Текст книги "Искатели приключений: откровения истории"

Ночью разыгралась гроза. Покрытое густыми тучами небо было совершенно черным. Вдалеке раздавались удары грома. Замок был почти не виден, лишь смутно угадывались его очертания. И нигде ни одного огонька, никаких признаков жизни. По спине Клода пробежала непроизвольная дрожь.

– Ну и ночка! – вырвалось у него. – Воистину, монсеньер, нам было бы лучше оставаться в моем домике в Сомюре, коротая время за бутылкой доброго вина.

– Трусишка! – рассмеялся Бюсси. – Ты что, боишься бури? Всего через несколько минут мы будем в стенах замка, а главное… в раю.

– Не обобщайте, сударь. Я чувствую, что приближаюсь не к раю, а к аду.

Они молча въехали в открытые ворота и оказались во внутреннем дворе замка. Только одно окно было освещено, и на него Бюсси указал своему другу.

– Вот! Смотри… Франсуаза ждет меня.

Дверь в здание тихо открылась, и путников пустили внутрь. В вестибюле царила кромешная тьма.

– Вас ожидают, месье, – прошептал голос служанки. – Вам известно, как пройти?

– Да, позаботьтесь о моем друге.

И Бюсси наощупь направился к лестнице. Он лишь успел нащупать ногой нижнюю ступеньку, когда за его спиной раздался сдавленный, хриплый вскрик, заставивший его обернуться:

– Месье! – хрипел Клод. – Месье!.. На пом!..

Тут Клод издал ужасающий вопль, а де Бюсси поспешил к нему на помощь, но вдруг понял, что его со всех сторон окружают плотным кольцом человек двадцать в масках и в кольчугах. Бюсси побелел, но подавил в себе дрожь и, резким жестом выхватив шпагу, прокричал:

– Отлично!.. Значит, это засада! Ну что ж, господа, померяемся силами. Вижу, что вы облеклись в доспехи. Это лишь добавит мне славу… Но с вашей стороны это весьма мудро!

И, обмотав плащ вокруг левой руки, в которой он держал кинжал, Бюсси бросился на своих противников с обнаженным клинком. Атака его была столь стремительна, что наемники, смешавшись, отступили. Бюсси расхохотался и атаковал снова.

Тут до него донесся еще один хриплый вопль, но Бюсси заставил себя не глядеть. Впрочем, он понял, что у дверей зала один из наемников хладнокровно душит лейтенанта полиции Сомюра.

– Если я вас не смогу убить, все равно вас повесят за убийство лейтенанта полиции, – бросил Бюсси.

Он чувствовал себя необыкновенно сильным и ловким, в великолепной форме. Многочисленность врагов его не страшила. Уже один из нападавших пал с рассеченным горлом, другой был ранен им в бок… Сперва Бюсси попытался прорваться к выходу, но, осознав, что в тыл ему могут зайти противники, отступил к лестнице.

Бюсси дрался, как лев. В свете факелов, принесенных наемниками, его шпага сверкала, словно молния. Ее удары были столь стремительны, что Бюсси удавалось сдерживать натиск более чем дюжины клинков. И не только сдерживать: вот упал один из нападавших, потом еще, еще…

Тут Бюсси принялся хохотать:

– Вы не слишком умелы, господа… Вам не обойтись без подкрепления.

Продолжая фехтовать, он взбежал по лестнице, вынудив нападавших сгрудиться на ее узком пролете, атакуя его с фронта. Уже шестой наемник упал и с грохотом покатился по ступеням. За ним последовал седьмой. Но тут шпага Бюсси со всего размаху ударилась о чешуйку кольчуги нападавшего и разлетелась пополам… Бюсси яростно взревел, а его противники ответили ему победным криком. Но их ликование было преждевременным. Бюсси сперва искусно оборонялся обломком шпаги, а затем, подхватив табурет, поднял его над головой и со всего размаху ударил одного из нападавших. Тот рухнул, а остальные с еще большей яростью атаковали графа.

