Текст книги "Макамы. Арабские средневековые плутовские новеллы"

Харамийскан макама
(сорок восьмая)

Передавал аль-Харис ибн Хаммам слова Абу Зейда Серуджийского:[276]276
  Такое начало встречается только в данной макаме, которую аль-Харири сочинил первой.


[Закрыть] «С тех пор как верблюда я оседлал и прощальный взгляд от родных оторвал, стремился я страстно увидеть Басру,[277]277
  Басра – город в Месопотамии, родина аль-Харири.


[Закрыть] потому что во многих книгах читал и от путешественников слыхал, что науки в том городе процветают, красоты взор ублажают, а святыни душу привлекают. Стал я усердно Аллаха просить, чтобы помог он мне на басрийскую землю ступить, в городе Басре расположиться, чудесными видами насладиться.

Когда же случилось попасть мне в Басру, я понял, что пыл мой не был напрасным:

 
Сей город – для взоров людских утешение:
Манит чужеземца и дарит забвение.
 

Однажды я вышел, когда солнце еще не вставало, но краска ночи уже слиняла, а петушиное пенье рассвет возвещало. Мне хотелось по городу побродить – душу повеселить.

Кружил я по улицам и переулкам, сворачивал в закоулки, пока не вышел к большим домам, где обитает племя бану харам. Дворы в том квартале широкие, постройки красивые и высокие, бассейнов с чистой водою много, и к мечети протоптана дорога: людей различных там встретишь, их качества редкостные приметишь.

 
И чего только нет в этом славном квартале,
Удивительней место увидишь едва ли.
Там соседи найдутся на разные вкусы:
Есть отважные духом, есть слабые трусы.
Тот стихами Корана навеки пленился —
Этот голосу струн навсегда покорился.
Тот для мысли своей ищет путь воплощенья —
Этот жаждет богатству найти примененье.
Кто прилежно жует, кто усердно читает —
Или челюсти, или глаза утомляет.
Там беседа ученая за полночь длится —
Тут поет, словно птица, красотка-певица,
Кто учения сладостный плод пожинает,
Кто, с деревьев срывая, плоды пожирает.
Можешь там приобщиться к мужам богомольным,
Можешь вдосталь упиться напитком крамольным.
Можешь там обрести и пристойного друга,
И такого, что чашу пускает по кругу.
 

Целый день по улицам я скитался, красотами любовался. Когда же солнце склонилось к закату, я увидел мечеть, убранную богато. Но самым лучшим ее украшением были люди, достойные уважения, – ученые этой земли; сидели они в мечети и о грамматике спор вели. К ним поближе решил я расположиться – не для того, чтобы к мудрости приобщиться, а чтобы тучу их щедрости заставить дождем пролиться.

Но тут прозвучал муэдзина призыв, все пошли на молитву, спор прекратив, в ножны мечи вложив. Встали все по местам, вышел вперед имам, и меня отвлекло послушание от добывания пропитания, а земные поклоны – от поисков богачей, к беднякам благосклонных.

Когда же люди собирались пойти домой, выполнив долг священный свой, выступил вдруг человек средних лет, солидного вида, красиво одет и обратился к собранью учтиво с такою речью красноречивой:

– О соседи, вы ближе мне, чем родня, ваши жилища – прибежище для меня, с вами в отчий дом превратилась чужбина, как для Мухаммеда – Медина.[278]278
  Намек па хиджру (переселение) Мухаммеда из Мекки в Медину (тогда – Ясриб). Жители этого города стали ближайшими сподвижниками пророка.


[Закрыть] Знаете ли, что платье благочестивых деяний лучше самых роскошных одеяний, что в этом мире лучше быть без одежды, чем на будущий мир потерять надежду, что вера – самый мудрый совет, что в ней одной – направляющий свет? Наставник достоин уважения, как и тот, кто просит его наставления. Твой брат настоящий – кто тебя укоряет, а не тот, кто всегда извиняет. Тот истинный друг, кто правду не скроет, а не тот, кто ошибки твои покроет.

И ответили ему присутствующие:

– О любящий друг, о друг наш любимый! Желание наше неутолимо: раскрой нам смысл твоих загадочных слов, сними с них искусно расшитый покров. Скажи, что ты хочешь от нас, – и просьбу твою мы исполним тотчас. Клянемся тем, кто нам дружбу твою подарил и нами семью тебе заменил, мы поможем тебе, чем сумеем, – ни советов, ни денег не пожалеем.

Он ответил:

– Пусть Аллах за добро вас наградит и от зла оградит! Не исходит из ваших душ кривды туман, не грозит собеседникам вашим ложь и обман. Не разочаруется в вас тот, кто в чем-то сомневается, – любая тайна вам открывается. Я скажу вам о том, что грудь мне терзает и терпенье мое истощает. Когда вы услышите об этом, помогите, прошу вас, мне добрым советом.

