Текст книги "Укрощение цифровой обезьяны"

Если мы, как Дарвин, желая отыскать необычное в повседневном, внимательнее приглядимся к песчаной тропке ученого, то окажется, что дарвинская аллея – непритязательный, но оттого не менее великолепный пример созерцательного дизайна.

За последние тысячелетия общий язык, на котором говорят архитекторы и садоводы, помог придать форму созерцательному пространству. В справочниках по архитектурным стилям и в сборниках ландшафтных дизайнов не существует образчиков «созерцательного пространства» – в них не было необходимости. Мы узнавали эту особенность, не имея понятия о ее названии. Но в последнее время ландшафтные архитекторы и психологи добавили этот термин к словарному запасу. Они пришли к выводу, что будь то парк или лес, церковь или лаборатория, средневековая католическая семинария или современный сад камней, священная роща или научная библиотека, – пространства, дарящие нам покой и приглашающие к размышлениям, сооружены по простым правилам.

Несколько лет назад заказчик попросил Ребекку Кринке разработать созерцательный ландшафтный дизайн. Кринке, как истинный профессионал, первым делом обратилась к литературе о принципах проектирования созерцательного пространства. Изучению различных особенностей садов камней, средневековых церквей и мемориальных сооружений посвящено множество исследований, но общего аналитического подхода не существует. В конце концов Кринке отыскала работу Стивена Каплана, психолога, не один десяток лет посвятившего изучению благоприятного влияния окружающей среды на внутренний мир человека.

Каплан занимается изучением так называемого «направленного внимания», которое мы задействуем, решая сложные задачи или сталкиваясь с затруднительными ситуациями. Способность сосредоточиться на чем-то одном, не придавая значения отвлекающим факторам, Каплан называет «торможением»: она важна тем, что оберегает направленное внимание. Эта способность чрезвычайно необходима для современного человека. Те вещи, которые в процессе эволюции мы научились замечать инстинктивно – например, опасного хищника или растение, пригодное в пищу, – стали бесполезными и отвлекающими в эпоху дорожного движения, электронных расчетных документов и деловых встреч. Наша способность к сосредоточению не исчезла, однако мир создал «раскол между важным и интересным»: от нас требуется уделять пристальное внимание принципиально скучным занятиям, а технологические системы с каждым годом становятся все сложнее. Как правило, это приводит к трагическим последствиям – невнимательность, рассеянность и неспособность быстрого переключения на новое событие или объект становится причиной системных сбоев, автомобильных аварий и других техногенных катастроф.

В прошлом исследователи этих явлений отмечали восстановительную ценность общения с природой. Каплан выделяет четыре основные характеристики восстановительных эффектов: увлекательность (внимание невольно, бессознательно переключается на красивый вид), отстраненность (удаление от шума и суеты очень важно для городских жителей), диапазон (глубина и связность впечатлений вызывают ощущение нового, непознанного мира) и совместимость (легкость осмысления и ориентации).

Все мы когда-нибудь испытывали подобные впечатления. Увлекательная книга создает восстановительный эффект, если завладевает воображением и переносит читателя в свой мир. Соприкосновение с искусством, посещение театра, оперы или балета тоже обладает восстановительным эффектом.

Поэтому Каплан поставил своей целью узнать, почему чтение или прогулка по парку дают восстановительный эффект, возвращая нам силы. Кринке считает, что эти принципы вполне применимы к пониманию влияния, оказываемого архитектурными и ландшафтными конструкциями на человека.

Созерцательные пространства намеренно просты: в постройках используют незамысловатые элементы конструкции и скромную цветовую гамму, а в садово-парковом дизайне внимание концентрируется на немногочисленных деревьях и зеленых насаждениях. Приглушенные звуки, цвета и тени ослабляют зрительные и слуховые воздействия, позволяя посетителям расслабиться и сосредоточиться. Просто – это не обязательно скудно или пусто, даже в келье отшельника есть окна, книги и крест. Созерцательная простота похожа на простоту музея: пространство нарочито обнажено, выдвигая в центр внимания лишь несколько предметов.

Простота либо придает окружающему пространству умиротворенность, либо намеренно привлекает внимание к определенному месту, предмету или ритуалу. Мы перестаем замечать богатое убранство театрального зала, едва гаснет свет и начинается спектакль. Строгая простота художественных галерей оттеняет выставленные в них картины. Готический собор при свете свеч на вечернем богослужении становится уютным и гостеприимным: величественные своды скрываются в темноте, создавая камерную, располагающую атмосферу.

