Текст книги "Бескрайние земли"

РОЖДЕНИЕ ГОРОДОВ

1

Жили-были три сестры: Мария, Лусия и Виолета; у них были общие игры, общие радости. Лусия с черными косами, Виолета с безжизненными глазами, Мария, самая младшая из трех. Жили-были три сестры, у них была общая судьба.

Отрезали косы Лусии, округлились ее груди, бедра стали походить на колонны, они были смуглые, цвета корицы. Пришел хозяин и увел ее. Кровать из кедра с периной, подушками, одеялами. Жили-были три сестры.

Открылись глаза на мир у Виолеты, груди у нее стали остроконечными, ягодицы пышными, походка волнующей. Пришел надсмотрщик и увел ее. Железная койка с волосяным матрацем, простыни и дева Мария на стене. Жили-были три сестры.

Мария, самая младшая из трех, с маленькими грудями, с гладким и нежным животом. Пришел хозяин и не пожелал ее. Пришел надсмотрщик и не увел ее. Но вот пришел Педро, работник с фазенды. Топчан, обитый коровьей шкурой, без простыни, без одеяла – не кровать из кедра с периной – и Мария со своей любовью.

Жили-были три сестры: Мария, Лусия и Виолета; у них были общие игры, общие радости. Лусия со своим хозяином, Виолета со своим надсмотрщиком и Мария со своей любовью. Жили-были три сестры, разная у них была судьба.

Отросли косы у Лусии, потеряла форму ее пышная грудь, бедра, похожие на колонны, покрылись фиолетовыми синяками. Куда уехал ее хозяин на автомобиле по большой дороге? Он увез с собой кровать из кедра, подушки, одеяла. Жили-были три сестры…

Закрыла глаза Виолета, страшась взглянуть вокруг; обвисшие груди, ребенок на руках. В один прекрасный день на своей гнедой лошади уехал надсмотрщик, чтобы никогда больше не вернуться. Он увез с собой и железную койку. Жили-были три сестры…

Мария, младшая из трех, нанялась со своим мужем на плантацию какао, а когда вернулась оттуда, казалась старшей из трех. Однажды Педро покинул ее: он не был ни хозяином, ни надсмотрщиком, он ушел в дешевом гробу, оставив топчан, обитый коровьей шкурой, и Марию без ее любви. Жили-были три сестры.

Где косы Лусии, груди Виолеты, любовь Марии?

Жили-были три сестры в доме бедных проституток. У них были общие страдания, общая тоска. Мария, Лусия, Виолета, общая у них была судьба.

2

У двери глинобитной хижины, некрашеной и небеленой, остановилось трое людей. Юноша и пришелец из Сеара держали гамак с покойником, старик отдыхал, опираясь на посох. Они немного постояли у двери. В этот ранний час на улице, где жили проститутки, не было никакого движения. Юноша сказал:

– А что, если она спит с каким-нибудь молодцом?

Старик развел руками.

– Все равно придется будить.

Они похлопали в ладоши, но в доме никто не отозвался. Тишина. Окраинная уличка в поселке Феррадас. Небольшие глинобитные хижины; некоторые из них покрыты соломой, две-три – черепицей, большинство – железом. Здесь жили распутные женщины, сюда в праздничные дни приходили работники с фазенд за любовью. Старик постучал посохом в дверь. Постучал еще и еще. Наконец послышался сонный голос женщины:

– Кто там? Какого чорта вам нужно?

Тут же мужской голос добавил:

– Ступай дальше… Здесь полно… – и человек закатился довольным смехом.

– У них посетители… – заметил юноша. Ему казалось невозможным передать покойника дочерям, когда те спят с мужчинами.

Старик на мгновение задумался:

– Выхода нет… Надо же все-таки сдать его…

Сеаренец вмешался в разговор:

– Не лучше ли обождать?

– Ну, а с ним что делать? – и старик показал на труп. – Его давно пора хоронить. Надо бедняге успокоиться…

И закричал:

– Лусия! Виолета! Лусия!

– Ну что тебе там еще надо? – спросил на этот раз мужской голос.

Старик кликнул третью дочь:

– Мария! Эй, Мария!