Знайте, однажды в годину ненастья, когда меня одолело злосчастье, я поклялся Аллаху, что праведно буду жить, обет ему дал вина не пить: не запасать его, не покупать, в компании пьяных не бывать. Но душа-соблазнительница мне нашептала и страсть-губительница подсказала старых приятелей навестить и снова по кругу чашу пустить. И вот я достоинство потерял – до потери сознанья вино сосал. Все чаще седлал я коня хмельного, чтоб о клятве забыть, напивался снова и снова. Подчиняясь шайтану, каждый вечер бывал я пьяным: даже в четверг я в вине утопал и в Светлую ночь,[279]279
  Светлая ночь – ночь на пятницу.


[Закрыть] словно мертвый, спал. Но вот меня охватило унынье, в нарушении клятвы я каюсь ныне: куда меня увлекло вино? Неужели нет дороги иной?… Терзает меня великий страх, что за отступничество накажет Аллах.

 
О, кто мне подскажет пути искупления,
Чтоб смыть перед богом мое прегрешение?
 

Продолжал Абу Зейд:

– Когда так жалобно закончил он речь, желая сочувствие в людях разжечь, я сказал себе: „Абу Зейд, не зевай, такую добычу не потеряй – засучи рукава и начинай!" И я решительно поднялся, сквозь круг стоящих стрелою прорвался и сказал:

 
О муж достославный, ты ищешь того,
Кто снял бы с тебя кладь греха твоего.
Ты в думах тяжелых проводишь всю ночь,
Но знаю я средство, чтоб делу помочь,
Прошу я, послушай печальный рассказ —
Я горе свое изложу без прикрас:
В Серудже преславном я некогда жил,
Меня почитали – богатым я был.
К себе каждый день я гостей собирал,
Что тратил на них – никогда не считал.
Моим достояньем и гость мой владел —
Я щедростью честь охранить захотел.
В мой дом бедняки приходили толпой —
Имущество тает, а я как слепой.
На видных местах я огни зажигал,
Всю ночь их тушить никому не давал,
Чтоб видели путники: в доме моем
Найдут они кров и радушный прием.
Лишь молнии в тучах моих заблестят —
С надеждой на ливень все в небо глядят.
И каждый рассчитывать мог на успех:
Кремень мой рассеивал искры для всех.
И долго удача дружила со мной,
Доволен я был благосклонной судьбой,
Но волей своею Аллах изменил
Все то, к чему в жизни меня приучил:
Послал испытания тягостный час —
Румийцы[280]280
  Румийцы – так арабы называли византийцев.


[Закрыть] внезапно напали на нас.
Они налетели, как злой ураган,
И начали грабить дома мусульман,
И скот угоняли, и жен брали в плен —
Богатство мое обратилося в тлен.
Теперь я изгнанник в родной стороне,
Бродить без приюта приходится мне.
И тяжкое горе я в сердце ношу:
Давал я когда-то, а нынче прошу.
В такую жестокую впал я нужду,
Что гибели, как избавления, жду.
Беда никогда не приходит одна:
Любимая дочка моя пленена —
И требуют выкуп румийцы за дочь,
Но кто бесприютному может помочь?
К тебе я взываю: меня не гони,
А помощи руку скорей протяни!
Судьба надо мною насилье чинит,
Твоя лишь десница меня защитит!
Избавить от рабства мне дочь помоги:
Терзают ее нечестивцы – враги…
Так щедростью грех ослушания смой —
И вновь обретешь ты желанный покой!
Несчастному помощь решив оказать,
Ты можешь прощенье у бога снискать:
Коль щедрый покается в прошлых грехах,
Его покаянию внемлет Аллах!
Хотя и в стихах я совет тебе дал,
К Аллаху я правильный путь указал⁷.
Совет мой от самого сердца идет —
Спасибо скажи: он ко благу ведет.
И щедрость такую сумей проявить,
Чтоб было легко мне тебя похвалить!
 

Продолжал Абу Зейд:

– Я кончил рассказ свой многословный – и мне поверили беспрекословно. Утешить меня собеседник решил – и свой кошелек предо мною раскрыл: хотя и немного он мне уделил, но подарок посулами увлажнил.

А потом я восвояси вернулся – и вновь своей хитрости улыбнулся: я не только проделку изобрел, но и прожиток себе приобрел, не только стихами пробавлялся, но и прибылью от них напитался!»

Говорит аль-Харис ибн Хаммам:

– Абу Зейда я выслушал и сказал: «Хвала тому, кто тебя создал! Как твои хитрости велики, как твои уловки мерзки!»

