Текст книги "Приключения капитана Гаттераса"

XXX. «Cairn». (Искусственное возвышеніе)

Густой туманъ, свойственный полярнымъ странамъ, продолжался три четверти часа, слѣдовательно, медвѣди и лисицы могли поживиться вдоволь. Съѣстные припасы какъ разъ въ пору подкрѣпили этихъ животныхъ, сильно страдавшихъ отъ голода во время настоящей суровой зимы. Надорванный могучими когтями брезентъ саней, ящики съ пеммиканомъ, разбитые и съ высаженными днами, мѣшки съ толчеными сухарями, запасы разбросаннаго на снѣгу чая, разбитый порожній боченокъ виннаго спирта, лагерныя принадлежности, истерзанныя, разметанныя – все это свидѣтельствовало о ярости животныхъ, объ ихъ жадности и ненасытной прожорливости.

– Вотъ истинное несчастіе,– сказалъ Бэлль, глядя на эту печальную картину разрушенія.

– И вѣроятно непоправимое,– отвѣтилъ Симпсонъ.

– Прежде всего необходимо опредѣлить размѣры урона,– сказалъ докторъ,– а затѣмъ ужъ потолкуемъ.

Гаттерасъ, не говоря ни слова, собиралъ разбросанные ящики и мѣшки. Собрали нѣсколько пеммикана и годныхъ для пищи сухарей. Потеря части виннаго спирта была очень чувствительна, потому что безъ спирта – ни горячихъ напитковъ, ни чая, ни кофе. Составивъ инвентарь сохранившимся запасамъ, докторъ констатировалъ потерю двухсотъ фунтовъ пеммиrана и ста пятидесяти фунтовъ сухарей, слѣдовательно, при желаніи продолжать путь, путешественники необходимо должны были довольствоваться полураціонами.

Приступили къ обсужденію мѣръ, которыя слѣдовало принять въ настоящихъ обстоятельствахъ. Не возвратиться-ли на бригъ съ тѣмъ, чтобы впослѣдствіи предпринять новую экспедицію? Но можно-ли потерять даромъ пройденныя сто пятьдесятъ миль? Возвратъ безъ необходимаго топлива произвелъ-бы на матросовъ самое дурное впечатлѣніе! Можно-ли будетъ найти впослѣдствіи рѣшительныхъ людей, готовыхъ возобновить путешествіе по льдамъ?

Очевидно, благоразуміе требовало идти впередъ, если-бы даже пришлось подвергнуться самымъ тяжкимъ лишеніямъ.

Докторъ, Гаттерасъ и Бэлль склонялись въ пользу послѣдняго рѣшенія, но Симпсонъ совѣтовалъ возвратиться назадъ. Тягости путешествія разстроили его здоровье и онъ видимо слабѣлъ; но такъ какъ никто не раздѣлялъ его мнѣнія, то Симпсонъ занялъ свое мѣсто впереди саней, и небольшой отрядъ тронулся въ путь.

Втеченіе трехъ слѣдующихъ дней, отъ 15-го по 17-е января, путешествіе отличалось обычнымъ однообразіемъ. Отрядъ, впрочемъ, подвигался медленнѣе; путешественники уставали и чувствовали слабость въ ногахъ; упряжныя собаки съ трудомъ везли сани. Недостаточная пища не подкрѣпляла ни людей, ни животныхъ. Погода измѣнялась съ своею обычною внезапностью, переходя отъ сильнаго холода къ влажнымъ и холоднымъ туманамъ.

18-го января видъ ледяныхъ горъ внезапно измѣнился. На горизонтѣ показалось множество пирамидальныхъ возвышенностей, заканчивавшихся острыми и высокими вершинами. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ изъ-подъ снѣга показалась земля, повидимому, состоявшая изъ гнейса, сланца, кварца и небольшаго количества известковаго камня. Путешественники находились, наконецъ, на сушѣ, и материкъ этотъ, по всѣмъ даннымъ былъ Новымъ Корнваллисомъ.

Докторъ не могъ воздержаться, чтобы отъ удовольствія не топнуть ногою о землю; путешественникамъ оставалось до мыса Бельчера только сто миль. Но затрудненія значительно увеличивались на этой пересѣченной мѣстности, усѣянной острыми камнями, опасными выступами, оврагами и пропастями. Необходимо было проникнуть въ глубь страны, подняться на высокіе прибрежные склоны и подвигаться узкими ущельями въ которыхъ снѣгъ достигалъ глубины отъ тридцати до сорока футовъ.

