Текст книги "Мегрэ в тревоге"

Глава 5
Партия в бридж

Выходя в четверть девятого из дома на улице Клемансо, они чуть было инстинктивно не отступили – настолько поразительной показалась охватившая их внезапно тишина. Дело в том, что к пяти часам пополудни на город опустилась настоящая тьма египетская, и пришлось даже всюду зажечь фонари. Пара хлестких оглушительных раскатов грома – и облака разрешились наконец-то от своего тяжкого бремени, но не дождем, а градом, шквалистый ветер вмиг смел с улиц прохожих, а по мостовым вприпрыжку, мячиками пинг-понга, поскакали белые катышки.

Мегрэ, находившийся в тот момент в кафе «У почты», поднялся и вместе с остальными посетителями, дружно ринувшимися к окнам, зачарованно уставился на это причудливое зрелище как на своеобразный природный фейерверк.

А сейчас, когда буйство стихии осталось в прошлом, было даже немного не по себе не слышать более ни дробного стука дождя, ни взрывных всхлипываний вихря, а вместо этого спокойно рассекать присмиревшую массу воздуха и, подняв голову, различать в просветах между крышами блеск звезд в ночном небе.

И возможно, именно из-за этой тишины, которую нарушал лишь шум их шагов, оба они помалкивали, поднимаясь по улочке к площади Вьет. И как раз на подходе к ней едва не столкнулись с застывшим в темноте мужчиной, носившим на рукаве пальто белую повязку и державшим в руках дубинку; тот, не обронив ни слова, проводил их взглядом.

Через несколько шагов Мегрэ уже приоткрывал рот, чтобы задать другу вопрос, но тот, угадав его реакцию, поспешил разъяснить:

– Незадолго до конца рабочего дня мне позвонил комиссар. Это исподволь готовилось уже со вчерашнего дня. А нынешним утром мальчишки разбросали по почтовым ящикам приглашения. Собрание состоялось в шесть часов, и они сформировали комитет бдительности.

И это «они», естественно, не относилось к мальчишкам, а обозначало все враждебные кастовой группе элементы в городе.

Шабо добавил:

– Мы не можем помешать им поступать таким образом.

Перед самым домом Верну на улице Рабле, на тротуаре, также стояли трое мужчин с повязками, наблюдая, как они подходят. Они не представляли собой патруль в точном смысле этого слова, просто стояли там, как на посту, и вполне можно было предположить, что они поджидали их, сейчас остановят и, возможно, даже помешают войти в особняк. В самом низкорослом из троих стражей Мегрэ, как ему показалось, узнал тщедушный силуэт преподавателя Шалю.

В общем-то это впечатляло. Шабо даже заколебался, а стоит ли идти ко входу? Не исключено, что он подумывал, не лучше ли пройти мимо, продолжая движение.

Бунтом тут пока еще не пахло, даже о нарушении общественного порядка речи не было, и все же впервые они столкнулись со столь очевидным проявлением народного недовольства.

Внешне невозмутимый, держась с большим достоинством и даже не без некоторой торжественности, следователь, все же решившись, подошел к крыльцу, поднялся по ступенькам и взялся за рукоятку молотка, возвещавшего о приходе посетителей.

Позади них никто не перешептывался, не отпускал шуточек. Трое наблюдателей по-прежнему, не говоря ни слова, смотрели на них.

Стук молотка отозвался где-то в глубине дома, словно эхо в церкви. И тотчас же будто специально поджидавший их по ту сторону двери дворецкий загремел цепочками, засовами и с молчаливым полупоклоном пропустил их внутрь.

В обычных условиях такого просто не должно было быть, и Жюльен Шабо даже запнулся на пороге, возможно уже сожалея, что пришел сюда.

В огромном, с танцевальный зал, салоне сияла великолепная хрустальная люстра, на отдельных столиках уютно светились другие лампы, по углам и вокруг камина группировались кресла не менее чем на сорок персон.

Но лишь с одного из них – необъятных размеров, работы мастеров стиля Людовика XIII, – откуда-то из самой глубины помещения поднялся и двинулся им навстречу с протянутой рукой Юбер Верну в венчике белокурой шелковистой шевелюры.

– Вчера в поезде я обещал принять вас сегодня у себя дома как друга. Нынешним утром я специально звонил нашему другу Шабо, дабы удостовериться, что вы непременно придете.