Абу Зейд, не смутившись, захохотал и тут же такие стихи сказал:

 
Без обмана прожить невозможно, мой друг, —
Ведь не люди, а дикие звери вокруг!
Если жизненных благ оскудели дожди —
Воду с поля чужого к себе отведи.
Не под силу победа тебе над орлом —
Так довольствуйся только орлиным пером.
Рви плоды, что висят над твоей головой;
Не дотянешься – что ж, насыщайся травой.
А настанут внезапно ненастные дни —
Беспокойные мысли от сердца гони.
Видишь, время изменчиво: нынче казнит,
Завтра щедрой рукою тебя одарит.
 

Сасанская макама
(сорок девятая)

Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:

– Когда к смерти стал Абу Зейд приближаться и трудно стало ему подниматься, раздул он угли, что в уме еще тлели, сына призвал к своей постели и сказал ему:

– Послушай меня, сын мой! Пора мне сурьмиться черной сурьмой: время пришло покинуть сей дом и туда уйти, куда все мы уйдем. Ты, Аллаху хвала, наследник мой – и над бродягами станешь главой: за собой поведешь ты братство Сасана наподобие мудрейшего в стаде барана. Не пристало тебе заблуждаться и гаданьем на камешках заниматься: призван ты людей поучать, умы их до блеска начищать. И теперь, когда приходит прощанье, выслушай, сын, мое завещанье. Таких советов даже Шис[281]281
  Шис – один из сыновей Адама (в русской традиции – Сиф).


[Закрыть] набатеям не давал, сам Якуб так потомков не наставлял. Свято заветы мои сохраняй, ослушания избегай! Ты меня возьми за образец: делай все так, как делал отец. Если ты примешь мой совет и от меня позаимствуешь разума свет, будет твой дом наполнен добром – и поднимется дым очага столбом. Если же ты мой совет забудешь и следовать ему не будешь, очаг твой перестанет пылать – и люди станут тебя избегать.

О мой сын, я истины жизни познал, судьбы превратности испытал. Уважают того, у кого много слуг, не того, кто имеет много заслуг. Не тот в чести у нас, кто родовит, а тот, кто богатством знаменит. Четыре способа существования дают нам средства для пропитания: дела торговые и управление, ремесленный промысел и земледелие. Все четыре я испытал – и ни в одном успеха не знал: текла моя жизнь не гладко, я не видел ни радости, ни достатка. Дела управления каждый день подвергаются изменениям. Доходы эмира неверны – зыбки они, как смутные сны, они готовы исчезнуть, как тень, что тает, как только уходит день. Кажется сладким кубок правленья, да горько похмелье при пробужденье! А жизнь купца – перелетной птицы полет, но птицу в полете всякое ждет: грозят ему и оскорбления и разорение от ограбления. А люди ремесленного звания трудятся только для пропитания. Богатым от ремесла не станешь: от каждодневных трудов устанешь – и даже достатка не достанешь. Что же касается земледельца, виноградника или пашни владельца, то занятие это – для чести ущерб: словно оковы мотыга да серп. Хозяин их окружен презреньем, для души не находит отдохновенья.

Я одно лишь знаю занятье, которое все дает, без изъятья: оно легко и на вкус приятно, доходно и для души отрадно; основу ему заложил Сасан, и с тех пор процветает Сасанов клан. У детей Сасана занятья пестры, и повсюду они разожгли костры: проникли они на Восток и на Запад – нищих и сирых влечет их запах. Мне так полюбились дела этих выжиг, что клеймо их братства я на лбу своем выжег. Ремесло их – рынок, что застоя не знает, источник, который не иссякает, светильник, который светит всем – и тому, кто крив, и кто слеп совсем. Сасаниды – самый сильный народ и самый счастливый из рода в род. Несправедливость их избегает, блеск меча их не пугает, жгучего яда они не боятся, ни близкому, ни далекому не хотят покоряться. Не страшат их ни молнии, ни громы, и людские тревоги им не знакомы. Весело им живется: все их племени удается! Всюду, где они ищут, готова им пища, куда ни прибудут, там и добудут, где пристанут, там и обманут. Не знают они родного стана, и нет над ними султана. Как птицы, утром они голодны, а к вечеру их животы полны.

Сказал сын:

– Отец мой, ты прав и совет твой здрав, но ты затемняешь, не проясняешь: как, не посеяв, урожай снимать и как на лету удачу поймать?

