Текст книги "Уран"

Вот только при ловле голубей на суп произошел курьез между Яшей и моим сыночком Зигфридом: «Не дам голубей ловить, не дам!» – прогоняя Яшу с чердака, восклицал сынок. И Яша уступил Зигфриду, наловил голубей в другом месте, чтобы он не видел.

Переночевав, мы после этой остановки поехали в Ново-Семеновку, где побывали, и уже едем в Мелитополь.

В Мелитополе состоялось прощание с Петром Макаровичем: «Мне, Боря, пора, отпуск мой короткий, мне еще нужно подлечиться, ты хорошо владеешь машиной, тебе за предоставленный мне праздник спасибо, желаю продолжения вашего путешествия, чтобы оно прошло хорошо, а я поездом еду в Москву, домой!» Он обнял меня, и, слегка прослезившись, прощается с Дмитрием Ивановичем, Галочкой, детками, стоя около вокзала, наблюдал, как мы медленно отъезжаем от него. И пока мы видели, он махал нам рукой.

Так сложилось, что мы еще раз встретимся с ним по возвращении из путешествия в Москве, у него дома.

А мы, Дмитрий Иванович, Галочка, дети и я, по побережью Азовского моря через Бердянск, Таганрог с ночевками в пути, через Ростов и Батайск, Армавир въехали на мою Родину. «Кубань, ты моя Родина. Я приветствую тебя!» – когда переехали Дон, произнес я, сидя за рулем, эти слова. И вспомнил маму! Она совсем недавно была здесь, а сегодня ее уже нет. Как несправедлива жизнь, разве нельзя иначе ей, жизни, быть?! Живой всегда!

От Армавира до Лабинска 50 км, и через час мы стояли у дома дяди Филиппа.

Дом средних размеров утопал в винограднике. Во дворе никого. После поисков дядя Филя, тетя Марина встречают нас. Затем и Алеша появился. Вера учится в техникуме в Майкопе и дома ее нет.

Знакомство, разговоры, планы о поездке в Костромку, Дондуковскую, в Майкоп. Здесь нет такой праздничности, как было у Прядченкив, здесь все скромнее.

На завтра я, Галочка, дядя Филипп, Коля и Люба Коротченко (сестра и зять дяди Филиппа и папы) едем в Костромку (станица Костромская в 18 км от Лабинска).

Через полчаса мы уже стоим перед домом, в котором я родился. В нем сейчас стансовет в нежилой части дома, а в той части, где жила наша семья, – архив. Мы постояли около дома. «А вот и наш дом!» – сказал дядя Филипп.

Я вошел в стансовет и, взглянув на служилых и посетителей, а они смотрелись бедно и бледно, вышел и подумал: «Такая была богатая станица, а во что ее превратили местные власти – власть хамов и грабителей! Остались развалины вместо некогда процветающих дворов, заросшие бурьяном улицы». «Вот что, гады, натворили!» – продолжались у меня мысли.

Станица на самом деле, смотрелась обшарпанной, бедной, разрушенной.

Едем на кладбище, дядя Филипп на мой вопрос: «Где могилы дедушки и бабушки Смирновых?», не нашел ответа. «Не зря дядю Филю папа „драл“ тогда, еще в 1948 году, при их встрече! Видимо, в голод он, действительно, спасая себя, потерял двоих детей и ничего не знает о судьбе дедушки и бабушки!» – я продолжал плохо думать о дяде Филе.

По предложению дяди Фили мы поехали к бабушке Арине (племяннице прабабушки Степаниды Константиновны Смирновой), о судьбе которой мы вообще ничего не знали. Она живет с дедом Двадненко в его хате, на окраине станицы (Двадненко довольно известный кузнец, в годы раскулачивания еще в 1929 году был выслан в Дивное Ставропольского края, откуда вернулся без семьи).