На пороге соседнего дома показалась старая заспанная женщина. Она вышла, чтобы отругать за шум, но, увидев покойника, остановилась и только спросила:

– Кто это?

– Их отец… – ответил сеаренец, показывая на дом.

– Что, убили его? – поинтересовалась женщина.

– Нет, умер от лихорадки…

Женщина подошла к ним. Взглянула на труп и отвернулась. Лицо ее исказилось от ужаса:

– Какой кошмар!..

Старик спросил:

– Они дома? Что-то никто не выходит…

– У них этой ночью была пирушка. Праздновали день рождения Жукиньи, что гуляет с Виолетой. Пьянствовали до утра. Поэтому и не просыпаются.

Она тоже стала кричать вместе со стариком:

– Виолета! Виолета!

– Что там такое? Какого дьявола вам нужно?

Женщина пронзительно закричала:

– Это твой отец!

– Что? – донесся из дома пораженный голос.

– Твой отец!

На мгновение наступила тишина, сменившаяся вскоре шумом; люди в доме заметались. Дверь открылась, и в ней показалась женская голова. Виолета увидела группу людей, вытянула шею и узнала в покойнике отца. Она испустила крик. Шум в доме усилился.

Вскоре вся улица пришла в движение. Из домов высыпали женщины, за ними стали выбираться и ночевавшие у них мужчины. Проститутки вышли полураздетые, некоторые были в одной рубашке. Они окружили покойника, вполголоса обменивались замечаниями:

– Умер от лихорадки…

– Никто от нее не выживает.

– Не заразит он здесь еще кого-нибудь?

– Говорят, зараза передается даже по воздуху…

– Лучше бы его поскорей похоронить…

– Он так долго не видел дочерей… Когда он узнал, что они сбились с пути, то пришел в ярость…

– Говорят, что он не появлялся в Феррадасе, потому что ему было стыдно.

У женщин помятые лица – это мулатки, негритянки, одна или две белые. На ногах и руках, а у некоторых и на лице следы побоев. В воздухе носился запах спиртного перегара, смешанный с дешевыми духами. Одна мулатка с копной растрепанных волос подошла к покойнику:

– Я один раз спала с ним… Это было в Табокасе…

Наступила тишина. Виолета все еще стояла у порога, боясь приблизиться. Мулатка распорядилась:

– Несите его в дом.

Вышли и Лусия с Марией. Лусия причитала: «Отец мой, отец мой!» Мария подошла тихонько, с испуганными глазами. За ними появилось несколько мужчин. Одна из женщин пошутила:

– Жукинья, твой тесть умер…

Старик одернул ее:

– Имейте уважение к покойному…

Другая обругала ту, что позволила себе шутить:

– Грязная шлюха…

Подняли гамак, отнесли его внутрь. Все вошли в дом. Некоторые мужчины еще застегивали брюки; женщины пришли как были, полуголые. Все они казались одного возраста, кожа одного цвета, у всех был одинаково болезненный вид. Это были людские подонки, затерявшиеся здесь, на краю света. Пять комнатушек, из которых состоял дом, были заняты пятью женщинами; покойника пришлось положить на постель Виолеты в первой комнате. Старик зажег огарок свечи, которая уже почти догорела. На стене над кроватью висела гравюра святого Бонфима и была наклеена вырезанная из журнала фотография с изображением белокурой голой женщины. Лусия рыдала, Мария убирала покойника, Виолета отправилась за свечой. Люди заполнили коридор. Жукинья прошел в дом, добыл бутылку кашасы и стал угощать ею людей, принесших покойника. Мария сняла гитару, висевшую у изголовья кровати, на которую положили покойника.

Старик сказал сеаренцу, показывая на Марию, проходившую с гитарой:

– Я знал ее, когда она была еще девчонкой. Хорошенькая была. Потом стала такой красивой девушкой… Она вышла тогда замуж за Педро. Теперь и не скажешь…

– Ну, еще остались следы…

– Распутная жизнь быстро пожирает красоту женщины.

Юноша с интересом поглядывал на Марию.