Отец ответил:

– Чтоб в деле Сасана преуспеть, надо быть быстрым – всюду поспеть. Ум проницательный надо иметь и смелость в кармане – чтобы посметь. Будь же, мой сын, проворней птицы, лукавей лисицы, стань шакала ночного хитрей, голодного волка наглей. Кремнем усердия счастье свое высекай, в дверь удачи стучать не уставай. Не ленись, обойди все пути, в каждый колодец ведро опусти, пастбище в каждой долине найди, в любую пучину, коль надо, войди. Проникнуть всюду старайся, просить не стесняйся. Ведь Сасан на посохе своем начертал слова, что потомкам завещал: «Кто бродит – находит, кто ищет – снищет!»

Нерадивым не будь – это знак злосчастья: лень рядит людей в одежды несчастья. В ней зародыш усталости, лень ведет к старости. Это – ключ к нужде, это – путь к беде. Она – признак глупости, слабости, тупости. Тот, кто хочет сладкого меда вкусить, о лени должен забыть; тот, кто хочет добычу поймать, долго не должен спать.

Будь смелым, не прячься, присмирев, даже если тебя преследует лев, – только неустрашимость развяжет язык и придаст решимость. Без нее не достигнешь ни богатства, ни уважения, ни высокого положения. Лень ведет к расслаблению, расслабление – к поражению, всякому делу она мешает, надежды людские разрушает. Поэтому сказано в пословице, что счастье только дерзкими ловится: «Удалой – удачлив, трус – незадачлив». С птицами ты, сынок, вставай, львиную храбрость проявляй, как хамелеон, будь упорен и цепок и волчьего наглой ухваткою крепок, прожорливым стань, как дикий кабан, будь проворным, словно степной джейран! Если надо, хитрой лисой обернись, у верблюда терпению научись. Коль нужно, стань умильным котом, а то, как сорока, пестрым махни хвостом. Будь Касира хитрей, любезней аш-Шааби, Амра[282]282
  Амр – Имеется в виду, очевидно, знаменитый полководец Амр ибн аль-Ас (ум. в 663 г.), под руководством которого арабы в VII в. завоевали Сирию и Египет.


[Закрыть] мудрей. Стань, как аль-Ахнаф,[283]283
  Аль-Ахнаф (VII в.) – один из самых стойких сподвижников последнего «праведного» халифа Али, зятя Мухаммеда, в его борьбе с Омейядами.


[Закрыть] терпеливым, словно Ияс, прозорливым. Как Абу Нувас,[284]284
  Абу Нувас – знаменитый арабский поэт (762–813), прославившийся дерзкими стихами, в которых он воспевал вино и издевался над предписаниями ислама.


[Закрыть] будь бесстыден в речи, у Абу-ль-Айна[285]285
  Абу-ль-Айна (ум. в 896 г.) – известный поэт и литератор.


[Закрыть] научись красноречию: людей отливкою фраз плени и словами красивыми обмани. Но прежде чем разложить свой товар, ты разузнай, каков нынче базар, смажь сосцы, до того как доить, расспроси о дороге, прежде чем уходить, по полету птиц сумей предсказать – и начало следов с их концом связать. Кто заботу о делах проявляет, того и радость не покидает, а кто небрежность допускает, тот и добычу упускает. Тяжкой ношей себя не обременяй, зря красотками ум не занимай, людям лишними просьбами не докучай. Моросящим дождичком будь доволен – вызвать ливень с небес никто не волен. Благодари и за жалкие крохи: знай, сынок, никакие дары не плохи. Не горюй, если получишь отказ, – и камень струйку даст иной раз, не теряй на милость Аллаха надежду, не верит в нее лишь неверный – невежда.[286]286
  Цитата из Корана (сура 12, ст. 87).


[Закрыть] А если выбрать тебе предстоит меж зернышком, что на ладони лежит, и жемчужиной, что море только сулит, ты себе зернышко выбирай: день нынешний завтрашнему предпочитай. У отсрочек привкус неприятный: к цели идешь и вдруг – ход обратный. Посуливший всегда найдет извинение – далеко от посула до исполнения. Будь терпеливым и терпимым, усмири характер неукротимый. Когда деньги тратишь, будь умерен: расход с доходом должен быть сверен. Не держи ладонь беспечно разжатой, пусть не будет она и вечно сжатой.

Если встретишь в городе плохой прием, если что-то тебе не понравится в нем, все связи с ним порвать торопись и скорей на верблюда садись. Ищи страну, где обильна еда и где не подстережет беда. Не считай путешествие за мучение – тебе на благо передвижение, ведь все ученые нашего времени и славные шейхи сасанова племени – все в один голос утверждают, что путники печали не знают и прибыль великую получают. Они порицают тех людей, что боятся расстаться с землей своей, что в далекий путь страшатся пуститься и весь свой век довольны крупицей. Но если ты решил двинуться в путь, не только посох с сумой не забудь – друга верного нужно тебе найти, прежде чем в дорогу пойти. Дома не строят, не выбрав соседа, а в дороге сосед – с кем мила беседа.

