Текст книги "Укрощение цифровой обезьяны"

Отличный пример «иронии автоматизации» – история бытовой техники. Сразу же после окончания Гражданской войны в США начался период индустриализации, длившийся целый век: в каждом доме появилось электричество, были изобретены автомобиль и самолет, активизировался процесс урбанизации. Пылесосы, посудомоечные и стиральные машины изменили суть работы по дому так же, как конвейер и электромотор революционизировали промышленное производство. Тем не менее исследования показали, что стирке белья, уборке дома и мытью посуды женщины 1970-х годов посвящали столько же времени, сколько и их бабушки. Технологии облегчили работу по дому, но не облегчили нам жизнь.

Рут Шварц Коуэн объяснила этот парадокс в книге «Больше работы для мамы». Коуэн принадлежит к тому поколению историков, которые сделали объектом своих исследований не выдающих изобретателей и предпринимателей, а обыкновенных пользователей и серьезно подошли к изучению повседневных технологий. Этот подход вначале был непопулярен. «Мои коллеги в университете штата Нью-Йорк не хотели со мной разговаривать», – вспоминает Коуэн. Все изменилось, когда книга «Больше работы для мамы» стала бестселлером.

Сначала Коуэн не поверила результатам исследований, ведь загрузить одежду в стиральную машину куда проще, чем набрать воду в лохань и пользоваться стиральной доской. Никто и предположить не мог, что простой рассказ об инновациях превратится в поучительную историю о том, как технология, облегчая нам работу, ставит нас перед необходимостью трудиться еще больше – ведь изменился не только агент действия, но и все стандарты.

До времен автоматизации работа по дому была гендерно нейтральным видом деятельности. Жена была, по сути, домоправительницей. Во время весенней уборки мужья и сыновья выбивали ковры, двигали мебель и таскали тяжести, чистили лошадей и экипаж, помогали закупать продукты. Дочери помогали матери, перенимая умения и навыки ведения хозяйства. Все семьи, кроме самых бедных, отправляли белье прачкам и хотя бы несколько раз в месяц нанимали прислугу.

Автоматизация превратила работу по дому в удел женщины, в частности матери. Вдобавок теперь женщина должна была работать в одиночку: дорогую технику приобретали за те деньги, которые раньше шли на зарплату горничной, и стирать приходилось в домашних условиях. Требования также ужесточились. Ежегодная массовая уборка с участием всей семьи сменилась ежедневной работой. Одежду раньше носили по нескольку дней или пока она не пропитывалась потом и грязью. Теперь по вечерам ее складывают в корзинку для белья, и мама должна ее постирать и аккуратно сложить. Иными словами, бытовая техника, бесспорно, облегчает работу, но и производит новую. Стиральная машина и сушилка не экономят время, если в конечном итоге приходится убираться больше.

Коуэн обнаружила бытовой эквивалент парадокса Джевонса. В 1865 году английский экономист Уильям Стенли Джевонс заметил, что после введения технологических инноваций и повышения энергетической эффективности спрос на уголь не снизился. С появлением высокоэффективных двигателей, работающих на угле, владельцы фабрик и шахт вместо того, чтобы экономить на топливе, увеличили производительность и стали применять двигатели даже там, где прежде это считалось экономически нецелесообразным. «Совершенно ошибочным является мнение, что экономичное использование топлива приведет к снижению его потребления, – заявил Джевонс. – Истина заключается в обратном». Рост эффективности вызвал увеличение использования технологии, что, в свою очередь, привело к общему росту потребления энергии.

Экономисты до сих пор уточняют конкретные области распространения парадокса Джевонса, но, как отмечает Коуэн, трудосберегающая техника часто подталкивает людей к «занятиям, на которые затрачивается больше усилий, больше времени, больше энергии». Новые технологии существуют не в вакууме, они изменяют мир. С тех пор, как среднестатистическая семья переехала из города в пригород, женская работа стала более трудоемкой: женщины взяли на себя обязанности водителей и поставщиков, они возят детей в школу, мужа на работу и ездят за продуктами в супермаркет, потому что пешком в магазин уже не пойдешь.