Путешественники вскорѣ пожалѣли о почти ровной и легкой дорогѣ на ледяныхъ полянахъ, столь удобныхъ для ѣзды на саняхъ. Теперь приходилось понатужиться. Изнуренныя собаки не могли уже везти саней; люди припрягались къ истомленнымъ животнымъ и, помогая имъ, выбивались изъ послѣднихъ силъ. Нѣсколько разъ приходилось даже выгружать изъ саней съѣстные припасы, чтобы подняться на крутые холмы, которыхъ обледенѣлая поверхность не представляла удобной и надежной опоры для ноги. Чтобы пройти десять футовъ, требовалось иногда нѣсколько часовъ. Такимъ образомъ, въ первый день отрядъ прошелъ только пять миль по землѣ Корнваллиса, землѣ вполнѣ оправдывающей свое названіе, такъ какъ она представляетъ неровности, острыя горныя вершины, рѣзкія линіи и истерзанныя скалы юго-западной оконечности Англіи.

На слѣдующій день отрядъ поднялся на вершину горы. Окончательно истомленные путешественники, не въ состояніи будучи построить себѣ снѣжную хижину, нашлись вынужденными ночевать подъ палаткою, кутаясь въ буйволовыя кожи и просушивая на груди свои мокрые чулки. Послѣдствія такихъ гигіеническихъ условій понятны. Термометръ ночью опустился ниже сорока четырехъ градусовъ (-42° стоградусника); ртуть въ чашечкѣ замерзла.

Здоровье Симпсона сильно разстроилось; упорный насморкъ, жестокій ревматизмъ, невыносимыя страданія уложили его въ сани, которыми онъ уже не могъ болѣе управлять. Мѣсто его занялъ Бэлль; онъ былъ тоже нездоровъ, но еще крѣпился. Самъ докторъ начиналъ чувствовать послѣдствія тяжелаго путешествія и вліяніе суровой зимы; впрочемъ, изъ его груди не вырвался ни одинъ стонъ. Онъ шелъ впереди, опираясь на палку, указывалъ дорогу и вездѣ поспѣвалъ на помощь. Гаттерасъ, невозмутимый, нечувствительный къ стужѣ, здоровый, какъ въ первый день путешествія, молча слѣдовалъ за санями.

20-го января погода была такъ холодна, что малѣйшее движеніе вызывало въ путникахъ полный упадокъ силъ. Препятствія, представляемыя дорогою, увеличились настолько, что Бэлль и Гаттерасъ припряглись къ собакамъ; отъ внезапныхъ толчковъ передокъ саней изломался; пришлось его чинить. Подобнаго рода задержки повторялись по нѣсколько разъ въ день.

Путешественники подвигались глубокою долиною, по поясъ въ снѣгу, но не смотря на жестокій холодъ, ихъ пробиралъ потъ. Всѣ молчали; вдругъ Бэлль, шедшій подлѣ доктора, съ ужасомъ посмотрѣлъ на послѣдняго, схватилъ, не говоря ни слова, горсть снѣга и началъ сильно натирать имъ лицо своего товарища.

– Ну васъ, Бэлль! – говорилъ барахтавшійся докторъ.

Но Бэлль продолжалъ свое дѣло и преисправно натиралъ щеки и носъ доктора.

– Послушайте, Бэлль! – кричалъ Клоубонни, котораго ротъ, носъ, глаза были залѣплены снѣгомъ. – Въ своемъ-ли вы умѣ? Въ чемъ дѣло?

– Въ томъ,– отвѣтилъ Бэлль,– что если у васъ есть еще носъ, то вы этимъ обязаны мнѣ.

– Носъ? – спросилъ докторъ, поднося руку въ лицу.

– Да, докторъ, онъ у васъ былъ совершенно отмороженъ. Когда я взглянулъ на васъ, носъ вашъ уже совершенно побѣлѣлъ и безъ моего энергичнаго лѣченія вы лишились-бы этого украшенія, столь неудобнаго во время путешествія въ полярныхъ странахъ, но необходимаго въ жизни.