Бюсси хотел добраться до одного из окон второго этажа, через которое можно было бы выпрыгнуть во двор. Правда, окна были расположены высоко, но тем не менее то был его единственный шанс спастись. Но тут он получил удар в бедро, другой удар рассек ему бок. Отскочив назад, Бюсси из последних сил подхватил тяжелую лавку и швырнул ее в нападавших. Она рухнула на них со страшным грохотом, опрокинув на пол троих. Воспользовавшись воцарившей заминкой, Бюсси подбежал к окну. Слабость от потери крови тормозила его движения, но вот он распахнул окно, вскочил на подоконник… и тут получил последний удар в спину. От страшной боли он потерял равновесие и не прыгнул, а упал. И упал неудачно. Его одежда зацепилась за решетку окна на первом этаже, и он повис на ней головой вниз, беспомощный, оглушенный.

И тут перед его затуманившимся взглядом появился человек. Человек нес аркебузу, вот он прицелился, выстрелил… По телу Бюсси пробежала предсмертная судорога, рот его наполнился кровью…

– Франсуаза!.. – прошептал он… – И тут же испустил дух.

Монсоро отбросил в сторону дымящуюся аркебузу и не спеша направился в дом.

Король сдержал свое обещание. Никакого расследования по поводу двойного убийства возбуждено не было. Многие мужи Франции вздохнули с облегчением, узнав о гибели де Бюсси. И напротив, многие красавицы, да и не слишком красивые женщины украдкой плакали в своих спальнях… а больше всех убивалась королева Наваррская, так и не разлюбившая прекрасного графа.

Что касается Франсуазы… с ней было все в порядке. Она как ни в чем не бывало вернулась к роли верной жены и всеми силами пыталась загладить вину, совершенную ею в порыве безумия. В качестве доказательства своего исправления она родила мужу шестерых детей.

ВОСХИТИТЕЛЬНАЯ НОЧЬ МЕЧЕНОГО

Казалось, в декабре 1588 года солнце вообще не появлялось над Францией. Так было и в славном городе Блуа, где день наступал всего лишь на несколько часов, разгоняя царивший в домах полумрак. После этого вновь спускалась долгая ночь, холодная и влажная. Густой туман, который ветер приносил с Луары, окутывал громаду замка и окружавшие его узкие, извилистые улочки, по которым сновало множество вооруженного люда, чванливых сеньоров и озабоченных чиновников. Все трактиры были переполнены, а слуги и служанки в них совсем сбились с ног, не успевая обслужить всех желающих.

Вечером 17-го декабря в замке царила тишина, казалось, что все в нем заснули. Здесь обосновался сам король Генрих III после того как три месяца назад ему пришлось бежать из Парижа. Ведь в Париже целиком возобладало влияние Священной лиги, которая возбуждала там толпу своей фанатической пропагандой.

Вместе с королем в замок Блуа переселилась и престарелая королева Екатерина. Она была уже тяжело больна и ощущала приближение смерти. Старческая слабость делала ее все более уступчивой по отношению к Гизам, пока наконец она не стала фактической союзницей этих смертельных врагов своего сына. Тишина в замке нарушалась лишь мерными ударами алебард о каменный пол. Между тем в отеле на берегу Луары царило необычайное оживление.

Множество дворян, энергичных, веселых, самоуверенных, присутствовали здесь на банкете, устроенном кардиналом де Гизом в честь своего брата Анри, названного «Меченым», ввиду пересекавшего все его лицо шрама. Впрочем, в последнее время у Анри появилось еще одно прозвище – «Король Парижа», которое произносилось вполголоса. Итак, отель наполняли свет, взрывы смеха, песни, музыка. С кухни доносились сильные запахи жареного мяса, ощущавшиеся и на улице, отчего у дверей отеля сгрудилось множество голодных нищих и бездомных собак.

Банкет близился к концу. Гости перешли к десерту. Во главе стола сидел сам кардинал де Гиз – гигант в красной сутане, лицо которого было не менее красным от выпитого вина. С кубком в руке он поднялся и начал произносить тост.