Технологии оперируют в контексте и часто являются частями крупных технических или производственных систем. Как следствие, усовершенствование одного аспекта системы влияет на другие, иногда негативно. Антиблокировочная система тормозов, которая лучше работает в сложных дорожных условиях, не делает вождение более безопасным, а убежденные в собственной неуязвимости водители ездят быстрее, надеясь, что улучшенные тормоза уберегут от несчастных случаев. То же самое происходит и в американском футболе. Щитки и шлемы становятся все прочнее, однако травматизм остался на прежнем уровне: игроки стали более крупными и мощными, а игра – более опасной.

В случае работы по дому термин «работа» приобрел несколько иное значение. Для машин и механизмов работа имеет узкое определение. Механические устройства предназначены для стирки, удаления грязи с пола и мытья посуды. Они «работают», выполняя эти действия. Однако для людей все не так просто, особенно когда новые технологии дают возможность работать по-новому и меняют существующие стандарты. С появлением стиральных машин еженедельная стирка превратилась в ежедневную. Распространение мобильных телефонов и электронной почты стало означать, что адвокаты должны отвечать на вопросы клиентов в любое время суток, а начальники считают, что сотрудники обязаны находиться на связи даже в выходные: тот факт, что с нами можно связаться, теперь подразумевает, что этой связью непременно воспользуются.

Нам обещают, что новые устройства сэкономят время, но в результате мы ничего не успеваем.

Взаимодействие с электронными устройствами и информационными средствами предоставляет возможности не только для самосовершенствования, но и для самоэкспериментирования. Этому я научился с помощью алгоритма, разработанного финским предпринимателем, историком и дизайнером Ярно Копоненом.

Внешне Ярно – худощавый, модно одетый мужчина – чем-то напоминает клавишника какой-нибудь интеллектуальной скандинавской рок-группы, но первое впечатление обманчиво: он – основатель интернет-компании Futureful. Мы встретились в центре Пало-Альто через несколько дней после смерти Стива Джобса. Через дорогу от кафе витрины магазина Apple были оклеены фотографиями и записочками от скорбящих и поклонников. Это лишний раз напоминает мне о том, как технология затрагивает наши сердца, как близок стал нам мир нулей и единиц.

Интернет и социальные медиа часто критикуют за то, что они ограничивают круг чтения пользователей. Проведенные исследования доказали, что сетевые пользовательские профили и читательские предпочтения отражают наши реальные предубеждения и политические взгляды – к примеру, читатели блогов левого толка практически никогда не читают блоги, отражающие правые политические воззрения, и наоборот. Мы тратим так много времени на социальные сети и любимые веб-сайты, что не успеваем узнавать что-то новое. Столкнувшись с ошеломляющим объемом информации, мы возвращаемся к тому, что нам знакомо. Futureful пытается создать электронную версию счастливой случайности, подсказать те статьи и веб-сайты, которыми в перспективе мог бы заинтересоваться данный конкретный пользователь. Для этого поисковик портала должен узнать нас поближе. На основе нашей деятельности в Интернете Futureful составляет модель наших увлечений. По сути, он показывает, как мы выглядим со стороны.

Я ввожу учетные данные в пробную версию программы и прохожу регистрацию, Futureful рыщет в моих учетных записях, а алгоритм начинает анализировать сообщения в блоге, твиты, «лайки». Пока мы ждем результатов поиска, кто-то за соседним столиком спрашивает: «Извините, вы из Futureful?». Ярно и его четверо сотрудников живут в Хельсинки, в Калифорнии он впервые, однако случайный человек слышал о крохотной компании, основанной на другой стороне земного шара. Типичный случай для Кремниевой долины.

Безукоризненный финский интерфейс выдает результаты. Я всегда считал, что посторонние могут судить обо мне по личным страничкам на Facebook и Twitter. Но когда я смотрю на составленный программой профиль, отображающий список моих интересов (а ведь в каком-то смысле это и есть я, моя интернет-личность!), я сначала ничего не понимаю, а потом пугаюсь.

По версии Futureful, я интересуюсь политикой: большинство рекомендаций – это веб-сайты американских политических партий или европейские новостные ресурсы. (Бульшая часть ссылок мне незнакома, так что система делает то, что должна.) Еще я – ужасный циник. Все статьи, как правило, о коррупции, скандалах и бедах, вызванных недальновидностью и жадностью. Нет ни слова об истории, дизайне, информатике и футурологии. Ни слова о буддизме или религии. Ничего о науке. Интернет-«я» – отвлеченный наблюдатель за человеческой глупостью и безрассудством, этакий кибернетический Генри Луис Менкен.