Бабка Арина, глядя на меня, а я был в белом наряде (соломенная шляпа, белые рубашка и брюки), воскликнула: «Да это же Тимка!» «Нет, это Борис, сын Тимки!» – поправил ее дядя. Ей было лет 70, выглядела хорошо, засуетилась, но, получив наш отказ остановиться, попросила меня выполнить просьбу прабабушки Степаниды Константиновны в отношении папы: «Боря, передай этот серебряный крест папе от бабушки, это ее завещание ему!» И вручила мне его. Я поблагодарил ее и пообещал выполнить просьбу прабабушки, в доме которой прошло мое детство.

А затем, по предложению Коли Коротченко, мы приехали на усадьбу его отца Коротченко – казака, как-то странно оставшегося без раскулачивания и грабежа со стороны местных активистов в те тридцатые годы.

Хорошо, по-казачьи, за обильными столами, множеством гостей, с казачьими песнями прошла наша встреча. Отличалась все-таки еда на столе от украинской кухни большим количеством мяса с картошкой. Однообразно,

но обильно. И много, очень много вина, прямо из бурдюков. Хорошее натуральное вино из винограда.

На утро: «Как там мои сыночки в Лабинске?!» Я со своими спутниками выехал в Лабинск. В Лабинске Дмитрий Иванович и детки ждут нас. Им ничто не мило, ждут нас!

По возвращении из Костромки в Лабинск состоялась случайная встреча. А было это так:

При въезде в Лабинск около одного дома дядя Филипп попросил остановиться и рассказал, что в этом доме живет старшая дочь того самого казака, у которого росла мама, – Ирина Гавриловна Вавилова. «Да!?» – воскликнул я. Выйдя из машины, я постучал в ворота.

Вышла красивая с интеллигентным видом женщина, на 2—3 года моложе моей мамы. Она с удивлением встретила мою информацию о себе, о маме, семье нашей и семье моей. Выслушав меня, она не выразила желания к дальнейшему общению, и я понял, что «прием» окончен.

Я был тогда недоволен «приемом» Ирины Гавриловны.

Но сегодня, с высоты своих лет могу сказать: «Почему она должна была мне доверять и открываться? Ведь тогда, в то время „равенства и братства“, люди боялись друг друга, мы жили в то время, когда докладывали, информировали, доносили, а затем делали оргвыводы до наказаний, ссылок, уничтожений и рабства! Она правильно поступила, зачем я ей был нужен», – думаю я уже теперь.

После небольшого отдыха мы: я, Галочка, дети, Дмитрий Иванович и дядя Филипп, выехали в Дондуковскую, где состоялась встреча с дядей Петей и его семьей. Все было хорошо. Дядя Петя, выслушав мой рассказ обо всем и всех, высказал интересное суждение: «Как бы нас, Пергуновых, ни терзали, ни войны, ни гонения не уничтожили нас, Борис; я тебе еще в 47-м говорил и теперь повторю — тут что-то есть!»

«Да, действительно, Пергуновы, как я убедился, смотрелись сильными: не курят, не пьют, добросовестные, все живут хорошо. Мощная династия!» – заключил я про себя после встречи у дяди Пети.

Пообщавшись очень приятно, мы проехали до Майкопа, повидавшись с Верой, возвратились в Лабинск.

Наше путешествие первой своей половиной закончилось, и мы после отдыха, собравшись, попрощавшись с семьей дяди Филиппа, с семьей Любови Гавриловны, выехали в обратную дорогу, в Уразово.

Через пару дней через Ростов, Артемовск, Лисичанск, Рубежное, Купянск приехали в Уразово. Вот здесь-то мы, наконец, решили отдохнуть! Что и было сделано!

Лето было в разгаре, все было для отдыха. Мы загораем, питаемся фруктами, общаемся с дорогими нам людьми. Все было дано нам для отдыха и мы получили его! И мы, и дети в восторге от внимания к нам, хорошеем.

