Текст книги "Однажды в Америке"

Окраины города

12 августа 2019 года

Примерно в это же самое время невысокая, но чертовски привлекательная девушка с прямыми темными волосами встала с кровати, где лежал загнанный ею и до сих пор пытающийся прийти в себя немолодой любовник, и направилась в душ.

В душе она первым делом критически осмотрела себя. Ничего так… лет пять-семь еще сойдет. Фитнес, жесткая диета… где-то до тридцати двух-тридцати трех она продержится. За это время надо либо сделать имя в журналистике, либо выйти замуж.

Ее звали Меган Рейд. Она родилась в одном из центральных штатов, в маленьком городке, жители которого ездили работать на расположенный в тридцати милях металлургический завод. Потом японцы и южные корейцы научились выплавлять сталь больше и дешевле, и металлургического завода больше не стало.

Вместе с заводом начала распадаться и социальная ткань. Привычный образ жизни. Суровые отцы, иерархия которых определялась их положением на заводе. Матери-домохозяйки, хлопочущие над выводком детей. Ничего этого не стало.

Кто-то уехал. Кто-то устроился обслуживать поставленный неподалеку ветровой парк, но там платили немного. Кто-то просто спивался. Лучшая работа была в полиции.

Она с самого детства хорошо знала, что ее ждет. Потерять девственность с каким-нибудь Тедом или Доном на заднем сиденье старой машины, потом выйти за него замуж. Он будет пить пиво и поднимать на нее руку. Она будет работать в дрянной забегаловке у дороги и улыбаться тракерам за чаевые.

Вместо этого она сбежала сюда. Тело было ее главным оружием, и она использовала его умело и хладнокровно. Потому она уже наработала себе кое-какую репутацию и газеты без проблем брали ее материалы.

И никого не интересовало, как она их добывала.

Вашингтон был полон мужчин. Мужчин и власти. Это был один из самых мужских городов на Земле – возможно, даже самый. Тут даже женщины были мужчинами – взять ту же Хиллари. Бедный Билл. Она бы его утешила – не ради информации – просто из сожаления, что такому симпатяге попалась такая стерва.

Когда она стояла под душем – дело происходило не в мотеле, а в апартаментах, – зашел ее любовник. Он был вдвое старше ее, но сил у него пока хватало.

– Ты долго?

– Я уже все.

Она вышла из душа, встала перед ним. Тот со смехом поднял руки.

– Сдаюсь. Нет, я на самом деле больше сегодня не могу. Устал как собака… как чертова собака.

Он встал под душ. Меган, не одеваясь, стала заниматься своим макияжем.

– Говорят, у вас проблемы в Белом доме, – сказала она.

– Проблемы – это не то слово. Ублюдок просто подставил нас, и в самый неподходящий момент. Он даже не осмелился прийти и посмотреть в глаза президенту – сбежал как трус.

– А это правда?

– Что?

– Ну, то, что он дочь трахал.

– Мег, тебе лучше других известно, что правда есть то, о чем расскажут по ТВ в прайм-тайм.

– Ну да. Ну да.

– Президент в ярости. Он хотел набить этому ублюдку морду.

– Я его понимаю.

– Гребаная партия.

– Это они, да?

– Точно. Они навязали нам этого гнилого ублюдка. Господи, они могли по крайней мере найти детектива и проверить его.

– Джентльмены верят на слово друг другу.

– О, да.

– И что теперь?

– В смысле?

– Ну… уже решили, кто идет на выборы?

– Пока нет. Президент настолько взбешен позицией партии, что подумывает о том, чтобы идти самостоятельно. Как независимый кандидат.

Меган фыркнула.

– Это не пройдет. Вы подарите Белый дом демократам.

– Как знать, как знать. У них дерьма не меньше.

Любовник вышел из душа…

– Эй, ты же говорил, что не можешь больше.

– Точно. Не могу.

Он прошел в комнату.

– И все-таки, – крикнула ему вслед Меган, – нашли кого-то?

– Да! Он хочет в доску своего человека.

И – прозвучала фамилия.

Из машины Меган набрала номер. Его она нигде не записывала – помнила наизусть. И набирала не со своего телефона.