Дѣйствительно, еще нѣсколько минутъ и докторъ отморозилъ-бы себѣ носъ. Однако, благодаря сильнымъ натираніямъ Бэлля, циркуляція крови была возстановлена и всякая опасность миновала.

– Благодарю, Бэлль. Современемъ я расквитаюсь съ вами.

– Надѣюсь, докторъ,– отвѣтилъ Бэлль. – Далъ-бы Богъ, чтобы намъ никогда не грозили большія невзгоды!

– Увы, Бэлль,– сказалъ докторъ,– вы намекаете на Симпсона! Этотъ бѣдный человѣкъ страдаетъ ужасно!

– Вы опасаетесь за него? – съ живостью спросилъ Гаттерасъ.

– Да, опасаюсь, капитанъ,– отвѣтилъ докторъ.

Бэлль схватилъ, не говоря вы слова, горсть снѣга и началъ сильно натирать имъ лицо своего товарища.

– Чего-же вы опасаетесь?

– Сильной цынги. У него уже пухнутъ ноги и изъязвляются десны. Несчастный лежитъ подъ одѣялами на саняхъ, полузамерзшій; тряска ежеминутно усиливаетъ его страданія. Я жалѣю его, но помочь ему не могу.

– Бѣдный Симпсонъ,– пробормоталъ Бэлль.

– Придется, вѣроятно, остановиться на день или на два,– сказалъ докторъ.

– Остановиться! – вскричалъ Гаттерасъ. – Въ то время, когда жизнь восемнадцати человѣкъ зависитъ отъ нашего возвращенія!

– Однакожъ… замѣтилъ докторъ.

– Послушайте, докторъ, и вы, Бэлль: у насъ осталось съѣстныхъ припасовъ всего на двадцать дней. Можемъ-ли мы терять хоть одну минуту?

Докторъ и Бэлль ничего не отвѣчали и сани, послѣ короткой остановки, тронулись опять въ путь.

Вечеромъ отрядъ остановился у подошвы небольшого ледянаго холма. Бэлль быстро прорубилъ въ немъ пещеру, въ которой и пріютились усталые путешественники. Докторъ всю ночь ходилъ за больнымъ; цынга уже оказывала свое губительное дѣйствіе и жестокія боли вызывали безпрестанныя стоны.

– Ахъ, докторъ, докторъ!

– Мужайтесь, другъ мой! – утѣшалъ Клоубонни.

– Насталъ мой конецъ! Я чувствую это. Не хватаетъ уже никакихъ силъ! Лучше-бы умереть!

На эти, вызванныя отчаяніемъ, слова, докторъ отвѣчалъ неусыпными попеченіями. Истомленный днемъ, онъ приготовлялъ ночью для больнаго какое-нибудь успокоительное питье. Лимонный сокъ не оказывалъ уже своего дѣйствія, а натиранія не препятствовали цынгѣ усиливаться все больше и больше.

На слѣдующій день злополучнаго Симпсона уложили въ сани, хотя онъ и просилъ, чтобъ его бросили, покинули, дали-бы спокойно умереть. Затѣмъ отрядъ продолжалъ свой гибельный путь среди безпрестанно увеличивавшихся затрудненій.

Туманъ до костей пронизывалъ путниковъ; снѣгъ и изморозь терзали имъ лица; они работали, какъ вьючныя животныя, а между тѣмъ были постоянно впроголодь.

Дэкъ, подобно своему господину, приходилъ, уходилъ, не обращая вниманія на усталость. Постоянно бодрый, онъ по инстинкту отыскивалъ самую удобную дорогу и въ этомъ отношеніи путешественники вполнѣ полагались на его удивительное чутье.

Утромъ, 23-го января, господствовалъ полнѣйшій мракъ; было новолуніе. Дэкъ отправился впередъ. Нѣсколько часовъ онъ не показывался; Гаттерасъ началъ было уже тревожиться, тѣмъ болѣе, что на снѣгу виднѣлось множество слѣдовъ медвѣдей. Онъ не зналъ, на что рѣшиться, какъ вдругъ послышался сильный лай.

Гаттерасъ поторопилъ сани и вскорѣ увидѣлъ вѣрное животное на днѣ одного оврага.