Он был одет во все черное, чем-то походившее на смокинг, на груди болтался подвешенный на ленточке монокль.

– Моя семья спустится с минуты на минуту. Не понимаю, чего они медлят.

При скупом освещении дорожного купе Мегрэ плохо рассмотрел своего спутника. Сейчас Юбер Верну показался ему куда старше. Механическая, точно на рессорах, жесткость походки, проявившаяся, когда он пересекал салон, выдавала в нем давнего артритчика. Лицо выглядело одутловатым, его розовый цвет – чуть ли не искусственным.

Почему при этом комиссара посетила мысль об актере, сильно постаревшем, но все еще силившемся играть свою роль, живущем в постоянном страхе перед перспективой того, что в один прекрасный день публика заметит, что перед ней выступает уже полутруп?

– Надо сообщить им, что вы уже пришли.

Он позвонил и вызвал дворецкого.

– Ступайте узнайте, готова ли мадам. Предупредите также мадемуазель Люсиль, доктора и мадам…

Что-то было не так. Верну явно испытывал раздражение оттого, что членов семьи в салоне еще не было.

Стремясь вернуть ему хорошее настроение, Шабо взглянул на три подготовленных для игры в бридж столика и спросил:

– Анри де Верженн приедет?

– Нет, он позвонил и извинился. Сказал, что буря порушила аллею парка их замка так, что он не может вывести автомобиль.

– А что Омаль?

– Нотариус утром заболел гриппом. С полудня – на постельном режиме.

В общем, ждать больше было некого. И даже близкие, похоже, испытывали сомнения, стоит ли им сегодня спускаться в салон. Дворецкий, во всяком случае, еще не вернулся. Юбер Верну показал на батарею бутылок с напитками, которыми был уставлен отдельный столик.

– Угощайтесь, пожалуйста. Прошу меня извинить, надо на минуточку отлучиться.

Он сам пошел убеждать членов своей фамилии, тяжело поднимаясь по широкой с каменными ступенями лестнице с оградой из кованой стали.

– Сколько человек обычно собирается на эти вечера для игры в бридж? – приглушенно спросил Мегрэ.

– Не так уж и много. Пять-шесть, не считая домашних Верну.

– И они, как правило, уже тут ко времени твоего прихода?

Шабо нехотя кивнул. Кто-то бесшумно вошел, оказалось, что это доктор Ален Верну, который даже не удосужился переодеться и был одет все в тот же плохо выглаженный костюм, что и утром.

– Вы одни?

– Ваш отец только что пошел наверх.

– Да, я встретил его по пути сюда, на лестнице. А как с дамами?

– Полагаю, что к ним-то он и направился.

– Не думаю, что придет кто-либо еще.

Ален мотнул головой в сторону окон, закрытых тяжелыми шторами.

– Вы видели? – И уверенный в том, что они понимают, о чем идет речь, добавил: – Они наблюдают за особняком. Пост выставлен как перед домом, так, вероятно, и у черного хода. И это очень даже хорошо.

– Почему?

– Потому что случись теперь новое преступление, его нельзя будет приписать никому из обитателей этого дома.

– А вы предполагаете, что оно и впрямь случится?

– Если речь идет о человеке, лишившемся рассудка, то нет причин, чтобы серия злодеяний на этом закончилась.

Наконец-то появилась мадам Верну, за ней шел муж, несколько возбужденный: видимо, он был вынужден доказывать в полемике необходимость ее присутствия. Мать доктора оказалась шестидесятилетней женщиной с еще сохранившими свой каштановый цвет волосами и с большими темными кругами под глазами.

– Комиссар Мегрэ из уголовной полиции.

Она едва соизволила склонить голову и уселась в свое, видимо, обычное кресло. Проходя мимо, она лишь небрежно проронила в адрес следователя:

– Добрый вечер, Жюльен.

Юбер Верну объявил:

– Свояченица сейчас подойдет. У нас совсем недавно вдруг погас свет, это и задержало всех с ужином. Надеюсь, что электричество отключали во всем городе?

Он говорил лишь бы что-то сказать. Слова не нуждались в смысловой нагрузке. Просто требовалось чем-то заполнить мучительную пустоту салона.

– Не хотите ли сигару, комиссар?