И на сей раз наше путешествие требует отъезда. Мы собираемся в дорогу, теперь уже в Глазов. В конце августа 1957 года мы выехали домой, тепло попрощавшись со всеми нашими родственниками.

В Москве мы остановились у Петра Макаровича Прядченко, которому рассказали о поездке на Кубань, о наших встречах с моими родными. Слегка отдохнули, в память о нашем путешествии купили четыре ковра и один гобелен.

К нам в гости едет старшая дочь Пети – Люда. Прощание с Петей было тревожным. Он высказывал свои пожелания, но что-то не договаривал.

Тепло попрощавшись с ним и его семьей, мы рано утром 25 августа 1957 года выехали домой. Я спросил у Люды: «Что папа болен чем-то?» «Да, ведь у него неизлечимая форма туберкулеза», – ответила Людмила.

Через пару ночлегов мы приехали в Глазов, домой! Поставив машину в гараж, мы несколько дней не ходили в него. Усталость от дороги была!

Люда, отдохнув у нас пару дней, уехала домой, увозя от нас пожелания выздоровления ее папе.

Поездка была увлекательной. Мы сами с Галой много узнали и детям многое показали, многое они и сами увидели. Они даже повзрослели, им на самом деле уже 7-й и 6-й. «Ребята все понимают, эта поездка им очень полезна!» – я доволен.

Я вышел на работу и привычным мне приемом быстро вошел в свою роль. Дела шли хорошо.

Поздней осенью, по моему приглашению, к нам приехал папа. Я ему подробно доложил о своей поездке, обратив его внимание на приглашение его братьев вернуться на Родину, и его мачехи (мамы Любови Гавриловны) приехать в ее дом в Лабинск, помочь ей дожить до конца своих дней. Папа отказался от приглашения по тому же мотиву: «Я, сынок, здесь маму потерял, значит, и мое место рядом с ней!» – мягко, но убежденно ответил папа на мою информацию.

В свою очередь, папа рассказал о ходе строительства дома для Сергея, выразил свою тревогу за отношения между Зиной и Сергеем.

В заключение встречи я папе вручил подарок его бабушки – серебряный крест. Он со слезами принял этот крест. «Я его знаю!» – сказал папа и бережно спрятал его во внутренний карман, завернув в платочек. «Откуда он его знает?» – но спросить об этом я не посмел.

Папа пробыл у нас несколько дней, хорошо пообщался с внучатами. Покатали мы его по окрестностям нашего города и ближайшим деревням.

А затем папа, попрощавшись, уехал домой.

Командировка Анастасии в Венгрию в 1958 г.

Настенька по совету главврача, как офицер запаса, по направлению горвоенкомата уезжает в Венгрию на работу в родильный дом колонии наших сотрудников из СССР. Находился родильный дом в Секешвехерваре, а сотрудники его на воинском довольствии. Главной причиной её отъезда был второй брак отца. Она ушла из дома в знак протеста. А могла и силу применить. После всех пережитых мытарств посчитала это изменой семье. Вот такая отчаянная и бескомпромисная у меня сестра. Красивая невероятно!

Дом в Н-Тагиле построили и Сергей переехал жить в нем.

У нас, в Глазове, как и везде, началось дачная кампания, мы получили участок 6 соток. Коллективное садоводство расположилось у деревни Калевай, от нашего дома в 2—3 км хода пешком, на машине в объезд – до 5 км. Кругом ели, молодой лесок, на опушках вереск, полно рыжиков, волнушек, дети собирали грибы очень активно и хорошо ориентировались в лесу. Откуда в них это, непонятно.