– Вас слушают.

– Мне нужна немедленная встреча, – она назвала несколько букв и цифр.

Через два часа «Хонда» Меган остановилась у одной из закусочных близ девяносто пятого шоссе. Это была одна из закусочных той самой сети, в которой бы могла работать и она, если бы решила просто плыть по течению.

Фургон «Мерседеса» мигнул фарами. Она направилась к нему. Прокатилась по направляющим дверь.

– Итак.

– Информация есть.

Контактер улыбнулся.

– Но?

– Но сначала – мой брат.

Контактер продолжал улыбаться.

– Пожалуйста.

Он протянул папку с лежащим внутри документом. Рядом на стойке была какая-то аппаратура.

Меган открыла папку, посветила телефоном. Это было решение федерального судьи.

– Оно настоящее?

– Такие вопросы не стоит задавать. Это только ослабляет вашу позицию…

– Черт возьми, оно настоящее?

– Конечно…

…

– Меган, мы заинтересованы в сотрудничестве с вами. Нас мало интересует ваш брат, который получил двадцать лет в тюрьме штата за изготовление метамфетамина. Нам плевать, если он выйдет, – мало ли таких. Нам плевать, если даже он снова начнет варить мет. Но если вы попытаетесь обмануть нас, ваш брат снова попадет в тюрьму. Или умрет.

…

– Итак?

Меган назвала фамилию. Контактер хмыкнул.

– Глупо, но предсказуемо. Хорошо.

– Что дальше?

– Дальше? Держите связь с вашим бойфрендом. И вот вам еще один.

Еще одна папка перекочевала из рук в руки.

– Министр юстиции. Все там, в папке. Идеальный кандидат, я бы так сказал. Больная жена и выросшие дети.

– Ублюдки…

– Что?

– Какие же вы ублюдки.

– Приму это за комплимент. Там его психологический портрет, составленный нашими аналитиками. Пропуск в Минюст и билет на одно мероприятие. Вы любите хоровое пение?

– Нет.

– Придется полюбить. Он поет в любительском хоре. Потом собирает пожертвования. Проще всего к нему подкатить именно там…

Примерно в это же самое время пожилой, но не слишком, с отчетливо военной выправкой человек сидел в офисе в одном из зданий Нью-Йорка. Офис принадлежал крупной компании, занимающейся продвижением и политическим пиаром.

Он сидел и спокойно ждал. Обычно люди в таких случаях просматривают сообщения в своем айфоне или Блекберри, или звонят кому-то, или читают прессу. Он не делал ни того, ни другого, ни третьего. Он просто ждал.

Несколько человек смотрели на него через скрытую камеру. Они специально пригласили его и специально опоздали со встречей, чтобы проверить его реакцию.

– Кремень. Настоящий кремень, – сказала Меган.

– Он начинал в спецназе, что ты хотела.

– Но если он хочет стать политиком, он должен уметь проявлять эмоции.

– Так мы его и научим.

– Не уверена, что этому можно научиться. Он прямой как штык.

– Можно научиться имитировать.

Меган посмотрела на своего шефа, который начинал в команде Рейгана.

– Джо, а ты хочешь, чтобы в нашей стране был такой президент? Который имитирует эмоции. А?

– Вице-президент.

– Я не дура.

– Нет, дура. Была бы умной, молчала бы.

Меган посмотрела на экран.

– О’кей. Пойду к нему.

Она специально оделась несколько фривольно для этой встречи. Чтобы посмотреть на реакцию.

Не было никакой.

– Мэм? – Он поднялся.

– Сэр.

Он улыбнулся. Неизвестно, насколько искренне.

– Я уже не военный.

– Для меня вы всегда будете генералом.

Он пристально посмотрел на нее, – и Меган поняла, что он не так прост и прям, как это может показаться.

– Кто?

– Сэр?

– Кто у вас там был? Сын? Муж? Жених?

Меган почувствовала, что теряет нить разговора.

– Как вы поняли?

– Увы, это несложно.

– Муж.

– Он вернулся?

– Да, – Меган зло усмехнулась, – пьет пиво и лежит на диване. Он решил, что отдал все долги, включая супружеский.