И уже вторично за время своего пребывания в Фонтэне Мегрэ согласился, поскольку не решался вытащить из кармана трубку.

– А как твоя супруга?

– Ей, вероятно, мешают дети.

Было очевидным, что Изабелла Верну, мать Алена, согласилась лишь обозначить свое присутствие, и то после Бог знает каких препирательств, ибо явно не собиралась активно участвовать в самом вечере. Она демонстративно занялась вышивкой, совершенно не вслушиваясь в то, о чем говорили собиравшиеся в салоне.

– Вы играете в бридж, комиссар?

– Вынужден с сожалением вас разочаровать, но я вообще ни во что не играю. Но спешу заверить, что с большим удовольствием наблюдаю за ходом карточной партии.

Юбер Верну взглянул на следователя:

– Как мы тогда разобьемся на пары? Люсиль наверняка будет участвовать. Вы со мной. А Ален, думаю…

– Нет, на меня не рассчитывайте.

– Остается твоя супруга. Поднимись и узнай, скоро ли она будет готова?

Обстановка становилась все более тягостной. Никто, за исключением хозяйки дома, садиться не решался.

Сигара создавала видимость, что Мегрэ при деле. Юбер Верну также разжег одну и принялся наполнять коньячные рюмки.

Могли ли себе вообразить трое стоявших снаружи горожан, что здесь, внутри, все происходило таким вот образом?

В конечном счете появилась и Люсиль – копия сестры, только в еще более тощем и угловатом варианте.

Она, в свою очередь, едва удостоила комиссара коротким взглядом и сразу же прошла к одному из игровых столиков.

– Начнем? – предложила она. Потом, чуть качнувшись в сторону Мегрэ: – Он играет?

– Нет.

– Тогда кто же составит партию? Зачем меня просили сгуститься?

– Ален отправился за женой.

– Она не придет.

– Почему?

– Очередная невралгия. Дети были несносны весь вечер. Гувернантка уволилась и ушла. Так что малышней занимается Жанна.

Юбер Верну вытер вспотевший лоб:

– Ален ее убедит. – И добавил, повернувшись к Мегрэ: – Не знаю, есть ли у вас дети. Но в больших семьях наверняка всегда так. Каждый тянет одеяло на себя. У каждого свои заботы, свои предпочтения…

Он оказался прав: Ален все же уговорил супругу, невзрачную, немного полноватую женщину с покрасневшими от слез глазами.

– Извините меня… – обратилась она к свекру. – Дети доставили столько хлопот…

– Гувернантка, кажется…

– Давайте поговорим на эту тему завтра.

– Комиссар Мегрэ…

– Очень рада.

В отличие от прочих она протянула руку, но какую-то вялую, холодную как лед.

– Ну что, играем?

– Давайте.

– Кто участвует?

– Вы уверены, комиссар, что не хотите составить нам компанию?

– Абсолютно.

Жюльен Шабо, как завсегдатай в этом доме, уже тасовал карты, раскладывая их посередине зеленой обивки столика.

– Люсиль, начинайте жеребьевку.

Та открыла короля, ее зять – валета. Следователь и жена Алена – соответственно тройку и семерку.

– Мы вместе.

Прошло уже почти полчаса, но в конечном счете все наконец-то заняли свои места. Сидя в своем углу, Изабелла Верну ни на кого не смотрела. Мегрэ устроился несколько в стороне, позади Юбера Верну, чью игру он прекрасно видел, одновременно посматривая и в карты его свояченицы.

– Пас.

– Одну треф.

– Пас.

– Одну червей.

Доктор стоял с видом человека, не знавшего, куда себя деть. Все находились при исполнении обязанностей. Юбер Верну чуть ли не силой собрал их сегодня вместе, чтобы придать дому – возможно, специально для комиссара – видимость нормальной жизни.

– Ну что ты застрял, Юбер!

Это партнерша призвала хозяина к порядку.

– Простите! Две треф.

– Вы уверены, что не следовало заказать три? Я ведь объявила одну червей на ваши трефы, что означает по меньшей мере…

С этого момента игра захватила Мегрэ. Не столько она сама по себе, сколько то, как в ней проявлялись характеры каждого из участников.