Новое увлечение – новые заботы. Для строительства домика пришлось купить барак в бывшей зоне для зэков, разобрать его и перевезти материалы на дачу. При разборке стены барака мой 7-летний сын обнаружил в стене засыпанной шлаком тайник с заваркой чая. Пришлось объяснить, что такое чифирь на зоне. Материал очень прочный и чистый: брусак, половые доски, двери, оконные рамы, стропила и др. Всего до 18 куб. м. Мы перевезли его и аккуратно сложили на даче. Позднее мы делали двойные стены в домике и наполняли пустоту саманом благо глина и кизяк валялись под ногами. Так наши степные строительные технологии внедрялись в удмуртской тайге. Возвращаясь к вопросу о зоне, надо сказать, что там у нас были и женские и немецкие колонии военнопленных, дома в городе в после военный период были построены по немецким лекалам. Такие дома я узнаю сейчас по всему Советскому Союзу.

Осенью успели приобрести и посадить малину, смородину, крыжовник Последняя работа на даче была в посадке 10-летней яблони, которую я купил в деревне Лепшур вблизи Глазова, выкопал и перевез на грузовой машине, а затем посадил в ранее подготовленную яму. На том мы закончили дачный сезон 1958 года. Все делалось с участием моих маленьких помощников Зигфрида и Жени.

В этом же году тщательно подготовленным поступил в 1 класс средней школы наш старший сыночек Зигфрид. Очень серьезно он взялся за учебу. И, одновременно, сынок поступил в 1 класс музыкальной школы по классу скрипки.

Мы все вместе ходим в ту школу, и другую. Наша мамочка становится гувернёром своих мальчиков. Началась в семье новая, школьная, жизнь. Забот очень много, а интересов еще больше. Прежде чем заниматься с ребенком, Гала сама подготовится, а потом вместе с ним готовит домашние задания по какому-то аналогу, а чистое задание делает сам ребенок.

Я совсем не занимался этим делом. Мне не нужно было включаться в эту работу.

С первого дня началась и до окончания школы проводилась эта кропотливая работа.

Едва ли в каких семьях проводилось подобное, там мамы зарабатывали, а детей воспитывали чужие мамы.

Для нас школа была официальным окончанием подготовки и освоения знаний, а сама учеба делалась дома.

Со временем дети были приучены и к самостоятельной работе, в чем я им основательно помогал и методически, и организационно. Постепенно дети получали глубокие знания предмета с расширением знаний из дополнительной внеклассной литературы.

В школу Зигфрид, а затем и Евгений шли подготовленные не по школьной программе, а по домашней, суть которой заключалась в заучивании стихотворений, рассказов, счетных задач, т.е. у ребенка развивалась способность познавать, развивать образное, текстовое, умозрительное запоминание.

Такой подход к моим детям дал положительный результат: мыслить, развивать идею, и не по шаблону ее знать, а с глубоким самостоятельным анализом.

Зигфрид учится только на 5 в обеих школах. Мария Александровна, учительница 1 класса, рассказывала, как Зигфрид сидел на уроке: «Сидит прямо, не шелохнется и смотрит на меня, слушая, не отводя глаз, насквозь тебя просматривает. Я таких серьезных ребят до Зигфрида не видела!» Дома он перечитал всю домашнюю библиотеку.

Ружье у меня уже было, системы Зимсон, поэтому я вступил в общество охотников, вошел в состав бригады охотников-любителей, у которых были собаки по всем видам охоты: на водоплавающую дичь или на лису-зайца, на волка или на лося

Мне пришлось приобрести собаку русскую гончую. Я назвал ее Боем. Ребята были в восторге: «У нас собака, Бой!» – говорили они.

Боя поселили дома, на балконе у него была будка.

Время шло, Бой рос и через полгода стал взрослой собакой. «Что с ним дальше будем делать?» – спрашивает наша мама меня и сыночков.

Мы поехали в Лудошур (деревня в 7 км от Глазова) и договорились с Горбушиным (работаем вместе) о поселении у него Боя. Поставка продуктов за мной. Я брал Боя на охоту, а после окончания ее завозил его. В деревне Бой скучал за нами и на охоте вместо того, чтобы гонять зайца, ходил за мной, не отступая ни на шаг. Он не нагнал и одного зайца на выстрел. Так сильно скучал, что на охоте не работал. Мне было его жалко! Я попросил Горбушина время от времени выпускать его на прогулку.