Некоторые женщины пошли одеваться. Перед тем как уйти, один из мужчин предложил Лусии свою помощь. Виолета с Жукиньей долго подсчитывали, во что им обойдутся гроб и похороны. Получалось дорого. Они вошли в комнату, где возле покойника находились Лусия и Мария. Стали обсуждать вчетвером. Жукинья держал себя как член семьи. Подсчитали имевшиеся деньги, оказалось, что на покупку гроба не хватит, да и место на кладбище стоит очень дорого.

– Придется похоронить прямо в гамаке… – сказала Лусия. – Покроем его простыней.

Виолета, уже успокоившаяся после первого приступа отчаяния, спокойно сказала:

– Я вообще не понимаю, почему его сразу не похоронили возле дороги… Он никогда не интересовался нами…

– У тебя просто нет сердца… – прервала ее Мария. – Не знаю только, чего ты раскричалась, когда увидела его… Притвора… А он был хороший человек.

Виолета хотела было ответить, но Мария продолжала:

– Ему было стыдно, что мы гулящие… Он очень переживал… Не то чтобы он нас не любил…

В коридоре старик, принесший покойника, рассказывал пришедшим, как человек умер, как в три дня подорвала его силы эта проклятая лихорадка.

– Никакое лекарство не помогло ему… В лавке фазенды Бараунас за ним остался большой долг за лекарства… Ничего не помогло.

В комнате, где лежал покойник, продолжалось обсуждение предстоящих похорон. Лусия, женщина религиозная, предложила пригласить брата Бенто для отпевания. Жукинья выразил сомнение, что монах согласится прийти:

– Он ведь не ходит в публичные дома…

– Откуда ты это взял? – спросила Виолета. – Когда у нас умерла Изаура, он пришел… Только дерет он здорово.

И она ничего больше не сказала: ей не хотелось, чтобы люди подумали, будто она не любила отца. Жукинья поддержал ее:

– Он приходит только за большие деньги. Меньше чем за двадцать мильрейсов не пойдет…

Лусия собиралась уже отказаться от своего проекта:

– Ну, раз так, не будем звать… – Но посмотрела на покойника, на его худое, позеленевшее лицо, которое как будто улыбалось в оцепенении смерти. И с ней началась истерика. Ей было тяжело оттого, что отца похоронят без молитв, она разразилась рыданиями: – Бедненький, его похоронят без отпевания! Он никому в жизни не сделал зла, хороший был человек… И вот теперь он уйдет от нас без молитвы. Никогда я не думала… Отец мой…

Виолета взяла ее за руку – это был самый ласковый жест, который она знала.

– Мы сами помолимся… Я еще помню одну молитву…

Но мулатка – та, что спала однажды с покойным, – слышавшая из коридора весь этот разговор, вытащила из чулка двадцать мильрейсов и отдала их Лусии.

– Не хороните его без отпевания…

Вот тут-то и пришла Жукинье мысль устроить сбор. Он предложил присутствующим сложиться. Один из мужчин, которому нечего было дать, вызвался сходить за братом Бенто и ушел. Это было его приношением.

Лусия вспомнила, утирая слезы:

– Нужно напоить кофе людей, которые его принесли…

Мария отправилась на кухню. Потом она позвала старика, юношу и сеаренца, и все поплелись за ними. В комнате остались только Виолета и мулатка, давшая двадцать мильрейсов. Ей еще никогда не приходилось видеть мирно покоящимся на смертном одре человека, с которым она спала. На нее это произвело большое впечатление, будто умерший был ее близким родственником.

На кухне за кофе старик, чтобы сменить тему разговора, начал рассказывать:

– Слыхали, вчера Бадаро послали убить Фирмо?

Все заинтересовались:

– Что ты говоришь?

– Значит, убили…

– Да нет, пуля в него не попала. Просто удивительно… Ведь стрелял негр Дамиан.