Еще одной особенностью созерцательного пространства являются контрасты. Крохотный уединенный сад у подножья горы, каменная тропа, ведущая к кромке воды, узкий темный проход, выходящий на залитую солнечными лучами площадь, храм, вздымающийся к небу, – все это является гармоничным объединением микрокосма и макрокосма, контрастирующих элементов, давящей темноты и всепроникающего света, человека и природы. Деление пространства на контрастирующие участки застройки и естественных образований, перемещение от малого к большому или из темноты к свету превращает обычную прогулку в своего рода паломничество.

По словам Кринке, располагающие к созерцанию пространства «дарят ощущение отстраненности, хотя окружающее является частью чего-то большего». Пещера, которая тысячи лет назад служила святилищем безвестным ныне племенам, сохраняет ощущение таинственности, но не вызывает чувства сопричастности. Городские парки, напротив, обладают восстановительным эффектом, поскольку физически близки к нашей повседневной жизни.

Создатели созерцательных пространств давно уяснили, что необузданные, девственные просторы воспринимаются нами как угрожающие, а места, где чувствуется присутствие человека, даруют ощущение спокойствия и единения с природой. Тропинка на горе или оазис с хижиной в пустыне вызывают совсем иные чувства, чем безбрежные океанские дали или непроходимые джунгли. Тропы и постройки делают пространство познаваемым, дорожка придает смысл ландшафту, беседка или храм становятся целью прогулки, передвижение принимает характер паломничества. Нам свойственно упускать из виду, что чувство местонахождения – уверенность в том, где мы находимся и куда движемся – играет важную роль в восприятии места. Мы радуемся свободе странствий, но отсутствие цели – не то же самое, что ощущение потерянности. Возможность бесцельных скитаний все же подразумевает знание того, где именно мы находимся. Представьте, что вы гуляете по хорошо знакомому городу, никуда особо не стремясь, но постоянно сознавая, где вы, а потом представьте, что вы потерялись. На карте путь окажется тем же самым, но ощущения изменятся.

Аллея Дарвина – превосходный образец созерцательного пространства. Она широким овалом пролегает по владениям Дарвина и его соседа, натуралиста, археолога и этнографа Джона Леббока, частью проходя по лугу, а частью – по лесу. На аллее нет ни скульптурных украшений, ни скамей для отдыха. Дарвин сохранил естественную простоту окружающего ландшафта, только в некоторых местах высадил деревья и кустарники, а кое-где проредил живую изгородь, сохранив старый вяз, росший неподалеку.

Тем не менее в простом дизайне аллеи присутствует необходимый контраст. Обычно Дарвин выходил на прогулку с южной оконечности поместья, где за невысокими живыми изгородями открывается вид на зеленые холмы, поля и леса вдалеке. Аллея выходит к беседке, которую семья называла летним домиком, и оттуда сворачивает на север, превращаясь в затененную деревьями тропинку, которая затем сменяется светлым участком.

Итак, прогулка Дарвина превращается в паломничество. Чтобы попасть на аллею, Дарвин выходил на задний двор дома, шел по прямой широкой дорожке мимо теплиц и садов к деревянной калитке в живой изгороди. За калиткой простирается луг и начинается аллея. Дом находится всего в тысяче шагов от аллеи, но, как вспоминала внучка Дарвина, «это казалось очень далеко», потому что густой кустарник отгораживает от человеческого присутствия и оставляет гуляющего наедине с природой. Сам Дарвин замечал, что для наблюдателя на аллее «Даун-Хаус словно бы находится на краю света». Аллея стала для исследователя убежищем от домашней суеты.

Красота аллеи естественна, но не девственна. В своих владениях Дарвин высадил вдоль аллеи кизил, граб и еще с полдесятка видов деревьев и кустарников, а на арендованном участке Леббока провел ландшафтные работы, оградив аллею живой изгородью и штакетником. По мнению Джима Мура, это прекрасный пример садоводческого искусства. Простота замысла, контрасты затененных посадок и ярко освещенных открытых участков, изменение перспективы, комбинация природных особенностей ландшафта и творения рук человеческих сочетают в себе все классические элементы восстановительного созерцательного пространства.

