя радостное восклицание, съел все, что было у него на тарелке, и положил еще.

– А куропатки с кремом! Помните? Жаль, что сейчас не сезон, а то бы…

После того как подали кофе, хозяйка деликатно удалилась, а Шабо по привычке поставил на стол коробку сигар и бутылку коньяка. Столовая изменилась ничуть не более, чем кабинет, и было нечто тревожно-томительное в том, что все с годами остались настолько тождественными самим себе, да в известной степени и в Шабо не было заметно столь уж значительных перемен.

Чтобы доставить другу удовольствие, Мегрэ взял сигару и вытянул ноги к камину. Он знал, что Шабо не терпелось поговорить на одну вполне определенную тему, знал, что тот не переставал размышлять над ней с тех пор, как они вышли из Дворца правосудия. Однако следователь долго созревал для этой беседы. Все же в конце концов не очень уверенным голосом он спросил:

– Ты считаешь, что я должен был распорядиться взять его под стражу?

– Кого?

– Алена.

– Не вижу для этого никакой причины.

– Тем не менее Шалю, делая заявление, выглядел вполне искренним.

– Несомненно.

– Так ты тоже думаешь, что он не лгал?

По существу, Шабо терзался вопросом, с какой стати Мегрэ вмешался в его разговор с преподавателем, ибо без комиссара, без его вопроса о снотворном, показания Шалю против сына Верну были бы намного более весомыми. Это интриговало следователя, ему было не по себе.

– Во-первых, – начал Мегрэ, неумело справляясь с сигарой, – вполне вероятно, что он и в самом деле заснул. Я всегда отношусь с недоверием к свидетельствам лиц, которые что-то слышали, лежа в кровати, и, возможно, причиной тому моя собственная супруга. Сколько раз она жаловалась, что не могла сомкнуть глаз до двух ночи. Но мне неоднократно случалось просыпаться во время этих так называемых часов бессонницы, и я лично убеждался в обратном.

Но Шабо не был убежден приведенным Мегрэ примером. Не вообразил ли он, чего доброго, что его друг просто хотел вытащить его из этой передряги?

– Во-вторых, – продолжал, ничуть не смущаясь, комиссар, – даже если убийцей окажется доктор, предпочтительнее его пока не арестовывать. Это не тот человек, из кого можно выбить показания путем изнурительных допросов, тем более с применением силы.

Следователь возмущенным жестом уже спешил отвергнуть последнее утверждение комиссара.

– На нынешнем этапе дознания нет даже намека на доказательство его вины. Задержав его, ты удовлетворишь часть населения города, которая будет стекаться под окна тюрьмы с криками: «Смерть ему!» А породив такого рода возбуждение, справиться с ним будет трудно.

– Ты действительно так думаешь?

– Да.

– Ты не утверждаешь это ради моего успокоения?

– Говорю так, ибо это истина. В делах такого рода общественное мнение всегда более или менее открыто само вдруг кого-то называет в качестве подозреваемого, и я часто ломал голову над тем, каким образом оно приходит к таким заключениям. Это какой-то таинственный феномен.

Если я правильно разбираюсь в сложившейся ситуации, то уже с первого дня люди указывают на клан Верну, не очень даже беспокоясь, идет ли речь об отце или сыне.

– Это верно.

– Сейчас гнев направлен в сторону сына.

– А если он и впрямь убийца?

– Перед уходом из Дворца правосудия я слышал, как ты распорядился проследить за ним.

– Он может уйти от наблюдения.

– Это был бы не очень осторожный шаг с его стороны, поскольку начни Ален слишком часто мелькать в городе, он рискует быть растерзанным. Если он виноват, то рано или поздно все равно сделает что-то такое, что позволит изобличить его.

– Допускаю, что ты прав. В сущности, я доволен, что ты рядом. Не скрою, вчера меня это несколько раздражало. Я твердил себе, что ты примешься наблюдать, сочтешь меня неумехой, а мои действия старомодными, несуразными и уж не знаю какими еще. Мы тут, в провинции, почти все страдаем комплексом неполноценности по отношению к тем, кто прибывает из Парижа. Тем более когда речь идет о таком человеке, как ты! Сердишься на меня?

– За что?

– За все те глупости, что я тебе тут наплел.

– Ты мне говорил о вещах, исполненных глубокого смысла. Мы ведь тоже в столице должны принимать в расчет конкретные ситуации и, работая с высокопоставленными лицами, надеваем перчатки.