Его друг Шабо, к примеру, все делал с регулярностью метронома, его объявления были такими, какими им и следовало быть – без запальчивости, но и без боязни. Он вел себя спокойно, не делая партнерше никаких замечаний. Разве что когда молодая женщина неверно отвечала на его ходы, на лице следователя проступала легкая досада.

– Прошу прощения. Я должна была ответить тремя пиками.

– Не имеет значения. Вы не могли знать, какие карты у меня на руках.

Уже с третьего тура он объявил и успешно провел малый шлем и тут же извинился за это:

– Уж слишком просто. Удачный расклад карт.

А супруга доктора отвлекалась, пытаясь затем вновь включиться в игру, в отдельных случаях оглядывалась, как бы прося прийти ей на помощь. Случалось, она даже поворачивалась к Мегрэ и, указывая пальцем на карту, спрашивала его совета.

Она явно не любила бридж и участвовала в игре лишь потому, что была необходимость в четвертом участнике.

Люсиль, напротив, подавляла своей личностью. Именно она после каждого хода делала комментарии, отпуская кисло-сладкие замечания.

– Раз Жанна объявила две червей, вам надлежало знать, как тогда следовало рисковать. У нее на руках неизбежно была червонная дама.

Впрочем, она была права. Всегда. Казалось, ее черные глаза просвечивали рубашки карт.

– Что с вами сегодня, Юбер?

– Да…

– Вы играете как начинающий. Едва слышите, что объявляют. Мы могли бы сейчас выиграть тремя взятками без козыря, а вы запросили четыре треф, и ничего не вышло.

– Я ожидал, что вы…

– Я не должна была вам говорить о своих бубнах, это вам следовало…

Юбер Верну пытался восстановить свое реноме. Он поступал как те игроки в рулетку, кто, раз потерпев фиаско, надеются на везение с минуты на минуту и пробуют все номера, негодуя всякий раз, когда выпадает число, которое они только что отыграли.

Он почти всегда завышал свои шансы, рассчитывая на карты партнера, а когда из этого ничего не получалось, нервно покусывал кончик сигары.

– Уверяю вас, Люсиль, что я был абсолютно прав, анонсируя сразу две пики.

– Если не считать, что у вас не было тузов – ни пикового, ни бубнового.

– Но зато у меня…

Он перечислял свои карты, кровь приливала к его лицу, в то время как она смотрела на него с лютой холодностью. Пытаясь как-то выплыть, он объявлял все более рискованно, так что это стало уже походить больше на покер, чем на бридж.

В какой-то момент Ален отлучился и подошел к матери. Потом вернулся и встал за спинами игроков, рассматривая без всякого интереса их карты выпуклыми, замутненными очками глазами.

– Вы разбираетесь в этом, комиссар?

– Знаком с правилами. Способен следить за партией, но не играть.

– И она вас интересует?

– Весьма.

Он глянул на Мегрэ более внимательно, вроде бы понял, что интерес того вызван намного более поведением игроков, нежели самой игрой, и взглянул на отца и тетку со скучающим видом.

Шабо и жена Алена выиграли первый роббер.

– Меняемся? – предложила Люсиль.

– Если только не возьмем реванша в таком же составе.

– Предпочитаю сменить партнера.

Это было ошибкой с ее стороны. Ибо теперь Люсиль пришлось играть в паре с Шабо, который ошибок не допускал, а значит, лишил ее возможности подпускать свои шпильки. Жанна играла откровенно плохо. Но, возможно, по той причине, что она неизменно занижала свои анонсы, Юбер Верну выиграл два раза подряд.

В общем-то это было не совсем так. Конечно, игра у него шла. Но если бы он не объявлял так смело, то не выиграл бы, ибо ничто не позволяло ему надеяться, что у партнерши именно такие карты, на которые он рассчитывал.

– Продолжаем?

– Закончим тур.

На этот раз Верну играл со следователем – мужчины против женщин. Выиграли первые, получилось, что Юбер Верну одержал победу в двух партиях из трех.

Можно было бы сказать, что он воспринял это с облегчением, как если бы эта игра имела для него существенное значение. Он вытер намокший лоб, подошел к столику с напитками, налил себе, принес рюмку и Мегрэ.

– Видите ли, несмотря на все, что говорит свояченица, я не такой уж неосторожный игрок. Она не понимает простой вещи: если удается уяснить механизм мышления противника, то партию можно считать наполовину выигранной независимо от карт. То же самое происходит при продаже какой-либо фермы или земельного участка. Разузнайте, что у покупателя в голове и…

– Прошу вас, Юбер.