Кто-то, пораженный, даже присвистнул. Другой сказал:

– Негр Дамиан – и промахнулся? Ну, это конец света…

Старик был очень доволен, что вызвал у присутствующих такой интерес. Он стал ковырять в зубах ногтем, извлекая застрявшее волокно сладкой маниоки. Потом продолжал:

– Фирмо проскакал мимо нас, он дьявольски торопился к полковнику Орасио. Говорят, теперь дело разгорится…

Все забыли о покойнике и окружили старика. Некоторые облокотились на кухонный столик, стараясь не пропустить ни слова. Другие просовывали головы из-за стоящих впереди, тараща глаза от любопытства. Старик пояснил, хотя, собственно, и так все знали:

– Это все из-за леса Секейро-Гранде…

– Теперь дело начнется…

Старик попросил не шуметь и продолжал:

– Уже начинается… Немного погодя мы опять встретили Фирмо, он возвращался с двумя жагунсо полковника Орасио. Потом мимо проскакал полковник Манека Дантас; он отправился по тропинке в Бараунас… И все мчались галопом…

Вмешался Жукинья, который был сторонником Бадаро.

– Полковник Орасио рассчитывает, что Теодоро будет за него. Он похож на дитя, обманывающееся соской. Не видит, что Теодоро душой и телом предан Бадаро…

Лусия прервала его:

– Подлый негодяй этот Теодоро, вот он кто!.. Бандит высшей марки… Он идет за тем, кто ему больше дает…

Одна из женщин рассмеялась:

– Ну, тебе это должно быть хорошо известно, ведь ты была его любовницей, он тебя и совратил.

Лусия выпрямилась, глаза ее загорелись гневом:

– Этот тип – самая гнусная сволочь на свете! Нет человека подлее его.

– Но он храбр… – возразил какой-то мужчина.

– Храбр с женщинами, – резко оборвала его Лусия, – храбр, когда хочет полакомиться девчонкой, тогда он нежнее птички. Я помню, как он обошелся со мной. Стал ко мне подъезжать, каждый день что-нибудь дарил: материи на платье, пару сандалий, вышитый платок. И обещаний надавал столько, что дальше некуда. Посулил мне дом в Ильеусе, платья, даже брильянтовое кольцо, что носил на мизинце. Обещал бог весть что, пока я не попалась на удочку и не спуталась с ним… Потом все эти слова были, конечно, забыты… Он выбросил меня на улицу, и я осталась без отцовского благословения…

Все молчали, сеаренец смотрел встревожено. Лусия оглядела слушателей и поняла, что они ждали продолжения рассказа.

– И, думаете, на этом кончилось? Когда он пресытился мной и я ему надоела, он стал заглядываться на Виолету… Если бы надсмотрщик Ананиас не опередил его и не сошелся с ней раньше… Он не решился, потому что побаивался Ананиаса…

Старик сказал:

– У негра даже дочь – и та для белого…

Но рассказ Лусии еще не был окончен.

– А когда умер Педро, муж Марии, в самый вечер погребения полковник появился в ее доме и заявил, что он, дескать, предлагает свою помощь… И он не посмотрел, что бедняжка так страдала. Это, произошло тут же на кровати, которая еще хранила тепло от тела ее мужа… Это хуже, чем несчастье…

Наступила тишина. Юноша, принесший покойника, все время поглядывал с вожделением на Марию. Если бы не это печальное событие, он предложил бы ей переночевать с ним. Уже два месяца, как он не спал с женщиной. Поэтому из всего разговора юношу заинтересовала лишь история о полковнике Теодоро, овладевшем Марией в день похорон мужа.

Старик, переставший быть в центре внимания с того момента, как вмешалась Лусия, снова перевел беседу на события прошедшей ночи:

– Жагунсо теперь будут на вес золота… Если начнутся стычки, те, у кого меткий глаз, сделаются богачами. Обзаведутся своими плантациями…

– Я ставлю на Бадаро, – сказал Жукинья. – Они сейчас заправляют всей политической жизнью. Вот увидите, победа будет за ними. Синьо и Жука – настоящие мужчины.

– Нет, с полковником Орасио никому не совладать… – заявил другой.

Один из собеседников вышел. Жукинья заметил:

– Шито уже отправился доносить… Не было случая, чтобы он не впутался. Он ведь за полковника Орасио…

Вышло и еще несколько человек, чтобы поскорее разнести новости, сообщенные стариком. И они разбрелись по многочисленным улицам Феррадаса, переходя от знакомого к знакомому. Сеаренец дивился нравам этой земли.

