Текст книги "1982, Жанин"

(Сентиментальная крыса.)

Когда это Ты успел усвоить такой едкий тон? Разве не я здесь циничный и отстраненный судья, проклинающий всё и вся? Мне только и остается, что верить в оппозицию вроде Тебя, надо же поддерживать равновесие в моей больной голове. Если Ты переберешься в мой угол ринга, то непременно увлечешь меня в свой, а по правде сказать, милый Б., у меня не хватит сил, чтобы быть полезным, дальновидным и добрым.

(Силу обретают в процессе тренировок, сэр.)

Даже не пытайся ничему меня учить, Б. Только самоуверенные люди пытаются улучшить себя морально. Моральное самосовершенствование асоциально. Оно слишком много хлопот приносит остальным – тем, кто занимается финансовым самосовершенствованием.

(До чего же остроумно, сэр! Вы и вправду блещете сегодня утром.)

Утром?

Утро. Можно погасить свет. Между двух занавесок с голубыми колокольчиками видна серая холодная полоска рассвета. Что это, Селкерк? Пиблс? Встань. Подойди к окну. Осторожно раздвинь занавески.

Серое рассветное небо, серое море, между ними серые горы. Где я? Ну-ка, подними окно. Внизу серое шоссе, за ним доки, потом опять море. Это же Гринок, но как я здесь оказался? О боже мой. Припоминаю… Вчера была встреча на заводе «Ай-би-эм». Ах, как скверно.

Вскоре после начала я впал в беспомощную растерянность. Потом пытался сосредоточиться и все равно не мог понять, что мне говорят. Я отчетливо слышал каждый слог, но смысл ускользал, словно говорили на китайском. Меня о чем-то спрашивали. Я пытался вежливо кивать в ответ, а потом едва не упал в обморок. Придя в себя, услышал свой голос:

– Стакан воды, будьте так любезны.

– Кончено, кончено, – отвечали они (на самом деле они наверняка говорили «конечно»).

– Все кончено, но вы очень милы, – сказал я, улыбаясь хизлоповой улыбкой, но так и не смог вспомнить, зачем я здесь.

И я сказал им об этом. Извинился. Переработал, понимаете? Понимающие улыбки.

– Не переживай, Джок, сейчас мы закажем такси, тебя отвезут на станцию.

Так они и сделали. Почему же я в таком случае не дома? От Гринока до Глазго минут сорок, не больше. Ах да, помню. Машина привезла меня на вокзал за двадцать минут до поезда. Чтобы подождать, я заглянул в паб. Пропустил свой поезд, потом пропустил следующий поезд, потом ушел последний поезд, и вот я здесь. Вроде бы даже приличный отель. Надеюсь, что был вежлив, несмотря на свое состояние. Но я расстался со своей последней иллюзией – иллюзией того, что никто вокруг не догадывается о моем алкоголизме. Часам к 10 или к 11 утра доложат Ривсу, хотя еще девяносто минут до завтрака, который начинается в 8.15… Я бы мог попытаться первым поговорить с ним…

Теперь я чувствую себя страшно уставшим. Уставшим, чистым и печальным, только вот почему чистым? Ложись обратно в постель. Ложись (да ложусь я!), по-настоящему грустный и чистый, кстати, а почему грустный? Как много я потерял: точилку в форме земного шарика, Дэнни, Алана, мать, отца, жену, знакомые улицы и здания, целые районы и предприятия исчезли навсегда. Вот послушай. Чирикает птица, слышишь?

 
На этот берег птичка прилетала
(Хизлоп чирикает),
Но больше уж не прилетит, пожалуй.
Я долгий путь прошел, и оказалось:
Земля, вода, любовь – все потерялось.
 

Нелогично. Берег – это всегда край земли, значит, земли не может не быть. Берег – край моря, значит, и вода должна быть. И если кто-то проделал долгий путь, чтобы доказать что-то, то, даже если он ничего не нашел, все равно он наверняка любил это что-то. Но, видимо, стихотворение означает нечто большее, чем слова, которые в нем использованы. Оно не умолкает в моей голове. Давай, чирикай дальше, Хизлоп.

 
На этот берег птичка прилетала,
Но больше уж не прилетит, пожалуй.
Я долгий путь прошел, и оказалось:
Земля, вода, любовь – все потерялось.
 