– Господа! – сказал он. – Я надеюсь, что очень скоро мы устроим другой праздник, чествуя восшествие на престол того человека, который по праву и по справедливости наденет на себя корону. Я веду речь о моем брате Генрихе, который справится с ролью короля в тысячу раз лучше, чем коронованный манекен, ныне спящий в замке. Именно мой брат сможет придать Франции действительное величье. Господа! Я пью за истинного короля Франции Генриха де Гиза.

Все сидевшие за столом разразились бурными овациями.

– Да здравствует Генрих Меченый! Да здравствует наследник Шарлеманя.[15]15
  Гизы считались потомками Карла Великого.


[Закрыть] В монастырь Валуа! Из него выйдет хороший монах.

Среди женских голосов, вторивших этому дружному реву, выделялся звучный голос некой брюнетки, сидевшей рядом с герцогом. Ее лицо выдавало редкий ум. То была мадам де Монпансье, сестра Гизов и ярая противница Генриха III, которому она так и не простила того, что некогда он отверг ее любовь.

– Вы будете держать ему голову, – вскричала она, – тогда как я вот этими ножницами выстригу ему чудесную тонзуру.

Говоря это, она показала на ножницы, висевшие у нее на поясе. Она никогда не снимала их с пояса, без утайки разъясняя всем, что они предназначены для стрижки короля. После этих слов всеобщий энтузиазм достиг апогея. Но тот, к кому были обращены все восторги гостей, принимал их лишь с легкой, несколько высокомерной улыбкой.

Несмотря на глубокий шрам, пересекавший его щеку, тридцативосьмилетний Генрих де Гиз был очень красивым мужчиной. Имея рост в два метра и отличаясь внушительной фигурой, он обладал правильными чертами лица, голубыми глазами и густой шевелюрой светлых волос. Он был бесстрашным воином, умелым командиром, знатоком военного искусства. К несчастью для него, гордыня в нем перевешивала ум, сам по себе незаурядный. К тому же его неудержимое влечение к женщинам порой заставляло его совершать безумства.

Все братья Гизы были знамениты своими любовными победами. Этим славился даже кардинал, который почтил своим вниманием не одну честную девушку.

В тот момент страсть Генриха Гиза целиком обратилась на некую великолепную блондинку, сидевшую рядом с ним. Ее пальчики он нежно сжимал в своей ладони. То была знаменитая красавица – маркиза де Нуармутьер. За ней уже давно держалась слава первой красавицы Франции.

Ей было всего пятнадцать лет, и звалась она Шарлоттой де Семблансе, когда она стала камеристкой королевы Екатерины. Известно, что королева подбирала своих камеристок по внешним данным. Известно, что красота часто сочетается с невысокой добродетелью. Именно таким сочетанием отличалась и Шарлотта, соблазнившая по очереди герцогов Алансонского, д'Эпернонского и будущего короля Наварры. В ее умелых руках будущий Генрих IV долгое время оставался послушной игрушкой. Одновременно, Екатерина Медичи позаботилась о том, чтобы у Шарлотты появилась опора и прикрытие в лице карманного мужа, коим стал некий барон Симон де Сов. Став мадам де Сов, Шарлотта еще более активно принялась служить своей королеве на амурном поприще. Но прошло несколько лет, и ее дорогой муж умер. Тогда возникла необходимость избрать себе нового. На этот раз ее избранником стал маркиз де Нуармутье, Франсуа де ля Тремуй, большой вояка, постоянно находившийся при армии, а потому весьма удобный.

Тем временем по приказу Екатерины она принялась соблазнять Генриха де Гиза, причем проявила в этом деле столько рвения, что это не осталось незамеченным и всерьез обеспокоило королеву-мать. И для беспокойства у нее имелись основания. Ведь впервые в жизни Шарлотта была действительна влюблена. Она совершенно потеряла голову от своей любви к герцогу. Быть может, играло роль то, что она приближалась к сорокалетию и понимала, что ей уже недолго купаться в лучах внимания восхищенных мужчин.

Сейчас она сидела рядом с Генрихом, ее облекало голубое сатиновое платье, усеянное жемчугами, декольте открывало ее восхитительную грудь и шею. Она наслаждалась и собственным триумфом, и торжеством своего возлюбленного. И все же в ее сердце присутствовала неясная тревога.