Шабо сразу же почувствовал себя лучше:

– Сегодня после обеда я займусь опросом тех свидетелей, которых откопал для меня Шабирон. Большинство из них ничего не видели и не слышали, но я не хочу пренебрегать даже малейшим шансом.

– Будь полюбезнее с женой Шалю.

– Признайся, что эта публика вызывает у тебя симпатию.

– Безусловно!

– Так ты пойдешь со мной?

– Нет. Предпочитаю побродить по улицам, выпить пивка там-сям, почувствовать, чем дышит город.

– Кстати, я ведь так не вскрыл полученное письмо.

Не хотел делать это перед матушкой.

Он вытащил из кармана светло-розовый конверт, и Мегрэ тотчас же распознал почерк. Да, все верно, оба листка – тот, что держал сейчас в руках Шабо, и утреннее ему послание – брали из одной пачки.

«Пастарайтесь узнать, что дохтур делал у девки Сабати»

– Ты знаешь, кто это?

– Слыхом не слыхивал о такой фамилии.

– Припоминаю, ты говорил, что доктор Верну не бегает за юбками.

– Такая у него репутация. Ну, сейчас анонимки посыплются как из рога изобилия. Эту явно написала женщина.

– Как и вообще большинство анонимок! Тебя не затруднит позвонить в комиссариат?

– Насчет этой Сабати?

– Да.

– Прямо сейчас?

Мегрэ кивнул.

– Тогда пойдем в кабинет.

Шабо подошел к телефону и набрал номер комиссариата полиции.

– Это вы, Ферон? С вами говорит следователь. Вам что-нибудь известно о некоей Сабати?

Потянулись минуты ожидания. Ферон осведомлялся у полицейских, возможно, проверял какие-то списки. Когда он появился на линии снова, Шабо, слушая его, стал что-то помечать на своем бюваре.

– Нет. Вероятно, никакой связи. Как? Наверняка нет.

Пока ею не занимайтесь.

Произнося эту фразу, он вопросительно взглянул на Мегрэ, и тот энергично закивал.

– Буду у себя через полчаса. Да. Благодарю.

Он повесил трубку:

– Да, в Фонтэне-ле-Конт действительно обитает некая Луиза Сабати. Дочь итальянского каменщика, должно быть работающего в Нанте или его окрестностях. Какое-то время она была горничной в гостинице «Франция», затем официанткой в кафе «У почты». Но в течение последних нескольких месяцев ничем не занимается. Если недавно куда-нибудь не переехала, то проживает у поворота дороги на Ла-Рошель, в квартале казарм, в большом заброшенном доме вместе с еще шестью-семью семьями.

Мегрэ поднадоела сигара, он ткнул ее раскаленным концом в пепельницу, а сам принялся набивать трубку.

– Намерен навестить ее?

– Не исключено.

– Ты по-прежнему полагаешь, что доктор?.. – Он запнулся, нахмурил брови. – Слушай, а чем займемся сегодня вечером? Обычно в этот день недели я хожу к Верну сыграть партию-другую в бридж. Кажется, ты упомянул как-то, что Юбер Верну ждет нас вместе.

– И что?

– Думаю, а стоит ли, учитывая нынешнее состояние общественного мнения…

– Ты привык бывать у них каждую субботу?

– Да.

– Следовательно, стоит тебе не прийти к ним, как сразу же сделают вывод о том, что семейство находится под подозрением.

– Но если я разделю их компанию, то станут говорить…

– …Что ты им составляешь протекцию, и все. Так об этом уже суесловят. Так что чуть более или меньше…

– Ты намерен меня сопровождать?

– Само собой разумеется.

– Если хочешь… – Бедняга Шабо уже настолько обмяк, что полностью отдал инициативу Мегрэ. – Пора и во Дворец правосудия.

Дом они покинули вместе; небо было все такое же яркое, переходящее в голубизну, – таким оно отражается в луже воды. По-прежнему шквалистый ветер туго обтягивал платьями фигуры женщин и на перекрестках улиц иной раз срывал шляпу с головы какого-либо мужчины, и тот бежал вслед за ней, смешно дрыгаясь.

Они расстались, разойдясь в противоположные стороны.

– Когда увидимся?

– Я, может статься, загляну к тебе в кабинет. А если нет, то встретимся у тебя за ужином. В котором часу бридж у Верну?