Так много ускользнуло от нашего внимания. Великое множество вещей, которые остались незамеченными.

 
На этот берег птичка прилетала,
Но больше уж не прилетит, пожалуй.
Я долгий путь прошел и оказа-уа-а-аха, уаха-а-а,
ааааааааахахау!
 

Хм. Хм-м.

Глава 13

Я просыпаюсь, призрак «Скотного двора», отказываюсь быть героем чьей-то книги, побеждаю Хизлопа и готовлюсь к отъезду.

13. Скотный двор. Она сидела прямо посреди заднего сиденья «роллс-ройса» и лениво листала модный журили. В какой-то момент она подняла голову и перебросилась несколькими ничего не значащими фразами с водителем – молодым человеком, одетым в ковбойские сапоги, джинсы, жилетку и шляпу, который не мог быть мною, почувствовал себя примерно как я. Она развлекала его, поэтому вряд ли он был просто ее шофером, несмотря на то что она вела себя с ним именно как с шофером. Поболтав с молодым человеком, она вернулась к журналу, где тут же обнаружила что-то занятное, какую-то иллюстрацию. Она прочитала подпись под фотографией и страшно удивилась. Так удивилась, что я проснулся с эрекцией, которая только что прошла. Ох, лучше бы мне не просыпаться. Это был почти что «мокрый» сон, из тех что случались в далекие юношеские времена, пока я не встретил Дэнни. Мне снилось, что я наполнял чернильную ручку из сочащихся сосков чьей-то груди, и проснулся я от семяизвержения. Кто была та женщина? Почему «скотный двор» – такое магическое словосочетание, дающее ощущение изысканно-экзотической беспомощности в тисках изысканно-экзотической силы?

Вспоминай. Если не можешь вспоминать – придумывай. Весь сон происходил внутри машины. Она – это Жанин. Богатая Жанин в кожаных штанах. Она вдруг стала читать историю о том, что случилось, когда она вышла из машины, – вот откуда ее удивление и мое возбуждение. Да, сон сейчас возвращается, и вместе с ним возвращается эрекция. (Простите, сэр?), отвали, Бог.

Жанин никогда не была актрисой, никогда не была домохозяйкой, никогда не работала. Бывают такие барышни. Она всегда могла себе позволить любые вещи, какие ей понравятся, впрочем, вещи никогда не нравились ей подолгу, отсюда ее обиженные надутые губки на фото а ля Джейн Рассел для рекламы «Изгоя». Отсюда ее тяга к грубым, бессистемным, слегка комичным и уродливым нарядам, искусно скроенным из дорогих материалов, – так она демонстрирует, что ей наплевать на собственную внешность. Отсюда ее тесные светло-коричневые штаны (простите, сэр?), отвали, я занят ее плотными кожаными штанами цвета хаки, так тесно стянутыми на ее тонкой талии, что ЕДВА ЛИ ее задница может оказаться достаточно пышной, чтобы заполнить все мешковатое пространство этих толстых бесформенных штанов, но как мучительно хотелось бы, чтобы она его заполнила. Каждая штанина заканчивается аккуратной манжетой, подвернутой дюймов на шесть выше ее голых лодыжек, нет, нет, манжетой с молнией, которая плотно застегивается чуть повыше ее лодыжек. Она в белых парусиновых туфлях, нет, в кедах, нет, все-таки в парусиновых бейсбольных туфлях без шнурков на босу ногу. Я хотел сказать, что они могли бы быть зашнурованы, на каждой туфле есть дырочки для шнурков, но самих шнурков нет, да перестань ты ползать по полу, поднимайся выше, вспомни тонкую талию Жанин и ее большие груди в белой шелковой почти расстегнутой блузке, никаких лифчиков, открытая шея, а над ней это милое надутое личико, кстати, что с волосами? Целое облако светлых локонов, не стянутых в пучок, но пышно обрамляющих лицо, как толстые кожаные штаны обрамляют ее попку. И небольшие бриллиантовые серьги в ушах. Пауза. Глоток воздуха.

