Текст книги "Врата скорби. Последняя страна"

– Пойдем туда после…

Багряный окурок – описав дугу, упал на каменистую землю, брызнул мимолетными искрами…

– Оставь мне!

– Сигареты харам.

– Но ты же куришь,

– Это потому, что Аллах меня все равно простит, ведь я столько сделал на джихаде. А ты – сопляк желторотый. Пошли…

Шаги.

– Уходим!

* * *

Второй раз – сэр Роберт очнулся уже посветлу.

Его тащили на себе спецназовцы, уходя в горы и отстреливаясь по возможности от преследователей. Пулеметным огнем – сэр Роберт был ранен и ранен серьезно, идти он не мог. У спецназовцев – был морфий, однако, они применили более доступное и известное средство, которое применяли в таких случаях во всей Британской индийской армии – опиум. От опиумной пасты – сэр Роберт находился в каком-то наркотическом забытьи и боли почти не чувствовал.

Очнулся он от грохота винтов – вертолет типа Хорс висел над ними, посылая куда-то очереди из двадцатимиллиметровой авиапушки – и гильзы падали прямо на них. Потом носилки, сделанные из каких-то палок и автоматных ремней – подхватили и понесли к вертолету…

Вертолет – не сел, он завис над какой-то площадкой, его немилосердно шатало – но пилот геликоптера каким-то чудом удерживал вертолет под площадкой. Носилки передали наверх, чуть не уронили, но все-таки втащили в вертолет и положили у самой перегородки, за которой жил и дышал двигатель от тяжелого бомбардировщика. Остальное было проще – спецназовцы поднимались по лестнице, гремел пулемет, посылая очереди в невидимого врага. Потом – вертолет качнуло, и он плавно пошел прочь…

Горы, Дофар. Договорной Оман. 11 сентября 1949 года

Посадочную площадку они устроили на горном склоне, обозначив ее кострами. Для костров использовали ветви местного дерева, похожего на сандаловое дерево. Оно прогорало очень быстро, но за счет эфира – давало яркий, хорошо видимый свет.

Самолет прилетел после полуночи. Это был Аист – русская переделка знаменитого «летающего джипа» – Физелер-Шторх 156[46]46
  В нашем мире производился в третьем Рейхе с 1939 по 1945 годы, считается лучшим командирским самолетом второй мировой. Именно этот самолет забирал Муссолини после того, как германский спецназ штурмом взял замок на горе Абруццо, где Муссолини находился под арестом. Командовал операцией Отто Скорцени, самолет взлетел с горного склона (!!!) с перегрузом в виде Скорцени и толстого Муссолини и не разбился. После войны – производство было продолжено в Чехословакии, Франции и СССР. У нас он назывался ОКА-38 Аист. Эксплуатировался двумя десятками стран.


[Закрыть], которому для посадки надо было взлетную полосу всего в шестьдесят метров. Пробежав по короткой полянке – она шла в гору – самолет остановился…

Костры почти догорели – и ночь властно предъявляла права на отвоеванные у нее позиции. Спецназовцы выступили из темноты, молчаливые и настороженные.

Пассажир – сошел с самолета на землю, осветил лицо – от такой подсветки он был похож на вампира. Князь узнал его и тоже шагнул из темноты – это был Шамиль Идрисович. Тот самый татарин, которого он видел на секретном полигоне в Туркестане.

– Салам алейкум, уважаемый

– Ва алейкум. Помогите разгрузить.

* * *

Из осторожности – князь Шаховской повел отряд вовсе не туда, откуда он выходил – а в другую пещеру, заранее разведанную и обустроенную – там заложили тайник с оружием и провизией. Перед тем, как идти на встречу самолета – он отослал двоих снайперов к пещере. Приказав что если он не сделает условного жеста, приближаясь к пещере – чтобы они открывали огонь на поражение.

Но пока все было нормально.

Сухими дровами разожгли костер. Вчера прошел дождь… наверняка последний в этом сезоне. Лето в Дофаре – горное пекло, трава становится сухой как порох, как будто выжженной горелкой. Князь бросил в костер местной пахучей травы – чтобы отвадить комаров. В горном Дофаре – свирепствовала малярия.

– Что в тюках? – спросил он

– Посмотри – Щамиль Идрисович присел поближе к костру.