– Не позволяйте им слишком рано объявлять вас королем, – прошептала она, наклоняясь к нему. – Это может принести несчастье.

Герцог самонадеянно ухмыльнулся.

– А вы, оказывается, суеверны, Шарлотта!

– Нет. Но ведь король еще не мертв и не монах.

– Ха! Что он может сделать? Он у меня в руках. Это простофиля, пустое место…

Шарлотта нахмурилась и слегка покачала головой. Как можно считать простофилей сына Медичи, который в своих ослабленных болезнью руках цепко держит тысячи нитей и продолжает вести свою изощренную игру? Он не даст лишить себя королевства! К тому же он остается победителем при Жарнаке и Монконтуре и лучшим клинком Франции. Порой самонадеянность и неосторожность ее Анри огорчала Шарлотту.

– Никогда нельзя недооценивать противника, монсеньер, – сказала она с глубоким вздохом. – Я хорошо знаю короля. Поверьте, он еще более опасен, когда болен и пассивен…

Говоря это, она пробегала взглядом по лицам сидевших за столом гостей, пока глаза ее не остановились на одном из них. То был веселый выпивоха, производивший не меньше шума, чем десяток других гостей. Он безостановочно произносил победные тосты в честь герцога Гиза. Маленького роста, с живыми глазами и смуглым лицом, он производил впечатление человека совершенно пьяного. Шарлотта указала на него подбородком.

– Кто этот человек? Что он здесь делает? Генрих Гиз пожал своими мощными плечами.

– Это итальянский актер, живущий в доме моего брата. Его зовут Венецианелли. Он прекрасный мим и певец. Может, вы захотите, чтобы он спел для вас что-нибудь?

Шарлотта медленно покачала своей прекрасной белой головкой. Присутствие этого человека усиливало в ней тревогу, хотя она сама не знала, почему. Быть может, лишь потому, что он итальянец. Для нее это означало, что он скорее всего связан с Медичи.

– Будьте осторожны! – с ударением произнесла она. – Ведь вы еще не король Франции!

Если бы маркизе де Нуармутьер пришлось на следующее утро присутствовать при пробуждении короля Генриха, она смогла бы убедиться, что ее подозрения не напрасны. Ведь рядом с королевской кроватью стоял итальянец Венецианелли, доверительно пригнувшись к августейшему уху. Комната была пуста, если не считать личного лакея короля Намбу и многочисленных собак, которые грелись у камина. Все окна были занавешены густыми шторами, и в комнате царила давящая, гнетущая тишина, еле нарушаемая торопливым шепотом итальянца.

За несколько минут Генрих III узнал обо всем, что произошло на приеме у кардинала, однако ничем не выдал своего волнения. Его самообладание было великолепным. Он лишь слегка побледнел…

Когда Венецианелли закончил свой рассказ, король несколько секунд оставался неподвижным. Затем он взял кошелек, лежавший у его изголовья, и протянул его итальянцу. Тот подхватил его ловким жестом.

– Благодарю тебя, – сказал король по-итальянски, делая ему знак удалиться. – Но держи язык за зубами и берегись за свою жизнь.

Отвесив королю глубокий поклон, Венецианелли на цыпочках удалился. Генрих III остался один, а его неподвижный взгляд вперился в огонь камина.

Тем же вечером старинный замок Людовика XII совершенно преобразился. Огни ярко горели во всех его окнах. Королева-мать устроила пышное празднество по случаю бракосочетания своей внучки Кристины Лотарингской и великого герцога Фердинанда Медичи. То был последний праздник, на котором присутствовала престарелая королева, производившая впечатление призрака. В ее фигуре в черном бархатном платье, в похожем на маску мертвеца бледном лице присутствовало нечто трагическое.

Почти столь же бледен был и король Генрих. Одетый, как и мать, во все черное, с узким бесстрастным лицом усталого сфинкса, он нелюдимо бродил среди групп блестящих придворных, явно кого-то разыскивая.

Вдруг в какой-то момент он покинул зал и направился в свой кабинет, куда затем явились маршал д'Омон, маркиз де Рамбуйе, а затем Орнано и Ментенон. В нескольких словах король сообщил им о том, что произошло вчера у кардинала. Когда он кончил говорить, воцарилось молчание. Первым прервал его Рамбуйе.