– В восемь тридцать.

– Сразу же предупреждаю, что я играть в него не умею.

– Ничего, сойдет и так.

Мегрэ шагал по тротуару – трубка в зубах, руки в карманах пальто, голова наклонена вперед, чтобы не слетела шляпа; судя по шевелению занавесок на окнах, за ним все время наблюдали. Комиссар ни в чем не кривил душой во время последнего разговора с Шабо. Именно так он и понимал сложившуюся ситуацию. И тем не менее сегодня утром, когда вмешался в допрос Шалю, он повиновался какому-то внутреннему импульсу, а за ним стояло желание вытащить следователя из затруднительного положения, в которое тот попал.

Атмосфера в городе продолжала внушать тревогу. Напрасно люди делали вид, что занимаются, как обычно, своими повседневными делами – все равно во взглядах прохожих угадывался определенный страх, и они, казалось, непроизвольно ускоряли шаги, будто опасались, как бы откуда-нибудь вдруг не выскочил убийца. Мегрэ был стопроцентно убежден, что в другие дни хозяйки не группировались бы в кучки на порогах домов, тихо переговариваясь о чем-то, как они это делали сегодня.

Его провожали взглядами, и комиссару казалось, что он читает на их лицах молчаливый вопрос. Предпримет ли он что-нибудь эффективное? Или же незнакомец и впредь будет безнаказанно убивать людей?

Некоторые робко приветствовали его, словно бы желая сказать: «Мы знаем, кто вы. У вас репутация человека, который успешно завершал самые трудные расследования. И вы не позволите некоторым видным горожанам дать себя охмурить».

Он чуть было не заскочил в кафе «У почты» выпить пива. К сожалению, там уже оказалось не меньше дюжины посетителей, и все они повернулись в сторону Мегрэ, стоило тому приблизиться к двери, а у него не было никакого желания уже сейчас начинать отвечать на вопросы, которые ему непременно начнут задавать.

Стремясь попасть в квартал казарм, следовало пересечь Марсово поле – обширный пустырь, окаймленный недавно посаженными деревьями, которые зябко вздрагивали от порывов ветра.

Он пошел по той же улочке, что и доктор накануне вечером, той самой, на которой лишился жизни Гобийяр. Пройдя мимо одного из домов, он услышал громкие голоса, доносившиеся с третьего этажа. Здесь, вероятнее всего, и жил учитель Шалю. А сейчас к нему подтянулись дружки, дабы узнать новости, и они жарко о чем-то спорили.

Комиссар прошел по Марсову полю, обогнул казарму, повернул направо и стал рыскать взглядом в поисках большого запущенного дома, описанного ему Шабо.

Действительно, таковой имелся – на безлюдной улице, между двумя пустырями. Сейчас уже было трудно угадать, что в нем размещалось раньше – то ли склад, то ли мельница, если не маленькая фабрика? На тротуаре играла стайка ребятишек. Другие, совсем еще малыши с голыми попками, ползали по коридору. В приоткрывшуюся дверь просунулась голова женщины-толстухи со спадавшими на спину волосами, она о комиссаре Мегрэ уж точно ничего и никогда не слышала.

– Чего вы ищете?

– Мадемуазель Сабати.

– Луизу?

– Да, кажется, так ее и зовут.

– Тогда обогните дом и заходите с черного хода. Поднимитесь по лестнице. Упретесь в дверь, она одна, других нет. Там и живет Луиза.

Комиссар сделал все в точности так, как ему посоветовали, задел походя баки для мусора, перешагнул через отбросы, в этот момент во дворе казармы пропела труба.

Дверь, о которой ему говорили, была распахнута. Крутая, без перил лестница привела его на этаж на другом, чем остальные квартиры, уровне, и он постучал в окрашенную голубым филенку.

Сначала никто не ответил. Стукнул посильнее, услышал женские шаги, передвигались в старых туфлях со стоптанными задниками; он был вынужден еще раз двинуть кулаком, пока изнутри не послышался голос:

– В чем дело?

– Мадемуазель Сабати?

– Что вам надо?

– Поговорить с вами. – И добавил на всякий случай: – Я от доктора.

Она опять куда-то удалилась, наверное, накинуть на себя что-то более подходящее случаю. Когда наконец дверь открылась, выяснилось, что женщина была одета в домашний с цветастыми узорами халат из плохо выделанного хлопка, под которым, кроме ночной рубашки, по-видимому, ничего не было. На голых ногах болтались шлепанцы, черные волосы взлохмачены.