На прогулках Бой уходил в лес, а лес был рядом, и там гонял дичь. Горбушин и слышал, и видел это. Я надеялся, что учеба Боя будет по делу. Так бы оно и было. Но однажды, будучи на прогулке, Бой с нее не вернулся. И мы нашли его останки. Его съели волки.

Зигфрид закончил две четверти 1 класса на 5 и доставил тем самым нам большую радость.

В ответ на это елка новогодняя для ребят была, мало сказать, хорошая. На елке и возле нее было все: и огни, и конфеты, и самые разнообразные игрушки. И встретили мы новый 1959-й год уже в новом качестве – в качестве школьной семьи. Зигфрид и в музыкальной школе по всем предметам получил пятерки.

Глядя на «нашу заботушку», на нашу маму, я не знал, как ее благодарить, и сказал себе: «Что хочет, то пусть и делает!» «Ты же счастлив, а это тоже счастье!»

На работе как-то стало все стареть: и работа, и люди, и обстоятельства. Я уже начал размышлять: «Не пора ли подумать о смене работы да и местожительства». Нас обоих «тянуло» домой: на Украину или Кубань, или на юг вообще. В Глазове мы оставаться не собирались. А вот конкретно: «Куда?» – ясности себе я не представлял. «Пока до наработки 10-летнего льготного стажа!» – держал в мыслях свое решение.

Я уже думал о Галочке: «Пора и ей на работу».

Бабушка Платоновна побаливает, все реже появляется у нас: «А что, Боря, ребята уже большие, я ведь теперь только повидаться, погостить прихожу» – говорила она, когда я спрашивал о причине больших перерывов в наших встречах.

Они с дочкой Симой теперь рядом с нами живут, в однокомнатной квартире. «Рядом, а тяжело ходить», – думал я и мне стало по сыновнему жалко бабушку.

Ребята хорошо ее встречают, стараются угостить, рассказать и показать, что у них появилось нового. Они любили бабашку Платоновну, как свою. Своих-то не было!

Приезд к нам Дмитрия Ивановича и Ольги Игнатьевны в проходящем году в сопровождении Серафимы и Тани (жена и дочь Мити) тоже был интересным.

Охота и рыбалка

Моя учеба по освоению охотничьего дела ни осенью по водоплавающей дичи, ни зимой по зайцу не открыли во мне талантов и особого желания заниматься этим делом. Занимался я этим видом спорта эпизодически, по чьему-нибудь приглашению, но долго, около 25 лет.

Попробовал еще одно увлечение – рыбную ловлю на любительском уровне. Пробовал и удочки, и блесну, переметы, и бредень, и сети. Все было по мелочам.

Но пару эпизодов из охоты и рыбалки не могу не отметить.

На реке Сепыч мы с Андреем Илларионовичем (фамилию забыл, тесть Кости Барыкина), закинув сеть в разбушевавшуюся стихию в период разлива реки, подождав, а затем на резиновой лодке (я на веслах) вели проверку сети на улов. Прошли с трудом почти всю длину сети, а у самого берега «бурун» (вода кипит). Такое кипение воды было из-за того, что в сеть попала крупная рыба.

Нас с лодкой вода уносит, мы держимся за сеть. А сеть в этом «буруне» за что-то зацепилась. Ну, наконец, мы вытащили сеть, в которой большая щука. Нас порывом воды потащило по течению. Едва управившись с водной стихией, мы вышли на берег и пытались вытянуть щуку из сети. Но увы! Тогда мы бросили сеть со щукой в багажник, и, приехав домой, уже в ванной не без труда освободили сеть. Щука плавала в ванне до вечера.