Старик сказал:

– В нашем краю только и говорят, что о смерти…

– Смерть здесь товар дешевый. А теперь вообще будет дармовой. Ты выбрался вовремя…

– Убегаешь? – спросила женщина.

– Ухожу отсюда…

Жукинья усмехнулся:

– Что ж это ты как раз теперь, когда дела должны пойти лучше?

В дом снова стали входить женщины, которые успели уже за это время одеться. Одна из них принесла цветы, увядшие цветы, подаренные ей два дня назад случайным возлюбленным, и положила их к ногам покойного. Приходили и мужчины, они хотели услышать новости, принесенные стариком. Эти новости, обрастая подробностями, с быстротой молнии разнеслись по поселку. Рассказывали, будто доставлен труп жагунсо, сопровождавшего Фирмо и погибшего от пули, предназначавшейся его хозяину. Говорили, что Фирмо чудом спасся от выстрела негра Дамиана. Другие утверждали, что доставлен якобы труп самого Фирмо.

Пришел монах Бенто. Одна из сестер, которая все еще была в рубашке, побежала переодеться, чтобы принять приличный вид. С братом Бенто пришел псаломщик. Входя в дом, монах сказал с иностранным акцентом:

– Храни вас господь!

Он вошел в коридор и прежде всего пожелал узнать новости. И лишь после того, как старик со смиренным видом повторил всю историю, монах направился в комнату и остановился возле покойника. Виолета, смущаясь, заговорила об их денежных затруднениях. Потом она произвела расчет с псаломщиком: дала ему бумажку в двадцать мильрейсов, пожертвованную мулаткой, и добавила еще несколько монет. Монах начал отпевание. Мужчины и женщины повторяли хором:

– Ora pro nobis…

Лусия тихо плакала, все три сестры стояли вместе, прижавшись друг к другу. Юноша искоса поглядывал на Марию. Неужели она не согласится переспать с ним сегодня, после похорон? Разве она не ночевала с полковником Теодоро после похорон Педро, ее мужа? Он повторял машинально вместе с остальными:

– Ora pro nobis…

Монах гнусавым голосом читал литанию. С порога кто-то крикнул:

– Смотрите, Жука Бадаро едет…

Все ринулись на улицу, где, поднимая пыль, мчался галопом Жука в сопровождении Антонио Витора и еще двух жагунсо: он ехал в Табокас. Выскочили почти все, в том числе и псаломщик. Брат Бенто наблюдал из окна, вытянув шею, не прекращая молитвы над покойником. Лишь три сестры да юноша, с вожделением поглядывавший на Марию, остались с монахом около мертвого. Жука Бадаро и его люди были уже в конце поселка. Вот они проскакали мимо большого склада Орасио, где хранилось какао, и дали несколько выстрелов в воздух. Мужчины и женщины вернулись обратно в дом. В гуле голосов, обсуждавших виденное, были еле слышны молитвы над покойником. Юноша все ближе подбирался к Марии.

3

Когда много лет спустя путник проезжал через поселок Феррадас в обществе старожила, знакомого с историей земли какао, тот непременно говорил ему, указывая на дома и улицы, теперь уже замощенные, чистые:

– Вот тут когда-то было гнездо самых отъявленных бандитов края. Много крови пролилось тогда в Феррадасе. Это были времена, когда какао только еще зарождалось…

Поселок Феррадас был феодом Орасио. Он вкрапливался между его фазендами. В течение некоторого времени Феррадас служил границей земли какао. Когда в Рио-до-Брасо начали разводить новую культуру, никто и не подозревал, что это конец плантациям сахарного тростника, сахарным и водочным заводам, кофейным плантациям, раскинувшимся вокруг Рио-до-Брасо, Банко-да-Витория и Агуа-Бранка – трех поселков на берегу реки Кашоэйра, впадающей в океан у порта Ильеус. Но какао не только означало конец водочных предприятий, мелких сахарных заводов с плантациями при них, а также кофейных фазенд, оно оттеснило линию леса. Когда люди Орасио завоевали сельву по левому берегу, на пути продвижения какао выросли дома поселка Табокас, а еще дальше – дома Феррадаса, долгое время остававшегося самым отдаленным от Ильеуса поселком. Отсюда отправлялись завоеватели новых земель. Иногда, пробившись сквозь сельву, сюда добирались пришельцы из Итапиры, из Барра-до-Рио-де-Контас, расположенных на другой стороне земель какао.