Князь – распаковал тюк. Стальными пальцами – у всех альпинистов пальцы очень сильные – без инструмента вскрыл упаковку, соответствующую стандартной, для парашютирования. Достал укороченный, сразу легший в руки бельгийский штурмгевер с большим, уродливо выглядящим прицелом ночного видения[47]47
  Технологию ночного видения в нашем мире – изобрел доктор Владимир Зворыкин, русский эмигрант, работавший в «Радио Корпорейшн оф Америка». В 1936 году он представил первый астрономический телескоп, построенный на этой технологии. Германская фирма AIG начала испытания прибора ночного видения армейского назначения (ночной прицел для танков) в 1939 году


[Закрыть].

– У нас достаточно оружия.

– Это особое. Для особого задания.

Князь подвинулся ближе к костру. Бельгийский штурмгевер появился несколько лет назад под германский патрон 7,92*33, он имел более длинный ствол, чем богемские и германские аналоги и короткий магазин на двадцать патронов. Вместо германской конструкции с роликовым запиранием или богемской, с перекосом затвора – бельгийцы использовали хорошо знакомую любому русскому солдату и доказавшую свою надежность схему винтовки Токарева, скопировав ее один в один. Патрон 7,92*33 был патроном германского стандарта, довольно новым – но он позволял создать под него магазин большой емкости и был менее требователен к автоматике винтовки, чем русский патрон с рантом[48]48
  Наш патрон 30 mosin – последний оставшийся на вооружении патрон с рантом. Этот рант не позволяет создать ни нормальный пулемет с подачей «напрошив», ни магазин большой емкости к винтовке. ПКМ с его характеристиками – можно назвать только конструкторским подвигом: как М.Т. Калашников, имея дело с таким неудобным патроном, создал такой шедевр?!


[Закрыть]. В отличие от германцев – бельгийцы создавали свое оружие именно как пехотную винтовку, а не как автомат и ограничились емкостью магазина в двадцать патронов – но сделав гораздо более удобным ведение огня лежа и сохранив возможность метания осколочных гранат холостыми патронами. На стволе – было крепление для специальной чашечки, куда закладывается граната…

– Глушитель – сказал Шамиль Идрисович

Глушитель и в самом деле тут был – толстая, длинная сосиска, вороненая и сделанная аккуратно, из прочной стали. Какой-то безвестный гений русских мастерских – вместо обычного для глушителей Максима крепления на резьбу – сделал быстросъемное крепление на ответную часть наствольного гранатомета. Просто надеваешь на ствол и рычажок вниз – все. При ведении огня он откручиваться не будет, поставить его неправильно тоже невозможно – зажим зажимает его в единственно верном положении.

С глушителем винтовка стала тяжелее, с перевесом на ствол – стрелять навскидку из нее будет уже невозможно. Но если использовать ее в засаде – она будет стрелять даже лучше. Стабильнее.

Последним был прицел. Необычно большой, но без положенного для такого прицела инфракрасного прожектора поверх самого устройства. И самое главное – без армированного электропровода, ведущего к батарее и самой батареи[49]49
  Здесь автор прогрессорствует, но совсем немного. Если активное ночное видение было известно еще с Второй мировой – то пассивное (то есть фотокатодное преобразование света звезд без подсветки) появилось позже. В США проект Старлайт стартовал в 1961 году, первый образец появился в 1965 году. Оружие с прицелом AN/PVS-1 Night Vision Sight и более совершенным AN/PVS-2 Night Vision Sight применялось во Вьетнаме. Первый советский пассивный прицел НСПУ – был запущен в производство в 1970 году в Новосибирске. Но если верить Википедии принципиальные проблемы создания пассивного ночного прицела были решены еще в начале 50-х. Просто – никто не хотел вкладывать деньги и переходить с только что принятого на вооружение активного ночного видения на пассивное. В этом мире – из-за противостояния держав и подготовке к глобальной войне – этот прицел изобрели несколько раньше, только и всего.


[Закрыть].

– Батарея?

– Ее нет. Видишь трубу параллельно линии прицеливания? Там аккумуляторы. Их достаточно – три часа работы гарантируется. Прицел пассивный.

– Что это значит?

– Без подсветки. Не знаю, как он работает – но он работает. Три часа гарантировано. Только не надо направлять на огонь и вообще на свет – сожжешь сразу. И – Шамиль Идрисович наставительно поднял палец – техника совершенно секретная. Лучше нам всем попасть к врагу в плен, чем хоть одному такому прибору.

