Текст книги "Толкование сновидений. Полное издание"

Тогда возникает вопрос, как к одному и тому же явлению могут относиться и самые уничижительные ремарки, и самые хвалебные слова? Неужели одни авторы проигнорировали абсурдные сновидения, а другие не заметили тех, в которых был заключен глубокий смысл и тонкие оттенки значения? А если бывают два разных вида снов, которые соответствуют и первому, и второму описанию, может быть, поиск психологических характеристик снов окажется не пустой тратой времени? Но может быть, достаточно будет просто констатировать, что в сновидении возможно все, что угодно, – от глубочайшей деградации мыслительной деятельности до ее самых невероятных высот, недоступных в состоянии бодрствования? Каким бы удобным ни казался подобный ответ на этот вопрос, принять его невозможно, поскольку, похоже, все попытки исследования проблемы сновидений исходили из того, что некоторые отличительные различия между снами все же существуют, их основные черты универсальны для всех сновидений и что с их помощью можно устранить все внешние противоречия.

Нет сомнения, что в ту эпоху, когда значительную роль играла философия, а не естественные науки, с большей готовностью признавались положительные результаты психической деятельности в состоянии сна. Так, например, считал и Шуберт (SchÜbert, 1814), полагая, что во сне душа освобождается от оков внешнего мира, и Фихте в молодости (1864)[29]29
  См. Гаффнер (Haffner, 1887) и Спитта (Spitta, 1882).


[Закрыть], а также все другие авторы, которые считают, что во сне душа воспаряет на новый уровень, но эти взгляды кажутся нам теперь не очень убедительными; в наши дни разделять их будут лишь мистики и люди верующие[30]30
  Выдающийся мистик Дю Прель, один из немногих авторов, которого я проигнорировал в предыдущих изданиях этой книги, о чем теперь весьма сожалею, заявляет, что путь к метафизике в том, что касается людей, можно найти не в состоянии бодрствования, а во сне.


[Закрыть]. Когда большую роль стала играть естественно-научная парадигма научного мышления, она оказала влияние и на интерпретации сновидений. Врачи более, чем кто-либо другой, склонны считать психическую деятельность во сне тривиальной и бесполезной, но философы и наблюдатели без научной подготовки – психологи-любители, мнением которых именно в этой области нельзя пренебрегать, все еще (следуя народным поверьям) продолжают верить в ценность снов. Все, кто склонны недооценивать психологическую ценность того, что происходит в сновидениях, естественным образом склоняются к поддержке тезиса о соматической стимуляции сновидений; а те, кто верят, что во сне сохраняются многие способности из состояния бодрствования, не находят оснований отрицать, что стимулы, порождающие сновидения, могут возникнуть и во время сна.

Даже самое хладнокровное, лишенное всякой сентиментальности сравнение разных видов психической деятельности позволяет отдать особую роль одной из форм высшей нервной деятельности – памяти; и мы уже подробно обсуждали нетривиальные свидетельства в пользу такой точки зрения (раздел В выше). Другое достоинство сновидения, которое возводит его на пьедестал, которому отдавали дань авторы прежних лет – в силу того, что оно способно господствовать над временем и пространством, – можно без труда признать необоснованным. Как указывает Гильдебрандт (Hildebrandt, 1875), это преимущество иллюзорно; поскольку во сне пространство и время воспринимаются точно так же, как в состоянии бодрствования, и причина в том, что и во сне, и наяву это всего лишь некая форма мышления. Существует мнение, что сны обладают еще одним преимуществом над состоянием бодрствования в том, что касается времени, – что они независимы от него. Такие сны, как тот, что привиделся Мори, в котором его отправили на гильотину (см. выше), похоже, доказывают, что во сне в короткий промежуток времени может поместиться целый ряд чувственных идей по сравнению с тем, что доступно нам в состоянии бодрствования. Но это мнение вызывает ряд различных возражений; со времен работ Ле Лоррена (Le Lorrain, 1894) и Эггера (Egger, 1895), посвященных внешним признакам продолжительности снов, развивается долгая и интересная дискуссия по этому вопросу, но представляется маловероятным, но ни за кем еще не осталось последнего слова ни по поводу этого вопроса, ни по поводу того, каковы его последствия[31]31
  Более подробный список литературы на эту тему и дальнейшее обсуждение этой темы см. в Тобовольска (1900).


