Текст книги "Игры богов"

– Ты, ты, ты, ты и ты. – Советник, распрямившись, пальцем указал на стоящих ближе всего воинов. Один из них чуть вздрогнул, встретившись взглядом с Маттео. – Возьмите лампы и быстро вниз. Может, нам еще удастся догнать Дагмара, если поторопимся.

Не прошло и минуты, как первый воин начал спускаться вниз, держа в одной руке поданную ему лампу. За ним полез второй, третий… Последним в дыру нырнул Советник, предварительно скинув плащ.

Стены были сложены из грубых камней и местами обшиты досками. Маттео мимоходом постучал по нескольким, но издаваемый ими звук ясно говорил, что пустоты за ними нет, а, следовательно, и обращать внимание на них не стоило. Спускаться было довольно легко – расстояние между скобами было не слишком большим, но и не маленьким. Внизу, подрагивая, горел фонарь, ярко озаряя стены. Держащий его воин спускался медленно, поскольку в его распоряжении была лишь одна рука, но Маттео не поторапливал его: не хватало еще, чтобы тот свалился вниз. Кто знает, как глубок этот колодец?

Спуск продолжался довольно долго, но Маттео прикинул, что они только-только достигли уровня земли или, быть может, опустились еще чуть ниже. Словно в ответ на его мысли, прозвучал крик:

– Я на дне, тут есть коридор!

Кричал, несомненно, воин с фонарем, а это означало, что спускаться осталось считанные секунды. Ступив на твердую почву. Советник облегченно вздохнул и огляделся. Никакого намека на расширение хода нет, разве что потолок горизонтального коридора позволял идти не сгибаясь и даже не наклоняя головы. Взглянув наверх, Маттео непроизвольно сглотнул, увидев маленький и далекий квадратик света, а затем мысленно отругал себя: что же это он, мальчик, чтобы по туннелям ползать?

– Идемте, господин, – поторопил его один из воинов, но Советник не сразу понял, что обращаются к нему, голова его была занята совсем иным: и, в частности, сможет ли он подняться назад столь же легко, как и спустился сюда. Но после того как его окликнули еще раз, Маттео постарался отгородиться от тревожных мыслей и направился следом за двинувшимися вперед воинами.

Кое-где пол покрывали каменные плиты, но по всему было видно, что никто не собирался мостить пол этого коридора. Изредка на стенах попадались крюки, а однажды встретился даже вставленный в специальный держатель факел. От факела этого к нынешнему дню осталось немного: только трухлявая, покрытая плесенью палка с непонятным утолщением на конце, готовая разрушиться от любого прикосновения.

Маттео с воинами прошел по коридору едва ли полсотни шагов, когда идущий впереди странно вскрикнул, а фонарь взметнулся куда-то вверх, заставив заплясать тени, отбрасываемые идущими следом. Советник резко остановился, а в следующий миг раздался треск и грохот падения чего-то тяжелого. Во все стороны полетели комья грязи и земли, под ноги посыпалась каменная крошка. Маттео непроизвольно зажмурился, и вовремя, поскольку через мгновение прямо в лицо его ударил большой шматок жирной грязи. Советник отступил на несколько шагов и не открывал глаза до тех пор, пока шум не стих окончательно. Впрочем, произошло все это довольно быстро.

Послышались встревоженные выкрики воинов, а затем Маттео понял, что они остались в абсолютной темноте, вокруг не было даже проблеска света. Расставив руки так, чтобы они упирались в стены, Советник двинулся вперед и сразу же наткнулся на широкую, чуть сгорбленную спину стоявшего посреди прохода воина.

Что случилось? – резко спросил Маттео, ухватившись за его плечо.

– Потолок, похоже, рухнул, – мрачно ответил тот. – Двоих наших завалило, а третьего чем-то по голове шибануло. Вроде дышит еще, а рожа липкая вся: не поймешь, то ли кровь, то ли грязюка. Вытаскивать его надо, там посмотрим.

– Идите, – кивнул Маттео, хотя в такой темноте никто не мог разглядеть его движения. – Я догоню.