Если бы я разговаривал с этим человеком на вечеринке, я бы улизнул от него под любым предлогом.

Конечно, это я, а не какой-нибудь хакер, взломавший мои аккаунты. Но, похоже, я отбрасываю странно искаженную электронную тень. В чем дело?

Ярно подробно объясняет, как работает Futureful. Алгоритм имеет доступ к пользовательским аккаунтам на Twitter, Facebook и Linkedin. Эти ресурсы в свое время поощряли участие сторонних разработчиков для укрепления лояльности пользователей и создали удобные для программистов интерфейсы. Таким образом, проще и быстрее сосредоточиться на трех основных сайтах, которые в совокупности имеют более миллиарда пользователей, чем на малопосещаемых, вроде Zotero или Delicious.

Но для меня это означает, что Futureful не в состоянии оценить многие аспекты моей интернет-жизни. Если бы поисковик смог проанализировать мой аккаунт на Delicious и увидеть тысячи научных статей и книг, которые я занес в закладки, то картинка получилась бы совершенно другая.

Во время разговора с Ярно меня осеняет, что желающие составить обо мне мнение с большей вероятностью заглянут на мою страничку в Facebook, чем в закладки на Delicious. Система ограничена собственными предпочтениями Сети.

Так почему же я так часто пользуюсь социальными сетями? Конечно, гораздо легче поделиться чем-то на Facebook или Twitter, чем на Delicious: я делаю это, почти не задумываясь.

Вот оно что – почти не задумываясь!

Я захожу на Facebook и Twitter, когда у меня перерыв на работе, и я стараюсь расслабиться, о вдумчивости нет и речи.

Можно ли общаться на Twitter и в социальных сетях, не делая акцента на худших чертах своего характера, пытаясь показать себя в лучшем свете? Можно ли созерцательно подойти к использованию социальных медиа и блогов?

Маргерит Манто-Рао выражает ту же мысль иными словами: «Живи Будда сейчас, зарегистрировался бы он на Facebook и писал бы посты в блоге? По-моему, да». Я устроил встречу с Маргерит, потому что она – известная интернет-личность (у нее пять тысяч подписчиков на Twitter) и много пишет о вдумчивом использовании социальных медиа. Признаюсь, сначала мне было неловко в ее обществе. Я недолюбливаю людей, в присутствии которых сам себе кажусь неотесанным невеждой, но изысканная, отточенная годами медитации элегантность Маргерит завораживает. К созерцательной практике Маргерит подходит с серьезностью профессионального спортсмена. Свою жизнь она посвятила разработке и применению методик вдумчивого созерцания для снятия стресса у пациентов, страдающих деменцией, а также для повышения способности к сочувствию у медицинского персонала, работающего с больными, их родными и близкими. К человеку, который преследует такую благородную цель, невозможно относиться с неприязнью.

Будда вел бы блог, объясняет Маргерит, потому что с помощью социальных медиа «легче обращаться к сангха». Французский акцент придает неожиданную, европейскую мягкость слову «сангха», на пали обозначающему сообщество верующих. Далее Маргерит отмечает: если найти верный подход к использованию информационных технологий, то появятся возможности для развития внимательности и вдумчивости.

В первую очередь, члены цифровой духовной общины выражают свои мысли с величайшей осторожностью. «Twitter – прекрасное средство для выработки надлежащей речи», – заявляет Маргерит, подразумевая избавление от излишней болтливости, жестоких насмешек, грубости и банальностей. Лучше меньше, да лучше.

Некоторые упражняются в освоении надлежащей речи, цитируя в Twitter строки из палийского канона Типитака или Библии. Элизабет Дрешер, профессор богословия в университете Санта-Клары, объясняет, что подобное совместное использование священных текстов – выбор кратких цитат, их чтение и осмысление – представляет собой осовремененную версию древних созерцательных практик. По утверждению Дрешер, «Библию можно цитировать в Twitter, потому что Священное Писание – это набор комплексных мемов, предназначенных для повторения, осмысления и обсуждения».