[Закрыть].

Шабанэ (Chabaneix, 1897) собрал много примеров, которые убедительно доказывают, что во сне сознание продолжает домысливать то, с чем оно не справилось в состоянии бодрствования; что в нем могут быть разрешены сомнения и проблемы и что оно может стать источником вдохновения для поэтов и композиторов. Но хотя сам по себе этот факт не вызывает споров, его смысл и дальнейшие трактовки вызывают множество сомнений, которые затрагивают принципиальные вопросы[32]32
  Ср. критику в работе Гавелок Эллис (1911).


[Закрыть].

И наконец, считается, что существуют вещие сны. Здесь мы встречаемся с конфликтом, в котором сталкиваются категорически выраженный скептицизм и упорное повторение одних и тех же утверждений. Без сомнения, с нашей стороны было бы правильным не настаивать на том, что эти позиции совершенно беспочвенны, поскольку существует вероятность того, что целому ряду случаев, которые здесь упоминаются, можно будет найти объяснения в области естественной психологии.

Е. Нравственность в сновидениях

По причинам, которые станут понятными после того, как будут представлены мои собственные исследования сновидений, я уклонялся от обсуждения одного узкоспециального вопроса, а именно: как и в какой степени нравственные устои и чувства человека проникают в происходящее в сновидениях. Здесь мы также сталкиваемся с теми же противоречивыми взглядами, которые, как ни забавно, мы находим у множества авторов применительно к другим функциям сознания во сне. Некоторые утверждают, что во сне нет места диктату нравственности, в то время как другие авторы убеждены, что нравственные принципы человека сохраняются и когда он погружается в сон.

Призыв учитывать повседневные наблюдения за сновидениями, похоже, убедительно подтверждает правильность первого утверждения. Иессен (Jessen, 1855) указывает: «Во сне мы не становимся ни лучше, ни добродетельнее. Напротив, совесть словно умолкает в сновидениях, поскольку мы не испытываем ни жалости, ни сострадания и способны на совершение самых отвратительных преступлений – воровство, насилие или убийство – безразлично и без малейших угрызений совести».

Радшток (Radestock, 1879) замечает: «Необходимо иметь в виду, что в сновидении ассоциации возникают, а идеи связываются друг с другом без размышлений, без учета здравого смысла, эстетического вкуса или нравственных принципов. Способность к суждению чрезвычайно слабо выражается, и воцаряется этическое безразличие».

Фолькельт (Volkelt, 1875) пишет следующее: «Как мы знаем, в снах сексуального содержания наблюдается особая разнузданность. Сам спящий совершено утрачивает всякий стыд, все нравственные чувства или принципы; более того, все окружающие, в том числе и те, к кому он испытывает искреннее уважение, принимают участие в таких действиях, о которых этому человеку в состоянии бодрствования было бы страшно и подумать».

Диаметрально противоположную позицию по этому поводу занимает Шопенгауэр (1862, 1), считая, что каждый человек во сне ведет себя в полном соответствии со своим характером. Спитта цитирует высказывание К. П. Фишера (Fisher, 1850) о том, что субъективные чувства и стремления, или аффекты и страсти, проявляются в свободном пространстве сна и что в этом проявляются нравственные качества людей.

Гаффнер (Haffner) полагает, что: «Не считая некоторых редких исключений… человек порядочный достойно ведет себя и во сне; он устоит перед искушением и не поддастся ненависти, зависти, гневу и всяческим порокам. А человеку с дурными склонностями приснятся образы и картины, которые сопровождали его и в состоянии бодрствования».