Князь – снарядил магазин, примкнул его к винтовке, закрепил глушитель. Винтовка была очень тяжелой – но тяжесть эта была удобной, равномерно распределенной. Не так плохо, если не считать, что это все им придется нести.

Они вышли в ночь. Где-то – тоскливо кричала птица.

– Сначала убедись, что никаких источников яркого света перед тобой нет – сказал Шамиль Идрисович.

– А костер?

– Костер прибор не сломает, если не смотреть на костер. Но засветит – после того, как направите на источник яркого света, ничего не будет видно, от тридцати секунд до минуты.

– Где включать?

– Справа барашек. От себя. Им же – выбирается три степени яркости. Последний – совершенно безлунная ночь, первый – городской, то есть ночь, но есть источники света…

Прицел включился и тут же стал ясен первый его недостаток. Если в центре изображение было четкое, то по краям оно расплывалось, рабочая зона прицела составляла всего два – три градуса. Прицельная марка – была отличной, подсвеченной ярко-зеленым.

– При непрерывном наблюдении каждые полчаса – рекомендуется отключать прибор на две – три минуты. Дольше прослужит.

Князь выключил прибор

– Есть еще кое-что. Вы учились пользоваться панцерфаустами – но это намного серьезнее

– Что именно?

– Ручная пушка. Шведская, называется Карл Густав. Новая модификация, восемьдесят один миллиметр. Пробивает броню танка, осколочно-фугасный – может разрушить дом. Ее может переносить один человек, это как артиллерийское орудие, которое стреляет с плеча. Там есть вкладной стволик и трассирующие пули. Завтра надо будет потренироваться.

– И кого надо убить?

Шамиль Идрисович покачал головой

– Пока никого. Позже…

Близ Адена. Аль-Иттихад, княжество Акраби. 10 сентября 1949 года

Кулак – как флаг над буйной головой

Вожак сказал: – "Свое возьмем с лихвой!"

Во тьме не спасется враг!

Пора, готовься сделать шаг

Тебе дадут знак!

Ловко пущен механизм, идет за строем строй

В одиночку ты никто, зато в толпе – герой

У тебя свои цвета, ты знаешь грозный клич

Нерушима та стена, в которой ты кирпич!

Ария

День сменялся ночью, а ночь – днем, месяц шел за месяцем в своей безысходной веренице. Кто-то приходил, а кто-то уходил, в сезон дождей они страдали от холода по ночам, а летом – от жажды. Ничего не менялось – кто-то умирал, кто – то занимал его место. Это была тюрьма. Тюрьма на краю света.

Место откуда не возвращаются…

Но в один день – все изменилось.

Здесь никогда не было карет скорой помощи. Во-первых, потому что их вообще не было. Единственная станция скорой помощи была в Адене, там было всего несколько карет, сделанных из списанных армейских машин. Но какой дурак погонит карету скорой за пределы города, если их и в городе то не хватает?

Но именно карета скорой помощи и подкатила этим утром к воротам тюрьмы в Аль-Иттихад в сопровождении небольшого черного седана марки Даймлер-Бенц…

Из седана – выбрался человек в штатском, невысокий, с холеной, белой, явно не знающей местных суровых ветров кожей. Он был одет в костюм – визитку серой шерсти, абсолютно здесь неуместную, на голове у него было что-то вроде кепки автомобилиста, глаза прикрывали черные противосолнечные очки. И то и другое было понятно и оправдано – если бы в Санкт-Петербурге кто-то из высшего света показался на людях в таком виде, он надолго стал бы объектом посмешища. Но не здесь, где солнечная активность превышала обычную для средней полосы России в два – три раза, и если ходить без головного убора – то через год станешь лысым. По этой же причине все носили противосолнечные очки – это было не модой, а насущной необходимостью.

Щеголя – явно из свиты генерал-губернатора не меньше – сопровождал высокий, рыжеусый полковник в синем мундире жандармерии – у него был форменный головной убор и противосолнечные очки. А у водителя, который увязался за ними – была кепка и мотоциклетные очки, предохраняющие не только от солнца, но и от пыли…

Тюрьма эта – использовалась для содержания политических, поэтому никто не удивился такому визиту. Начальника тюрьмы на месте не было, он никогда не утруждал себя ранним выходом на службу – а его заместитель, хитрый пройдоха по имени Амалуддин бегом спустился со второго этажа. где находился кабинет начальника. Он часто оставался здесь по ночам и причины тому были две. Первая – через него в тюрьму шла вся контрабанда: начиная от спиртного и заканчивая простыми лепешками. которые должны были давать бесплатно, да большую часть разворовывали. Вторая – у него были несколько… нетрадиционные взгляды на интим, и в тюрьме у него было несколько… фаворитов, с которыми он и проводил время. На вид Амалуддин был человеком неприятным – невысокого роста, юркий, с короткой бородкой и бегающими глазами. Руки у него всегда были липкими и потными.