 
Звездой путеводного стань, мой совет!
Прими его, сын, как отцовский завет.
Такого совета никто не давал,
Чтоб столько премудрости он содержал.
Я каждое слово обдумывал в нем,
Полезные мысли я пролил дождем.
Согласно завету теперь поступай
И мужем разумным по жизни ступай!
Чтоб люди сказали: «Вот истинный львенок:
У мудрого льва он набрался силенок».
 

Ты выслушал, сын, мое завещание – да станет полезным увещание! Хвала тебе, коль послушным будешь, горе, если его забудешь. Я уйду, но Аллах следить за тобою станет. Надеюсь, что сын ожиданий моих не обманет…

И ответил сын:

– О мой родитель, ты мне единственный повелитель: пока не пришли минуты прощальные, твой трон – не носилки погребальные. Ты дал такой правильный завет, разумней которого в мире нет: так ясно ты обозначил пути, по которым следует мне идти. Поверь же, отец, что, если придется мне пережить твой конец (избави бог сию горечь вкусить!), я, подобно тебе, стану праведно жить, по твоим стопам тенью буду ходить! Чтобы люди сказали: «Сегодня ночь подобна вчерашней ночи точь-в-точь! Хоть вечернее облако уплыло, такое же утром его сменило».

Абу Зейд от радости задрожал, улыбнулся наследнику и сказал:

– Твою мать ни в чем нельзя обвинить: моего ты семени нить!

И заключил аль-Харис ибн Хаммам:

– Мне сказали, что, когда сасаниды заветы старца узнали, предпочли они их заветам Лукмана, наизусть затвердили, как «Мать Корана».[287]287
  «Мать Корана» – одно из названий первой суры Корана, которую все мусульмане знают наизусть.


[Закрыть] И поныне словно святыню их почитают, для детей своих лучшим уроком считают и на золото их не променяют.

Басрийская макама
(пятидесятая)

Рассказывал аль-Харис ибн Хаммам:

– Такое унынье однажды мной овладело, что из рук валилось любое дело. А я слышал, что священных мест посещенье дарует душе исцеленье. И вот, чтобы угли тоски погасить, я решил Басрийскую мечеть посетить: она во все времена ученого люда была полна. Застал я там множество признанных мудрецов и к источникам знания припавших юнцов. Слова под сводами, словно птицы, звенели, а в углах сверчками перья скрипели. Под этот шум в мечеть я вошел, взглядом собравшихся обвел – и на возвышенье посреди мечети старика в ветхой одежде приметил. Вознесясь над всеми, он речь держал, несметной толпой народ его окружал.

Устремился к нему я, как на водопой – чтоб утолить души моей зной. Я стал пробираться в середину, толкая людей и в бока и в спины, пока не уселся напротив него – и узнал в нем друга своего! Это был Абу Зейд, без сомнения! И его лицезрение рассеяло мои горести и мучения.

Когда Абу Зейд меня увидал, он собравшимся такие слова сказал:

– О жители Басры, Аллах даровал вам заботу свою – вы живете словно в раю! Как деяния ваши благородны, как ваши качества превосходны, как ваши угодья плодородны! Город ваш – воплощение чистоты,[288]288
  Намек на то, что город Басра, основанный халифом Омаром, никогда не был языческим.


[Закрыть] невиданной красоты. Пастбища ваши так велики, просторы Тигра так широки! Ваша кибла[289]289
  Кыбла – направление в сторону священного города Мекки, куда должен обращаться лицом мусульманин во время молитвы. Здесь также намек на благочестие басрийцев.


[Закрыть] правильней всех других! Сколько рек вокруг, сколько пальм на них!

Ваш город – преддверье святого храма, оплот ислама! Ты, Басра, – крыло из двух крыльев мира,[290]290
  Арабские поэты мир представляли в виде птицы: телом ее был Аравийский полуостров, а крыльями – Египет и Нижняя Месопотамия, через которые прошли отряды арабов-завоевателей.


[Закрыть] благочестием славятся дела твоего эмира. Языческий смрад не грязнил тебя: ты не знала ни идолов, ни храмов огня,[291]291
  Намек на то, что другие города Месопотамии до арабского завоевания были населены язычниками-огнепоклонниками.


[Закрыть] одному лишь Аллаху ты навек подчинилась, только милостивому[292]292
  Милостивый – один из 99 эпитетов Аллаха


[Закрыть] молилась. В Басре так много мест святых, мечети ее не бывают пусты. Мужи ученые в этот город съезжаются, здесь наукой умы их питаются. Гробницы Басры благословенны, и границы ее неприкосновенны. Корабли здесь встречаются и караваны, морские киты и степные джейраны, бедуин и работящий феллах, горожанин оседлый и бродяга-моряк, лучник и рыбы речной ловец, копейщик и пастырь пугливых овец. А как приливы в Басре бурливы, как далеко отходят отливы!..