Шольц (Scholz, 1893): «Сны открывают нам истину; в них мы познаем самих себя, сбросив маски, в которых являем себя миру [возвышающие или унижающие нас]… Достойный человек и во сне не способен совершить постыдный поступок, если же это произойдет, то это ужаснет его, поскольку совершенно не свойственно его натуре. Римский император, который приказал казнить одного человека за то, что тому снилось, будто он отрубил ему голову, справедливо полагал, что если человеку снятся подобные сны, то ему могут прийти в голову такие мысли и наяву. Знакомое всем выражение "мне и не снилось" вдвойне важно, когда относится к чему-то такому, что противоречит нашему уму или сердцу». (А вот Платон был уверен, что лучшие из людей – те, кому лишь во сне может привидеться то, чем другие занимаются в состоянии бодрствования.)

Спитта приводит пример того, как Пфафф (Pfaff, 1868), перефразируя известную поговорку, призывает: «Расскажи мне, что тебе приснилось, и я скажу тебе, кто ты такой».

Проблему нравственности в сновидении затрагивает Гильдебрандт, фрагменты из небольшой работы которого я уже цитировал, – поскольку из всех знакомых мне исследований сновидений именно она внесла ценный вклад в изучение этой проблемы, являясь совершенной по форме и предлагая нам плодотворные идеи. Гильдебрандт (Hildebrandt, 1875) также глубоко убежден в том, что чем чище жизнь человека, тем чище его сны, а чем порочнее первое, тем порочнее второе.

«В то время как даже самая грубая арифметическая ошибка, самое романтическое искажение положений науки, самый смехотворный анахронизм может пройти мимо нашего сознания и не вызвать у нас подозрений, различие между добром и злом, между правдой и неправдой, между добродетелью и пороком никогда от нас не ускользнет. Как бы ни оторвались мы во сне от состояния бодрствования, категорический нравственный императив Канта повсюду следует за нами даже во сне… Но причина этому лишь в том, что основа человеческой природы, ее нравственная сущность достаточно прочна, устоять перед вихрем сновидений, в котором кружатся наши фантазия, разум, память и многое другое» (там же).

Продолжая обсуждать этот вопрос, многие авторы тем не менее начинают существенно менять свою точку зрения и становятся непоследовательными. Те, кто считает, что в сновидении нравственные принципы человека перестают действовать, строго говоря, теряют интерес к снам безнравственного содержания. Они не возлагают на спящего ответственность за то, что ему снится, не пытаясь доказать, что если сны человека порочны, то он порочен и сам, точно так же, как приснившаяся нелепица не является доказательством того, что интеллектуальные способности человека во сне существенно снизились. Те, кто считает, что «нравственный императив» распространяется и на сновидения, должны были бы, по логике вещей, согласиться с критическим отношением дилетантов к спящим, которым снятся безнравственные сны. Мне остается лишь надеяться, ради собственного блага этих людей, что им никогда не приснятся подобного рода грязные сны, чтобы никогда не пошатнулась их вера в собственные строгие нравственные принципы.

Но, вероятно, никто из нас не знает, насколько он хорош или плох, и каждый может вспомнить о том, что ему снилось что-то недостойное. И те и другие авторы, независимо от того, что у них противоположные взгляды на нравственность в сновидениях, стремятся выяснить происхождение безнравственных сновидений; и между ними разгорается новый спор о том, зависят ли подобные сны от функций сознания или от воздействий соматического характера. Неопровержимые факты заставляют сторонников ответственности и безответственности происходящего во сне единодушно согласиться с тем, что существует некий особый психический источник этих снов.

Те, кто считает, что нравственные принципы сохраняются и во сне, тем не менее не готовы признать, что человек способен нести за себя во сне полную ответственность. Гаффнер (Haffner, 1887) указывает: «Мы не отвечаем за то, что нам снится, поскольку наше мышление и воля утратили единственную основу, которая помогает нам судить о том, что истинно и что реально в нашей жизни… По этой причине ни одно желание или действие, которые нам приснились, не могут считаться добродетельными или порочными». Но, продолжает Гаффнер, люди несут ответственность за свои безнравственные сновидения, поскольку сами косвенно провоцируют их. На них лежит ответственность нравственно очиститься не только в состоянии бодрствования, но и перед погружением в сон.