– В чем дело?

– Неужели вы хоть здесь не можете не говорить о делах?

– Прошу извинить меня. Все время забываю, что женщины хотят, чтобы деньги зарабатывали, но предпочитают не ведать, как они достаются.

И это тоже был опрометчивый шаг с его стороны. Ибо со своего дальнего кресла жена хозяина тут же призвала мужа к порядку:

– Вы не слишком много выпили?

Мегрэ видел, как Юбер Верну уже три или четыре раза прикладывался к коньяку. Его поразило, как он при этом Действовал – украдкой, наспех, в надежде, что ни супруга, ни свояченица не заметят. Он залпом опорожнял рюмку, а затем для приличия наливал и комиссару.

– Подумаешь, всего пару порций…

– Коньяк ударил вам в голову.

– Полагаю, – начал Шабо, поднимаясь и вытаскивая из кармашка часы, – что нам пора.

– Всего лишь половина одиннадцатого.

– Вы забываете, что сейчас у меня много работы. Да и мой друг Мегрэ подустал.

Ален выглядел разочарованным. Мегрэ готов был поручиться, что тот в течение всего вечера намеренно закладывал вокруг него круги в надежде затащить комиссара в уголок для разговора.

Остальные участники вечернего сборища не стали их удерживать. И Юбер Верну не решился настаивать. Что тут произойдет, когда игроки разойдутся и он останется наедине с тремя женщинами? Ален в счет не шел, это было видно невооруженным глазом. Никто не обращал на него внимания. Наверное, сразу же поднимется к себе в комнату или в лабораторию. Его жена была более авторитетным членом семьи, чем он.

В общем тут верховодили женщины. Мегрэ это понял с первого взгляда. Юберу Верну позволяли играть в бридж при условии, что он будет хорошо себя вести, и его не переставали опекать, как ребенка. Не потому ли он вне дома столь отчаянно цеплялся за созданный им самим образ человека, очень внимательно относящегося к малейшим деталям своей одежды?

Кто знает? Может, только что, отправившись уговаривать женщин спуститься в салон, он умолял их проявить по отношению к нему любезность, дать ему поиграть в этакого радушного хозяина дома и не унижать его своими замечаниями?

Юбер Верну покосился на бутылку коньяка:

– Ну что, комиссар, по последней, или, как говорят англичане, по Night cap?[6]6
  Здесь: на посошок (англ.)


[Закрыть]

Мегрэ совсем не хотелось этого делать, но он согласился, дабы дать тому возможность тоже выпить под благовидным предлогом, и успел заметить, что, пока Верну подносил коньяк к губам, его жена бросила на него столь пристальный взгляд, что рука хозяина дома разом застыла в воздухе, а потом и вообще поставила рюмку на столик.

Когда следователь и комиссар уже подходили к двери, где их поджидал, держа наготове одежду, дворецкий, Ален прошептал:

– А не пройтись ли мне с вами самую малость?

Его, похоже, ничуть не волновала реакция женщин, не скрывавших своего удивления. Жена доктора не воспротивилась его желанию. Ей, видимо, было глубоко безразлично, пойдет ли он гулять или останется дома, учитывая, что Ален мало что значил в ее жизни. Она подошла к свекрови и стала, покачивая головой, любоваться ее работой.

– Вы не против, комиссар?

– Ничуть.

Их охватила вечерняя прохлада, но это была иная, чем в предыдущие ночи, свежесть – ею хотелось дышать и дышать, как и приветливо помахать рукой звездам, обретшим после столь длительного отсутствия свое привычное место на небе.

Троица с повязками по-прежнему стояла на тротуаре.

На этот раз мужчины отступили на шаг, давая им пройти. Ален не стал надевать пальто. Проходя мимо вешалки, он лишь снял с нее мягкую фетровую шляпу, потерявшую из-за недавних дождей былую форму.

Таким вот – с тросом, устремленным вперед, и руками в карманах – он выглядел скорее студентом последнего курса, чем женатым мужчиной и отцом семейства.

Они не могли переговариваться, пока шли по улице Рабле, ибо голоса разносились далеко, а Мегрэ со спутниками отдавали себе отчет в присутствии совсем рядом, позади, троих постовых. Ален вздрогнул, когда на углу площади Вьет буквально наткнулся еще на одного, которого не заметил.