– Следует арестовать всех Гизов и отдать их под суд, – воскликнул он.

Король пожал плечами.

– Но где мы найдем страну для ареста, свидетелей для суда, судей для вынесения приговора? Гизы – гораздо больше короли, чем я сам!..

С горечью король вспомнил о последнем заседании Генеральных Штатов, созвать которое его принудили Гизы. Сколько он перенес тогда унижений, как смели они отказать ему в деньгах! И это в то время, когда в сокровищницу Гизов деньги текли рекой как из Франции, так и из Испании – их щедрой союзницы и покровительницы, которой они запродали часть королевства. При этом они не дали денег ему, прекрасно понимая, что король без денег обречен потерять власть, королевство, корону… В ответ на его запрос депутаты Штатов открыто издевались.

– Откажитесь от короны! – даже крикнул ему кто-то. Но Генрих вел тайный счет всем полученным им оскорблениям и всем тем, кто их нанес. Он верил, что его час придет.

Голос маршала д'Омона вывел его из задумчивости:

– Сир, – сказал тот. – Надо убить Меченого! Никто не возразил против этих страшных слов.

Взгляд короля остановился поочередно на каждом из тех немногих советников, которые сохранили ему свою верность.

– Убить его? Хорошо… Но как это сделать?

– Именно об этом, сир, нам следует поговорить, – сказал д'Орнано. – И чем раньше мы все решим, тем лучше.

В таком дворце, как Блуа, где собралась самая разномастная публика, трудно было хранить секреты. Герцог Гиз, которому королю под сильнейшим давлением пришлось присвоить звание генерал-лейтенанта королевства, был еще и управителем дворца. Именно ему каждый вечер передавали ключи от его помещений. И каждый вечер герцог получал множество самых разноречивых донесений. Впрочем, как человек крайне самонадеянный, он не придавал большого значения предупреждениям. Он слишком верил в самого себя.

И когда вечером девятнадцатого к нему в объятья бросилась испуганная Шарлотта, он лишь засмеялся.

– Я говорю тебе, что они решили с тобой разделаться, несчастный! – вскричала его возлюбленная, вся в слезах. – Сам король принял это решение. Об этом мне рассказал его личный лакей, которому я щедро плачу. Он присутствовал на последнем совещании в королевском кабинете. Сперва они обсуждали вопрос о твоем аресте…

Гиз не дал ей договорить, залившись оглушительным смехом. От раскатов этого смеха задрожала мебель.

– Ну и потеха! Арестовать меня! Но кто это сделает? Ведь все поддерживают меня!

– Именно поэтому они и передумали. Им проще найти наемного убийцу.

– Но в городе меня окружает как минимум сто человек охраны. Никто даже не подойдет.

От бессилия Шарлотта стала ломать себе руки. Самоослепление Генриха сводило ее с ума. Он считал себя неуязвимым, недосягаемым, непобедимым… Безумец!

– Но выслушай хотя бы моего осведомителя. Ты должен поверить ему, поверить мне!

Гиз пожал плечами и обнял свою возлюбленную.

– Все королевские лакеи играют двойную игру. Они продают направо и налево фантастические сведения, лишь бы заработать несколько экю. Я прекрасно знаю, что король меня ненавидит. Но чтобы рискнуть меня убить… Нет, он понимает, что моя смерть поднимет на восстание весь Париж!

– Но парижане не безумцы. Они не станут восставать во имя мертвого, – вне себя вскричала Шарлотта. – Когда ты умрешь, Париж тут же забудет о Генрихе Гизе. И быть может, парижане вновь станут восхищаться королем, который сможет, лишенный всяких сил, уничтожить тебя, всесильного!

Гнев Шарлотты произвел на герцога большее впечатление, чем ее слезы. Он не мог отрицать того, что в ее словах есть доля истины.