Гильдебрандт (Hildebrandt, 1875) предлагает нам более глубокий анализ этой двойственности, когда ответственность за безнравственные сновидения можно и снять с человека, и возложить на него. Он утверждает, что, когда речь идет о безнравственном содержании сновидений, то необходимо учитывать, что это содержание выражается в гипертрофированной форме, поскольку в таких снах самые сложные мыслительные процессы упаковываются в кратчайшие промежутки времени, а также необходимо учитывать тот способ, которым, как он полагает, элементы идей в сновидениях превращаются в неразбериху и утрачивают свое значение. Он признает, что весьма сомневается в том, что с человека можно снять ответственность за те пороки и проступки, которые ему приснились.

«Когда мы изо всех сил стремимся снять с себя какое-либо несправедливое обвинение, особенно в отношении наших намерений и планов, то мы обычно говорим: "Такое нам не снилось"; и тем самым признаем, с одной стороны, что во сне мы в последнюю очередь отвечаем за собственные мысли, поскольку они настолько далеки от нашего истинного "Я", что и нашими-то считаться не могут; но, тем не менее, поскольку мы чувствуем, что вынуждены вслух отрицать сам факт подобных мыслей, мы при этом косвенно признаем, что наше оправдание самих себя было бы неполным, если бы не распространялось и на такую далекую область, как наши сновидения. И мне кажется, что так мы, хотя и бессознательно, говорим на языке истины» (там же).

«Невозможно представить себе ни одного поступка во сне, главнейший мотив которого, до некоторой степени, – будь то какое-то желание, стремление или импульс – не коснулось бы души человека в состоянии бодрствования». Нам следует признать, продолжает Гильдебрандт, что этот исходный импульс зародился не во сне – в сновидении он лишь отразился и получил дальнейшее развитие, в нем лишь предстал в крайне выразительной форме осколок актуального для нас исторического материала; так оживают слова апостола: «Кто ненавидит брата своего, тот убийца его» (Евангелие от Иоанна, III, 15). И хотя после пробуждения мы, осознавая свою порядочность, с улыбкой вспоминаем о своем изощренном безнравственном сновидении, то едва ли сам его источник располагает к подобному снисходительному отношению. Мы ощущаем собственную ответственность – пусть не за все сновидение в целом, то хотя бы за его часть. «Короче говоря, если мы понимаем весьма спорные слова Иисуса Христа: «Греховные мысли приходят из сердца» [Евангелие от Матфея, XV, 51], то нам не отогнать от себя мысли о том, что каждый совершенный нами в сновидении грех, хотя бы отчасти, говорит о нашей собственной греховности» (Hildebrandt, 1875).

Таким образом, Гильдебрандт полагает, что источник безнравственных сновидений – это зерна греховных импульсов, которые, в форме искушений, посещают наши души в состоянии бодрствования; и он безусловно уверен в том, что это характеризует человека с нравственной точки зрения. Такие же мысли, как мы знаем, и такая же их интерпретация заставляли благочестивых и достойных людей в разные времена каяться в том, что они – презренные грешники[33]33
  Небезынтересно узнать отношение инквизиции к обсуждаемой нами проблеме. В трактате Сезара Карены (Caesar Carena) «Tractatus de Officio sanctissimae Inquisitionis», 1659, мы читаем: «Если кто во сне рассуждает как еретик, то инквизиции надлежит выяснить, какую жизнь ведет этот человек, ибо, какие мысли занимают ум человека днем, таковые снова посещают его и ночью». (Цитата подсказана доктором Эхингером, св. Урбан, Швейцария.)


[Закрыть].

Безусловно, не возникает сомнений в том, что существуют подобные несопоставимые друг с другом идеи; они возникают у большинства людей и в тех сферах, которые не касаются этических вопросов. Но иногда к ним относились менее серьезно. Спитта (Spitta, 1882) приводит цитату из труда Целлера (Zeller, 1818): «Разум редко бывает устроен столь удачно, чтобы постоянно действовать в полную силу, так, чтобы постоянный ясный ход его мыслей не нарушали не только несущественные, но и совершенно бессмысленные идеи. Безусловно, даже величайшие мыслители жаловались на этот призрачный, докучливый и неприятный хаос в мыслях, который отвлекал их от самых глубокомысленных размышлений и самых возвышенных и чистых дум».