Вдумчивое пользование Twitter предполагает осознанность побуждений: проанализируйте, зачем вы находитесь в Сети, и уясните для себя цель пребывания онлайн. (По ходу беседы я отметил интересную особенность: Маргерит упоминает то о «пользовании», то о «пребывании» в Twitter.) В практическом плане это подразумевает, что если при общении онлайн возникает желание сделать саркастическое замечание или разразиться длинной тирадой, следует остановиться и выяснить, почему вам этого захотелось. Маргерит признается, что иногда пользуется Twitter, чтобы отвлечься в конце напряженного рабочего дня. Ничего плохого в этом нет, добавляет она, но необходимо постоянно осознавать свое эмоциональное состояние и корректировать поведение соответственно. Не бойтесь отписываться от страничек тех, чьи взгляды на жизнь или интересы расходятся с вашими. Смело уходите в офлайн, если ваше присутствие требуется в другом месте.

Не стоит забывать, что мы взаимодействуем с людьми. Технология и слова – это средства. Мы читаем, повторяем или отслеживаем написанное другими, и факт, что общение происходит через технического посредника, не должен затмевать ни реальности существования, ни человеческой природы наших собеседников. Такой подход помогает сосредоточить внимание на качестве онлайновых контактов, а не на их количестве. Элизабет Дрешер поясняет: «Если я присутствую на Twitter как христианка, то моя цель – увидеть Христа в каждом». В книге «Пишите твиты, если любите Христа» Дрешер объясняет значение Интернета тем протестантским проповедникам, которые не желают онлайнового присутствия своей Церкви. «Духовное наставничество онлайн не заключается в пропаганде веры, и в мои намерения не входит маркетинговая кампания Церкви. Пастырям и верующим следует использовать социальные медиа для своеобразного духовного присутствия в местах скопления людей, для укрепления отношений и для воплощения в жизнь реальных преобразований».

Цифровые буддийские сообщества в первую очередь живут и только потом комментируют в социальных сетях. Нет необходимости без устали и в мельчайших подробностях рассказывать о каждом происшествии в нашей жизни, пусть даже они необычны или интересны. Разумеется, создание связного повествования из разрозненных эпизодов приносит глубокое удовлетворение и, возможно, способствует озарению, а отстраненность придает событиям четкость и вкладывает в них новый смысл: катастрофические происшествия приводят к неожиданным последствиям, победа закладывает основу будущего поражения. Превращая жизнь в последовательный набор описаний, мы рискуем упустить ее смысл. Если происходят события, стоящие упоминания, то их следует предварительно обдумать, чтобы написанное было осмысленным. Это гораздо важнее, чем большое количество торопливых сообщений. Сначала познавайте, потом делитесь, дайте себе время поразмыслить над своими поступками. Члены цифрового духовного сообщества пишут обдуманно, а не спонтанно; пишут, когда им есть, что сказать, а не когда говорят другие. Последователи вдумчивого подхода считают, что сообщения в Twitter надо ограничивать, приурочивая их к определенному сроку (скажем, дважды в день, утром и вечером), к настроению (к примеру, если нужно отдохнуть) или к конкретному случаю (после завершения очередного сложного задания). Такой подход обеспечивает активное присутствие онлайн без излишней траты времени.

Если следовать этим правилам, то можно избежать грубой напористости онлайновых дискуссий. Считается, что анонимность цифрового общения поощряет наглость и жестокость, что компьютер обезличивает собеседника и помогает вливаться в злорадно буйствующую толпу. Бытует мнение, что в самой сути Интернета есть нечто, заставляющее нас вести себя вызывающе и аморально. Однако так же, как и в реальной жизни, прикладывая усилия к вдумчивой осознанности взаимодействия с социальными медиа, мы способны вести себя иначе, в отличие от интернетных хамов и грубиянов.

Итак, я решил проверить, смогу ли я лучше и точнее выразить себя в Twitter, вооружившись этими простыми правилами: действуй осмотрительно; задумайся о своих намерениях; помни, что по другую сторону экрана – люди; важно качество, а не количество; сначала живи, потом пиши.

Спустя несколько недель я заметил, что стал посещать социальные сети реже, зато с большей целеустремленностью. Я сократил количество перепостов и «лайков»: если 17 тысячам пользователей «понравилось» некое видео, к чему дополнять этот список еще одним человеком? Социальные медиа стали для меня возможностью сконцентрировать внимание на своих действиях, оценить важность происходящего, решить, стоит ли этим делиться. Чаще всего я приходил к выводу, что моим друзьям ни к чему знать, чем я занят.