Дэкъ стоялъ точно окаменѣлый и лаялъ предъ cairn'омь (возвышеніемъ), сложеннымъ изъ известковыхъ камней, покрытыхъ слоемъ льда.

– На этотъ разъ,– сказалъ докторъ,– это несомнѣнно cairn.

– Какое намъ до этого дѣло? – отвѣтилъ Гаттерасъ.

– Если это cairn, Гаттерасъ, то въ немъ можетъ находиться какой-нибудь важный для насъ документъ. Быть можетъ онъ заключаетъ въ себѣ съѣстные припасы. Ради этого только его должно тщательно осмотрѣть.

– Но кто-же изъ европейцевъ заходилъ сюда? – пожавъ плечами сказалъ Гаттерасъ.

– Если мы европейцы,– отвѣтилъ докторъ,– то развѣ эскимосы не могли устроить здѣсь тайникъ и оставить въ немъ добычу своей охоты, или рыбной ловли? Кажется, они дѣлаютъ это очень часто.

– Въ такомъ случаѣ разберите cairn, докторъ. Но я опасаюсь, что вы только напрасно потрудитесь.

Докторъ и Бэлль съ кирками направились къ cairn'у. Дэкъ продолжалъ бѣшено лаять. Известковые камни, крѣпко связанные льдомъ, отъ нѣсколькихъ ударовъ кирки разлетѣлись въ куски.

– Очевидно, тамъ что-нибудь да есть,– сказалъ докторъ.

– Полагаю,– отвѣтилъ Бэлль.

Они быстро разобрали cairn и вскорѣ открыли тайникъ, въ которомъ находился листъ совершенно мокрой бумаги. Докторъ съ сильно бьющимся сердцемъ схватилъ бумагу, которую подошедшій Гаттерасъ взялъ изъ его рукъ и прочиталъ:

«Альтам…. Porpoise, 13-го дек… 1860, 12°… долг… 8°35′ шир…»

– Porpoise! – сказалъ докторъ.

– Porpoise! – повторилъ Гаттерасъ. – Мнѣ неизвѣстно, чтобы этого имени судно плавало когда нибудь въ здѣшнихъ моряхъ.

– Очевидно однакожъ, что не болѣе двухъ мѣсяцевъ тому назадъ здѣсь прошли путешественники или, быть можетъ, люди, потерпѣвшіе крушеніе,– сказалъ докторъ.

– Это не подлежитъ сомнѣнію,– отвѣтилъ Бэлль.

– Какъ должны мы поступить въ настоящемъ случаѣ? – спросилъ докторъ.

– Продолжать нашъ путь,– холодно отвѣтилъ Гаттерасъ. – Мнѣ неизвѣстно, что это за корабль Porpoise, но я знаю, что бригъ Forward ждетъ нашего возвращенія.

XXXI. Смерть Симпсона

Отрядъ опять тронулся въ путь; у каждаго въ головѣ проносились новыя и неожиданныя мысли, такъ какъ всякая находка въ полярныхъ странахъ имѣетъ очень важное значеніе. Гаттерасъ тревожно хмурилъ брови.

– Porpoise! спрашивалъ онъ себя. – Что это за корабль? Да и чего ему надо такъ близко къ полюсу?

При этой мысли дрожь пробѣгала у него по тѣлу. Докторъ и Бэлль размышляли о послѣдствіяхъ, которыя можетъ повлечь за собою находка документа и оба пришли къ тому заключенію, что или путешественникамъ придется спасать другихъ, или послѣднимъ придется спасать путешественниковъ.

Но возобновившіяся трудности и препятствія пути и утомленіе вскорѣ заставили ихъ думать лишь о собственномъ крайне опасномъ положеніи.

Состояніе здоровья Симпсона все ухудшалось и симптомы его близкой кончины не могли ускользнуть отъ доктора. Но помочь больному онъ не могъ; онъ самъ страдалъ жестокою офталміею, которая могла окончиться полною потерею зрѣнія, если бы онъ не примялъ надлежащихъ мѣръ предосторожности. Сумерки давали довольно свѣта, но этотъ отраженный свѣтъ просто палилъ глаза. Трудно было и уберечься отъ него, потому что стекла очковъ, покрываясь слоемъ льда, дѣлались непрозрачными и не позволяли ничего видѣть. A между тѣмъ, необходимо было зорко слѣдить за малѣйшими препятствіями пути и открывать ихъ съ возможно дальняго разстоянія. Приходилось не обращать вниманія на офталмію, поэтому докторъ и Бэлль, прикрывая глаза капишонами, поперемѣнно управляли санями.