– Если с тобой что-нибудь произойдет, – продолжала рыдать маркиза, обнимая его шею, – я не выдержу, я умру…

Чтобы успокоить ее, Генрих произнес немало нежных слов, гладил ее по головке, как маленькую девочку, пытался шутить. В конце концов он все же обещал поговорить начистоту с Генрихом III. Он решил, что, помирившись с королем, ему будет легче усыпить бдительность последнего, чтобы затем упрятать его в монастырь.

Счастливая, что ей удалось уговорить возлюбленного, Шарлотта отдалась ему, забыв предупредить его, что Генриха III практически невозможно ввести в заблуждение. Ведь ему еще в большей степени, чем остальным Валуа, были присущи повадки лисы.

В день Святого Томаса, который пришелся на 21 декабря, Генрих Гиз ожидал короля у выхода из часовни, где тот стоял на обедне. Генрих попросил короля о личной встрече, и тот милостиво согласился на нее. Вдвоем они направились в парк.

Там Гиз горько посетовал на то, что утратил доверие своего короля, и объявил, что в этих условиях он хочет отказаться от своего звания генерал-лейтенанта и покинуть город… Генрих III буквально задрожал, услышав об этом. Если Гиз уедет, значит, он сможет собрать свою армию, соединиться с испанцами и в конечном счете привести его, короля, к катастрофе. Генрих понял, что Францию ждет тогда новая война между фанатичными католиками – сторонниками Гизов, и протестантами. Он понял также, что вот сейчас его заклятый враг может выскользнуть из расставленной для него ловушки…

И тогда король стал воплощенной любезностью, он буквально просиял от доброжелательности. Проникновенным голосом он стал убеждать герцога, что любит его сильнее всех на свете и очень удивлен, что кто-то настроил его против короля.

– Разве мне не известно, – мягко, почти вкрадчиво убеждал король, – сколь ревностно служили вы мне и как вы мне преданы?..

Гиз невольно покраснел, столкнувшись с таким святым неведеньем короля. Однако затем он приободрился и даже подумал, что подавленность короля и его наивность ему на руку.

На следующее утро он встретил короля у изголовья Екатерины, которая, заболев бронхитом, не выходила из спальни. Генрих III вновь разыграл с ним комедию любезности и дружбы. Он был столь расположен к Гизу, что тот, покинув спальню, пробурчал своему брату:

– В глубине души король – славный человек, у него добрая душа…

Он не подозревал о том, что как раз в этот момент в своих апартаментах король собрал приближенных, в числе которых были командир отряда сорока пяти[16]16
  Отряд из сорока пяти гасконских дворян, поклявшихся умереть за короля.


[Закрыть] Луаньяк, капитан королевской гвардии Ларшан и главный конюший Бельгард. Собрание продолжалось недолго.

Когда оно закончилось, капитан Ларшан отправился поговорить с Меченым о критическом положении королевских гвардейцев, которые уже давно не получали положенного жалованья.

– Если вы позволите, монсеньер, – говорил Ларшан, – завтра утром они встретят вас на лестнице перед тем, как вы направитесь в Королевский совет, и обратятся к вам с просьбой озаботиться их нуждами…

Меченый был польщен перспективой того, что гвардейцы самого короля будут просить его. Это польстило его тщеславию.

– Пусть придут, – сказал он, широко улыбнувшись. – Я поговорю с ними.

Ларшан низко поклонился.

Вслед за тем его пригласил к себе король.

– Я хочу провести Рождество в павильоне, который расположен в глубине парка, – сказал монарх. – Я выеду туда рано, сразу после Королевского совета, который закончится утром. Чтобы мои экипажи были готовы к этому моменту, передайте ключи от замка моему интенданту.

И еще раз Генрих Гиз согласился, не подозревая, что тем самым дает заманить себя в ловушку. Он чувствовал себя сильным, уверенным в себе и своей безопасности. Отдав ключи, он, насвистывая веселую песенку, отправился ужинать с Шарлоттой.

Стол был накрыт во внутренних покоях маркизы. Два прибора, цветы, жареная дичь, тонкие вина, – словом, атмосфера интимного праздника. Но ничего не радовало Шарлотту, сердце ее терзалось беспокойством. С самого утра, после того как она увидела своего возлюбленного, гуляющего под руку с королем по парку, она почувствовала, как сердце ее сжимается от острой тревоги. Улыбка Генриха III казалась ей более опасной, чем его нахмуренные брови. Она вновь попыталась предостеречь Гиза, но тот снова поднял ее на смех.