– Скажите ему, что я хочу его видеть, – сказал генерал.

– Да, но…

– Солдат должен всегда оставаться солдатом. Он сломался, но, думаю, мне под силу будет это исправить.

– Да, – растерянно сказала Меган, – хорошо.

– И что вы думаете обо мне? – спросил генерал. – Что я китайский болванчик, который даже неспособен возмутиться тем, что к нему опаздывают на назначенную встречу?

Меган снова почувствовала, как она проваливается. Беспомощно улыбнулась.

– Ого.

– Нас тренировали. Мы должны были действовать в глубоком тылу противника, выдавать себя за русских или кого там надо. Наша способность выжить и выполнить задание зависела не от огневой мощи. А от того, насколько успешно нам удастся действовать, не привлекая внимания местных. Потому нам давали психологии, не меньше чем общеармейских дисциплин. Как не привлекать внимание… или, наоборот, как привлечь.

– Я… поняла.

– Так с чего мы начнем?

Меган собралась.

– Начнем, пожалуй, вот с чего. С обращения к нации. Вы должны будете обратиться ко всем, но каждый должен думать, что вы говорите с ним лично и ни с кем другим. Это сложно, но это политика.

– Я понимаю.

– Тогда начнем. Представьте себе, что у меня камера. Скажите, глядя на меня: «Мои дорогие американцы».

– Можно, да?

– Конечно.

Генерал улыбнулся:

– Мои дорогие американцы, я рад вас приветствовать.

И Меган поняла, что скорее всего у него все получится.

США, штат Нью-Йорк

Кирьяс-Джоэль

12–13 августа 2019 года

Остаток дня я просто слонялся по Нью-Йорку как турист, заговаривал с девушками, спрашивал, который час, хотя прекрасно это знал. Моя задача была, если я еще под слежкой, каким-то образом «забить каналы», то есть заставить спецслужбы отрабатывать большое количество ложных следов.

Вечером, когда стемнело, я оказался в месте, которое было застроено чем-то наподобие гаражей. Но это были не гаражи.

Одна из «фишек» США, кстати, очень удобная – тут сдают на длительный срок помещения для хранения вещей. Они бывают разные по размеру, самые большие – по размерам гаража. Но это позволяет за сравнительно скромную плату иметь место для длительного хранения вещей и не засирать квартиру, простите, как это делается в России. У нас обычно квартира – это и склад, а самое ненужное берут на дачу.

Мое хранилище было расположено на территории, которая охранялась автоматически – забор, камеры. Я прокатил карточкой доступа – и дверь открылась.

Мое хранилище было такое же, как и у всех, вместо массивных стальных дверей здесь поднимающиеся жалюзи, как в гараже. Заполнено оно было примерно на одну треть. Я зашел в него, опустил дверь, включил фонарик. Все было на месте. По памяти достав спальник, я расстелил его прямо на бетонном полу: тут и буду спать. Кажется, правила запрещают проживание в этих хранилищах, но, думаю, за одну ночь ничего не будет. В крайнем случае, пусть меня оштрафуют, что ли…

Утром я первым делом пошел покупать себе машину.

В США машина – это неотъемлемая часть жизни человека, эта страна просто не приспособлена для жизни без машины – хотя в последнее время все больше людей в крупных городах от владения машиной отказываются, переходя на европейский манер, на велосипед, Сегвей или каршеринговую схему. Последнее – это когда ты вносишь какие-то взносы на счет специальной фирмы и в обмен имеешь право столько-то часов в месяц пользоваться любой машиной этой фирмы. Довольно удобно, когда машина нужна, она у тебя есть, и в то же самое время голова не болит за парковку, ремонт, обслуживание и прочие подобные вещи. Новое поколение – его тут «миллениалами» называют – вообще предпочитает не иметь никакой собственности, а только арендовать что нужно и когда нужно, чтобы собственность не затягивала и не препятствовала перемещению по стране и по миру.

Купить машину здесь проще простого, даже туристу иногда проще купить машину, чем арендовать ее. Просто заплатил деньги и поехал – не надо ехать в ГАИ, или что там сейчас в России, выстаивать очередь… удобно, короче. Очень удобно.