На входе – надрывалась сторожевая собака…

– Уйми… рыжеусый полковник выступил вперед – не видишь, на кого лает!

– Сей секунд! – Амалуддин выхватил старомодный наган и дважды выстрелил. Собака, подавившись визгом, замолкла

– Открывай! Открывай мерзавец! – досталось и стражу сих врат – сюда, господа хорошие. Прошу сюда…

Надо было сказать, что в этот день была пятница, и никого из русских в тюрьме не было вообще – хоть они и были неверными, но выходной день был общим…

Небольшая процессия поднялась на второй этаж, где Амалуддин открыл дверь начальничьего кабинета.

Высокий гость скривился.

– Почему бардак?

– Сей секунд уберу!

Бардак – заключался в пустой бутылке у стола. Амалуддин знал, что она, скорее всего, будет – и не просто так повел гостей именно в этот кабинет. Не будет ничего плохого – для него – если донесут, что начальник тюрьмы пьет.

Амалуддин – загремел стеклом

– Прошу, господа присаживайтесь. Изволите кофе?

– У нас нет времени.

– Да… да… конечно.

Полковник жандармерии – если бы Амалуддин немного подумал, то понял бы, что это высокое звание, соответствующее званию представителя жандармского корпуса в Адене и незнакомого полковника жандармерии просто не может быть – открыл кожаную папку, которую жандармы носили подмышкой и достал бумагу

– Извольте ознакомиться…

– Сей секунд…

Амалуддин нацепил очки. Вообще то очки ему подобрали неправильно и они не исправляли, а портили зрение – но он об этом не знал…

– Мы забираем этого арестованного. Он подозревается в тяжких антигосударственных умышлениях, его предписано этапировать.

– Да, да…

Амалуддин мало понимал из сказанного – но был со всем согласен

– Но это…

– Это государственный преступник.

– Да… – растерянно сказал Амалуддин – но господа хорошие, Аллах отнял разум у этого несчастного.

– Он притворяется… – заметил полковник – он очень опасный государственный преступник. Очень опасный.

На лестнице – раздались тяжелые шаги.

– О, Аллах… – вымолвил Амалуддин, узнавший их.

Водитель – шагнул в сторону, так чтобы открывшаяся дверь прикрыла его

Полковник Камаруддин – шагнул в кабинет. В свой кабинет. Он оказался здесь случайно – в его сейфе лежали деньги, а ему нужна была крупная сумма

– Господа?

– Мы с предписанием… – рыжий полковник шагнул вперед – забираем заключенного. Приказ сверху.

Вообше-то, если бы эти типы заявились вчера – полковник отдал бы им нужного человека и дело с концом. В конце концов – ему что, больше всех надо? Но полковник – сразу разозлился от того, что эта скотина Амалуддин пустил гостей в его кабинет, в конце концов – у него тут не проходной двор. Да и еще…

Он увидел бутылку в корзине для мусора – и разозлился еще больше. Получается, что руси видели ее

– В тюрьме выходной.

– Это срочно…

Полковник прошел к столу

– А вы кто такой?

– Помощник Его превосходительства губернатора – важно заявил человек в визитке – граф Бобринский, статский советник.

Камаруддин снял трубку с аппарата на столе. Рыжеусый полковник жандармерии шагнул вперед и придавил трубку.

– Не надо звонить… – сказал он.

– Что?!

Курносый американский револьвер – уткнулся в лицо полковнику.

– Где заключенный?!

…

Щелкнул курок.

– Какой заключенный?!

– Бейца… – усмехнулся жандарм в усы – возьми нашего друга и посмотри, какой такой заключенный

– Слушаюсь…

* * *

Из кабинета они вышли так – сначала начальник тюрьмы, потом рыжеусый жандарм, потом заместитель, потом человек в визитке. Замыкал процессию водитель с автоматическим Кольтом в кобуре подмышкой и два санитара с носилками.

На воротах – стояла стража. Отчетливо тянуло сладким, пряным дымком. На посту – тюремные стражники жевали кат и курили марихуану.