Изменились также качество и тон моих сообщений. Когда я бездумно пишу посты, мои странички в Twitter и Facebook лишены особого смысла. Но если я сосредоточенно подхожу к сообщениям, то лента в Twitter становится похожа на альбом эпохи Возрождения (в такие сборники заносили выдержки из произведений мыслителей древности и цитаты из книг, позаимствованных у друзей) и пестрит ссылками на интересные статьи и чужие работы. На Facebook я почти ничего не пишу, кроме поздравлений с днем рождения (обожаю функцию напоминания о днях рождения).

Я прекратил заигрывать с читателями. Раньше я проверял свою страничку несколько раз в день, следил за «лайками» и перепостами моих твитов. Как только я начал относиться к социальным медиа с большей вдумчивостью, исчезла тягостная необходимость беспрестанно писать новые сообщения и развлекать подписчиков. Через несколько недель я понял, что не имею ни малейшего представления о количестве друзей в сетях. Социальные медиа служат источником положительных эмоций, и заядлого пользователя социальных сетей больше всего радует растущее число подписчиков. Меня же это не волнует, мне важнее «живое» общение.

Социальные медиа подобны реке, в которую невозможно ступить дважды: как бы мы ни сокрушались по поводу давних фотографий или оставленных комментариев, сложно вернуться в конкретный момент своего онлайнового прошлого. Необходимо твердо уяснить, что, прекратив попытки непрерывно отслеживать онлайн-жизнь друзей, мы сознательно лишаем себя участия во многих захватывающих событиях.

Принимая всю правду о социальных сетях, я осознаю и их эфемерность. Они постоянно меняются, за ними трудно угнаться. Поспевать за всеми обновлениями во френдленте на Twitter и Facebook – все равно что участвовать в десятке разговоров на вечеринке: прекрасное развлечение, но из-за переизбытка информации перестаешь слышать самого себя. Осознание эфемерности социальных сетей помогает отказаться от попыток постоянного отслеживания информации. Стоит примириться и с тем, что доступ к вашим предыдущим сообщениям будет утрачен, и ваше мнение изменится. Это следует рассматривать не как недостаток, а как характерную особенность социальных медиа. «Не привязывайтесь к отдельным высказываниям, – советует Маргерит Манто-Рао. – Сами по себе они не представляют интереса, а упорно придерживаться каких-либо мнений и защищать конкретные взгляды бесполезно». Старые идеи уступают место новым. Так и должно быть.

Вдумчивый подход к использованию информационных технологий помогает развить новые навыки обращения с устройствами и понять, как они способствуют расширению сознания. У вас появится больше возможностей осознать, как влияет на вашу работу аффорданс различных информационных ресурсов. К тому же вы уясните, как технология поможет вам развить новые навыки.

Например, я понял, что геопривязка фотографий (размещение снимков на интерактивных картах, позволяющих проставлять флажки в местах, где довелось побывать) помогает мне запоминать подробности путешествий и создает более четкую картину мира.

Случилось это так: много лет я пользуюсь фотосайтом Flickr. На этом ресурсе есть возможность делать фотометки – цифровой «булавкой» прикреплять к карте фотографию, снятую в определенном месте. Геопривязку совместно разработали Flickr и Yahoo!Maps в 2006 году, и я к ней пристрастился. Началось это как нердовское увлечение: я написал статью о будущем геолокационных сервисов, и мне захотелось принять участие в описанном мной явлении. Как правило, я не проставляю меток к фотографиям семьи или друзей из соображений приватности, а когнитивная польза от геопривязки знакомых мест невелика. Чем дальше от дома город, чем экзотичней страна, тем больше вероятность, что я оставлю геометку.

В разъездах я предпочитаю пешие прогулки. Мне хочется узнать, куда заглядывать не стоит, а что посетить обязательно, я люблю находить интересные уголки и осматривать местные достопримечательности. Я не обхожу вниманием исторические памятники, музеи и картинные галереи, но мне также нравится неожиданно обнаружить уютное кафе или книжный магазин, о которых не было ни слова в путеводителе. (Множество путешественников отмечают, что им интереснее вырываться за пределы туристических справочников.) Из-за этого я люблю города, по которым можно ходить. В Лондоне пешеходы постоянно замечают то памятник старины, то очаровательный сквер, то забавную уличную сценку. Перефразируя Сэмюэла Джонсона, можно сказать, что если ты устал ходить по Лондону, то ты устал от жизни. Сингапур – это экзотическая смесь великолепной архитектуры, пышных садов, прудов, фонтанов и восхитительной еды. Будапешт – старый европейский город на берегу величественного Дуная, с лабиринтами узких улочек, широкими бульварами и уютными ресторанчиками на каждом углу.