– Наверное, они понаставили их по всему городу? – тихо пробормотал он.

– Наверняка. И предусмотрели смены караула.

В ночи светилось мало окон. Если вглядываться, вдоль улицы Репюблик, вдали, просматривались огни кафе «У почты», до сих пор не закрывшегося, а два-три отдельных прохожих, мелькнув, тут же исчезли.

На всем пути до дома следователя они не успели обменяться даже десятком фраз. Шабо скрепя сердце спросил вполголоса:

– Зайдете?

Мегрэ отказался:

– Не стоит будить твою матушку.

– Она не спит. Никогда не ложится, пока я не вернусь домой.

– Увидимся завтра утром.

– Здесь?

– Я загляну во Дворец правосудия.

– Прежде чем лечь, я должен еще кое-кому позвонить. Вдруг что новое обнаружили?

– Доброй ночи, Шабо.

– И вам тоже, Мегрэ и Ален, всего хорошего.

Они обменялись рукопожатиями. Скрипнул ключ в замочной скважине – и спустя мгновение дверь захлопнулась.

– Можно, я провожу вас до гостиницы?

На улице – ни души, только они вдвоем. У Мегрэ молнией мелькнуло видение: доктор выхватывает из кармана нечто вроде обрезка свинцовой трубы или разводного ключа и обрушивает его на голову комиссара.

– Охотно пройдусь с вами.

Некоторое время они шли молча. Ален никак не решался заговорить. А преодолев робость, начал с вопроса:

– И что вы об этом думаете?

– О чем?

– О моем отце?

Что мог бы ответить ему Мегрэ? Для него представлял интерес сам факт постановки доктором этого вопроса и то, что тот навязался им в попутчики исключительно ради того, чтобы его задать.

– Не думаю, что ему счастливо живется, – вполголоса заметил комиссар, впрочем, без особой в том убежденности.

– Неужели есть люди, довольные своим существованием?

– Бывает, хотя бы на какое-то время. А вы что, горе мыкаете, месье Верну?

– Я не в счет.

– Однако и вы стараетесь взять от жизни свою толику радостей.

Выпуклые глаза уставились на комиссара.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего. Могу сформулировать иначе, если вам так хочется: абсолютно несчастных людей нет. Всякий так и норовит за что-нибудь да уцепиться и создать для себя какую-нибудь разновидность благоденствия.

– Вы осознаете, что это значит? – И добавил, не дождавшись ответа: – Знаете ли вы, что именно в результате такого вот рода поисков, так сказать, компенсации неблагополучия, попыток, несмотря ни на что, все же поймать за хвост птицу счастья и рождаются всевозможные мании и зачастую возникает неуравновешенность психического состояния? Посетители кафе «У почты», потягивающие сейчас вино и играющие в карты, пытаются убедить самих себя в том, что находят в этом удовольствие.

– А вы?

– Не понимаю, о чем вы?

– Разве вы не ищете для себя аналогичных возмещений или, как вы говорите, «компенсаций»?

На этот раз Ален забеспокоился, заподозрил, что Мегрэ знает больше, чем говорит, и застыл в нерешительности: стоит ли ему продолжать разговор.

– Решитесь ли вы, к примеру, отправиться сегодня вечером в район казарм?

Комиссар спросил это скорее из жалости, дабы избавить Алена от его сомнений.

– Вы в курсе?

– Да.

– С ней говорили?

– Долго.

– И что она вам рассказала?

– Все.

– Я не прав?

– Не мне вас судить. Ведь вы сами заговорили об инстинктивном стремлении людей чем-то заменить неудовлетворенность бытием. А как насчет компенсаций у вашего отца?

Они понизили голоса, благо уже подошли к открытой двери гостиницы, в холле которой горела лишь одна зажженная лампа.

– Почему притихли?

– Потому что не знаю ответа на этот вопрос.

– Не заводит ли он интрижки на стороне?

– В Фонтэне – точно нет. Слишком он всем известен, и его похождения сразу бы выплыли наружу.

– А вы? О вашем романе знают?

– Нет. Со мной дело обстоит иначе. Не исключено, что во время поездок в Париж или Бордо отец позволяет себе поразвлечься. – Он прошептал для самого себя: – Бедный отец!