(Простите, сэр…) Не прощу. Она рассеянно листает журнал, лежащий у нее на коленях, – Космополитэн» или «Вог», скорее «Вог», уж очень тоскливо ей смотреть на эти глянцевые страницы, где утонченные модели демонстрируют шмотки/обувь/шмотки/губную помаду/ шмотки/лак для волос/шмотки/украшения/ шмотки/ парфюмерию/шмотки и неожиданно дешевый рецепт от шеф-повара – блюдо из икры, трюфелей и ломтиков рыбы, выложенных на капустном листе. Она вздыхает, поднимает взгляд на водителя и спрашивает:

– Как ты себя сегодня чувствуешь, Фрэнк?

– Отлично. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что последняя наша ночь была, на мой взгляд, так себе. Ты, Фрэнк, конечно, мальчик симпатичный и массаж делаешь чудно, но я стала появляться с тобой в обществе не из-за твоих умелых рук. Это я в любой момент могу купить за деньги. Некоторые мои хорошие друзья пользуются услугами твоих рук. Я выбираюсь с тобой по вечерам, ожидая, что получу удовольствие от тех семи или восьми дюймов, которые в последний раз меня несколько разочаровали.

Фрэнк отвечает с ухмылкой:

– Жанин, сегодня вечером у тебя будет много этих специальных дюймов, у тебя вообще будет много всего, даже такого, о чем ты и помыслить не могла.

– Правда? – говорит Жанин, широко зевнув.

– Чистая правда.

– Как, говоришь, называется это место?

– «Скотный двор».

– Хотелось бы, чтобы оно оказалось хорошим местом, – произносит Жанин и переворачивает страничку. – А что там за народ?

– Богатые и красивые люди. Кое-кого ты даже знаешь.

– Ну ладно, будем надеяться, что место окажется хорошим, – говорит Жанин, глядя на иллюстрацию на задней обложке журнала, расположенную между рекламой солнечных ванн и французских домиков для уикендов. Подпись – цитата из «Шерифов и воришек», ноною противоречивого романа то ли Нормаил Мейлера, то ли Джона Апдайка. На первый взгляд это фотография вечеринки на ранчо какого-нибудь миллионера, но слишком отчетливые очертания фигур, мягчайшие тональные переходы красок, полное отсутствие мелких погрешностей, которые неизменно присутствуют даже на самых качественных фото, свидетельствуют о том, что это искусная картинка, сделанная по фотографии. Все герои выглядят на ней чересчур сексуально и привлекательно, и почти на каждом ковбойские сапоги, джинсы и жилетка. Даже дамы одеты так же, за исключением нескольких женщин в длинных джинсовых юбках со сквозным разрезом на кнопках. У кого-то они расстегнуты больше, у кого-то меньше (простите, сэр?), слушай, возвращайся попозже, я слишком восхищен сейчас этими женщинами с обиженными и встревоженными мордашками в расстегнутых белых шелковых блузках безо всяких лифчиков. В отличие от улыбающихся женщин в тесных джинсах, стоящих по кругу с разноцветными коктейлями, пи встревоженные милашки в юбках и блузках стоят со скованными за спиной запястьями (а почему не со скованными локтями?), идиот, это же анатомически неосуществимо, цепь слишком коротка (а ведь полицейские сковали наручниками локти Роскошной), заткнись, опять Ты пытаешься мне весь кайф испортить, где это я остановился, когда Ты начал перебивать меня?

Ах да.

Жанин не сразу замечает эти детали на картинке. Они прячутся на заднем плане, а сейчас она увлечена разглядыванием переднего плана. На нем изображена (вид сзади) женщина, крепко стоящая, расставив, раздвинув, расставив ноги, на мощеном дворике патио. Поскольку все остальные смотрят на нее, то кажется, что именно она причина веселья одних и тревоги других. На ней мешковатые кожаные бриджи цвета хаки, с манжетами, застегнутыми на молнии чуть повыше ее стройных голых лодыжек, белые парусиновые бейсбольные туфли без шнурков на босу ногу (бейсбольные туфли обычно высокие), ну хорошо, белые сандалии/шлепанцы/кеды без шнурков, довольно ползать там внизу, скорее ВВЕРХ, к ее стройной талии, которая перехвачена широким поясом с кнопками? Сложно сказать. Ее талию заслоняют руки, запястья которых скованы наручниками у нее за спиной. На ней белая шелковая рубашка? Нет, выше талии она совершенно голая. Какие у нее волосы? Сложно сказать. Ее головы вообще не видно, потому что верх картинки срезан ей по плечи. Жанин узнает только штаны и кеды, и это узнавание взволновало ее. Ей становится ужасно интересно, что же там, в начале, она быстро пролистывает несколько страниц и читает с середины. Прочитав несколько предложений, она чувствует, как ее охватывают странные дурманящие мечты. Бросив чтение, она пытается найти объяснение.