Поэтому я люблю бродить по незнакомым городам. Когда я возвращаюсь в гостиницу, то вспоминаю свой маршрут и выясняю, где побывал. Раньше я держал под рукой карту и отслеживал путь маркером. Мне приходилось запоминать названия улиц, знать, сколько кварталов я миновал, прежде чем свернул налево, подсчитывать, как долго я шел по бульвару или по набережной, где именно сделал тот или иной снимок. Учитывая, как часто я гуляю по ночам (работа поглощает все дневное время), мне было непросто. Карта на незнакомом языке делу не помогала, вдобавок я частенько забывал eе в отеле.

Программа геопривязки на Flickr упростила задачу: я быстрее воссоздавал маршрут и позже вспоминал все подробности. Но в горячего поклонника это ресурса меня превратила другая его особенность.

Смотреть карты на Flickr можно с двух ракурсов. Обычная карта представляет собой сетку дорог, рек и железнодорожных линий. Кроме того, доступен просмотр аэрофотоснимков. Эти ракурсы можно сочетать, накладывая аэрофотоснимки поверх карты улиц. Спутниковый режим позволяет с большей точностью определить местонахождение, распознать, что именно изображено на снимке, к какому месту на карте следует прикрепить фотографию, причем не просто в нужный квартал, а в конкретный адрес. Однако спутниковый режим требует умения расшифровывать аэрофотоснимки и увязывать полученную информацию с личным опытом.

Как выяснилось, это занятие легко дается только тренированным сотрудникам ЦРУ или тем, у кого в школе был исключительно дотошный преподаватель географии. Впрочем, сопоставить знакомый вид исторического памятника или улицы с их изображением на аэрофотоснимке не так уж и сложно, однако этому приходится учиться. При наличии соответствующих навыков интересно воображать, как выглядит из космоса увиденное на пешей прогулке. К примеру, лондонская Трафальгарская площадь превращается в серию длинных теней (колонна Нельсона) и ряд геометрических фигур (фонтаны и львы на постаментах); Лестер-сквер – пятно зелени, пересеченное паутиной тропинок, в окружении громоздких прямоугольников театров. Иногда размеры знакомых мест поражают (к примеру, торговый комплекс Сантек-сити в Сингапуре); иногда, пытаясь найти место, куда я приехал на такси или на метро, я вспоминаю форму здания и окружающих построек и потом с легкостью нахожу его на спутниковой карте.

Для размещения фотографий на картах Flickr необходимы три типа навыков. Пространственная память регистрирует ощущение направления и продолжительности движения, зрительная память хранит визуальные воспоминания, а расширенное сознание затем перегружает эту информацию на цифровой накопитель данных и объединяет пространственные и визуальные знания и память в формальную систему: логику карты. Связанный воедино частный взгляд пешехода и формализованный вид с высоты помогают систематизировать воспоминания, а в ходе этого процесса я обретаю прочные знания о месте, его плане и устройстве.

Разумеется, умение расшифровывать спутниковые снимки вряд ли пригодится для чтения привычных городских путеводителей. Вдобавок следует иметь в виду, что новые навыки часто возникают для замены старых, и в этой ситуации перед нами встает сознательный выбор: отказываться от них или нет.

К примеру, информационные технологии поставили архитекторов перед сложным выбором в обучении и творческой деятельности: с одной стороны, с помощью новых инструментов можно изучать новые геометрические формы, рассчитывать ресурсные нормы строительства сооружений и демонстрировать заказчикам виртуальные модели проектов. С другой стороны, цифровые технологии уничтожили искусство архитектурного рисунка и черчения. Как ни странно, мало кто из архитекторов об этом сожалеет.