Можно ли называть аллею информационной технологией, инструментом, которым Дарвин пользовался для сосредоточения? Ученый отслеживал протяженность своей прогулки с помощью камешков, переставляя их с места на место по ходу своего движения (иногда дети прятали камешки, чтобы узнать, насколько глубоко отец погрузился в размышления). В Даун-Хаусе Дарвин написал восемнадцать научных трудов и монографий, в том числе «Происхождение видов» (1859), «Происхождение человека» (1871) и «Выражение эмоций у человека и животных» (1872). Аллея присутствовала в его жизни на протяжении тридцати шести лет. Если он прогуливался по ней триста дней в году и ежедневно проходил две мили, то в общей сложности отшагал свыше двадцати тысяч миль по своей «дороге размышлений» – своего рода второе кругосветное путешествие, изменившее наш взгляд на мир.

Дарвин создавал аллею с необыкновенным терпением и уверенностью. Я живу в мире, в котором проекты занимают несколько недель или месяцев: сроки неумолимы, конкуренция на рынке труда и услуг жестока – если чего-то не сделать, то это сделает другой. Викторианская эпоха представляется нам странной и чуждой, однако Дарвин описывал мир природы, подчиняющийся знакомым нам законам бесконечного соперничества и борьбы за существование. Мои одаренные друзья много и усердно работают, но плоды их труда кратковременны и преходящи: созданные новинки мгновенно сменяются продукцией конкурентов. Даже у лучших идей и ценнейших экспертных знаний невероятно короткий срок годности: технологические инновации и патенты, привлекающие сегодняшних инвесторов, через пять лет превращаются в дешевые поделки, производимые на окраинах Шанхая. Сами мы живем, как перекати-поле, нигде не обосновываясь надолго: сегодня мы в Сан-Франциско, а через три года – в Сеуле, Дубае или Боулдере, там, где открываются лучшие возможности для применения наших талантов и способностей. Даже если мы не переезжаем с места на место, кажется, что бульшая часть нашего существования проходит в «облаке», и возвращаясь домой, мы с удивлением понимаем, что знакомое место переменилось до неузнаваемости.

Однако же Дарвин высадил деревья на аллее, твердо веря, что много лет будет наблюдать за их ростом, развивая и совершенствуя свою теорию эволюции. Он арендовал землю у Леббока, предвкушая «удовольствие от прогулок по тенистой аллее и ухода за деревьями и кустарниками». Вдоль аллеи ученый возделал миниатюрный «густо заросший» лесок, упомянутый в конце фундаментального труда «Происхождение видов». Даун-Хаус стал для Дарвина миром, который десятки лет защищал, поддерживал и вдохновлял исследователя.

Все это нам кажется очень странным. Сумеем ли мы создать что-то подобное?

К сожалению, на такое способны очень немногие. Однако мы можем взять на вооружение принципы, лежащие в основе созерцательного и восстановительного дизайна для создания впечатлений и взаимодействий в самых неожиданных, непостоянных местах. Вдобавок мы способны научиться пользоваться средствами для создания привлекательности, отстраненности, диапазона и совместимости.

Исследования Кринке и Каплана объясняют, почему я рассматриваю самолеты как своеобразное созерцательное пространство. В тесноте салона я сосредоточиваюсь на тех элементах, которые придают пространству восстановительные качества. Я не обращаю внимания ни на мерзкую еду, ни на взвинченных пассажиров, ни на борьбу за место для ручной клади. Салон экономкласса стал моей аллеей.

Основой этого преобразования стали прочные ассоциации между полетом, приключениями и открытиями. В детстве я часто путешествовал с родителями, фактически мы жили на два дома – в Штатах и в Бразилии. У меня остались смутные воспоминания о жизни в Бразилии, но путешествия запомнились навсегда. Ночные поездки на автобусе в Мато Гроссо и Уро Прето, переезды с тропических берегов на центральные равнины, полеты из Рио-де-Жанейро в Буэнос-Айрес и Боготу, виды Амазонки и Анд, открывающиеся под крылом самолета, вспоминаются гораздо легче, чем квартиры, в которых мы жили, или парки, где я гулял в детстве. Воздушные путешествия сохранили для меня восторг и притягательность – привлекательность, по терминологии Каплана, а потому мелкие недостатки (типа задержки рейсов и несъедобной еды) меня не отпугивают.