– Фрэнк, – говорит она. – Ты знаешь Апмана Мейлдайка?

– Кого?

– Апмана Мейлдайка. Писателя.

– Конечно. Выпивали с ним частенько. Л что?

– Его вещь опубликована в «Вог».

– И о чем там речь?

– Одного из героев зовут как тебя. И одет он как ты.

– О боже! А что он делает?

– Пока заигрывает с крошкой.

– Думаю, на его месте мог бы быть я. А что там дальше? Почитай-ка вслух.

Но Жанин слишком поглощена сюжетом, чтобы читать вслух.

Это история о девушке по имени Нина, работающей в секции джинсовой одежды крупного ПРОСТИТЕ ПОЖАЛУЙСТА универмага, где ей однажды приходится обслуживать молодого богатого симпатичного юношу, покупающего ковбойские ПРОСТИТЕ ПОЖАЛУЙСТА штаны и жилетку для джинсовой вечеринки, которая должна состояться в доме его богатого приятеля ПРОСТИТЕ ПОЖАЛУЙСТА да не прощу я Тебя, если уж я ухватился за свой маленький сон, я постараюсь запихать туда все свои навязчивые идеи, Нина помогает Фрэнку выбрать одежду для джинсовой вечеринки, которую устраивает миллионер, его приятель, вечеринка должна состояться в тот же вечер, и Фрэнк очень спешит, потому что получки приглашение буквально час назад, вернувшись из отпуска, проведенного в Альпах. Нина так мила и очаровательна, что он не выдерживает и спрашивает, будет ли с его стороны большой наглостью пригласить ее пойти с ним на эту вечеринку? Просто потому, что у него никого нет, а на вечеринках его друзей всегда так весело. И поскольку Фрэнк такой застенчивый и милый и к тому же богатый, Нина говорит, ну что ж, у нее нет особых планов на вечер, хорошо, и Фрэнк говорит отлично, если только американцы по-прежнему говорят «отлично», имея в виду «ура», и он тут же покупает ей, для этого им даже не надо выходить из магазина, короткую джинсовую юбку со сквозным разрезом на кнопках, которая Я ТРЕБУЮ, ЧТОБЫ ТЫ МЕНЯ ВЫСЛУШАЛ, НЕУЖЕЛИ ДЛЯ ТОГО МЫ ТОЛЬКО ЧТО ПОБЫВАЛИ В ДОЛИНЕ СМЕРТИ, ЧТОБЫ ТЫ, ЕДВА ОЧУХАВШИСЬ, ОПЯТЬ ПРИНЯЛСЯ МАСТУРБИРОВАТЬ? Милый Бог, Ты же знаешь, что мне нужны эти абсурдные выдумки, чтобы продолжать верить, что однажды я снова прижмусь к женскому телу. НЕУЖЕЛИ ДЛЯ ТОГО МЫ ВЫБРАЛИСЬ ИЗ МРАКА БЕЗНАДЕЖНОСТИ, ЧТОБЫ ТЫ СРАЗУ ОПЯТЬ ЗАНЯЛСЯ МАСТУРБАЦИЕЙ? Я не могу полностью измениться за одну ночь, Боже. НЕВЕРНО. НЕВЕРНО. НЕВЕРНО.

Неверно?

Дa, поразмыслив хорошенько, я понимаю, что несомненно могу изменить все за одну ночь. Нина, подожди, мне тут нужно кое-что сделать, а потом ты наденешь эту юбку для меня. Дотянись до иола. Нащупай под кроватью ручку Кейса. Ага, есть. Вытаскивай его, поднимай, клади вот сюда, на стопку одежды, сложенной на стуле у кровати, здорово, что я умудрился остаться таким аккуратным даже в ситуации, когда можно было превратиться в неряху. Открой кейс. Достань блокнот. Закрывай. Теперь клади его на бедра поверх одеяла, сверху клади блокнот. Достань ручку из нагрудного кармана добротного серого твидового пиджака, висящего на спинке стула. Скрути колпачок с этого чуда дизайна – шарикового «ротриг рапидографа». Посмотри на своих электронных часах, сколько теперь времени, какое число. А теперь излагай правду.