Феррадас был маленьким оживленным торговым центром, но его рост прекратился с завоеванием леса Секейро-Гранде, на границе которого зародился Пиранжи – городок, созданный всего за два года. А несколько лет спустя в связи с быстрым ростом производства какао появился уже на пути к сертану городок Бафоре, вскоре сменивший свое название на более благозвучное – Гуараси. Но в годы завоевания края Феррадас был значительным центром, быть может, даже более важным, чем Табокас. Поговаривали о строительстве железной дороги, которую должны были довести до Феррадаса. Этот проект служил предметом постоянных споров в лавках и в аптеке. Любопытные называли сроки, толковали о том, какой прогресс принесет Феррадасу железная дорога. Но она так и не была туда доведена. Объяснялось это тем, что Феррадас в политическом отношении был сферой влияния Орасио. Распоряжался там только он, и никто больше. А так как он был сторонником Сеабры и находился в оппозиции, то правительство так и не приняло проекта англичан о проведении железнодорожной ветки до Феррадаса. Когда же Сеабра пришел к власти и Орасио стал политическим лидером в своем районе, то оказалось, что намного выгоднее провести дорогу до района Секейро-Гранде, рядом с которым возник городок Пиранжи. Феррадас был своего рода этапом – в те годы он кишел народом, вел оживленную торговлю, был известен крупным экспортным фирмам Баии, через него проходил путь всех коммивояжеров. Они приезжали на лошадях, а за ними шли целые вереницы ослов, груженных ящиками с разными товарами, и в течение нескольких дней они демонстрировали свои белые льняные костюмы, выделявшиеся на фоне одежд цвета хаки, которые носили местные жители. Коммивояжеры флиртовали в поселке с незамужними девицами, танцевали на балах, пили теплое пиво, жалуясь при этом на отсутствие льда, и совершали крупные сделки. А возвращаясь в Баию, рассказывали в кабаре страшные истории об этом поселке авантюристов и бандитов, где имелась лишь одна гостиница и где на улицах грязь по колено, но где любой босяк имеет в кармане кучу денег. Они заявляли:

– Нигде не увидишь столько бумажек по пятьсот мильрейсов, как в Феррадасе…

В то время это была самая крупная ассигнация. В Феррадасе ни у кого никогда не оказывалось сдачи, мелочи там почти не имелось. Про этот поселок рассказывались глупые анекдоты, какими, как правило, бывают анекдоты коммивояжеров.

«Когда кто-нибудь прибывает в Феррадас, хозяин гостиницы Шико Мартинс насыпает приезжим в постель сахару». Слушатели удивляются: «Сахару? Зачем?» – «Чтобы привлечь муравьев, а муравьи пожрут клопов».

Лучший дом Феррадаса не украшал его – он стоял в глубине леса; это был лазарет, куда изолировали больных оспой. Тиф и оспа свирепствовали в поселке. Поговаривали, что ни один из заболевших не возвратился оттуда. Лазарет обслуживал старый негр, когда-то заразившийся оспой и каким-то чудом выздоровевший. Никто не подходил к лазарету. Он внушал населению страх и ужас.

Феррадас вырос вокруг склада какао, построенного Орасио. Полковник нуждался в таком складе, где он мог бы собирать со своих фазенд высушенное какао. Рядом со складом стали строиться дома; вскоре по грязи была проложена улица, ее пересекли два-три переулка; прибыли первые проститутки и первые торговцы. Сириец открыл лавку, два приехавших из Табокаса брадобрея открыли парикмахерскую; по субботам устраивался базар – Орасио приказывал закалывать пару быков для продажи их на мясо. Погонщики, которые сопровождали обоз с высушенным какао, доставлявшимся с наиболее отдаленных фазенд, ночевали в Феррадасе; возле обозов стояли сторожа, чтобы охранять какао от кражи.