До нужного места я добрался, сменив пару автобусов – на всякий случай. Здесь хоть и подороже, но тут не кинут. Именно владелец этого места навел меня на аукцион, где продаются подержанные конфискованные тачки.

Место это было почти типичным автосалоном в США – гравийная площадка и машины на ней. Почти потому, что тут еще и ремонтировали – вон, стоит ангар. Там много чего могут сделать с машиной интересного.

Вон и машина владельца стоит, он увлеченный своим делом человек, оттого мы и спелись. Лучше не иметь дело с человеком, который не любит свою работу. По себе знаю.

Поль Вертер начинал в гараже ФБР, следил за их машинами – вот почему он так много знает об аукционах, где продают конфискат. Потом кого-то осенила гениальная идея, что ФБР должно гоняться за преступниками и ничего более, а машинами должен заниматься тот, кто специализируется на транспорте. В итоге Поля уволили, он открыл свое дело, а ФБР теперь платило примерно вдвое больше за свои машины, потому что фирма, которая этим теперь занималась, постоянно повышала цены. Зато теперь ФБР с гордостью заявляло, что оно вносит существенный вклад в экономику города – хотя я убей не пойму, как можно вносить вклад в экономику, расточительно расходуя деньги налогоплательщиков. Но сейчас время такого вот безумия, когда расточительство стало вкладом в экономику, так что ничему удивляться не стоит. Я и не удивляюсь…

– Привет.

– Привет. Я сумку тут поставлю?

– Ага, давай.

Сумка большая, даффлбэг, но Поль не обращает внимания.

– Мне машина нужна.

– Какая?

– Большая. Тяжелая. Старая. Дешевая.

Поль ухмыляется.

– Как и всем умным людям.

– Именно.

– Давай, посмотрим…

Машины для таких клиентов, как я, стоят в самом дальнем ряду от дороги, их рекламировать не надо, кто понимает, тот сам за ними придет, а остальным и смысла объяснять нет, их больше остаточная стоимость интересует и стоимость владения. Им не понять, что машина – это и оружие, и уязвимость, и что на современных моделях, где постоянно идет обмен с автопроизводителем, и за скидки на техобслуживание, и бензин; тебя долбят рекламой по башке – даже жучок ставить не надо, чтобы за тобой следить. Мы вообще слишком легко согласились и соглашаемся с тем, что информация о нас становится доступной всем кому не попадя.

– Вот, смотри.

Черный, старый седан. Цены на стекле нет.

– «Форд Интерсептор» 2011 года – последний выпуск. Движок четыре и шесть, усиленный, усиленная подвеска, бампера таранные, хотя ни спереди, ни сзади этого незаметно. Стекла усилены пленкой, в дверях броня, в багажнике броня, плюс я лампы-вспышки назад поставил.

Поль открывает дверь.

– Смотри, в салоне никаких дыр, машина в скрытом патруле работала. Пробег девяносто тысяч, но в основном по городу, аварий не было. Обслуживалась вовремя.

Еще бы, за те деньги…

– Сколько?

– Тебе за четыре девятьсот.

– За девятилетнюю машину?

– Ты же понимаешь, что это не просто машина. Такие сейчас не найдешь, рамные, это последний выпуск. «Шевроле», что сейчас предлагают, – это не то уже. Кроме того – это старая модель, потому тут электроники минимум, никакого обмена, ничего. И это ты тоже знаешь.

Да, знаю.

– Обратно потом тебе продам?

– Да без проблем.

Еще одно преимущество этой машины – копы знают, что на таких машинах ездят их коллеги и потому не прикапываются. Хотя купить подержанную полицейскую машину, если на ней нет знаков «полиция» и мигалок, – законно.

Я начинаю считать деньги. В США на оплату наличными смотрят косо, но тут меня знают.

Из Большого Яблока я махнул в Кирьяс-Джоэль.

Кирьяс-Джоэль – это небольшой город в штате Нью-Йорк, всего в часе езды от Манхэттена. Город очень необычный: скажите мне, в каком еще городе США нет Интернета, нет сотовой связи, мужчинам и женщинам нельзя ездить в одном автобусе, а в чужака просто кинут камнем. Правильно, такое есть только здесь. Потому что это не просто город, это место жительства общины ультраортодоксальных евреев, и тут они устанавливают правила. Вы либо подчиняетесь им, либо уезжаете.