– Вы спали?

– Нет.

Она недоверчиво осмотрела его с ног до головы. Позади нее, с крохотной лестничной площадки, просматривалась комната, пребывавшая в полнейшем беспорядке, хозяйка так и не приглашала его зайти.

– Что он велел мне передать?

При этом она повернула голову чуть в сторону, и стал виден синяк вокруг левого глаза – отнюдь не первой свежести, уже начавший желтеть.

– Не бойтесь. Я ваш друг. Всего лишь хотел бы немного поговорить с вами.

Она все же решилась пропустить незнакомого ей мужчину, но, надо полагать, только потому, что внизу, на ступенях лестницы, появились двое-трое мальчишек, наблюдавших за происходившим.

Квартира состояла из спальной с неудобной кроватью – это он углядел еще с порога – и кухни. Там, на столе, лежал раскрытый томик какого-то романа, рядом стояла чашка с остатками кофе с молоком, на тарелке лежал кусочек масла.

Луизу Сабати нельзя было назвать красавицей. В черном платье с белым передником она, должно быть, выглядела всегда утомленной, как это типично для большинства горничных в провинциальных гостиницах. И все же в ней проглядывало что-то привлекательное, нечто почти патетическое таилось в ее лице с темными, полными внутренней напряженности глазами.

Она освободила для него стул.

– Вас действительно послал Ален?

– Нет.

– Ему неизвестно, что вы тут?

Произнося эти слова, он бросила испуганный взгляд на дверь, сама и не собиралась садиться, держалась сторожко, в полной готовности оказать сопротивление.

– Не надо меня бояться.

– Вы из полиции?

– И да, и нет.

– Что случилось? Где Ален?

– Вероятно, у себя дома.

– Вы уверены в этом?

– А почему должно быть иначе?

Она прикусила губу так сильно, что выступила кровь.

Было заметно, что она очень нервничает, причем болезненно. На какое-то мгновение у Мегрэ промелькнула даже мысль, уж не принимает ли Луиза наркотики.

– Кто вас навел на меня?

– Вы давно любовница доктора?

– Кто-то смолол языком, да?

Он напустил на себя самый благодушный, какой только смог, вид, впрочем, принуждать себя выказать ей симпатию надобности у Мегрэ вовсе не было.

– Вы только что встали? – спросил он вместо ответа.

– А вам-то какое дело?

Она говорила с легким, почти незаметным итальянским акцентом. На вид – чуть более двадцати лет, под плохо скроенным халатом угадывалось гибкое тело, лишь грудь, надо полагать, весьма вызывающая, несколько потяжелела.

– Вы не против сесть рядом?

Женщина не могла найти себе места. Лихорадочно дергаясь из стороны в сторону, она выхватила из пачки сигарету, закурила:

– Вы уверены, что, чего доброго, не нагрянет Ален?

– Вы страшитесь этого? Почему?

– Он ревнив.

– Но у него нет никаких оснований ревновать ко мне.

– Он видит соперника в каждом мужчине, – выпалила она и добавила странновато прозвучавшим голосом: – И поделом.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что это его право.

– Он любит вас?

– Думаю, да. Знаю, что не стою этого, но…

– Вы действительно не желаете присесть?

– Кто вы такой?

– Комиссар Мегрэ из парижской уголовной полиции.

– Слышала о вас. А что вы тут забыли?

Почему бы не потолковать с ней откровенно?

– Приехал в ваш город совершенно случайно навестить друга, с которым не виделся много лет.

– Это он вам рассказал обо мне?

– Нет. Я познакомился также и с вашим другом Аленом. Кстати, сегодня вечером приглашен к нему в гости.

Она чувствовала, что Мегрэ не лгал, но все еще не могла успокоиться. Тем не менее пододвинула к себе стул, хотя села на него не сразу.

– Если он пока еще и не попал в затруднительное положение, то рискует оказаться в нем с часу на час.

– С чего бы это?

По тону, каким она произнесла эту фразу, комиссар понял, что Сабати уже знает обо всем.

– Некоторые считают, что он, возможно, и есть тот человек, которого сейчас разыскивают.

– Из-за этих злодеяний? Вранье! Это не он. У него нет никаких причин…

Комиссар перебил ее, протянув анонимное письмо, которое передал ему следователь. Она ознакомилась с ним, лицо напряглось, брови нахмурились.