О Феррадасе заговорили в связи с назначением помощника полицейского инспектора. Префект Ильеуса учредил такую должность в Феррадасе по настоянию Жуки Бадаро. Это был способ уколоть Орасио, проникнуть в его владения. Префект объяснял это тем, что теперь Феррадас уже поселок, а то, что он находится на землях Орасио, не имеет значения. Нужно, чтобы там воцарилось правосудие и был положен конец убийствам и грабежам.

И вот однажды к вечеру помощник инспектора прибыл в поселок. Он явился с тремя полицейскими, анемичными субъектами печального вида. Приехали они верхом, а ночью возвращались уже пешими, зверски избитые, раздетые догола. Проправительственная ильеусская газета в связи с этим происшествием разразилась нападками на Орасио; оппозиционная газета спрашивала, почему помощника инспектора полиции назначили в Феррадас, а ни одной улицы не замостили, ни одного фонаря не поставили на углах? Своим благоустройством Феррадас обязан только полковнику Орасио да Силвейра. Если муниципалитет хочет иметь влияние на жизнь этого населенного пункта, пусть внесет свой вклад в дело его прогресса. Феррадас живет мирно, и полиция ему не нужна, зато он действительно нуждается в том, чтобы замостили его улицы, чтобы поселок имел освещение и водопровод. Однако доводы оппозиционной газеты, отстаивавшей интересы Орасио, все же не помогли.

Префект, постоянно подстрекаемый Жукой, назначил другого помощника полицейского инспектора. Новый помощник был известен как храбрый человек – это Висенте Гарангау, который долгое время служил жагунсо у Бадаро. Его сопровождали десять солдат полиции. Гарангау много разглагольствовал о том, что сделает то-то и то-то. На следующий же день он арестовал одного работника Орасио за то, что тот учинил дебош в публичном доме. Орасио послал ему записку с требованием выпустить человека. В ответ Гарангау велел передать, что пусть Орасио сам явится его освобождать. Орасио и в самом деле приехал и освободил человека, а Висенте Гарангау был убит по дороге на «Обезьянью фазенду», когда он пытался укрыться у Манеки Дантаса. У него вырезали кожу на груди, отрубили уши и кастрировали, и все это Орасио послал в подарок префекту Ильеуса. С тех пор в Феррадасе уже не появлялся больше ни один помощник полицейского инспектора, как ни старался Жука Бадаро подыскать человека, который согласился бы занять этот пост.

Орасио построил часовню и нашел монаха, который перебрался сюда. Брат Бенто был похож скорее на завоевателя земли, чем на служителя господа… Его страстью был женский монастырский пансион, сооружавшийся с большими трудностями в Ильеусе. Все деньги, которые ему удавалось собрать в Феррадасе, он отправлял монахиням на строительство пансиона. Он не пользовался симпатиями в поселке: прихожане ожидали, что монах станет проявлять больше внимания к самому Феррадасу и позаботится соорудить здесь вместо часовни церковь, лучшую, чем в Табокасе. Но у брата Бенто все помыслы были заняты монументальным монастырским пансионом, строительство которого уже было начато в Ильеусе на холме Конкиста. Это был его проект. Ему стоило большого труда убедить архиепископа Баии, чтобы тот отдал соответствующие распоряжения монахиням. И если строительство все же началось, то этим оно было обязано брату Бенто, создавшему в Ильеусе женские комиссии по сбору средств. Место капеллана в Феррадасе он и принял только затем, чтобы набрать там побольше денег для постройки пансиона. Его пугало безразличное отношение полковников к воспитанию своих дочерей. Они много думали о сыновьях, о том, чтобы сделать из них врачей, адвокатов или инженеров – эти три привилегированные группы пришли на смену дворянству, – но о своих дочерях не заботились, считая, что им достаточно уметь читать и готовить.

В Феррадасе брату Бенто не прощали безразличия к интересам поселка. Сплетничали, что он живет со своей кухаркой, мулаточкой, прибывшей с фазенды Орасио. И когда она родила, то все нашли ребенка похожим на брата Бенто, хотя и было известно, что ребенок – сын Виргулино, приказчика, служившего у сирийца. Монах знал о сплетнях и только пожимал плечами и по-прежнему собирал деньги для пансиона. Он втайне презирал всех этих людей, которых считал непоправимо испорченными, убийцами, ворами, людьми, не уважающими ни закон, ни бога. По мнению брата Бенто, в Феррадасе не было ни одного человека, который бы давно уже не заслужил себе места в аду. И он это утверждал в своих воскресных проповедях, кстати сказать, посещавшихся весьма слабо. Это мнение монаха разделялось почти всеми жителями земли какао, для которых Феррадас являлся синонимом насильственной смерти.