– О Господи! Вы повсюду видите угрозу, моя дорогая! Не следует так дрожать! Кстати, можете не беспокоиться о завтрашнем дне: король покидает замок сразу же после окончания Совета. Надеюсь, хоть это вас успокоит.

– Но ведь сперва будет Совет, – возразила Шарлотта.

Герцог прыснул от смеха.

– Ну и что? Чего все-таки вы боитесь? Что меня арестуют прямо на Совете? Но ведь король не сумасшедший. Или, быть может, меня убьют? Непосредственно в толпе придворных и высших сановников? Итак, перестаньте тревожиться и предаваться напрасным подозрениям. Вы восхитительны, я люблю вас… впереди у нас прекрасная ночь.

Сказав это, герцог развернул свою салфетку. При этом из нее выпал сложенный листок бумаги. Удивленный герцог поднял его и, развернув, прочитал.

– О чем тут написано? – спросила Шарлотта, сильно заинтригованная.

Герцог недоуменно пожал плечами.

– Кто-то предупреждает меня, что король поклялся меня убить и я погибну завтра.

– О Боже!

– Только не начинайте опять! Все это предназначено для того, чтобы запугать меня. Вам следует прогнать ваших слуг, моя дорогая. Эти шуточки дурно пахнут…

Он поднялся и подошел к письменному столу, на котором были разложены письменные принадлежности.

Схватив перо, он окунул его в чернильницу и поперек анонимной записки размашистым неуклюжим почерком самоуверенного аристократа начертал: «Он не посмеет!..» Затем, громко рассмеявшись, протянул написанное маркизе.

– А теперь поедим, – заявил он, возвращаясь к столу.

В четыре часа утра 23-го декабря, задолго до того как на небе занялась утренняя заря, королевский лакей Дю Альд постучался в дверь королевы,[17]17
  Луиза де Водемон.


[Закрыть] в покоях которой король проводил эту ночь. Всего через несколько секунд оттуда в халате и туфлях вышел Генрих III и отправился в свои личные апартаменты. В четыре тридцать туда зашли Омон, Рамбуйе, Мантенон и Бельгард. Король обратился к последнему:

– Все ли готово?

Вместо ответа Главный конюший открыл потаенную дверь в стене, через которую в комнату молча и почти бесшумно зашли все люди из отряда «Сорока пяти». Король внимательно разглядывал их лица, убедившись еще раз о том, что на всех написана мрачная решимость и абсолютная преданность.

– Господа! – обратился он к ним хриплым голосом. – Спасение королевства и короля целиком зависит от вас. Если герцог Гиз останется жив, протестанты, которых поддерживает Елизавета Английская, и католики, за которыми стоит Филипп Испанский, вновь начнут раздирать Францию в клочья. Моя жизнь не в счет! Я знаю, что, принимая подобное решение, обрекаю себя на сходный конец.[18]18
  Гизы стояли за спиной Жака Клемана, убийцы короля.


[Закрыть] Но для меня важна судьба королевства.

Вместо ответа под сводами комнаты прогремело: «Да здравствует король!»

– Потише, господа. Ведь внизу спит моя мать, которая очень любит господ Гизов. Благодарю вас.

Тут вновь появился Бельгард, принесший множество шпаг и кинжалов.

– Господа, – воскликнул он. – Вооружайтесь! Молча, Сорок пять разобрали оружие и отправились на посты, которые им были уже прежде назначены. Тем временем гвардейцы Ларшана выстроились вдоль парадной лестницы, изобразив на своих лицах смирение и мольбу. На самом деле они расположились так, чтобы отрезать все пути для отхода герцога. Ловушка была расставлена. Теперь оставалось дождаться, когда в нее попадет дичь.