7.50, 26 марта 1982

Отель «Бланк», Гринок

Инспектор по установке

Систем безопасности,

«Нэшнл секьюрити ЛТД»,

улица Ватерлоо,

Глазго

Дорогой Ривс!

Я прошу освободить меня от должности инспектора по установке систем безопасности шотландского отделения, и весьма сожалею, что не могу соблюсти условие, предписывающее предупреждать об уходе за четыре недели до прекращения трудовой деятельности. Прошлым вечером на важной встрече с представителями корпорации «Ай-би-эм» со мной случился небольшой удар, и это вынуждает меня немедленно прекратить выполнение своих обязанностей во избежание нежелательных последствий для нашей компании. Как вам известно, я принадлежу к числу людей, которые гордятся тем, что ни разу за всю свою карьеру не пропустили ни одного дня по болезни, хотя это и вызывает иногда насмешки окружающих. Впервые за двадцать пять лет работы в компании я поставил под угрозу заключение важного контракта. Моя отставка гарантирует, что такое случилось в первый и в последний раз. Причины моего приступа пока выясняются (лжец) (наплевать), но если в бухгалтерии понадобится медицинское заключение для оформления моей пенсии и выходного пособия, то я его предоставлю.

Что касается передачи моих дел, то, на мой взгляд, Элиот и Митчелл – вполне подходящие кандидатуры с точки зрения опыта, но лучше всего подойдет молодой Сандерс. Он не менее опытен, способен быстро принимать решения, имеет творческий подход к делу и до сих пор искренне любит свою работу. Если выдвинуть его сейчас на эту должность, то он добьется очень хороших результатов. Впрочем, я отдаю себе отчет, что компания, скорее всего, захочет нанять сотрудника с севера. Все больше высоких должностей в шотландских отделениях компаний вроде «Дженерал электрикс» или «Нэшнл коул боард» отдаются англичанам, возможно, потому, что люди, руководящие страной, заинтересованы иметь на ключевых позициях людей, лояльных больше к центральному режиму, чем к своим коллегам и ближайшему окружению. Но, может быть, я ошибаюсь. Возможно, шотландцы – шайка невежественных идиотов, которые никогда не справятся с управлением, даже если речь идет об управлении своими соотечественниками (что-то ты перевозбудился, вырежи этот кусок) (нет, пусть будет).

Прилагаю к этому письму все документы и графики, связанные с текущими делами. В случае, если Вам или моему преемнику понадобится дополнительная информация, Вы можете найти меня по моему домашнему телефону в Глазго.

Искренне Ваш,

Джок Макльюиш

Что мне теперь делать? У меня нет планов, вообще никаких планов. Можно мне вернуться к Жанин, которая читает про то, как Фрэнк покупает Нине юбку, блузку и все прочее? Или кто-нибудь против?

Молчание.

Отлично. Фрэнк спрашивает Нину, не будет ни она любезна надеть сегодня вечером вот это и это, потому что вечеринка джинсовая. Нина спрашивает, почему джинсовая? Фрэнк краснеет и говорит, что вообще-то вечеринка тематическая. Слышала ли Нина когда-нибудь о вечеринках в стиле «Священники и шлюхи»? Нет, ей не доводилось бывать на таких мероприятиях, но она слышала про маскарады, где мужчины наряжаются священниками, а их жены и подружки – проститутками. Да, говорит Фрэнк, идея именно в этом, идея английская, и его приятель-миллионер, которому давно пора дать имя, пусть будет Холлис, так вот, его приятель-миллионер Холлис однажды уже устраивал такую вечеринку, и было очень весело, и сегодня будет такая же, только с американским оттенком. Называется «Шерифы и проститутки», в стиле Дикого Запада. Женщины одеты как приграничные проститутки, а мужчины – как шерифы, которые ловят их и сажают в тюрьму. Может быть, Нина против? Нина смеется и говорит – нет! в любом случае она не видит ничего развратного в какой-то там юбке и блузке. Ну, говорит Фрэнк, Холлису это кажется подходящим нарядом, а поскольку он хозяин, то женщины одеваются именно так, хотя, конечно, в юбке и блузке нет ничего развратного, правда, некоторые собираются воспользоваться еще и всякими принадлежностями, но для Нины это не обязательно, если только она сама не захочет. Они договариваются, что он заберет Нину из дому через два часа. Он сообщает, что будет не один, его друг Том с женой Шерри поедут вместе с ними на своей машине на ранчо Холлиса, что-то в этой истории становится многовато всяких новых действующих лиц, но они нужны, чтобы удивлять меня новыми идеями, благодаря которым конец будет непредсказуемым, хотя, в общем-то, понятно, чем все закончится – грязью, как обычно. На протяжении двадцати пяти лет одиночества, пьянства и работы в «Нэшнл секьюрити» мои сексуальные грезы перемешались, их сюжеты постоянно перекликаются. Если не станет работы, то эти фантазии, вкупе с пьянством и одиночеством, быстро добьют меня. А может быть, в них появится место для чего-нибудь нового? Нет. В этой голове не может появиться ничего нового.