– Открывай! Начальник тюрьмы идет! – заорал рыжеусый полковник

Двери с грехом пополам открыли, и они пошли во внутренний дворик, на который выходили двери камер

– Где? – в голосе «полковника жандармерии» сквозанула угроза

– Там… там.

– Открывай. Открывай.

– Ключи… – Амалуддин едва не плакал – надо ключи.

– Где ключи?

– У дежурного…

Рыжеусый кивнул. Водитель – шагнул вперед, доставая автоматический Кольт, на стволе у него была нарезка. Достав из внутреннего кармана глушитель, который по размерам вряд ли уступал самому Кольту – он дважды выстрелил в дверь.

– Готово.

Двое санитаров – зашли в ту самую камеру, подсвечивая себе фонариком – и через минуту вышли с заключенным, привязанным к носилкам.

Полковник посмотрел на заключенного и кивнул

– Давай, Бейца.

Водитель развернулся и сделал несколько выстрелов по камерам, стоящим рядом, целясь в то место, где был замок. Пули сорок пятого калибра, большие и мощные – самое то для таких дел, звуков выстрелов не слышал никто. Сначала ничего не произошло – но потом из одной камеры изнутри вышибли дверь и во двор – повалили заключенные.

– Побег! – заорал полковник – побег!

И с силой толкнул начальника сего почтенного заведения навстречу вырвавшимся из камеры заключенным – а вот его заместителя, пронырливого Амалуддина схватил за шиворот и – потащил за собой.

– Побег!

Во дворе раздались крики, послышались первые выстрелы. В отсутствие начальства – многие солдаты обкурились и не были готовы сражаться.

Они подбежали к двери, навстречу – сержант вел дежурную смену.

– Караул! – закричал Амалуддин – господина полковника убивают!

Дверь им открылась – и они проскочили наружу, к машинам – карете скорой на шасси списанной армейской Татры и седан Мерседес.

– Не убивайте! – взмолился Амалуддин, видя, как бандиты рассаживаются по машинам.

Рыжеусый полковник кивнул – и «водитель», уже сменивший обойму в своем Кольте дважды выстрелил в Амалуддина. Троцкисты – а это были именно они – никогда не останавливались перед необходимостью кого-то убить. Всемирная революция – была для них оправданием всего и вся, любой крови.

Машины – рванули вниз, по дороге, ведущей к побережью. В кузове Татры – «полковник» снял повязку, которой заткнули рот человеку, именующему себя как Соломон.

– Ты среди своих, друг… – сказал он

Соломон с ужасом смотрел на него. Конечно, он и сам и грабил и убивал и терроризировал – не просто так его приговорили к смерти в сороковом в Багдаде приговором военного трибунала. Но он никогда не видел, и даже предположить не мог того, что произошло в камере. Как те вошедшие в нее санитары – из пистолетов с глушителями перебили двадцать человек, всех, кто был в камере, кроме него. Только его оставили в живых. То, что он видел – не укладывалось в его сознание как араба, и даже как опытного террориста… это было нечто запредельное. Тем более это тоже были братья… и если он никогда не останавливался перед необходимостью убить двадцать врагов – то он вряд ли бы пошел на то, чтобы убить двадцать своих.

Леон Троцкий – вспомнил он – враг Царя.

Владимир Ленин. Враг Царя.

Янкель Свердлов. Враг Царя

Григорий Апфельбаум. Враг Царя.

Теперь он понимал – почему.

Но пути назад не было.

Где-то в княжестве Бейхан. Пограничная зона. Сентябрь 1949 года

Соломон…

Он никогда до конца не понимал то во что превратился. Ибо не понимал сущности и природы власти. Власти над телами и душами людей. Он был тем, кем он был – кровавым, но все же ограниченным, родившимся в бедной семье террористом с гор, и не более того. Его воображение – не шло дальше того, чтобы обстрелять из миномета воинскую часть или подложить бомбу куда-нибудь в присутственное место. Да, он мог быть лидером – но лидером местечковым. Есть люди, у них есть оружие, есть лошади. И есть он – кто говорит им что делать. Амир. Не более того.