Подождав, пока воины удалятся. Советник подошел вплотную к завалу и присел на корточки, принявшись ощупывать его руками. Под пальцами ощущались комья земли, мелкие и крупные камни, щедро залитые водой и грязью… Однако все это было спрессовано так, что походило на монолитную стену и разобрать подобный завал можно было никак не раньше, чем через несколько дней напряженного труда, если только это было вообще возможно.

Подчиняясь какому-то наитию. Советник решил копнуть чуть глубже, и руки его почти тут же наткнулись на угол большого камня, поверхность которого была чересчур прямой и правильной для природного образования. Маттео продолжил свои изыскания и очень скоро выяснил, что наткнулся на угол каменной плиты, перегораживающей весь проход, и, кроме того, обнаружил обрывок толстой цепи. Звенья были довольно гладкими, исходя из чего Советник заключил, что ее не успела тронуть ржавчина. Всего этого было вполне достаточно, чтобы понять главное: потолок рухнул не сам по себе – это была обычная ловушка, о существовании которой Маттео и думать забыл, поглощенный мыслью о преследовании Дагмара.

У Маттео не хватило сил даже на то, чтобы как следует разозлиться, хотя часть его планов и оказалась раздавлена этой злосчастной плитой. Мало того, что не удалось захватить короля Дагмара, пропала последняя и единственная возможность догнать его. А это означало, что победа еще далеко не полна и что она никогда не станет таковой, пока Маттео не получит неопровержимых доказательств того, что Дагмар мертв. Король Мэсфальда был слишком сильным и изворотливым противником, чтобы можно было сбросить его со счетов. Ему вполне по силам было вновь вернуться на трон. Сейчас он отошел в тень, скрылся и вряд ли появится в ближайшее время, но что будет дальше? Что? Маттео не знал.

* * *

Сырые, покрытые плесенью стены давили на психику. Тяжелые, падающие с потолка капли холодными бусинами били по затылку, от них не спасал даже капюшон толстого шерстяного плаща, в который кутался Дагмар. Неся в вытянутой руке тускло горящую лампу, он пробирался по узкому коридору, то и дело задевая плечами за столбы, поддерживающие потолок. Застоявшийся воздух был спертым, и королю приходилось заставлять себя дышать полной грудью, чтобы подавить начинающееся головокружение.

Дагмар был страшно зол, иногда он ловил себя на том, что бессознательно скрежещет зубами. Проклятый Советник! Король Мэсфальда и раньше подозревал, что тот замышляет недоброе, но не располагал ни малейшим доказательством, уличающим Маттео. А не имея доказательств, Дагмар не мог удалить того из дворца. Маттео… Да, следовало бы догадаться, что угроза исходит именно от него.

Дагмар вновь на какое-то время прервал размышления, задев плечом стену, отчего лампа в руке задрожала, и язычок огня заметался, грозя вот-вот погаснуть, но все обошлось.

Почему Халиок не предупредил его? Ведь маг всегда сообщал своему королю о грозящей опасности, что могло помешать ему?

Дагмар не думал, что с Халиоком могло что-то произойти, это казалось невероятным. Дворцовый маг всегда был для короля своеобразным символом вечности: он удержался при дворе во время свержения Варкаррана, избежал многих покушений на свою жизнь и часто помогал Дагмару в трудные минуты. А посему король думал, что Халиок спасет его и на этот раз. Но ничего подобного не произошло – Дагмар вынужден был без оглядки бежать прочь из замка.

А ведь сколько дел еще не было сделано! Король собирался на следующий день отправиться к границе, чтобы поддержать теснимых войсками Сундарама солдат. Он не мог находиться во дворце, когда кто-либо отваживался посягнуть на земли Мэсфальда, которые с таким трудом удавалось защищать все эти годы. И все-таки народ – зверь неблагодарный, именно с его попустительства случилось то, что случилось. Для начала Дагмар хотел только одного – скрыться. Скрыться и выждать некоторое время, разобраться в сложившейся ситуации и понять, что можно сделать. Все произошло слишком быстро и не ко времени, хотя Дагмару всегда казалось, что он готов постоять за себя.