Ничего нового не может прорасти в голове, где уже есть «кадиллак» с Жанин, читающей историю про Нину, глядящую на себя в высокое зеркало. Она решает не тягаться с другими женщинами, украшая свою юбку и блузку пикантными деталями. Она стоит в них, босая, без чулок, на лице ни грамма косметики, волосы свободно распущены по плечам. Никаких украшений. И лифчика нет, но, благодаря нагрудным карманам на блузке, соски не видны. И хотя блузка и юбка тщательно застегнуты на все пуговицы (белая джинсовая юбка с золотыми кнопками), она очаровательна, молода И соблазнительно беззащитна Она нравится себе. Если она появится в таком виде среди вызывающе одетых богатых взрослых женщин, то непременно станет звездой вечеринки. Но можно ли в таком наряде выходить на улицу? А почему бы и нет? Ночь теплая, и ничего страшного, если голые ступни немного испачкаются. Кажется, Нина начинает интересовать меня даже больше, чем Жанин. Звонят в дверь.

Она открывает. На пороге Фрэнк и Том. Она восклицает: «Оппа!» и шлепает себя ладонями по бедрам, выставив вперед коленку и качнув попкой. «Нравится?» – спрашивает она «О, милая, – произносит Фрэнк, – пожалуй, это даже слишком. Ты… это что-то. Нина, познакомься – Том».

Том ростом футов шесть с лишним, у него пышные черные усы, но фигура несколько рыхлая и сутулая, а бифокальные очки придают ему вид рассеянного банковского клерка, хотя на нем широкополая кожаная шляпа, кожаный жилет с белой звездой, кожаные штаны, сапоги на высоких каблуках, а на толстом животе – два широких ремня крест-накрест, на одном висят лассо и наручники, на другом – пистолеты и обоймы с патронами. Нина не может воспринимать его всерьез. За его нарочито сиплым техасским произношением с трудом скрывается высокий фальцет.

– Нина Кристал? – гортанно произносит он и берет ее за руку.

– Да, это я, – говорит она.

Он сильнее сжимает ее руку и бубнит формальным тоном:

– Вот что, Нина. У меня плохие новости.

Новый майор приказал вычистить этот город, поэтому нам придется забрать тебя и еще нескольких плохих девочек и увезти очень далеко – туда, где вы больше не сможете разыгрывать из себя честных граждан. У вас просто не будет времени на это, вы будете очень, очень заняты, заняты мной, Фрэнком и другими плохими мальчиками.

Она смеется и говорит:

– Я смотрю, вечеринка уже началась?

– Да, – отвечает Том. – И продлится она гораздо дольше, чем ты можешь себе представить. Объявляю тебя уличной проституткой, а себя – шерифом.

Раздается резкий щелчок. Том отпускает ее руку, и она видит, что ее запястье пристегнуто наручниками к запястью Фрэнка. Тот с ухмылкой тянет ее из квартиры:

– Вперед, крошка.

– Подожди, мне нужно взять сумку, – говорит она.

– Я возьму, – рычит Том, – тебе хватит других забот.

– Твой друг играет слишком серьезно, – шепчет Нина Фрэнку по дороге к лифту.