Жан Перикар, лакей Генриха де Гиза, с трудом добудился своего господина. Было шесть часов утра. Всего за три часа до того Генрих вернулся в свои апартаменты после ночи безумной любви, проведенной в объятиях Шарлотты. Прекрасная маркиза, сердце которой продолжало сжиматься от дурных предчувствий, никак не хотела отпускать своего возлюбленного. Вернувшись в свои покои, Генрих едва стоял на ногах.

Проснулся он с тяжелой головой и слабостью во всем теле, однако позволил себя одеть в парадный костюм, приличествующий собранию Совета. При этом он проклинал короля, назначившего Совет на столь ранний час. Лакей запротестовал, увидев, что его господин собирается выйти без верхней одежды.

– Там ужасная погода, монсеньер! Накиньте хотя бы манто.

Генрих Гиз лишь отмахнулся от его слов.

– Мне надо всего лишь пересечь двор замка. Холодный дождь только освежит меня.

Но то был ледяной ливень, стеной обрушившийся на него с черных, как смоль, небес. Генрих, шедший в сопровождении Перикара, бегом бросился через двор. В темноте он столкнулся с человеком, бежавшим ему наперерез. То был господин де ля Саль, один из его приближенных. Узнав Гиза, он буквально вцепился в него.

– Не ходите на Совет, монсеньер! Король что-то замышляет против вас.

Однако непроспавшегося, раздраженного Гиза это предупреждение только разозлило.

– Мне осточертели все эти предупреждения и страхи, – взревел он. – Дайте мне пройти, а не то я вконец промокну.

Расстроенный и обескураженный де ля Саль отошел в сторону. Сперва он подумал разбудить мадам де Нуармутьер, но в окнах ее было совершенно темно. К тому же было уже слишком поздно. Герцог вступил на лестницу Франциска I, о чем возвестили мерные удары алебард о ступени. Горестно вздохнув, ля Саль вернулся в свои апартаменты. Неумолимую судьбу уже не остановить…

В обширной зале Королевского совета было ненамного теплее, чем во дворе. Вся разница состояла в том, что здесь не было дождя. Однако в отсыревшем камине огонь упорно не желал разгораться. Тлеющие поленья нещадно дымили.

Прогуливаясь по зале, чтобы хоть как-то разогреться, озябшие советники переговаривались тихими голосами. Здесь пока находились лишь маршал д'Омон, Ментенон, Рамбуйе и д'О. Генрих Гиз невольно нахмурился, увидев, что собрались лишь приверженцы короля. Мысль о ловушке невольно закралась к нему в голову. Он шагнул назад к двери. Но как раз в этот момент в залу через нее вошел кардинал де Гиз, как всегда громогласный и великолепный. Его преосвященство привык везде появляться шумно и с апломбом. Вместе с ним в залу вошли кардинал Вандом, хранитель печатей Монтолон и епископ Парижский, монсеньер де Конди. Поскольку короля все не было, советники завели непринужденный разговор.

В своем промокшем легком костюме Гиз дрожал от холода. Он испытывал неприятные ощущения тяжести в голове, пустоты в желудке, слабости в ногах. Он явно перетрудился сегодня ночью. Наклонившись к Перикару, который выполнял при нем еще и секретарские обязанности, он распорядился:

– Сходи назад и принеси мне дамасского винограда. Мне надо чего-нибудь пожевать.

Перикар проворно побежал исполнять приказ своего господина, тогда как тот жадно набросился на засахаренные бриньольские сливы, лежавшие на письменном столе.

Да, сегодня он явно был не в своей тарелке. Вдобавок совершенно заложен нос. Генрих высморкался и подошел к камину.

– Почему король так задерживается, – недовольно пробормотал он как бы самому себе, но так, чтобы слышали все окружающие.

– Вы совершенно больны, брат мой, – обратился к нему кардинал. – Вернитесь к себе. Я готов извинить ваше отсутствие на Совете.

Тон кардинала ясно свидетельствовал о том, что он не считает нужным сообразовываться с мнением короля. Генрих Гиз энергично покачал головой и открыл рот, чтобы ответить, но тут двери королевских покоев распахнулись, и на пороге появился Государственный секретарь Револь.

– Месье, – обратился Револь к Гизу почему-то нетвердым голосом. – Король ждет вас. Он в своем старом кабинете.