Что самое необычное – местные ортодоксы поддерживают… Палестину – вон флаг висит. По их убеждениям, до прихода Мессии еврейское государство создавать нельзя и те, кто создал Израиль, – преступники в глазах бога.

Как-то так…

А так город как город – непривычно тихий, почти без рекламы. Застройка тут типичная «субурбовская» – кондоминиумы на два-три этажа, из легких конструкций. Зимой, должно быть, у них за отопление нагорает…

Хотя, может, у них какое-то общинное отопление.

Полно автобусов. У дверей микроавтобусы и большие джипы, часто встречаются «Форд Эконолайн» и «Шевроле Субурбан»: мой джип как раз вписывается в общую картину. Восемь-десять детей здесь не редкость.

И я понимаю, почему Боб назначил встречу именно здесь – здесь почти невозможно следить, любой чужак будет мгновенно вычислен, и начнется скандал. Никому не нужны проблемы с ортодоксальными евреями, потом от грязи не отмоешься. Интернета тоже нет. Интересно, у кого он залег…

Ответ на этот вопрос я получил почти сразу: на перекрестке, как только я остановился на красный свет, на подножку прыгнул пацан лет тринадцати. Одетый как хасид – черные брюки, рубашка…

Окно не опускалось, я включил интерком.

– Гут шабес[34]34
  Приветствие на идише. Связано с тем, что среди жителей Кирьяс-Джоэля много потомков репатриантов еще начала прошлого века, а тогда разговорным был идиш, а не иврит. Дословно: доброй субботы.


[Закрыть]. Вы Алек?

– Допустим.

Про себя я подумал, что это не провокация. Не может быть такого.

– Вам привет.

– От кого?

– От моего отца. Он приглашает вас разделить трапезу.

– Почему твой отец решил, что я голоден?

– Потому что его друг сказал ему об этом. Друг по имени Боб.

О как. Я разблокировал дверь.

– Садись с другой стороны.

Немного попетляв по городу, мы подъехали к неприметному трехэтажному кондоминиуму, над довольно крутым обрывом холма. У кондоминиума стоял «Шевроле Субурбан» и почти новая «Хонда Аккорд». Я насторожился.

– Машины чьи?

– Моего отца, – охотно пояснил паренек, – а это моей сестры, она в городе живет. Совсем гойкой стала.

…

– Ну что же ты. Идем.

– Подожди. Сумку из багажника возьму.

Сумка – или даффлбэг – была «тревожной», такая есть у многих, кто занимается нашим ремеслом. В сумке автомат «Кольт-Коммандо» с глушителем, два «Зиг-Зауэра», сорок пятый и девятимиллиметровый, «Рюгер Амфибия-22» с глушителем, бронежилет скрытого ношения, но под третий класс, навигатор, несколько сотовых, обычных и бернеров, нож и мультитул ну и так… по мелочи. То, что я убрал, – это документы, не нужны они мне, а вот деньги оставил.

Это все для Боба.

Бросив сумку на плечо – ее можно и так носить, а еще так удобнее выхватить пистолет, – я пошел за парнишкой. Тот открыл дверь, но внутрь меня не впустили, вместо этого вышел пожилой человек, на еврея не похожий.

– Здравствуйте.

– Здравствуйте, – на автомате ответил я, и только потом понял, что говорил на русском.

Человек рассматривал меня.

– А вы похожи.

– На кого?

– На вашего отца…

Тесен мир…

Дом был большим. Как и положено евреям-ортодоксам, у которых в семьях по несколько детей.

Три этажа, две веранды – открытая и закрытая. По открытой веранде или балкону можно легко опознать жилье для евреев – у них есть какой-то праздник, из-за которого они несколько дней в году должны жить без крыши над головой. Вот они и живут прямо на балконе.

Дом был почти пуст, большая семья разъехалась, дети выпорхнули из гнезда. Судя по фотографиям, они не были ортодоксами.

Двенадцать детей.