Сани дурно скользили на полуистертыхъ полозьяхъ; тяга становилась все затруднительнѣе, а между тѣмъ препятствія, представляемыя почвою, нисколько не уменьшались, такъ какъ отрядъ находился на материкѣ волканическаго происхожденія, пересѣченномъ и усѣянномъ острыми возвышеніями. Путешественникамъ приходилось порою подниматься на высоту тысячи пятисотъ футовъ, чтобы перевалить чрезъ гребень горъ. Стояла жестокая стужа; шквалы и мятели неистовствовали съ страшною силою. Грустно было видѣть несчастныхъ людей, еле двигавшихся по безотраднымъ горнымъ вершинамъ.

Они страдали также отъ такъ называемой болѣзни бѣлизны. Безпрерывный блескъ снѣговъ производилъ тошноту, родъ опьяненія, обмороки. Почва, казалось, уходила изъ-подъ ногъ путешественниковъ и не представляла взору ни одной постоянной точки на громадной пеленѣ снѣговъ. Человѣкъ испытывалъ такое же ощущеніе, какъ во время сильной качки, когда палуба судна ускользаетъ изъ-подъ ногъ моряка. Путешественники не могли освоиться съ этимъ явленіемъ, а самая продолжительность производимаго имъ ощущенія причиняла имъ жестокое головокруженіе. Члены ихъ коченѣли, путниками овладѣвала сонливость и часто они шли, какъ бы погруженные въ дремоту. Но внезапный толчекъ, неожиданное сотрясеніе выводило ихъ изъ этого состоянія инерціи, въ которую они снова погружались чрезъ нѣсколько минутъ.

25-го января, отрядъ началъ спускаться по крутымъ склонамъ, причемъ тягости пути увеличились на обледенѣвшихъ наклонныхъ плоскостяхъ. Одинъ неосторожный шагъ, избѣгать котораго было, однакожъ, крайне трудно – и путешественники могли свалиться въ какой-нибудь оврагъ, гдѣ они неминуемо бы погибли.

Къ вечеру страшная буря разразилась надъ снѣжными возвышенностями. Невозможно было устоять противъ силы урагана; приходилось ложиться на землю, но при этомъ, вслѣдствіе низкой температуры, люди подвергались опасности замерзнуть въ одинъ мигъ.

Бэлль, при помощи Гаттераса, съ большимъ трудомъ построилъ снѣжную хижину, въ которой пріютились несчастные путники. Каждый съѣлъ по горсти пеммикана и выпилъ немного горячаго чая. Оставалось всего четыре фляги виннаго спирта, который сберегался на удовлетвореніе жажды. Не слѣдуетъ думать, что снѣгъ, въ его натуральномъ видѣ,можетъ замѣнить собою воду; для этого его необходимо предварительно растаять. Въ умѣренномъ поясѣ, гдѣ ртуть едва-ли опускается ниже точки замерзанія, снѣгъ безъ вреда употребляется вмѣсто воды, но за полярнымъ кругомъ онъ имѣетъ такую температуру, что дотронуться до него рукою такъ же опасно, какъ взять кусокъ раскаленнаго до бѣла желѣза, несмотря даже на то, что снѣгъ вообще дурной проводникъ теплоты. Между его температурою и температурою человѣческаго тѣла существуетъ столь громадная разница, что, введенный въ желудокъ, снѣгъ производитъ удушье. Эскимосы скорѣе готовы переносить самую жестокую жажду, чѣмъ утолять ее снѣгомъ, который ни въ какомъ случаѣ не можетъ замѣнить собою воду и скорѣе усиливаетъ, чѣмъ уменьшаетъ жажду. Слѣдовательно, путешественники могли утолятъ ее только подъ условіемъ превращенія снѣга въ воду, а для этого необходимо было жечь спиртъ.