Родившись в мире, где поклонялись одному лишь Аллаху, а с головой выходили на связь разве что торгуясь на базаре, да и то не всегда – он не понимал самой сути слова «идеология», что означает это понятие, и что оно в себя включает. В его голове – был Аллах как единственный, достойный поклонения, и был он, который вел джихад во имя Аллаха. Он никогда не думал о том, что живой человек, обычный живой человек, живущий в одно и то же время с ними, может придумать и написать нечто такое, что в глазах его последователей может поднять его до уровня божества, требующего поклонения и жертв. Жертв кровью – своей, чужой, неважно – ибо только кровь как жертва весома и ценима. Злобный как крыса, но не способный причинить зло иначе как личным усилием, он не понимал и сотой доли масштаба того зла, которое выпустил в мир тот же Леон Троцкий своей перманентной революцией. Вечное восстание, вечная борьба, раскол и разлом народов, гибель всех, кто может встать на пути – и неважно, сколько их будет. До того, как он прочитал Троцкого и заразился троцкизмом, он представлял себе идеальное будущее так: они прогонят русских со своей земли и будут жить в мире, жить простыми общинами, как жили до этого. Крестьяне будут трудиться, феодалы – сдавать землю исполу, купцы торговать – главное, чтобы все были мусульмане и боялись Аллаха. Теперь – он понимал, что для этого надо сбросить не только русских, но и собственных князей – так он понимал троцкизм. Но на деле – он не понимал и десятой доли истинного масштаба троцкизма. Ведь троцкизм – это восстание всех и против всего. К недостижимому идеалу всеобщего равенства – через горы трупов. Разрушение всего социума, даже его первичной ячейки – семьи, с заменой ее на сожительство в грехе и детские сады для детей, где их будут растить без родителей. Революционные трибуналы, где казнят за то, что ты сделал, за то, что ты не сделал и даже за то, что ты думаешь[50]50
  Феномен «исламского троцкизма» существует на деле и называется кутбизм. Египетский шейх Сеид Кутб (казнен за антигосударственную деятельность в 50-е) издал несколько религиозных книг, на которые большое влияние оказало его юношеское увлечение марксизмом. В этих книгах, экстремистских от начала до конца, указывается цель – всемирный халифат и способ его достижения – непрекращающийся джихад. Открыто дано указание, что путь к победе лежит через террористические акты в странах неверных с как можно большим количеством погибших. Мусульмане, которые не принимают идеологии кутбизма – провозглашены врагами, подлежащими немедленному уничтожению (ни одно другое течение ислама не содержит такого). Именно кутбизм, а не ваххабизм – является идеологической основой современного исламского террора.


[Закрыть].

Он скрылся в тюрьме и не видел то, что делается его именем. Именем Соломона. Прозрение приходило только сейчас. Через – залитую кровью камеру. Через – восхищенные глаза чайханщика, у которого он остановился по дороге в нужное место. Чайханщик – а особенно его сын – даже не вставали на намаз в тот день, не молились Аллаху. Потому что Аллах – был у них в доме. Он – был для них Аллахом.

К чему он сам не был готов.

Он видел тайные тропы, по которым его вели. Кишлаки и городишки – и в каждом ему находилось убежище, и в каждом – были те, кто смотрел на него как на Аллаха, как на седьмого Пророка, сошедшего на землю. Они верили, что вот он, живой человек, из крови и плоти, что вкушает сейчас выставленное угощение – поведет войско на врагов и избавит их от бедности и унижений, прервет бесконечную череду быдластых, униженных лет. Он готов был вести войско. Вот только – на кого. Бедность и унижение – не крепость, которую можно взять штурмом.

А под рукой – Леон Троцкий, хитрый еврейский бес с улыбкой и внешностью Мефистофеля, который советует на страницах своих книг – подними мятеж. Подними мятеж. Подними мятеж.

В борьбе обретем мы право свое.

Подними мятеж…

Новый том сочинений Троцкого, который уже был кем-то заботливо переведен на арабский – назывался: «Покоренные народы»…

Это было про них. Покоренные народы.

Подними мятеж…

Так – через несколько дней он прибыл в княжество Бейхан, пограничное княжество. Это был последний кишлак на его пути, дорога резко уходила в горы. С рафиком – который был убежденным идаратовцем – он пошел по тропе, и шел, пока совсем не стемнело – а из темноты, не выступили люди, которые преградили ему путь. Они носили подсумки с боеприпасами, какие он иногда видел у руси, и в руках у них были автоматы, автоматические винтовки и ручные пулеметы. Когда они воевали с неверными в Междуречье – у них были пистолеты, револьверы и винтовки, добыть Томпсон или ППД было большой удачей, но ненадолго – патроны быстро кончались. Теперь – он видел в руках окруживших его людей автоматическое оружие, такое, какого он раньше никогда не видел, короткие автоматические винтовки с длинными и узкими изогнутыми магазинами, пулеметы с лентами, которые мог переносить один стрелок. Боевики одеты были как местные, на головах чалмы черного и песочного цвета – как у непримиримых. Лица закрыты платками тоже однотонно-серого цвета, на ногах – ботинки армейского образца, роскошь по местным меркам – настоящая армейская обувь. Они были не затравленными и загнанными в угол бандитами – они были регулярным подразделением тайной, все увеличивающейся армии.