Я полюбил полеты в 1960-е годы, когда сама идея о доступности международных воздушных путешествий была в новинку. В то время глобальные брэнды и международные торговые сети еще не овладели миром. Регулярное трансатлантическое пассажирское сообщение установили только в 1950-е годы, а беспосадочный перелет из Северной Америки в Южную все еще считался редкостью. Во времена Дарвина бытовало схожее отношение к прогулкам: когда юный Чарльз уходил в поля после смерти матери, умами владела романтическая идея о прогулке как форме самопознания, а за тридцать лет до этого Гилберт Уайт написал свою «Естественную историю», вызвавшую у читателей острый интерес к ботанике и собирательству. Таким образом, в силу культурно-исторических ассоциаций я считаю самолеты и аллеи созерцательными пространствами.

Физическая среда самолета обладает всеми характеристиками созерцательного пространства. Отведенное мне место очень мало, перегружено предметами, но упорядочено, и все, что мне нужно, находится в пределах досягаемости – своеобразная походная версия сада камней, доступная пониманию и самодостаточная, небольшая, но бесконечная в смысле предлагаемого ею интеллектуального диапазона.

Бульшую часть времени мое внимание остается в пределах этого крошечного мира. Ночные перелеты – мои любимые: в салоне темно, только мерцают экраны и сияют островки света у кресел моих спутников, которые так же, как и я, сосредоточенно работают или им просто не спится. Да, это не лесная чаща, но смесь света и темноты, тишины и шума помогают мне успокоиться и сосредоточиться.

Даже звуки помогают мне сконцентрировать внимание. Я работаю под музыку, но краем уха слышу шум двигателей. Звукооператоры знают, как усилить низкочастотные шумы, которые ассоциируются у нас с большими пространствами, для того, чтобы помещение казалось больше (так в кино к саундтреку добавляют низкие звуки, когда действие перемещается из небольшого помещения в открытые пространства). Хотя занимаемое мной место в салоне мало, гул моторов, шум ветра, шорохи и потрескивание алюминиевой обивки фюзеляжа в холодном воздухе за бортом создают у меня ощущение простора.

Немаловажно и то, что я отключен от Сети. Это цифровое выражение моей отстраненности – еще одна примета того, что перелет становится паломничеством. Я знаю, что не могу проверить электронную почту или просмотреть новости в Интернете, даже не пытаюсь. Я полностью свободен от зависимости. Цифровые наслаждения и удовольствия находятся вне досягаемости, соблазн исчезает. Еще большее удовлетворение приносит осознание того, что другие не могут связаться со мной.

Я, конечно, рано или поздно вернусь онлайн. Но сейчас этот момент кажется очень далеким. В долгом полете время замедляется и становится растяжимым. Разумеется, нас ожидает посадка, однако краткие ночи и неторопливые рассветы поддерживают во мне радостное ощущение невесомости, словно я – мячик, подброшенный вверх и замерший на пике своего полета, когда ускорение замедляется.

Я одновременно осознаю и приближение сроков сдачи, и освобождение от привычных обязанностей, нахожусь в рабочем режиме, но отдельно от обыденной жизни.

После дней и недель напряженной суеты тело отдыхает, хотя мозг продолжает лихорадочно мыслить. Сменяются часовые пояса. Душа возбуждена сборами и подготовкой к полету, хотя у меня есть возможность (и необходимость) десять часов просидеть спокойно, ощутить медленное течение времени. Эти чередования между суетой и отдыхом, между движением и покоем, физической неподвижностью и мыслительной активностью вызывают состояние, где действие и созерцание не сменяются, как день и ночь, а сливаются воедино.

Для нас перерывы или отдых стали эквивалентом кнопки выключателя: мы либо работаем, либо нет. Деятельные личности считают необходимость «выключения» недостатком человеческой операционной системы. Однако наибольший восстановительный эффект достигается не выключением. Перерывы в созерцательном пространстве не прерывают работы творческого ума, а создают иное, весьма ценное состояние покоя, где разум продолжает творить, но другим, менее направленным способом.