Что касается вас, басрийских жителей, то и среди врагов нет ваших хулителей. О ваших достоинствах никто не спорит, непослушанье властям вас не позорит. Вы – самые набожные из правоверных, путей вы ищете самых верных. Ваш ученейший муж – мудрец всех времен: на века труд великий им совершен.[293]293
  Имеется в виду известный филолог Абу Убайда (728–825), собиратель и редактор древних сказаний «Дни арабов».


[Закрыть] Среди вас был тот, кто основы грамматики заложил,[294]294
  Имеется в виду один ил первых арабских филологов – Абу-ль-Асвад ад-Дуали (ум. в 688 г).


[Закрыть] и тот, кто стихам размеры определил.[295]295
  Имеется в виду аль-Халиль (см. примеч. 247).


[Закрыть] Все у вас есть, чем можно гордиться, – басриец первым быть стремится в делах справедливых, в занятиях благочестивых. Вы молитву в день Арафата[296]296
  См. примеч. 195. Басрийцы впервые имитировали это священнодействие в своем городе.


[Закрыть] установили и в час разговенья[297]297
  Конец поста


[Закрыть] первыми рынки открыли. Громче всех муэдзины в Басре взывают, на рассвете с постелей людей поднимают, о начале молитвы возвещают и в зимний холод, и в летний зной, поют голоса их, словно ветер морской. Ведь известно предание, от пророка идущее назидание: «В Басре клич муэдзинов об утренней благостыне далеко будет слышен, как гудение пчел в пустыне». Слава Басры, предсказанная пророком, разлилась по миру широко. Этой славы в веках не умолкнет звон, даже если ваш город будет дотла разорен и судьбою с лица земли сметен…

Тут Абу Зейд приостановился, поток славословий его прекратился, а люди смутились и испугались, что на этом все речи его оборвались. И так печально вздохнул старик, словно час расплаты его настиг, будто грозные мстители перед ним очутились или львиные когти в тело его вонзились. Потом продолжал:

– О жители Басры, вы знамениты своими деяниями, многознанием и благодеяниями! Я, увы, не таков – и кто меня знает, тот поймет, что меня терзает. Но худший из наших знакомых тот, кто знанье о нас против нас повернет… А кто не знает меня и хочет узнать, от того я не буду правду скрывать: и в Тихаме и в Неджде[298]298
  Неджд и Тихама – области на Аравийском полуострове.


[Закрыть] я бывал, и Йемен и Сирию проезжал, по пустыне ходил, по морю плыл, и ночью и днем в путь выходил. Средь людей оседлых я в Серудже родился, но всю свою жизнь в седле находился. Во многих делах я был сноровистым: укрощал коней норовистых, в ущелья узкие проникал, запертые замки открывал, в схватки и стычки не раз вступал, умел я и камень растопить и скалу в куски раскрошить.

Спросите вы Запад и Восток, того, кто низок, и того, кто высок, спросите всадников отряды, спросите людей в бедуинских нарядах, у бродячих рассказчиков обо мне узнайте, купцов и шейхов попытайте: скажут они, сколько я дорог прошагал, сколько покровов разрывал, каким опасностям подвергался, в какие битвы бросался, скольких умных людей мне удалось обмануть, к каким проделкам нащупать путь, сколько раз я противился злой судьбе, сколько львов победил в неравной борьбе, сколько парящих с небес спускал, сколько тайн заклинаньем своим прояснял. И хитрость моя так гранила камень, что и в нем загорался щедрости пламень…

Но сочный побег давно засох, седым стал черный висок. Лицо в морщинах, как старый бурдюк, тело согнулось, словно высохший сук. Плащ моей молодости давно истрепался, лишь раскаянья груз на мне остался. Все ясней я вижу своей жизни огрехи и кое-как латаю прорехи. Давно мне известно из рук самых верных и сведений достоверных, что господа нашего всевидящий глаз каждый день неустанно смотрит на нас, что в битве молитва для нас полезнее, чем боевое оружье железное.

Во весь опор я верблюда гнал – и вот пред вами теперь предстал, но подношений не жду и не ждал: теперь я из тех, кто ищет лишь для души покоя и пищи. Я не прошу милости вашей дождем пролиться – лишь молю вас Аллаху обо мне помолиться, за меня перед ним заступиться, чтоб я мог с покаянием к нему возвратиться. Всевышний молитвы людские приемлет, всепрощающий он – и раскаянью рабов своих внемлет.