Веками черчение и рисование служили основой архитектурного проектирования. Именно набор художественных умений и навыков отличает архитектора от каменщика, плотника или штукатура. Проектировщики общались со строителями и заказчиками посредством эскизов и планов, но самое главное – архитектурная графика являлась орудием мысли архитектора. Умение рисовать обучало восприятию окружающего мира, давало способность выражать себя в пространстве. В создании эскизов и чертежей принимали участие множество чертежников и проектировщиков, на трудоемкую работу изменения планов уходило огромное количество сил и времени. Изобретение систем автоматизированного проектирования (САПР) не только привело к значительному снижению стоимости разработки проектной документации, но в последние двадцать лет кардинально изменило работу архитекторов.

Архитектурные проектировщики получили возможность с помощью САПР создавать такие здания и сооружения, которые невозможно изобразить с помощью карандаша, бумаги, уголка и циркуля. К примеру, необыкновенные с эстетической точки зрения объекты, созданные архитектором Фрэнком Гери, сконструированы с помощью программы CATIA, первоначально разработанной для использования в аэрокосмической промышленности. Моделирование позволяет архитекторам определять предполагаемые энергетические затраты сооружений (что очень важно для рационального использования природных ресурсов), рассчитывать транспортные потоки в крупных проектах (например, при строительстве аэропортов и торговых центров) и обеспечивать защиту зданий от землетрясений и террористических актов. Системы автоматизированного проектирования дают возможность архитекторам (и, что немаловажно, заказчикам) увидеть, как использование различных облицовочных материалов повлияет на внешний вид здания, а также предоставляют субподрядчикам – инженерным и строительным компаниям – быстрый доступ к проектной документации для удобства планирования, составления проектных смет и внесения изменений в строительный бюджет или в дизайн сооружения. (Такое совместное использование проектной документации, по словам градостроителя Энтони Таунсенда, позволило архитектурным фирмам, пострадавшим в результате нападения на Всемирный торговый центр в Нью-Йорке, восстановить свои наработки по документам, сохраненным заказчиками. САПР превращает заказчиков в своего рода архивы.)

Иначе говоря, архитекторы больше не «пользуются» компьютерами, а думают с помощью систем автоматизированного проектирования. Компьютерные сети служат нервной системой архитектурных фирм, они являются не только средой, в которой конструкторы и проектировщики общаются с заказчиками, строительными и государственными организациями, но и орудием воплощения в жизнь творческих замыслов архитекторов.

Архитектурное проектирование и конструирование стало виртуальным, необходимость в прикладном рисовании и черчении практически исчезла, и это повлияло на образ мышления архитекторов. В 1990-е годы из расписания архитектурных факультетов исчезло черчение: по мнению преподавателей, студенты, не освоившие САПР, не смогут устроиться на работу.

Однако Витольд Рыбчински, профессор архитектуры Пенсильванского университета, считает, что за преимущества использования цифровых технологий приходится платить. По его словам, образование архитекторов пострадало с введением САПР. Архитектурная графика прежде была основополагающим умением, необходимым каждому начинающему архитектору, и эти навыки оттачивались годами напряженной работы. Рисование и черчение вырабатывало у студентов интуитивное чувство меры, развивало воображение и глазомер, заставляло задумываться о технических проблемах конструкций. Физический контакт и постоянное взаимодействие между карандашом, бумагой и воображением архитектора, тщательная, скрупулезная работа над эскизом давали шанс к творческому, созидательному размышлению, а сделанные ошибки подсказывали новые, неожиданные решения.

Компьютеры, напротив, позволяют с необычайной легкостью генерировать огромное количество дизайнерских разработок, мгновенно вносить изменения и создавать безупречные чертежи и графическую документацию. Это мешает студентам серьезно задуматься о фундаментальных вопросах архитектурного проектирования. «Неутомимая продуктивность цифровых технологий заставляет нас проводить больше времени за клавиатурой компьютера в ущерб творческому мышлению», – замечает Рыбчинский. Дэвид Браунли, историк архитектуры Пенсильванского университета, с сожалением признает, что «использование САПР делает все студенческие работы похожими друг на друга». Бесспорно, архитектура, как и любой вид искусства, следует определенным тенденциям и направлениям моды, но умение рисовать и чертить придает индивидуальность творческому стилю архитектора. Внедрение цифровых технологий привело к удручающему однообразию проектных разработок. Четкость и точность компьютерного архитектурного дизайна не оставляют места для экспериментирования и игры воображения; невозможность создания грубого наброска или незавершенного эскиза придает излишнюю законченность непродуманным идеям.