А вечером Костя и Шура (муж и жена, выпускники нашего института, работаем вместе) и их родители из этой щуки удачно приготовили уху, натуральную чистую (только со специями). Щука оказалась весом 2,5 кг и ее всю положили в одну уху. Шесть человек взрослых и двое детей съели эту уху.

Ее вкус помнится до настоящего времени. Помнится и другое: Костя тогда, пока мы бултыхались со щукой в воде, выпил всю водку (две бутылки).

А из охоты особенно запомнился один эпизод с участием моего папы в Северодонецке.

Я, Петя Болотов, его брат Николай, в присутствии моего папы в районе Гречишкино убили шесть зайцев и три убить удалось мне. Мы после охоты приехали в Дубовое (где жили родители Болотовых), разделали одного зайца и мама Пети очень вкусно приготовила охотникам жаркое, Угощение состоялось на славу!

Вот только папа меня отругал за то, что мы, будто бы по моей инициативе, набили столько зайцев. «Зачем?» – строго он спросил меня. Я промолчал. А охота та сильно запомнилась.

Таких счастливых эпизодов ни на рыбалке, ни на охоте, как эти две, у меня больше не было. Чаще было хуже, вплоть до нуля.

Летом 1959 года к нам в гости приезжала Настенька из Венгрии. Привезла своим племянникам комплект скрипок: одну четверть, две четверти, три четверти и полную – четыре штуки. Их назначение: постепенно от меньшего размера переходить к большему по мере подрастания ребенка.

Нам тоже привезла оригинальные сувениры, в том числе серебряный набор коньячных рюмок и серебряные ложки.

Все подарки и сегодня являются нашими украшениями стола и дома.

Ее самочувствие было хорошим. Она немного освободилась от горя: от потери мамы, неприятностей с папой. Выглядела красивой, посвежевшей. Там она работает главной медицинской сестрой родильного дома, увлекается волейболом.

Относительно климата в Венгрии Настенька произнесла фразу, которая и сегодня звучит в моих ушах: «Солнце светит, но не греет!» Так она скучала за Родиной, за нами!

Она до сих пор одна. После Павлика Ефремова, расставшись с ним еще в 1944 году, она не могла остановить свой взор на кого-нибудь из мужчин. И говорить с ней об этом мы не набирались смелости. У нее характер был, как у мамы: добрая, но нравственно жесткая и требовательная.

Она погостила у нас около месяца и прямо от нас уехала в Будапешт. В Н-Тагил ехать отказалась. «Пока не хочу», – сказала она.

Она уехала, а мы долго-долго вспоминали о нашей прекрасной встрече с моей любимой, единственной сестричкой. Галочка тоже любила и любит Настеньку, они дружили всю жизнь.

После отъезда Настеньки мы готовим Женю для поступления в две школы: общеобразовательную и музыкальную.

Зигфрид, как «опытный» ученик, готовит братика к школе, рассказывая ему о классике, об уроках, об учителях и плохих ребятах, о своей защите на всякий случай.

Но Евгений рос таким мальчиком, что в защите не нуждался. Он, играя на улице, у нас во дворе, хорошо справлялся с обидчиками и за себя, и за Зигфрида. Давал сдачи без предупреждения и довольно сильно. Если к Зигфриду кто-то агрессивно приставал, то он подходил к обидчику и сильно бил его, молча, и до тех пор, пока обидчик не убегал с плачем.

На даче мы посадили картофель, лук, капусту, огурцы, помидоры все принялось.

Яблоня тоже принялась, хорошо распустились смородина, крыжовник, малина. Малины посадили целую сотку.

Для строительства домика я нанял строителей. Под моим досмотром из деревянных деталей, приобретенных еще в прошлом году, к концу лета он был построен. С подвалом, утепленными стенами, мансардой, хорошими комнатами и входным крыльцом домик отвечал дачному. Мы его освоили, наполнив его мебелью, посудой, бытовой утварью.