Погружение в это вдумчивое, осознающее состояние требует времени, его нельзя достичь незамедлительно. Например, при медитации телу требуется несколько минут, чтобы расслабиться и успокоиться. Только после этого можно переходить к очищению и успокоению мышления. Приходится учиться и умению создавать созерцательные пространства и состояния, превращать обыденный мир в восстановительную среду. Мне потребовались годы странствий, прежде чем я научился творчески работать в самолете. Тем не менее попробуйте найти время хотя бы для краткого погружения в восстановительную среду, научитесь превращать паузы и перерывы в возможности для разгрузки разума, для перехода к менее активной деятельности, а не для полного отключения.

Больше всего такие изменения ритма заметны в ходе рабочего дня, но они существуют и в более длительные периоды деятельности. Дарвин годами прогуливался по своей аллее, наблюдая за разницей освещения утром и днем, за сменой времен года, за ростом и развитием посаженных деревьев. Многолетняя траектория его творческой мысли в совокупности с движением и созерцанием наглядно демонстрирует, как совмещаются в жизни ученого активная деятельность и время, посвященное размышлениям, путешествия и отдых, новое и привычное, древнее стремление к уединению и современная потребность в общении. В своей жизни Дарвин побывал во многих пространствах, весьма осмотрительно подходил к тому, какие места занимал он сам, а каким местам позволял занять себя. Результаты красноречивы.

Наш словарный запас не позволяет полностью описать восстановление. Понятие «отвлечение» иногда используют в качестве синонима восстановления, но существует огромная разница между прогулкой и просмотром забавных видео на YouTube, обменом эсэмэсками с приятелями и ответами на срочные звонки из офиса. Восстановительная деятельность и восстановительная среда занимают сознание, при этом бессознательный разум работает без целенаправленных усилий, понимая, что никакой спешки или отвлечений не существует.

А если коротких перерывов недостаточно, то можно собрать все гаджеты с экраном, клавиатурой или Wi-Fi (все то, что является источником постоянного отвлечения) и выключить их на целый день. Я не шучу. Можно. И нужно.

Глава 7
Отдыхайте

Выберите один вечер и сделайте его бесцифровым. Отключите систему предупреждений и обновлений. Закройте страничку на Facebook. Выключите Wi-Fi. Переключите телефон на вибрацию, но не кладите его в карман, а оставьте на столе. Уберите подальше планшеты и игровые приставки. Положите ноутбук в сумку, а сумку – в шкаф.

Следующие сутки не выходите в Интернет, не проверяйте электронную почту, не трогайте ни одно устройство, у которого есть экран. Найдите книгу, которую вы начали читать в прошлом месяце (или в прошлом году) и дочитайте ее до конца. Полистайте журналы. Узнайте, как дела у друзей, не прибегая к помощи социальных сетей. Приготовьте вместе ужин. Найдите свечи и штопор, стряхните с них пыль и употребите по назначению. Осмотрите автомобиль или разберите и почистите велосипед. Делайте то, что вам интересно, из-за чего вы чувствуете себя неотделимой частью реального мира.

Поначалу это трудно. Мы привыкли к тому, что Интернет есть всегда, и его отключение кажется бессмысленным, контрпродуктивным и весьма опасным действием. А вдруг кто-то попал в аварию и через Twitter просит помощи? Такое пропустить невозможно! (Не смейтесь. Иногда пострадавшие сначала пишут в Twitter и лишь потом звонят в полицию.) Что делать, если где-то в мире что-то случится, а мы об этом не узнаем? Разумом мы понимаем, что эта тревога граничит с абсурдом, но сам факт, что мы испытываем эти чувства, подтверждает необходимость отключиться.

Если на следующий вечер вы броситесь к компьютеру и восторженно прильнете к мерцающему экрану, не волнуйтесь. Вы такой же, как и все остальные.

На следующей неделе повторите все снова. Будет трудно, но не так, как в первый раз.

Через две-три недели вы заметите некоторые изменения. Если вы не репортер, не трейдер финансовой биржи и не врач скорой помощи, то поймете, что все сущее не погружается в хаос, если вы уходите в офлайн. Большая часть имейлов – или мусор, или может подождать, однако у нас выработалась привычка считать все сообщения неотложными. Если вы кому-то действительно нужны, вас обязательно разыщут. В современном мире, пожалуй, невозможно связаться только с человеком в салоне самолета.

Вы ощутите, как ваш разум замедляет бег – по-хорошему. Потихоньку оседает когнитивная пыль, поднятая бесконечной суетой работы, домашней жизни и всевозможными виртуальными раздражителями. Остается спокойствие, которое поначалу кажется ужасающей скукой, пустоту хочется чем-то заполнить. Не спешите. То, что вы ощущаете, – это «расширение сознания», постепенное восстановление внимания, воссоздание нужного баланса между человеком и техникой.