В этом я мог только позавидовать евреям-ортодоксам. У них-то с рождаемостью все в порядке – тут и двадцать детей в семье не редкость. Интересно то, что еврейские женщины спокойно рожают и в сорок, и в сорок пять лет. Бывает так, что мать соревнуется со старшей дочерью в том, сколько детей она родит.

Есть два пути в жизни. Первый – увековечить себя в чем-то. Совершить подвиг, написать книгу, проявить себя в политике. И второй – продлить жизнь своего народа, дать жизнь как можно большему количеству детей. Мы все больше выбираем первый путь. Но кто-то выбирает и второй, и еще неизвестно, что будет лет через пятьдесят с нами и с ними.

Дело шло к вечеру, я просто сидел в комнате и ничего не делал, а что тут делать, если ничего нет? Потом меня позвали к столу – еда была простая, американская, но явно приготовленная по правилам кошрута, который здесь никто не отменял.

Владельца дома звали Николас Герман, и он, судя по всему, знал моего отца куда лучше, чем знал его я сам…

Альбом лежал на моих коленях – солидный, тяжелый, в коленкоровой обложке. Альбом, который делали на выпускной. Плотный картон, по одной фотографии на странице. Потемневшие от времени фото…

Настоящие, не цифровые фото.

– Это университет. Это ваш отец, а вот это – я…

Я смотрел на фото… восемьдесят пятый год. Господи, восемьдесят пятый год. МИМО – Московский институт международных отношений. Тогда он еще так назывался – не МГИМО. Как говорил отец – думали мимо́ – а получилось ми́мо.

Первый год Горбачева.

– Как вы сюда попали?

Старый еврей пожал плечами:

– Ну, как. Времена были такие… девяностые. Я и твоему отцу говорил: уезжай. Он не хотел.

– А вы уехали.

– Уехал, – кивнул старый еврей, – и знаешь почему?

…

– Потому что здесь, даже проиграв в жизни, – можно просто жить. Просто жить… хоть на улице, хоть как – но жить. В России тот, кто проиграл, в живых никогда не остается. Он пополняет собой кладбище. А мне хотелось жить. Просто жить, понимаете?

Я кивнул:

– Понимаю. А к Бобу вы какое отношение имеете?

– Он был сержантом у моего сына. В Ираке.

– Был?

– Джоел погиб. Кар-бомба.

– Извините.

– Да ничего…

Боб появился, когда уже стемнело. Он был в форме электромонтера и приехал на пикапе, на котором сзади была вышка подъемная… пикап был размером с наш «ЗИЛ-130». Перед этим хозяин дома позвонил в службу ремонта и сказал, что у него проблемы с электричеством.

Мы не были родными друг другу людьми… ни у одного из нас родных людей, по сути, уже, и было – два одиночки, пытающиеся дожить жизнь достойно. Но, когда мы оказались в гараже, мы обнялись. Крепко, до хруста костей…

– Черт… отпусти, медведь русский, – пошутил Боб, – иначе я начну думать, что ты испытываешь ко мне какие-то чувства.

– Не дождешься, засранец.

– А черт вас знает… что у вас на уме.

Я заметил, что у Боба в пластиковом кейсе, какой носят все монтеры, лежит пистолет. Его любимый, который он возил с собой в машине, – десятимиллиметровый «Дэн Вессон» с магазином на четырнадцать патронов. Как говорил Боб – с ним можно даже оленя подстрелить.

– Что произошло? Во что ты влип? Какого черта к нам прикопались федералы?

– Это долгая история.

– А торопиться нам некуда.

– Всего не знаю даже я… я всего лишь винтик… точнее, меня попытались им сделать. Как я понял, скоро… начнется государственный переворот. Собственно, он уже идет. В Техасе и по всему Югу что-то происходит… что-то неладное совсем. Правительство собирается ввести чрезвычайное положение по всей стране, под этим предлогом лишить нас конституционных прав и свобод и создать тоталитарное государство. Что будет потом – не знаю. Но боюсь, что война. И скорее всего против твоей России.