Террористической армии.

– Кого ты привел, Самед – спросил один из боевиков, ничем не отличавшийся от других

– Со мной Соломон… – сказал рафик

Молчание. Потом – все склонили головы…

* * *

У костра – Соломону предложили жареное мясо. Бросилось в глаза то, что, по меньшей мере, двое – едят не так как местные.

– Как твое имя? – спросил Соломон того, кто видимо был главным. Ему не давало покоя то, что несмотря на окружавшее его почтение – он не знал этих вооруженных людей. Не знал он и то, что в их головах, против кого они и за кого они. Когда он был амиром – он был амиром, и знал каждого, знал что он думает, и от кого чего ждать. Этих людей – он не знал. Вообще.

– Мое имя Дананир, эфенди… – почтительно сказал боевик

– Кем был твой отец? – слово «дананир» означало «динары» и такого имени не было среди простого народа

– Мой отец купец из Саны, эфенди…

– А почему ты примкнул к джихаду?

Боевики замолчали. Соломон – не понимал, что их война давно уже не джихад. И это непонимание – чревато было бедой

– Мы ведем войну за освобождение всех угнетенных и униженных, эфенди – сказал боевик – за братство угнетенных народов.

– А как же твой отец?

Глаза Дананира вспыхнули ненавистью.

– Мой отец один из угнетателей. Клянусь вам, эфенди, я лично убью его, как только представится возможность…

И снова – перед тем, кто когда-то начал называть себя Соломон – всего на миг раскрылась бездна. Как и тогда, в той залитой кровью камере. Соломон вдруг понял, к чему все это приведет – когда отец живет с одной только мыслью – убить отца. Он не знал того, что Дананир – сын от служанки, изгнанной отцом ребенка из дома, как только она забеременела. Но если бы даже и знал – он ужаснулся бы этому. Сын мечтает убить отца.

Но у него был тонкий нюх. И он понял, когда надо прекратить говорить на эту тему. Или ему – не дожить до утра.

– Ты прав, Дананир, смерть угнетателям.

– Смерть угнетателям! – как один повторили сидящие у костра

– Послушай, Дананир – сказал негромко Соломон – а кто вон тот человек. Он ведь не нашего народа, верно?

– Это руси, эфенди. Брат руси, который учит нас войне.

– Представь его мне.

– Брат Лех! Брат Лех!

Тот, о ком шла речь – пересел поближе.

– Слушаю тебя, брат…

– Эфенди Сулейман хочет говорить с тобой.

Незнакомец – приложил руку к груди в жесте почтения.

– Кто ты? – спросил Сулейман – из какого народа?

– Меня зовут брат Лех, и я из польского народа…

– И ты ненавидишь руси?

– Весь мой народ ненавидит руси

Соломон понимающе кивнул

– … а я нет. Я верю в справедливость, эфенди. В справедливость для всех. Раньше я ненавидел русистов, а теперь понял, что они находятся под тиранией так же как и мы.

– Смерть тиранам! – сказал Дананир

– Смерть тиранам! – эхом повторили все у костра. Соломону опять стало жутковато. Он не знал, что «смерть тиранам» – лозунг, пронесенный через века. В первом веке от рождества Христова еврейская террористическая секта зелотов убивала с ним римлян, а заодно и тех евреев, что имели дела с римлянами: в те времена, когда проповедовал Иисус Христос или Пророк Иса как его знали правоверные – Восток был залит кровью. И его призывы к миру и любви – возникли вовсе не на пустом месте. Под этим лозунгом – секта хашишинов, людей старца горы убивала крестоносцев. Историю этой секты прервали монгольские всадники – они просто уничтожили хашишинов и их семьи и даже тех, кто мог быть хашишином – до последнего человека. С этими словами кровавая буря пронеслась по одной из важнейших стран европейского континента – Франции, где гильотины работали и днем и ночью, казня сначала контрреволюционером, потом потенциальных контрреволюционеров, потом тех на кого поступил донос – а потом и самих революционеров, кто все это начал. Благодаря разожженному этими словами пожару – Франция навсегда выпала из состава великих держав, а потом и вовсе прекратила свое существование.