Итак, начнем «бесцифровую субботу»!

Как и многие инновационные технологии, это движение зародилось в Кремниевой долине. Термин «бесцифровая суббота» впервые возник в рамках курса «Искусство нахождения равновесия между внутренней и внешней жизнью в соответствии с личностными ценностями», который вела Энн Диленшнайдер, психолог и духовный наставник. Энн работает с некоммерческими организациями и духовенством. Ей помогает Андреа Бауэр, инструктор и организатор тренингов для руководителей и менеджеров.

Они повидали немало трудоголиков, работающих по десять часов в день, живущих в постоянном потоке электронной почты и встреч, теряющих способность остановиться и задуматься. Вдобавок современное духовенство рассматривает Церковь с корпоративной точки зрения: проповедникам приходится заниматься поиском финансовой поддержки, разрабатывать новые программы, составлять проповеди в форме презентаций и обеспечивать увеличение числа паствы. «Мы хотели предложить курс, который помог бы людям восстановить контакт с собой», – вспоминает Диленшнайдер о начале своей работы. Сейчас она работает клиническим психологом в Фарго, штат Северная Дакота, где в течение полутора лет была пастором местной методистской церкви. Вдохновленная книгой Джулии Камерон «Путь художника», в 2001 году Диленшнайдер решила объяснить слушателям, как провести день офлайн, чтобы отдохнуть от работы и бесконечных имейлов, без пейджеров и наладонников, и сознательно заниматься деятельностью, не связанной с технологиями.

Первые «субботы» проходили нелегко, однако вызвали бурные дискуссии о причинах, из-за которых люди не желают «отключаться». Студенты пытались уяснить, почему им кажется, что мир рухнет, если они выйдут в автономный режим. Вскоре «бесцифровые субботы» и подобные им мероприятия – «Неделя без экранов», «Выход офлайн», «Революция разъединения» – стали необычайно популярны.

Желая узнать, почему у «бесцифровых суббот» так много поклонников и что дает изоляция от Всемирной паутины, я провел множество интервью. Писатели, консультанты, юристы, предприниматели, дизайнеры, инженеры, педагоги, маркетологи и сотрудники рекламных агентств – все они участвуют во множестве проектов одновременно, общаются с многочисленными клиентами и заказчиками. Их работа требует воображения, рационального распоряжения временем и мотивации – иными словами, они заняты многозадачной деятельностью, им необходимо умение сосредоточиваться. Они прекрасно ориентируются в цифровом технологическом пространстве, но у них имеются и чисто прикладные, «аналоговые» интересы. К примеру, профессор Дэвид Леви из Вашингтонского университета защитил в Стэнфордском университете докторскую диссертацию на тему искусственного интеллекта, а в лондонском Роухемптонском университете получил диплом профессионального каллиграфа и переплетчика. Среди приверженцев «бесцифровой субботы» встречаются пивовары, повара и любители экстремальных видов спорта. Они с удовольствием рассказывают о себе, но настаивают, что пристрастие к «бесцифровым субботам» не делает их противниками технологий, этакими современными луддитами.

Некоторые соблюдают «бесцифровую субботу» по чистой случайности. Например, Мартина Стоун осознала все плюсы пребывания в автономном режиме, когда заключила контракт с недобросовестным интернет-провайдером. Хотя Стоун и переквалифицировалась из корпоративного юриста в воспитательницу детского сада, она по-прежнему зависела от гаджетов. Сын без электронной книги в руках не появлялся, постоянно сидел на YouTube, писал эсэмэски и слушал музыку, муж не выпускал из рук смартфон даже во время романтических ужинов. Отсутствие надежной цифровой связи доводило Мартину до слез. Она не намеревалась присоединяться к проведению «бесцифровых суббот», но плохое подключение к Интернету дало ей возможность отдохнуть от участия в родительских комитетах и мероприятиях, организуемых директором детского сада и требующих присутствия онлайн.