Так…

Я достал из пачки пластинку жвачки и сунул в рот, размышляя над тем, что же мне делать с компаньоном, у которого поехала крыша. Как-то неприятно, что рядом с тобой псих и у него под рукой боевое оружие.

Фишка эта шла с девяностых, я тогда в США не жил, но историю этой страны примерно знал. Кончилась холодная война, не стало экзистенциального врага. Стало как-то скучно жить. И вот произошла серия инцидентов, связанных с чрезмерным применением силы федеральными агентами против простых граждан. Самым резонансным, конечно, стало дело Вако, когда сотни федеральных агентов осадили ферму близ Вако, штат Техас, на которой некий Дэвид Кореш организовал харизматическую секту Ветвь Давидова. Когда агенты попытались приблизиться к ферме – давидианцы открыли огонь. Тогда началась осада, которая продолжалась почти три месяца. Наверное, как-то можно было решить дело иначе – но в США федеральные агенты и вообще полицейские обожают «идти в лобовую», с тех пор ничего не изменилось, все только многократно ухудшилось. Они подогнали несколько БМП и пошли на штурм, а перед этим – закачали какой-то усыпляющий газ. Только не подумали, что этот газ еще и горюч. И вот газ от пуль загорелся и несколько десятков человек заживо сгорели в этой адской топке, и это были люди, чья вина в суде не была доказана.

Все это произвело на простых американцев крайне тяжелое впечатление, и появились сказания о черных вертолетах. Якобы у федерального правительства есть какой-то план по лишению американцев всех свобод и установлению тоталитарного режима, и частью этого плана являются черные вертолеты, на которых какие-то агенты перемещаются по стране, похищают людей и делают другие плохие вещи.

Вся эта шиза про переворот и тоталитарное государство продолжалась ровно до того времени, как случилось 9/11 и каждый американец стал носить при себе сотовый телефон и сидеть в социальных сетях. Люди сами отдали свои права и свободы государству, и без всяких черных вертолетов. И даже не заметили этого.

Конечно, и до сих пор были такие люди, которые поселялись в малообжитых местах, не платили налоги и ждали, пока случится какой-то апокалипсис. Их бред не воспринимали всерьез, пока они не начинали угрожать другим людям. Но выживальщики – это одно. А передо мной был отставной мастер-сержант армии США, отслуживший в элитном антитеррористическом подразделении первого уровня и только что побывавший на базе этого подразделения. И от этого глупо отмахиваться.

– Откуда у тебя такая информация?

– Ты знаешь, я частенько бывал по делам в Форте Брегг. У меня там остались друзья, остались сослуживцы. Сначала мне сказали, что мной почему-то интересуется ведомство из трех букв, с которым одни неприятности. Потом они сами вышли на меня.

– И?

– И сделали предложение, от которого за милю тянуло дерьмом. Я отказался. На обратном пути меня попытались убрать.

– Кто попытался?

– Не важно. Важно то, что этим людям сильно не нравилось то, что они делают и какой приказ они получили. Потому мы разыграли небольшой спектакль, ты понимаешь?

Я кивнул. Мне с самого начала не давала покоя почти полностью выгоревшая машина. Обычно так не бывает, машина легко взрывается только в фильмах, на самом же деле ее поджечь сложно, и если она загорается, то не как в фильмах с огненным шаром до второго этажа. И у водителя, даже раненого, обычно есть время покинуть машину, до того как она загорится по-серьезному.

– Что будем делать? – максимально нейтральным тоном спросил я.

– Ты привез?

– Да.

Боб нервно взглянул на крышу, под которой стояли наши машины. Здесь был очень большой гараж, дом строился как фермерский и для многодетной семьи.

– Давай.

Я открыл свой багажник, а Боб – запираемый бокс своего пикапа, и из машины в машину перекочевали несколько даффлбэгов. Тревожная сумка, две тысячи патронов 5,56 и 7,62 НАТО в стандартных армейских упаковках, несколько наборов формы и снаряжения, тактический кэрриер с набором плит и подсумков – все, что надо на случай больших неприятностей.

Боб немного повеселел и хлопнул меня по плечу.

– Спасибо, друг. Я найду тебя, как это будет возможно. На твоем месте я бы сделал вот что: собрал все деньги, какие у тебя только есть, и валил из этой страны, пока еще есть возможность. Понял?