– Ему так больше нравится. В конце концов и тебе это понравится.

В лифте они сталкиваются с Бронштейнами – пожилыми супругами с верхнего этажа, которые всегда (как казалось Нине) поглядывали на нее с подозрением, потому что она молода, привлекательна и живет одна. Теперь они смотрят на нее, раскрыв рты.

– Прекрасный вечер, миссис и мистер Бронштейн.

Они не отвечают, Нина не выдерживает и громко хохочет. Она чувствует себя совершенно уверенно, ей весело от предвкушения того, как она сейчас позабавит народ на вечеринке, и она совершенно беззаботно относится к происходящему, особенно к своему невыносимо сладкому, беззащитному и обнаженному под двумя легкими одежками телу и к большому грубияну Тому с его фальшивыми усами, мрачным взглядом, тяжелыми пистолетами и женской сумкой. Мне нравится Нина. Кого-то она мне напоминает, интересно, кого же?

Диану. Я не видел ее и ничего о ней не слышал лет десять или двенадцать, но, когда мой брак распался, она стала преследовать меня. Я мельком, не более минуты, видел ее в ремейке «Тридцати девяти шагов» и чуть дольше в приличном, но плохо рекламировавшемся фильме «Сельские танцы». Иногда, настраивая приемник, я случайно попадал на волну, где она читала радиопьесу. А однажды в Ирвине я нос к носу столкнулся с Брайаном в баре гостиницы. У него была семья, а работал он логопедом в местных школах. Они с Дианой продолжали поддерживать отношения. Выяснилось, что после того фестиваля в Эдинбурге она уехала из Глазго, так и не доучившись в театральном колледже, и отправилась в Лондон на пробы к Бинки. Провалилась. Тогда она сняла комнату неподалеку от отеля «Швейцарский дом», родила сына и умудрилась (я представил себе, каким образом) вырастить его на пособие соцобеспечения и благодаря всяким актерским подработкам – первое время в хоре дешевой пантомимы, а потом в озвучивании рекламы для кино и телевидения. По словам Брайана, она также получала кое-какую помощь от друзей. Насколько я понял, имелась в виду вежливая проституция, и мне стало противно, потому что он произнес это со смешанным чувством зависти и восхищения.

– Вряд ли ее сына ждет хорошая жизнь.

Брайан пожал плечами и ответил:

– Ты думаешь, моих детей ждет хорошая жизнь? Мы с женой постоянно занимаемся ими, они ни в чем не знают отказа, но постоянно устраивают скандалы из-за ерунды. Сын говорит, что хочет стать рок-звездой, но он только бренькает на гитаре и наотрез отказывается брать уроки или слушать какую-нибудь нормальную музыку. Девочка чуть постарше. Она хочет быть либо кинозвездой, либо домохозяйкой. Больше ее ничего не интересует. Ни об актерском искусстве, ни о театре слышать не хочет. Все свободное время проводит за модными журналами и возней с косметикой, меняется с подругами шмотками, ходит на дискотеки И часами обсуждает по телефону, кто кого поцеловал. Я в прошлом году познакомился с сынишкой Дианы, и он произвел на меня впечатление. Спокойный, хладнокровный и учтивый. Предпочитает общаться с взрослыми, а не с детьми. Мать хочет, чтобы он стал актером, но он собирается стать полицейским.

Мне нечего было ответить на это, и после паузы я произнес:

– Вообще-то Диану трудно назвать успешной актрисой.

– Что ты! Она прекрасная актриса. Она успела поработать со всеми хорошими британскими режиссерами, и, когда им нужно сыграть небольшую, но запоминающуюся и необычную роль, она – одна из пары десятков профессионалов, способных сделать это как надо, и на нее всегда можно положиться. Она такая же успешная актриса, как ты – успешный электрик или инженер, или чем ты там сейчас занимаешься. Ни ты, ни она особо не прославились, но вы оба занимаетесь более или менее любимым делом. В отличие от меня.

– Почему логопед должен завидовать какой-то безвестной актрисе или безвестному инспектору систем безопасности? – ответил я раздраженно. – Я тебе вот что скажу: если ты вылечил хоть одного несчастного малыша от заикания, то уже принес больше пользы человечеству, чем я за время всей своей карьеры.