Мегрэ удивленно взглянул на него:

– Вы его любите?

Ален стыдливо признался:

– Во всяком случае, мне его жалко.

– И так было всегда?

– Еще хуже. Сейчас мать и тетка слегка успокоились.

– В чем они его упрекают?

– В том, что он простолюдин, сын скототорговца, пьянствовавшего в деревенских кабаках. Курсоны так и не смогли простить ему, что стали в нем нуждаться, понимаете? А во времена старого Курсона ситуация складывалась еще тяжелее, ибо тот был более несносным и грубым, чем его дочери и сын Робер. И до самой кончины отца все Курсоны будут относиться к нему оскорбительно за то, что живут исключительно его щедротами.

– А как обращаются с вами?

– Как с Верну. И моя жена, дочь виконта де Кадей, выступает с ними в союзе.

– Сегодня вечером вы намеревались мне сообщить именно об этом?

– Не знаю.

– Может, хотели поговорить об отце?

– Мне желательно было узнать ваше мнение о нем.

– А не были ли вы главным образом озабочены тем, чтобы выяснить, не разузнал ли я о существовании Луизы Сабати?

– Кстати, а как вы вышли на нее?

– Через анонимку.

– Следователь знает? А полиция?

– Их это не волнует.

– Но они займутся этим?

– Нет, если достаточно быстро выявят убийцу. Письмо-наводка у меня в кармане. О встрече с Луизой я Шабо не сообщал.

– Почему?

– Не считаю, что на нынешнем этапе расследования эти факты представляют интерес.

– Она тут ни при чем.

– Послушайте, месье Верну…

– Да.

– Сколько вам лет?

– Тридцать шесть.

– Когда закончили учебу?

– В двадцать пять я ушел с медицинского факультета, после чего проработал еще пару лет интерном в больнице Святой Анны.

– Вы никогда не пытались жить самостоятельно?

Вопрос комиссара заметно обескуражил Алена.

– Не хотите отвечать?

– Нечего сказать. Вы все равно не поймете.

– Не хватает духа?

– Так и знал, что вы расцените это подобным образом.

– Ну не вернулись же вы в Фонтэне-ле-Конт ради защиты отца?

– Видите ли, все проще и одновременно сложнее.

Просто однажды я приехал сюда на несколько недель, чтобы отдохнуть.

– И застряли?

– Да.

– Слабоволие?

– Если хотите. Хотя было бы неточно объяснить происшедшее только этим.

– У вас сложилось впечатление, что поступить иначе было невозможно?

Ален предпочел сменить тему:

– Как поживает Луиза?

– Думаю, как всегда.

– Не обеспокоена?

– А вы давно с ней не виделись?

– Уже два дня. Вчера вечером я ведь направлялся не к другу, а к ней. А после случившегося уже не решился продолжать путь. Сегодня тоже. Этим вечером обстановка еще более ухудшилась с появлением патрулей. Теперь понимаете, почему уже после первого убийства общественное мнение обрушилось на нас?

– Я частенько отмечал подобный феномен.

– Но почему они набросились на нашу семью?

– Кого, по-вашему, они подозревают? Вашего отца или вас?

– Им безразлично, лишь бы это был кто-то из нас.

В равной мере их устроила бы и моя мать, как, впрочем, и тетка.

Они вынужденно прервали беседу, так как послышались шаги. То были два человека с повязками на рукавах, в руках – дубинки; проходя мимо, они внимательно их осмотрели. Один даже направил в их сторону луч карманного фонарика и, удаляясь, громко пояснил своему спутнику:

– Это Мегрэ. А второй – сын Верну.

– Ага, я узнал его.

Комиссар посоветовал своему собеседнику:

– Вам лучше вернуться домой.

– Согласен.

– И не вступать с ними в полемику.

– Благодарю вас.

– За что?

– Ни за что.

Он не протянул руки на прощанье. И удалился в направлении моста со сдвинутой набекрень шляпой, наклонившись по ходу вперед; патруль тут же остановился и молча наблюдал за Верну.

Мегрэ передернул плечами, вошел в гостиницу и стал дожидаться, пока ему дадут ключ. Выяснилось, что на его имя поступили еще два письма, но бумага и почерк на сей раз были другими, чем ранее.