Затем Абу Зейд продекламировал:

 
За грехи я у бога прощенья прошу —
Преступил я в делах своих чести межу:
Надвигалась ли ночь, или день наступал —
Я, заблудший, в пучину порока вступал.
О, как часто я слушался низких страстей,
Соблазнял и обманывал честных людей.
Я в погоне за выгодой совесть терял —
Быть греховным ослушником не уставал.
Сколько я сотворил омерзительных дел,
Не желал ослушанью поставить предел.
О, когда бы ничтожным и жалким я был,
Непокорства не ведал и зла не творил!
Лучше трупом безгласным в могиле лежать,
Чем запреты Аллаха всю жизнь нарушать.
Как я грешен, о боже, помилуй меня
И прощенье даруй, за грехи не кляня!
 

Продолжал рассказчик:

– И каждый усердно за старца Аллаха молил, а старей к небу свой взор устремил – его волнение охватило, и взгляд его слеза замутила. И вдруг он воскликнул так:

– О Аллах великий, я вижу твой знак! Молитве ты, всепрощающий, внял – и с души пелену сомнений снял. Вы, жители Басры, подарили мне избавление, от божьего гнева спасение – вы достойны высокого награждения!

Тут басрийцы радость свою проявили – чем могли, раскаявшегося одарили. Абу Зейд принимал их подношения, не скупясь на благодарения. Затем с возвышенья спустился, со слушателями простился и пошел, направляясь к реке, а я за ним следовал невдалеке. И вскоре мы уединились, от глаза чужого освободились. Я сказал ему:

– Ты вел себя странно на этот раз. Или ты каялся не напоказ?

Абу Зейд ответил:

– Клянусь тем, кто тайны людские знает и прегрешения прощает, чудо свершилось в моей судьбе: Аллах внял басрийцев твоих мольбе.

Я призвал к нему божье благоволение и попросил подробного объяснения.

Абу Зейд молвил с просветленным лицом:

– Клянусь я твоим отцом, был я обманщиком и лицемером, но, покаявшись, стал для грешных примером. Благо тому, кто сердца к себе привлекает, горе тому, кто проклятьем их наполняет.

Абу Зейд попрощался и удалился, но с того дня шип сомнений в сердце мое вонзился: мне хотелось правду о старце узнать, но никто не мог ни слова о нем сказать. Караванщиков я напрасно пытал, у странников о нем узнавал, но вестей не слышал о нем никаких, словно спрашивал я у скал глухих. И вот после долгих промедлений, огорчений и сокрушений я встретил однажды караван, идущий из очень далеких стран. Спросил я у путников незамедлительно, что они видели в пути удивительного.

И караванщики сказали:

– Мы видали событие чрезвычайное, явление необычайное, никакое чудо с ним не сравнится – ни зоркая Зарка,[299]299
  Зарка – легендарная женщина, которая замечала приближающихся врагов, когда они находились на расстоянии трех дней пути от места ее пребывания.


[Закрыть] ни феникс-птица!

Я в нетерпении попросил у них разъяснения. И путники продолжали:

– Мы Серудж проезжали после того, как город покинули византийцы, и видели Абу Зейда, знаменитого серуджийца. Был он в плащ шерстяной одет[300]300
  Шерстяной плащ – власяница, непременная принадлежность мусульманских мистиков – суфиев («суф» по-арабски значит «шерсть»).


[Закрыть] и вел себя словно подвижник-аскет. На молитве он предстоял как имам…

Перебив, я вскричал:

– Неужели то был герой макам?!

Они сказали:

– Теперь это муж благочестивый, праведник, всеми чтимый…

С тех пор стал я случай искать, чтоб вновь Абу Зейда повидать. И вот, снарядившись в путь, я отбыл в Серудж, чтоб на старца взглянуть. И очутился я с ним рядом, в час, когда он был занят священным обрядом: у михраба[301]301
  Михраб – ниша в степе мечети, которая указывает молящимся сторону, куда они должны обращать взор.


[Закрыть] в мечети он стоял и пред толпой молитву читал. Он был в шерстяную абу одет, которой было не меньше ста лет. При виде старца я страх испытал, как тот, кто в логово льва попал: на лице Абу Зейда я увидел искреннее смирение – и долго не мог унять волнения.