Гильдебрандт (Hildebrandt, 1875) также проливает свет на психологическое значение таких противоречивых мыслей, когда он указывает, что сновидение иногда предоставляет нам возможность заглянуть в самые сокровенные глубины нашего «Я», которые в состоянии бодрствования нам недоступны. Кант рассуждает о том же в своей «Антропологии» (Antropologie, 1798), когда заявляет, что сны, вероятнее всего, нужны нам для того, чтобы раскрывать наши скрытые наклонности и показывать нам, кто мы есть, и то, чем мы могли бы стать, если бы получили иное воспитание; Радешток (Radeshtock, 1879) согласен с ним, утверждая, что сны часто лишь открывают нам то, в чем мы сами себе не смели признаться, и потому мы несправедливо считаем их обманчивыми и лживыми. Эрдманн (1852) указывает: «Сны никогда не открывали мне, какого мнения мне следовало бы быть о каком-то человеке; но я часто был вынужден с удивлением признать, что сон помогал мне понять, что же я на самом деле думаю о каком-то человеке и что чувствую к нему». И. Г. Фихте (1852) также замечает: «Наши сновидения гораздо точнее показывают, что мы за люди, по сравнению с тем, что мы можем понять в состоянии бодрствования».

Далее мы убедимся, что возникновение импульсов, противоречащих нашим нравственным принципам, просто соотносится с тем, что нам уже известно, – и это доказывает, что во сне мы получаем доступ к миру идей, который в состоянии бодрствования нам или совершенно недоступен, или играет совсем незначительную роль. Бенини (1898) указывает: «Некоторые наши стремления, которые мы считали на время подавленными или утраченными, снова воскресают; угасшие страсти былого оживают вновь. Вещи и люди, о которых мы никогда не думаем, снова предстают перед нами». А Фолькельт (1875) говорит: «Те идеи, которые практически незаметно проникли в бодрствующее сознание и о которых мы почти никогда не вспоминаем, очень часто заявляют о себе в сновидениях». И вот, наконец, мы можем вспомнить утверждение Шлейермахера [см. выше] о том, что сам процесс погружения в сон сопровождается возникновением «непроизвольных идей» или образов.

«Непроизвольными» мы можем считать те идеи, появление которых в безнравственных и в абсурдных сновидениях так поражает нас. Но у них существует одна отличительная особенность: непроизвольные идеи в области нравственности противоречат нашим обычным убеждениям, а другие идеи просто кажутся нам странными. Пока никто не предпринимал попыток более глубокого изучения причин такого различия.

Тогда возникает вопрос: в чем заключается значение непроизвольных образов в сновидениях, а также каким образом эти идеи, возникшие во мраке ночи, несовместимые с нашими моральными принципами, проливают свет на психологию сознания в состоянии бодрствования и во сне? Здесь мнения авторов снова расходятся, и возникают новые группы единомышленников по этому вопросу. По мнению Гильдебрандта и тех, кто согласен с его фундаментальными идеями, неизбежно напрашивается вывод, что безнравственные импульсы до некоторой степени оказывают влияние на человека и в состоянии бодрствования, хотя они подавлены и не могут спровоцировать на активные действия, а во сне снимаются какие-то ограничения, которые действуют в состоянии бодрствования и не позволяют нам поддаться подобным импульсам. И таким способом сновидение выявляет реальную сущность человека, хотя и не до конца, и оно не является единственным способом проникнуть в самые сокровенные тайники души человека. Только руководствуясь этими соображениями, Гильдебрандт (Hildebrandt, 1875) полагает, что сон – это некое предостережение для человека, которое привлекает наше внимание к нашим тайным порокам, подобно тому как, по свидетельствам, оно может подать сигнал о нездоровье, которое до того момента оставалось незамеченным. Спитта (Spitta, 1882), вероятно, разделял это мнение, когда рассуждал об источниках возбуждения, которые проникают в сознание (например, в пубертатный период), он утешает того, кто видел безнравственный сон, что в часы бодрствования такой человек может направить все свои усилия на то, чтобы вести праведный образ жизни и подавлять порочные мысли, всякий раз, когда они у него возникают, не давая им развиться и вылиться в мерзкие поступки. С этой точки зрения мы можем считать «непроизвольными» все те мысли, которые «подавлялись» в течение дня, и считать их появление исключительно одним из феноменов нашей психики.