Он вздохнул:

– Да, учительство – благородное занятие, даже если говорить о моей разновидности преподавания. Но жизнь моя истощена грезами юности. Я ведь мечтал создать такой коллектив, который завораживал бы зрителей, я хотел быть волшебником. Наш опыт в Эдинбурге показал, насколько пусты были мои фантазии. Иногда, когда бывает тошно, я утешаю себя, что моя любящая жена, уютный спокойный дом, уважаемая работа – все это утешительные призы за мой провал и слабости молодости.

Брайан читал мои мысли. Он просто озвучил то, что у меня не хватало духу сказать вслух. И я понял, что не могу дать ему уйти с этими мыслями.

– Брайан, – сказал я, – ты был прекрасным режиссером. У нас все получилось только благодаря тебе. Тебе удалось создать крепкий коллектив из вечно раздраженных людей, которые недолюбливали друг друга и к тому же, сказать по правде, иногда были недовольны тобой. Благодаря тебе мы оказались способны на удивительные вещи, мы сделали такое, что вряд ли когда-нибудь сделали бы для себя. Я изучил сценическое освещение и монтажные конструкции. Под натиском твоих требований я стал изобретателен. Ты пробудил нас к новой неведомой жизни, и в результате мы стали единым целым и показали людям отличную комедию, разве ты забыл это? А когда начались неприятности, ты единственный вел себя достойно. Ты не смеялся над нами и не осуждал нас, но быстро приводил в порядок наши расстроенные чувства. И если бы я не разобрал декорации, ты непременно привел бы наш маленький театральный сезон к блестящему завершению.

Брайан посмотрел на меня тяжелым взглядом, а потом вдруг хихикнул:

– Джок, а ведь вовсе не я был режиссером этого спектакля. Им был ты.

Я недоуменно воззрился на него.

– Едва появившись в команде, ты тут же собрал нас воедино, взял под контроль каждого из нас. Ты составил сценарий освещения, который стал ритмом всей постановки, основой всего, что мы делали. Ты создал сценографию, которая предопределила все повороты нашей игры. Ты настоял на том, чтобы Роури играл главную роль и тем самым спас всю пьесу. А когда мы познакомились с королевой Англии, я имею в виду королеву Золотого Уэст-энда, ты один оказался в состоянии достойно говорить с нею от имени всех нас, Поначалу ты был немного раздражен, но потом расслабился и стал остроумен и снисходителен. Ты говорил очень, очень, очень смешно, и, хотя королева не развеселилась, мы все очень гордились тобой. Но я, идиот, потерял самообладание в полицейском участке, и ты решил бросить спектакль, и это был настоящий конец. «Ну что же, – думал я тогда, – электрик все построил, электрик все и разобрал». Целый год или даже два спустя я просыпался среди ночи от скрежета собственных зубов и люто ненавидел тебя. Ты продемонстрировал Хелен и Диане, какое я ничтожество. Сейчас я не испытываю по этому поводу никаких негативных эмоций, но в те годы мне пришлось проглотить очень горькую пилюлю этой обиды.

– Никто не думал о тебе, что ты ничтожество, особенно в конце! – горячо возразил я. – Ты, Диана, Родди и Роури были самыми сильными членами группы, всему виной я и Хелен – это мы не выдержали напряжения и сломались. Что касается сценария освещения, то его писали Родди с Дианой, я только сидел рядом и предлагал варианты того, что в принципе может быть сделано. Сцену, которую сделал Я, без труда сделал бы в тех обстоятельствах любой студент-инженер первого курса. А когда я потребовал, чтобы ты передал свою партию Роури, – я просто озвучил то, что в течение нескольких недель говорили все члены команды за твоей спиной. Я сказал это вслух, потому что мне было необходимо вернуться в Глазго по личным причинам. Я очень надеялся, что ты пошлешь меня к чертовой матери.

Мы оба были потрясены этими открытиями и сильно напились, обдумывая и обсуждая их. Наконец я сказал:

– Это был несчастный случай, удивительный несчастный случай. Как бы я хотел, чтобы он произошел в моей жизни попозже. Чем дальше я во времени от нашего эдинбургского приключения, тем страшнее мертвеет моя душа. Я больше не электрик, не инженер и больше не занимаюсь тем, что мне нравится. Я надсмотрщик. Инспектор. Шпион.