В большей степени, чем католицизм, представляемый монахом, здесь получил развитие спиритизм. В доме Эуфрозины, медиума, начавшего приобретать известность, собирались адепты, чтобы послушать голоса умерших родственников и друзей. Эуфрозина тряслась на стуле, что-то бормотала, кто-нибудь из присутствующих узнавал голос известного всем умершего человека. Рассказывали, что уже давно мертвецы – главным образом дух одного индейца, который руководил Эуфрозиной, – предсказывали вооруженные стычки из-за леса Секейро-Гранде. Эти пророчества вызывали много толков, и никто в Феррадасе не был окружен таким почетом, как мулатка Эуфрозина, худую фигуру которой можно было часто видеть на грязных улицах поселка. После успешных сеансов спиритизма Эуфрозина с относительным успехом начала также лечить спиритизмом болезни. Лишь тогда доктор Жессе Фрейтас, практиковавший в Табокасе и раз в неделю приезжавший в Феррадас для лечения больных, а также вызывавшийся туда в ночи, когда происходила очередная перестрелка, объединился с братом Бенто против Эуфрозины. Она отнимала у него пациентов: больные лихорадкой все чаще обращались к медиуму, а не к врачу.

Брат Бенто даже обратился к Орасио, но полковник оставил это дело без внимания. Говорят, что поэтому-то монах и придумал историю об одном спиритическом сеансе. У брата Бенто, как считали в Феррадасе, был очень острый язык. В данном случае действительно он распространил историю об Орасио. В ней говорилось, что на одном спиритическом сеансе в доме Эуфрозины стали вызывать дух Мундиньо де Алмейда, одного из первых завоевателей этих земель, самого свирепого из всех. Мундиньо был убит много лет назад, но слава о его злодействах все еще жила. Для всех он был олицетворением самого плохого в человеке.

Эуфрозина прилагала все старания, чтобы вызвать дух Мундиньо де Алмейда. Но это ей никак не удавалось. Медиум вел упорную борьбу, бился в страшном напряжении: Эуфрозина вся дрожала, она находилась в трансе. Наконец по истечении часа с лишним борьбы, когда присутствующие были уже утомлены от такого напряжения, Мундиньо де Алмейда появился, но заявил, что устал и очень торопится. Пусть, мол, сразу скажут, что им от него нужно, так как он должен поскорее вернуться. Эуфрозина мягко спросила:

– Но почему ты так торопишься, брат?

– Мы в аду очень заняты. Все заняты… – ответил дух грубоватым тоном, и по этой его грубости более пожилые люди удостоверились, что это действительно был Мундиньо де Алмейда.

– Что же вы там делаете в аду? – поинтересовалась Эуфрозина, выражая общее любопытство.

– Собираем дрова целый день. Все работают – и грешники, и черти…

– Зачем же вам столько дров, брат?

– А мы готовим костер для того дня, когда к нам попадет Орасио…

Таковы были истории поселка Феррадас, феода Орасио, гнезда бандитов. Отсюда отправлялись в сельву завоеватели земли. Это был первобытный и варварский мир, все помыслы которого были сосредоточены на наживе. Каждый день в погоне за богатством сюда прибывали неизвестные люди. От Феррадаса шли новые, недавно проложенные дороги земли какао. Из Феррадаса люди Орасио пойдут вглубь лесов Секейро-Гранде.

В тот день Феррадас жил новостями, которые вместе с покойником принес старик. Жука Бадаро проскакал через поселок по дороге в Табокас. На обратном пути он уже не мог проехать через Феррадас, ему нужно было искать другого пути. К полудню Феррадас перешел на военное положение. Прибыли жагунсо для охраны склада Орасио. Люди в лавках пили больше кашасы, чем обычно. К вечеру приехал Орасио.