Дэвида Вюртеля подтолкнул к соблюдению «бесцифровой субботы» его маленький сын. Дэвид – инженер компании Tesla Motors, производящей электрические автомобили, пользующиеся огромной популярностью у инвесторов и президентов корпораций, которые гордятся своей заботой об окружающей среде. Для Дэвида, выпускника Калифорнийского университета в Беркли, пребывание онлайн со студенческой скамьи было сродни способности дышать. Он втянулся в проведение «бесцифровых суббот», гуляя с сынишкой в парке. Поначалу Дэвид брал с собой планшет, но заметил, что слишком часто говорит малышу: «Подожди, пока я закончу имейл». Обеспокоенный тем, что уделяет сыну мало внимания, Дэвид понял, что цифровые технологии лишают его радостей отцовства, поэтому стал чаще оставлять компьютер дома, выключать телефон и приносить в парк книгу.

Шэй Колсон впервые ушел в офлайн, когда уехал в медовый месяц на Бали. Шэй – технарь, который по звуку оповещения может точно определить, какой у вас телефон: Android, Windows или айфон. После долгих лет изучения информатики в Сиракузском университете он обнаружил, что готов изменить способ своего общения с окружающими и пересмотреть отношение к технологии. В путешествие Шэй с женой отправились, вооруженные бумажными путеводителями, настоящими билетами и распечатками гостиничной брони. Из цифрового оборудования молодожены сохранили только фотокамеру и два устройства Kindle — по одному для каждого. Лишившись возможности разместить новые фотографии в Facebook, Шэй с женой сполна насладились медовым месяцем.

«Бесцифровая суббота» для Тэмми Стробел является частью обширного плана по упрощению жизни и приданию смысла существованию. Тэмми, писательница и дизайнер веб-сайтов, последние несколько лет сознательно стремится к простоте: она отказалась от автомобиля и телефона и вместе с мужем переехала в небольшой дом в Орегоне, сконструированный по особому проекту. Она перешла на «бесцифровую субботу», когда поняла, что погружается в Интернет, стараясь избежать напряженной творческой работы, из-за боязни, что ее писательская деятельность потерпит неудачу. Осознав, что из инструмента писателя Интернет превратился в средство самоотвлечения, Тэмми стала уходить в офлайн по выходным, заменяя цифровые технологии общением с мужем и чтением.

Кристина Розен, автор и редактор ежеквартального журнала The New Atlantis, обратилась к «бесцифровой субботе» после написания статей о том, как новые технологии (генотипоскопия, глобальная система позиционирования) влияют на наше восприятие времени, творческой деятельности и семейной жизни. Розен осознала, что технологии одновременно являются и насущной необходимостью, и мощным раздражителем. Однажды она принесла лэптоп в жилую комнату, и дети немедленно им заинтересовались. В результате Розен решила удалить компьютеры из тех помещений, где семья собирается вместе. Она также заметила, что время, проводимое онлайн, изменило ее манеру чтения. «Обрывочное чтение с экрана перестало приносить удовольствие», – объясняет она. В итоге она установила на компьютер программу Фреда Штуцмана Freedom и выделила время для вдумчивого чтения книг. После этого обращение к «бесцифровой субботе» не вызвало затруднений.

Первоначально Диленшнайдер и Бауэр предлагали планировать «бесцифровую субботу» заранее, чтобы освободиться от всех помех и срочных дел, и по окончании дня проводили своеобразный ритуал, знаменующий переход к обычной жизни. Прошло десять лет, появились социальные медиа, смартфоны, игровые приставки и совместная работа в «облаке». Что же делают сейчас приверженцы «бесцифровой субботы»? Какие гаджеты они выключают, как проводят время, что получают от автономного режима?

Самое простое – определить длительность «бесцифровой субботы»: обычно это сутки или все выходные. Соблюдать «бесцифровую субботу» легче, если она превращается в своеобразный повторяющийся ритуал.

Мало кто отключает абсолютно все устройства. «Я бы никогда не смог податься в отшельники», – вот так метко, но неточно выразился один мой приятель. Некоторые придерживаются выработанного плана: избегают всех устройств, у которых есть экран, прерывают соединение с Wi-Fi, нажимают кнопку выключателя. Эти правила легко запомнить и применять на практике (что особенно помогает, если у вас есть дети). Таким образом определяется граница между обычным днем и «бесцифровой субботой». Кроме того, можно избавиться от отвлекающих услуг и устройств: некоторые отключают мобильные телефоны и компьютеры, забирают у детей карманные игры, но все же всей семьей играют на приставке в Guitar Hero.