Въ три часа утра, въ самый разгаръ бури, докторъ сталъ на часы. Онъ прикурнулъ въ уголку хижины, какъ вдругъ стоны Симпсона обратили на себя его вниманіе. Онъ всталъ, причемъ ударился головою объ ледяной сводъ, но, не обращая на это вниманія, наклонился надъ Симпсономъ и сталъ растирать его распухшія и посинѣвшія ноги. Черезъ четверть часа онъ хотѣлъ было подняться, но во второй разъ ударился головою о потолокъ, не смотря на то, что стоялъ въ это время на колѣняхъ.

– Странно,– сказалъ онъ себѣ.

Онъ поднялъ руку надъ головою: оказалось, что потолокъ хижины значительно опустился.

– Господи! – вскричалъ докторъ. Вставайте, друзья мои! при этомъ крикѣ Бэлль и Гаттерасъ быстро поднялись. и, въ свою очередь, ударились головами о потолокъ. Въ хижинѣ было совершенно темно.

– Насъ раздавитъ! – сказалъ докторъ. Выходите, выходите!

И всѣ они, взявъ Симпсона, выбѣжали изъ опаснаго убѣжища. Да и какъ разъ въ пору, потому что дурно сплоченные глыбы льда съ трескомъ попадали на землю.

Несчастные путешественники очутились безъ крова, среди бури, на страшномъ холодѣ. Гаттерасъ хотѣлъ было разбить палатку, но укрѣпить ее не было никакой возможности: сильный вѣтеръ разорвалъ-бы ее на клочки. Путешественники пріютились подъ ея складками, которыя вскорѣ покрылись толстымъ слоемъ снѣга, не позволявшимъ, по крайней мѣрѣ, теплотѣ выдѣляться наружу и предохранявшимъ людей отъ опасности погибнуть отъ холода.

Буря улеглась только на слѣдующій день. Запрягая недостаточно накормленныхъ собакъ, Бэлль замѣтилъ, что три изъ нихъ начали уже глодать свою ременную упряжку. Двѣ собаки, повидимому, были очень больны и еле двигали ноги.

Не смотря на это, отрядъ кое-какъ продолжалъ свой обычный путь. До цѣли путешествія оставалось еще шестьдесятъ миль.

26-то января, Бэлль, шедшій впереди, вдругъ позвалъ своихъ товарищей. Послѣдніе тотчасъ-же подбѣжали въ нему, и изумленный плотникъ указалъ имъ на прислоненное къ одной льдинѣ ружье.

– Ружье! – вскричалъ докторъ.

Гаттерасъ взялъ ружье; оно было заряжено и находилось «ъ полной исправности.

– Экипажъ судна Porpoise недалеко отсюда,– сказалъ докторъ.

Осматривая ружье, Гаттерасъ замѣтилъ, что оно американской фабрикаціи. Руки его дрогнули и судорожно сжали обледенѣвшій стволъ.

– Впередъ! – сдавленнымъ голосомъ сказалъ онъ.

Отрядъ продолжалъ спускаться по склонамъ горъ. Симпсонъ, казалось, лишился сознанія и не стоналъ: для этого у него уже не хватало силы.

Буря не улегалась; сани двигались все медленнѣе и медленнѣе. Втеченіе сутокъ отрядъ проходилъ лишь по нѣсколько миль; не смотря на строгую экономію, съѣстные припасы видимо истощались. Но пока ихъ по разсчету хватало для возвратнаго пути, Гаттерасъ настойчиво подвигался впередъ.

27-то числа подъ снѣгомъ нашли секстантъ и флягу. Послѣдняя содержала въ себѣ водку или, скорѣе, кусокъ льда, въ центрѣ котораго весь спиртъ напитка собрался въ видѣ снѣжнаго шарика. Водка ни къ чему не была годна.

Очевидно, что Гаттерасъ невольно шелъ по слѣдамъ какой-то ужасной катастрофы, подвигался по единственно-возможному пути, и подбиралъ на дорогѣ обломки невидимаго, но страшнаго крушенія. Докторъ тщетно старался открыть новые cairn'ы.