Весной я купил две семьи пчел, в течение лета пчелы превратились в мощные семьи и мы попробовали «свой» мед.

Настенька в момент гостевания побывала много раз на даче и осталась довольной нашей хозяйской стрункой.

К осени на огороде созрел хороший урожай овощей и ягод (малины, крыжовника, смородины). У пчел мало меда и мы решили его оставить им на зиму.

По переписке с папой видно, что Зигфрид осваивает свой дом, все в доме работает: и тепло, и освещение, огород тоже. Папа пристально сопровождает дела Сергея. Работает Сергей в двух школах: в дневной и вечерней, нагрузка большая.

С участием Андрея Ниловича Зине подобрали работу. Среднее образование плюс почти один курс института, по тому времени было не мало для работы. Она устроилась администратором, а затем ее перевели заведующей кафе в центре города.

На работе она справляется, но задерживается и дома стало еще хуже. По словам папы, отношения между Сергеем и Зиной на почве хозяйских дел очень сложные. И в это время у них рождается третья девочка Неля.

Папа со своей женой очень сильно помогает Сергею, вплоть до уборки в доме, уходу за двором и огородом, и, что самое главное, девочки постоянно в доме у дедушки.

Сергей рано утром уезжает на работу, поздно вечером возвращается, работая по 10—12 часов. Надо же семью кормить! А чтобы заработать 200—220 руб. в месяц, он и работал по 10—12 часов в сутки.

Нельзя не остановиться на несправедливости в оплате труда учителей и медицинских работников. В то время она была в 1,5—2 раза меньше, чем в промышленности, а ответственность труда была не менее важной, а может быть, и главнее. Такие вещи, конечно, несоизмеримы! Но такая несправедливость была и сейчас имеет место, а вот почему? Неужели не виден этот самый важный, самый главный труд учителя и медика в жизни человека?

Работа для меня приняла обычные формы, все стало привычным, даже скучноватым. Я все сильнее заряжаю себя поиском приложения своих сил для более весомых нагрузок.

На нашем объекте начинают болеть профессиональной болезнью – радиация – Бойко, Котегов, Першаков и другие. Это меня озадачивает дополнительно. Я усиливаю самоконтроль за своим здоровьем, укрепляю дисциплину по технике безопасности.

Лето прошло на даче. Мы туда и обратно ездим на машине. Выезжаем также на руку Чепцу и на малые реки, впадающие в нее. Загар получился, а вот купаться холодно, да и комары не дают отдыхать на свежем воздухе. Приходится применять разные антикомарины.

С 1 сентября наши оба школьника Зигфрид и Евгений идут в две школы: общеобразовательную, и музыкальную.

Еще по окончании 1 класса Зигфрид по указанию учительницы Марии Александровны попросил нас развести кроликов. Мы были вынуждены в сарае (в сараях хранились дрова для топки титана) сделать клетки и приобрести самку и самца кроликов. За лето их наплодилось 12 штук, они выросли и возникла проблема: что с ними делать?

В разговоре с учительницей по вопросу о кроликах она сказала лишь о том, чем можно заниматься летом. Ну, например, выращивать кроликов.

Зигфрид воспринял это как указание и добросовестно попросил папу и маму выращивать кроликов.

Все ясно! Надо их убирать! А как? С его разрешения – не разрешит! Да и резать я не умею. Пришлось пойти на хитрость: зарезать их, чтобы он не видел, а ему доложить, что их сдали на ферму.

Я пригласил Ивана Антоновича Ушкало и мы рано утром в один из дней порезали кроликов, а мясо разложили по холодильникам. Зигфриду доложил я, что их сдали на ферму. Он понял, что это так и надо! Тут надо сказать два слова об Ушкало. Ему довелось принять участие в подавлении эсэсовского мятежа в Берлине, в танке 17 июня 1953 г.