– Интересно, кто же такое сморозил?

– Какая-то женщина.

– Это уж точно. И явно из тех, кто проживает в этом бараке.

– Это почему же?

– Никто о нас знать не знает. Но даже и здесь, ручаюсь, никому было невдомек, что он за птица. Кто-то сводит счеты, гнусь такая! Ален никогда…

– Да вы присаживайтесь.

Она в конечном счете все же уступила ему, при этом тщательно прикрыла полами халата оголившиеся ноги.

– Как давно вы его любовница?

Она выпалила не задумываясь:

– Восемь месяцев и одну неделю.

Комиссар едва не улыбнулся такой точности.

– И как все началось?

– Я работала тогда официанткой в кафе «У почты». Он нет-нет да и забегал туда, сядет, как всегда, на одно и то же место, у окна, и глазеет на прохожих. Его все знали, здоровались, но сам он в разговор не вступал. А потом я приметила, что он стал вдруг пялиться на меня. – Она с вызовом взглянула на комиссара. – Вам и в самом деле охота узнать, как все у нас началось? Ладно! Расскажу, сами потом докумекаете, что он не такой человек, каким вы его себе представляете. Дальше – больше, Ален стал захаживать и вечерами пропустить рюмочку. Как-то раз задержался до закрытия. Поначалу я все подтрунивала над его громадными из-за очков глазищами, которыми он так и высматривал меня, где бы я ни находилась в зале. А тут еще свидание у меня было оговорено с одним виноторговцем, с ним вы еще столкнетесь. Так вот мы повернули направо в улочку и…

– Что потом?

– Как что? Улеглись на лавочку на Марсовом поле!

Смекаете для чего? Обычно раз-два и готово. Разделались с этим, и я потрусила одна через площадь домой, вдруг слышу – шаги позади. Это был доктор. Немного струхнула. Обернулась и спрашиваю: чего, мол, надо. А он сконфузился, не находит, что ответить. А потом, знаете, тихо так пробормотал: «Ну зачем вы это сделали?» Я чуть со смеху не упала: «А вам что, завидно?» – «Меня это опечалило». – «Это отчего же?» А кончилось все объяснением в любви, в которой он, дескать, никак не решался до этого мне признаться, заверениями, что он человек глубоко несчастный. Вам смешно, да?

– Нет.

Все верно. Мегрэ не улыбался. Он прекрасно представлял себе Алена Верну в подобной ситуации.

– Так мы и колобродили до часу, а то и до двух ночи.

Я не выдержала и к концу разревелась.

– Он вас проводил до дому?

– Не в тот вечер. Это длилось еще целую неделю.

И почти все эти дни Ален просиживал в кафе, так и зыркая мне вслед. Ревновал даже тогда, когда я благодарила какого-нибудь мужчину за чаевые. Таким остался и до сих пор. Требует, чтобы я сидела дома и не высовывалась.

– Бьет?

Женщина инстинктивно подняла руку к синяку на щеке, рукав халата сполз, обнажив другие следы насилия, видимо оставшиеся после сжатия запястий крепкими пальцами.

– Это его право, – повторила она не без гордости.

– И часто так бывает?

– Почти каждый раз.

– Но почему?

– Если вы не догадываетесь, чего же тогда объяснять.

Любит, и все. А вынужден жить с женой и детьми. Он не выносит не только ее, но и малолеток.

– Так и сказал?

– Сама знаю.

– А вы ему рога наставляете?

Она замкнулась, одарив его лютым взглядом.

– Что, сболтнул кто-то? – И добавила более сухо: – Первое время случалось, когда я еще не поняла ничего.

Думала, с ним, как и с остальными, без разницы. Когда занимаешься этим с четырнадцати лет, становится как раз плюнуть. А он, узнав, аж взревел, думала, прикончит на месте. Я не попусту это говорю. Настолько разъяренного мужика еще и не видела. Битый час лежал на кровати, глаза в потолок, кулаки сжаты. Я чувствовала: жутко маялся.

– А вы продолжали, да?

– Раза два-три. Дура была, вот что скажу вам.

– А с тех пор?

– Нет!

– Он приходит сюда каждый вечер?

– Почти.

– Вчера ждали его?

Она замешкалась с ответом, гадая, как скажутся ее ответы на Алене, и желая любой ценой выгородить его.