Печальныя мысли приходили ему въ голову. Дѣйствительно, если-бы онъ встрѣтилъ этихъ несчастныхъ, то какую помощь могъ-бы оказать имъ? Онъ и его товарищи во всемъ чувствовали крайній недостатокъ; одежда ихъ изорвалась, съѣстные припасы истощились. Если-бы постороннихъ людей оказалось много, всѣ они погибли-бы отъ голода. Гаттерасъ, повидимому, избѣгалъ роковой встрѣчи. Но не былъ-ли онъ правъ въ этомъ отношеніи? На немъ лежала обязанность спасти свой экипажъ. Имѣлъ-ли онъ право рисковать безопасностью всѣхъ, приведя на бригъ постороннихъ людей?

Но эти посторонніе люди – все-таки люди, наши ближніе и, быть можетъ, соотечественники. Неужели у нихъ можно было отнять послѣднюю надежду на спасеніе, какъ ни слаба была эта надежда? Докторъ хотѣлъ узнать мнѣніе Бэлля на счетъ этого предмета, но Бэлль ничего не отвѣтилъ: собственныя страданія ожесточили его сердце. Не рѣшаясь обращаться съ вопросомъ къ Гаттерасу, докторъ предоставилъ все Богу.

17-то января, вечеромъ, Симпсонъ находился, казалось, при послѣднемъ издыханіи. Его окоченѣвшіе члены, прерывистое дыханіе, сгущавшееся вокругъ его головы въ видѣ пара, судорожныя вздрагиванія – все это предвѣщало скорую кончину страдальца. Лицо его выражало ужасъ и отчаяніе; онъ съ безсильною злобою посматривалъ на капитана. Въ глазахъ его, такъ сказать, проносился цѣлый рядъ нѣмыхъ, но знаменательныхъ и, быть можетъ, справедливыхъ упрековъ.

Гаттерасъ не подходилъ къ умирающему, избѣгалъ его и болѣе чѣмъ когда-либо былъ молчаливъ, сосредоточенъ, погруженъ въ самого себя.

Слѣдующая ночь была ужасна; буря удвоила свою ярость и три раза срывала палатку; снѣгъ падалъ на несчастныхъ путешественниковъ, залѣплялъ имъ глаза, пронизывалъ ихъ холодомъ и острыми ледяными иглами, подхваченными вѣтромъ на ближайшихъ льдинахъ. Собаки жалобно выли. Симпсонъ лежалъ на открытомъ воздухѣ, не защищенный ничѣмъ отъ страшной стужи. Бэллю удалось было поставить опять палатку, которая если и не защищала отъ холода, то, по крайней мѣрѣ, предохраняла путниковъ отъ снѣга, но порывъ вѣтра, болѣе сильный, чѣмъ всѣ прежніе, въ четвертый разъ опрокинулъ палатку и съ страшнымъ свистомъ умчалъ ее въ пространство.

– Невыносимыя страданія! – вскричалъ Бэлль.

– Мужайтесь, мужайтесь! – отвѣтилъ докторъ, хватаясь за плотника, чтобъ не свалиться въ оврагъ.

Симпсонъ хрипѣлъ. Вдругъ, онъ сдѣлалъ послѣднее усиліе, приподнялся, протянулъ сжатый кулакъ въ Гаттерасу, который пристально смотрѣлъ на умирающаго, испустилъ страшный вопль и упалъ мертвый, не докончивъ свою угрозу.

– Умеръ! – вскричалъ докторъ.

– Умеръ! – повторилъ Бэлль.

Подошедшій къ трупу Гаттерасъ подался назадъ подъ напоромъ сильнаго вѣтра.

Итакъ, это былъ первый человѣкъ изъ экипажа, сраженный убійственнымъ климатомъ. Симпсону первому суждено было никогда не возвратиться на родину; онъ первый поплатился жизнью, послѣ невыразимыхъ страданій, за непреклонное упорство капитана. Покойникъ считалъ Гаттераса убійцею, но послѣдній не поникъ головой подъ тяжестью этого обвиненія. Однакожъ, изъ глазъ капитана выкатилась слезинка и застыла на его блѣдной щекѣ.

Бэлль и докторъ съ ужасомъ смотрѣли на Гаттераса. Опершись на свою длинную палку, онъ казался геніемъ гиперборейскихъ странъ, непреклоннымъ среди бушующей бури, мрачнымъ въ своей ужасающей неподвижности.

Не трогаясь съ мѣста, онъ простоялъ до самаго разсвѣта смѣлый, упорный, непреклонный и, казалось, вызывалъ на бой ревущую вокругъ него бурю.