И теперь эти слова звучали в горах Дофара[51]51
  Дофар – горная территория, часть которой была в Договорном Омане, часть – в ЮАФП. Но географически – это одна и та же территория.


[Закрыть] – и так щедро политых кровью.

И снова – Соломон проявил мудрость и не сказал, того что хотел

– Ты учишь братьев сражаться. Как ты этому научился?

– Я служил у руси, эфенди. В армии руси.

Соломон покивал головой

– А почему же не служишь до сих пор?

– Я убил офицера, эфенди. Был мятеж. Если меня найдут, то расстреляют.

Соломон посмотрел в глаза поляка – и понял, что тот лжет.

* * *

Через несколько дней – он встретился с тем, кто в отрядах Идарата занимал пост валия всего княжества (вилайета). Был пост военного амира – а был пост валия. И его занимал Али – тот самый Али, который однажды попал к нему в тюрьму. И которого пытали руси. А они – перековали его, и отправили сюда. Только Соломон никогда не думал, что он станет начальником княжеской стражи.

А стоило бы подумать. Потому что просто так – на такие места не становятся.

Али немного постарел – но совсем немного. Короткая бородка, жесткие складки у рта. У него был автомобиль и оружие – он носил автомат Маузер на груди на ремне и пистолет Кольт с удлиненным магазином в кобуре. Его одежда была отглажена и чиста, в волосах – пробивалась седина.

– Ас саламу алейкум, эфенди… – обратился он к Соломону и поцеловал руку

– Ва алейкум… – сказал Соломон, и помедлив добавил – тебя не удивляет, почему я обращаюсь к тебе как к неверному?

– Сейчас не лучшее время для веры, эфенди… – сказал Али

– Как у тебя язык поворачивается говорить такое?! – крикнул Соломон, схватив его за ремень кобуры – ради чего сражаться, если ты перестанешь быть самим собой. Разве ты не видишь, что только вера в Аллаха – позволяет нам оставаться теми, кто мы есть?!

– Мы верим в Аллаха, эфенди.

– Почему же вы не проявляете усердия в вере?! Вчера я сидел у костра – и не услышал ни одного слова о джихаде?

– Усилие лучше всяких слов

– Тогда почему никто не встает на намаз?

– В шариате сказано, что тот то вышел на пути Аллаха как будто совершает салаваты[52]52
  Благословение. Салават является частью намаза.


[Закрыть] каждым своим вдохом.

Соломон еще до конца не понимал, во что превратилась его организация, у основания которой он волей судьбы стоял, и живым Богом которой он, в конце концов, стал. Религия – такая как шариат – предполагает во многом слепую веру, когда человек не докапывается до сути вещей, до потаенного смысла слов – а просто и безыскусно верит. Потому что от пересказывания, споров, поиска истинного смысла до утраты веры вообще – один шажок, настолько крошечный, что его подчас и не заметишь. В Идарате же – ислам подхватили те, кто был искусен в спорах и поисках смыслов – искусство это они отточили в долгих диспутах в тюремных камерах, в ссылках, в «ленинском университете» Лонжюмо, в троцкистских штудиях на партийных съездах – в Лондоне, конечно, а где же еще. И они препарировали ислам, как препарировали до этого примитивные и безыскусные крестьянские догматы Руси, препарировали, как ученый препарирует лягушку. И они познали суть ислама и освоили его и превратили из веры в инструмент, в кнут, которым погоняют народы. Они нашли оправдания в шариате на все, а если где и не нашли – то придумали. И потому теперь идаратовцы не совершали намаз – строго в точности по тому, как говорит Коран. И на все, что бы они не делали – они находили ответ. Даже сам Соломон, с его куцым, полученным от отца знанием и тем своим, что он набрал в ходе наблюдений и борьбы – был беспомощным ребенком по сравнению с ними.

И теми, кто за ними стоит…

– Совершать намаз иногда бывает опасно, эфенди – извиняющимся тоном сказал Али – правитель Абу очень злобен и подозрителен. Те, кто усерден в вере – не живут долго. Если бы я открыто совершал намаз каждый день – и мне бы не жить…