– Какая разница?

– Но вам ведь нужно время от времени сходить на рынок.

– А я в город ни ногой, тут на уголочке у нас есть бакалейная лавка.

– А все остальное время проводите здесь, этакой затворницей?

– Никто меня не запирал. Дверь-то я открыла, вот вам и доказательство.

– А он никогда так не ставил вопрос: не хотел посадить вас под замок.

– Как это вы догадались?

– Он уже проделывал это с вами?

– Было, целую неделю продержал.

– Соседи заметили?

– Конечно.

– Потому-то он и вернул вам ключ, да?

– Откуда мне знать почему. Никак не возьму в толк, к чему вы клоните.

– Вы его любите?

– Уж не воображаете ли вы, что я вела бы такую жизнь, не будь этого?

– Он дает вам денег?

– Когда может.

– Я-то считал его человеком состоятельным.

– Все так думают, а на деле он как тот юноша, что вынужден каждую неделю клянчить у отца хоть несколько франков. Все они живут там кучей, в одном доме.

– Причина?

– А я знаю?

– Он мог бы работать.

– Это его дело, не ясно, что ли? Иногда папаша неделями не дает ему ни гроша.

– Как сейчас, правда?

Она передернула плечами:

– Ну и что? Когда-то и я невесть что воображала себе насчет тех, кто слывет богатеньким. А на поверку – одна показуха, да-да! Домина что надо, а внутри – пусто. Они то и дело цапаются друг с другом – лишь бы выдоить немного деньжат у старика, а поставщикам порой приходится ждать месяцами, пока им заплатят.

– Я полагал, что у Алена супруга с достатком.

– Если бы так было, она бы ни за что не выскочила за него замуж. Жена-то как раз и рассчитывала потрясти его мошну. А когда обнаружила, что он гол как сокол, то ужас как возненавидела его.

Последовала достаточно продолжительная пауза. Мегрэ неспешно, задумавшись, набивал трубку.

– Чем это вы озаботились? – не выдержала она.

– Думаю, вы действительно его любите.

– Дошло наконец! – Ее ирония прозвучала горько. – Я вот все голову ломаю, – продолжала Луиза, – и никак не могу понять, ну что к нему вдруг люди привязались.

Читала тут газету. Прямо не говорят, но чувствую, что его подозревают. А давеча слышала, как бабы под окном во дворе сплетничали, нарочно ведь орали погромче, чтобы я ни словечка не упустила.

– И о чем же шла речь?

– О том, что уж если начали искать психа, то не надо, мол, далеко ходить.

– Догадываюсь, они слышали, какие вы тут устраивали сцены!

– Ну и что? – Она вдруг взъярилась и вскочила со стула. – Так вам тоже вздумалось объявить его чокнутым лишь потому, что он влюбился в такую девку, как я, и ревнует ее ко всякому встречному-поперечному?

Мегрэ тоже встал и, пытаясь ее успокоить, положил на плечо Сабати руку, но она гневным движением сбросила ее.

– Признайтесь, что носитесь с этой мыслью.

– Не я это придумал.

– Так считаете или нет, что он сбрендил?

– Ясное дело нет, раз он вас любит.

– И все же он чуть того, тронулся, да?

– Пока не появятся доказательства, у меня нет ни малейших оснований делать такие выводы.

– Что, собственно говоря, это означает?

– То, что вы славная девушка и что…

– Никакая я не «славная девушка», всего лишь сволочь и потаскуха и не заслуживаю того, чтобы…

– Нет, вы именно такая, как я сказал, и обещаю сделать все, что в моих силах, чтобы выявить настоящего убийцу.

– Вы убеждены, что это не он?

Мегрэ вздохнул и, явно поставленный в затруднительное положение, принялся разжигать трубку, дабы сохранить самообладание.

– Видите, вы не осмеливаетесь заявить об этом прямо!

– Луиза, повторяю, вы неплохая девушка. И я, наверное, еще навещу вас…

Но она уже потеряла в него веру и, захлопывая за комиссаром дверь, проворчала:

– А пошли вы все с вашими обещаниями!..

С лестницы, у подножия которой его по-прежнему поджидали ребятишки, он, как ему почудилось, услышал и окончание фразы, сказанное ею для себя самой:

– Вообще вы всего лишь грязный флик[5]5
  Полицейский, «легавый» (разг.)


[Закрыть].