Музыкальная грамота и практика ее освоения потребовали игры на рояле, мы после записи по очереди купили пианино. Теперь в доме звучат три инструмента: пианино и две скрипочки!

Галочка прежде, чем ребята сядут за пианино, сначала сама изучала тему, а затем помогала его освоить ребятам. Было интересно и толково. Приятно было наблюдать, как эта милая тройка (мама и два сыночка) осваивала музыку. И получалось неплохо! Я с удовольствием слушал музыкальные пьесы типа «Хор швейцарцев» Дж. Россини из оперы Вильгельм Тель или «Ночная песня странника». Иоганна Гёте в их исполнении и радовался.

В этом году пришла в быт наших поселковых жителей горячая вода. Это было колоссальным событием. Титан стал как музейный экспонат.

Наша семья стала обладателем всякого рода техники, музыкальных инструментов и большого числа утвари: и автомашина, и холодильник, и стиральная машина, и пианино, и гитара, и скрипки и т. д. и т. п.

И все это заработано за 5—7 лет. Хорошо работали, хорошо и платили. Это удерживало людей от отъездов из Глазова.

Но я все равно вынашиваю идею об отъезде в южные районы страны, чего бы это ни стоило. «Я и там буду хорошо зарабатывать!» – успокаивал я себя.

За эти годы я побывал в командировках на родственных предприятиях, убедился, что наше предприятие самое мощное и по выпуску товара, и по культуре да и по оплате труда. Мне было гордо ощущать то, что я на нем работаю.

Кое-кто из наших однокурсников уехали: Сухоруков, Беспалов, Балабанович. По их письмам видно, что они ничего хорошего не нашли, да и уехали дальше на восток. «На восток можно, но на высокий уровень, как трамплин для последующего отъезда на юг!» – думал я

Мы, однокурсники, иногда встречаемся на днях рождения, на праздниках, товарищеских встречах. Но все так просто, что интересного, запоминающегося с этих встреч уносить не приходилось.

Я стараюсь пополнить свои знания опять-таки с помощью технической литературы.

За время работы в Глазове, за счет самостоятельной работы над собой, наверное, закончил еще два института. Потом это проявилось на деле.

Я чувствовал, что стал высокого класса специалистом. И мои общения с учеными Гагаринским, Галкиным, Вольским и другими были свободными, на равных. И они видели это. Но у меня не было ученой степени и на их предложения – прежний отказ по причине зарплаты, да и югом от предложений не пахло! До льготного стажа остается мало времени и я жду его!

Урожай с дачи внушителен: все уродило хорошо, только помидорам пришлось дозревать дома, в тепле. Мы в зиму вступили сильными во всех отношениях.

Мама наша усиливает внимание ребятам, чтобы не насильно, а с интересом шла учеба. У нее это получается. Ребята учатся в обеих школах только на 5.

Учителя бывают у нас дома. Интересуются: «В чем секрет?!» И находят – в маме!

Да в маме и я тоже видел секрет нашей хорошей семейной жизни! Именно в нашей маме секрет! Которая, работая дома со вкусом и интересом, получала успех! Мы, я и дети, говорили ей и говорим сейчас: «Спасибо, мамочка!»

И недальновидны те мужчины, которые «гнали» и сегодня «выгоняют» своих любимых в «равноправную» унизительную жизнь, на работу, где ни столько зарплаты, сколько нужно унижаться, пресмыкаться, даже отдаваться труду, чтобы быть на плаву.

Может быть и надо выходить на работу женщине, но только после того, как она освоит свой начальный материнский период, когда дети маленькие, лет, хотя бы до 10—12 лет. Она, уже другая, повзрослевшая, знающая себе цену, и ей легче и трудиться, и меньше зависеть – у нее все есть. Она сильна!

Приближаются наши десятилетия: нашей семьи, окончание института, приезда в Глазов, моей работы. Галиночка, напоминая мне о них, дала понять, что нам нужно готовиться, чтобы их отметить достойно!