– Ты кое в чем ошибся. Я американец.

– Тогда я тебе не завидую.

– Боб, не делай глупостей. Я не хочу увидеть тебя в выпусках новостей. И какого-то копа, стоящего над тобой.

Отставной армейский мастер-сержант криво усмехнулся:

– Поздно. Мы все сделали большую глупость. Когда поверили в россказни правительства о том, что слежка за нами ведется нам же во благо. Они заказали один миллион пластиковых гробов и намерены попробовать их заполнить. За все надо платить. Извини, друг, но мне правда пора. Удачи…

США, Вашингтон ДС

Кольцевая

13 августа 2019 года

Когда в Вашингтоне говорят бетонное кольцо, или «на кольце», – все сразу понимают, о чем идет речь.

Когда-то, вероятно, еще во времена Эйзенхауэра, вокруг Вашингтона для удобства построили кольцевую автодорогу. За кольцом стало очень удобно располагать офисы, потому что внутри кольца существовали особые требования к этажности и архитектурным решениям (нужно было выдерживать особый стиль города), а за кольцом не было ничего такого. Кольцо же зачастую давало возможность добраться в нужное место быстрее, чем если ты сидишь в городе, потому что в городе есть проблемы с движением. И даже недавний пуск трамвая ситуацию мало изменил.

Местность за кольцом всплошную застроена унылыми бетонными коробками, часть из которых сдается под офисы, а часть – под апартаменты и общежития. В последних живут те из студентов, что совершили или вот-вот совершат главную ошибку в своей жизни – пойдут в вашингтонскую политику. Обычно это ребята и девчата с четвертого-пятого курсов юридического или философского факультетов, которые приехали подработать волонтерами в штабах конгрессменов и сенаторов и обзавестись своей коллекцией связей и визиток. И в надежде, что заметят, конечно.

Но после 9/11 на кольце появились новые квартиранты, причем строили они быстро, а нанимали еще быстрее.

ЧВК.

Считается, что у истоков ЧВК стоял такой небезызвестный человек, как Дэвид Стирлинг, основатель 22-го полка САС, который после войны организовал Watchguard International Ltd, первую ЧВК современного типа, предоставлявшую услуги по безопасности саудовской королевской семье и прочим ближневосточным монархиям. К одному из основателей современного рынка ЧВК относят и Марка Тэтчера, сына Маргарет Тэтчер. То, что первые современные ЧВК появились в Британии не случайно – в шестидесятые и семидесятые годы после крушения империи многие офицеры остались не у дел, а в бюджете было слишком мало денег, чтобы решать проблемы за границей, так как их решали СССР и США – государственными структурами и за госсчет. В девяностые ЧВК активно отметились в Африке, в Колумбии, в бывшей Югославии. Операция «Буря» стала возможной только ввиду тренировок молодой хорватской армии американскими частными инструкторами. В Африке – частными силами поддерживался порядок на Берегу Слоновой Кости, где были немалые месторождения алмазов. В Колумбии частные структуры выполняли опасные задания, например с воздуха опрыскивали гербицидами поля коки. Но все изменилось в 2001 году благодаря одному только человеку.

Имя его – Дональд Рамсфелд.

Рамсфелд был выходцем из администрации Никсона, как и сам Джордж Буш (старший), многие идеи Буша также оттуда. Первый раз он занял должность министра обороны США при администрации Форда, а потом ушел в бизнес, где и пребывал двадцать три года. Что показательно – республиканцы за это время возвращались в Белый дом на целых двенадцать лет, но ни в администрации Рейгана, ни в администрации Буша-старшего никому из никсониканцев не нашлось места. Они вернулись к власти только в 2001 году, причем вернулись командой, все. Начиналось время неоконов – самое неоднозначное в политической истории США последних десятилетий.

Первое же выступление Дональда Рамсфелда напугало очень многих. Это было еще до 9/11, и, выступая в Пентагоне, он назвал главным врагом США… военную верхушку. Второй раз он шокировал генералов после 9/11, когда ему представляли первый план вторжения в Ирак, он отверг его со словами: «Слишком дорого!»