Но другие авторы считают последний вывод необоснованным. Например, Иессен (Jessen, 1855) убежден в том, что непроизвольные идеи, которые появляются в сновидениях, а также и в состоянии бодрствования или в бреду и при других состояниях измененного сознания, «являются продуктом волевого усилия, которое какое-то время не было реализовано и представляет собой до некоторой степени механическое воспроизведение образов и представлений, которые спровоцированы внутренними импульсами». В безнравственном сновидении, по мнению Иессена, все эти элементы доказывают, что при определенном условии человек, которому все это снится, понимает, что обозначают все эти идеи, хотя, безусловно, нет доказательств тому, что все это является собственным сознательным импульсом спящего.

Что касается другого автора, Мори, создается впечатление, что он приписывает сновидению некую способность, которая заключается не в произвольном разрушении активности сознания, а в возможности разлагать его на составные части. Вот что он пишет о сновидениях, в которых человек нарушает все нравственные принципы: «Наши склонности – вот что обращается к нам и заставляет нас действовать, а совесть молчит, хотя иногда предупреждает нас об опасности. У меня есть мои собственные недостатки и порочные склонности; в состоянии бодрствования я стараюсь бороться с ними и часто мне удается их контролировать и не поддаваться им. Но в моих снах я всегда поддаюсь им или, точнее, действую под воздействием импульса, который их порождает, не испытывая ни страха, ни угрызений совести… Безусловно, картины, которые предстают мне в сновидении, порождаются моими побуждениями и неподвластны моей ослабшей силе воли» (Maury, 1878).

Никто из сторонников мнения о том, что сновидения помогают выявить безнравственность спящего, которая на самом деле подавлена или скрывается, не сумели выразить свои убеждения так, как это сделал Мори: «Во сне человек полностью проявляет собственную сущность в ее неприкрытой наготе и природной беззащитности. Как только ослабевает его воля, им играют все страсти, от которых в состоянии бодрствования нас защищают совесть и страх» (там же). И далее у него мы читаем: «Во сне проявляется инстинктивная сторона человека… Во сне человек, так сказать, возвращается к своему природному состоянию (там же). Далее Мори приводит примеры того, как в своих снах он сам нередко становится жертвой тех предубеждений, которые сам так яростно критиковал.

Но с позиций проведенных исследований того, что происходит во сне, эти глубокие замечания Мори теряют значимость, поскольку наблюдаемые им феномены, скрупулезные описания которых он приводит, он рассматривал лишь как доказательства «психологического автоматизма», который, с его точки зрения, безраздельно господствует в сновидениях и который, с его точки зрения, является механизмом, противоположным сознательной мыслительной деятельности.

Штрикер (Stricker, 1879) указывает: «Сновидение состоит не только из иллюзий; если, например, спящего напугали во сне разбойники, то, хотя эти разбойники и не существуют на самом деле, но страх, который они внушают, вполне реален». Так мы обращаем внимание на то, что аффекты в сновидениях нельзя считать простым напоминанием о каком-то содержании, которое их спровоцировало; и нам предстоит решить, какие же именно психологические процессы в сновидениях следует рассматривать как реальные, то есть те, которым можно найти место и среди психологических процессов в состоянии бодрствования[34]34
  Проблема аффектов в сновидении обсуждается в разделе Ж главы VI. В целом вопрос о нравственной ответственности за содержание снов рассматривается далее, и мы уделим ему больше внимания в разделе 3.


[Закрыть].