Когда он кончил молитву читать и четки перебирать, он кивнул мне, ничего не сказав, ни о нынешних, ни о прошлых делах вопроса не задав, и так прилежно и рьяно вновь принялся за чтенье Корана, что я позавидовал его усердию в достижении божьего милосердия. Абу Зейд беспрестанно поклоны бил – всецело Аллаху покорным был, падал ниц и слова поднимался, в пояс кланялся и выпрямлялся, на колени старательно опускался – предписаниям Аллаха повиновался и с вечерней молитвой лишь под утро расстался. Потом Абу Зейд в свой дом меня пригласил и пищей простою угостил. Затем в молельню он удалился и, с Аллахом беседуя, там находился до тех пор, пока не взошла заря, благочестивцу отдых даря. Завершая молитву, он богу хвалу воздал, покойную позу на ложе принял и такие стихи нараспев сказал:

 
Перестань навсегда о весне вспоминать,
О разлуке с любимыми горько вздыхать.
И стоянки весенние брось навещать —
То, что было, ушло, не воротится вспять.
Ты оплакивать должен прошедшие дни,
Что на жизненном свитке ты сам зачернел:
На свои прегрешенья ты честно взгляни,
Поразмысли о том, как ужасны они.
Сколько буйных ночей ты в разгуле провел,
Сколько мерзостных хитростей ты изобрел!
Ты позорные речи в застолиях вел,
В упоении к ложу разврата ты шел.
Сколько раз ты от правды к неправде бежал,
Сколько раз ты грехом свою честь унижал.
Как бездумно ты клятвы свои нарушал
И забавы раскаянью предпочитал!
Ты Аллаха сердил ослушаньем своим,
Непокорностью ты похвалялся пред ним,
Не боялся того, кто, неслышим, незрим,
Счет ведет недостойным поступкам твоим.
Милость господа ты отвергал столько раз,
Словно рухлядь, отбрасывал божий приказ!
Не дрожал ты, услышав божественный глас,
И греховный огонь в тебе долго не гас.
Как безумный, ты низким страстям потакал,
Ты к обману привык и бессовестно лгал,
Обещанья Аллаху ты щедро давал,
Только слова ни разу, увы, не сдержал.
Так надень покаяния платье скорей
И горючие слезы потоком пролей —
Пока ты не дошел до конца своих дней,
Пока тлеет огонь бренной жизни твоей!
Перед богом склонись, признаваясь в грехах,
Ведь прибежище грешного – только Аллах.
Страсти прежние вытеснит праведный страх.
Твой надежный советчик в делах и словах.
О, доколе ты будешь сбиваться с пути?!
Оглянись! Сколько лет ты успел провести,
Не пытаясь заблудшую душу спасти,
Чтобы милость Аллаха навек обрести.
Иль не видишь – подкралась к тебе седина,
В волосах прочертила дороги она,
А когда покрывает висок белизна —
Впереди уже близко могила видна.
Ты постыдных желаний, душа, сторонись,
Быть покорной Аллаху упорно стремись,
Будь правдивой и добрых советов держись,
О своей чистоте неустанно пекись.
В жизни предков себе поученье найди,
Мысли мудрые их наизусть затверди
И внезапной кончины безропотно жди,
Страх пред нею храня постоянно в груди.
Без оглядки ты двигайся правым путем.
Помни: к смерти мы быстро по жизни идем
И пристанище завтра себе обретем
В доме темном, глубоком, холодном, пустом.
Да, ужасен могилы безвыходный плен,
Той обители мрачной, где царствует тлен.
Это келья в три локтя без окон, без степ.
И великий и малый – там каждый презрен.
Чередой непрерывною люди идут
К этим кельям унылым, что каждого ждут.
Здесь находят они свой последний приют,
Но с собою сюда ничего не возьмут.
Все равно, будь ты глуп или будь ты умен,
Неимущ иль богатством, как царь, наделен,
Ты от участи этой не будешь спасен:
Час настанет – ты будешь в земле погребен,
А потом, в День тяжелый, толпой поведут
Всех усопших к Аллаху, вершащему суд,
И слуга и хозяин окажутся тут,
И владыка и раб – все по зову придут.
И того, кто всю жизнь в божьем страхе живет,
В Судный день награжденье великое ждет:
Ведь ему не грозит за проступки расчет —
В сад блаженства в тот день он по праву войдет.
Но потерпит урон, кто людей угнетал,
Справедливость топтал и добро попирал
Или ради корысти войну разжигал, —
О расплате не думал, расчета не ждал.
О Аллах, упованья к тебе возношу,
У тебя одного я защиты прошу.
С содроганьем на прежнюю жизнь я гляжу —
И сурово себя за ошибки сужу.
Пожалей, о господь мой, раба своего!
Согрешил он, но чтит он тебя одного,
Слезы льет он потоком – прости ты его!
Милосердней тебя в мире нет никого!
 

Продолжал аль-Харис ибн Хаммам:

– Абу Зейд тихим голосом стихи читал, вздохами тяжкими каждую строчку сопровождал – и я с ним заплакал от сочувствия и умиления, как оплакивал раньше его прегрешения. Пошел он в мечеть, а омовением послужило ему ночное бдение. И я к молитве пошел вслед за ним. И молился, как все: за имамом своим.