Проход вновь плавно изогнулся, и в лицо Дагмара дохнуло сыростью, но он только плотнее закутался в плащ – до выхода было еще далеко.

Дагмар пока не знал, что предпримет, но был твердо уверен, что еще вернется, еще войдет в ворота Мэсфальда, как уже входил когда-то. Он был уверен, что войдет победителем… Вот только не знал, на чьей стороне станет воевать на этот раз.

Переодевшись в чистое, Маттео, нигде не задерживаясь, направился прямиком к запертым в своей комнате кормилице и ребенку. За то время, что он провел в подземелье, сопротивление гвардейцев оказалось сломлено окончательно, лишь в одном месте все еще продолжалось сражение, но и оно должно было завершиться в ближайшие минуты. В целом дворец уже оказался в руках Советника. Маттео несколько раз докладывали о небольших стычках на улицах, но это было и все, чем отреагировал город на свержение своего короля.

Конечно, следовало для начала поговорить с казначеем – тот должен был отыскать в, комнатах Халиока хоть что-то касающееся ребенка Кефры. Возможно, эта информация очень помогла бы Маттео, но сейчас ему совсем не хотелось видеться с Парротом. И даже не потому, что Советник с недавних пор перестал доверять ему, хотя он вообще мало кому мог довериться, просто Маттео хотелось поскорее увидеть ребенка. Он не очень-то верил россказням о богоравности этого младенца, хоть события, сопровождавшие появление его на свет, были весьма и весьма странными. В конце концов, встреча с Парротом могла и подождать – казначей все равно никуда не денется.

По приказу Маттео в комнату кормилицы не входил никто посторонний. Воины Советника лишь удостоверились, что женщина с ребенком на месте и что отведенное им помещение не имеет других выходов, после чего удалились, выставив снаружи у дверей караул. Бегство Дагмара, конечно, взволновало его, но Советник старался взять себя в руки и взглянуть на вещи трезво. Главное, что задуманное удалось. Не в полной мере, но основная часть прошла весьма удачно и без непредвиденных осложнений. Маттео готовил себя к гораздо большим трудностям, ожидал стихийных бунтов в войсках, все еще расквартированных у городских стен – до них, наверное, уже дошли известия о свержении Дагмара, но все прошло гладко. Солдаты, похоже, никак не отреагировали на события во дворце – именно об этом доносили Маттео курьеры. Объяснить это можно было тем, что у воинов сейчас куда более важные заботы. События на границе тревожили военачальников и простых солдат одинаково – на творящееся внутри страны можно было обратить внимание и позднее. А по опыту Маттео знал, что, если войска Мэсфальда одержат верх над золонианами, ему можно будет не опасаться запоздалого гнева: радость победы утвердит его на троне лучше любой коронации.

Конечно, Советника беспокоило, что он не успел разделаться с младенцем до того, как свершился переворот. Но, так или иначе, судьбу ребенка Маттео собирался решить позже, а сейчас ему хотелось взглянуть на него.

До комнаты кормилицы Маттео добрался довольно быстро. У дверей стояли двое воинов и тихо переговаривались. На губах одного то и дело играла улыбка, другой продолжал безучастно кивать, изредка что-то отвечая. Но при виде Советника оба подобрались и вытянулись, приложив кулак к груди.

– У себя? – машинально спросил Маттео, прежде чем сообразил, что даже если бы кормилица стала умолять, ее и в этом случае никто не выпустил бы.

– Куда ж она денется, – ответил один из воинов и чуть отошел от двери, пропуская Советника. Маттео шагнул за порог и плотно закрыл за собой створки. Он был уверен, что никто не станет подслушивать, да и не собирался ничего говорить.

Комната оказалось большой и чистой, но не слишком богато обставленной, даже, можно сказать, скромной, однако в ней было все, что могло понадобиться кормилице и ребенку в первую очередь. Сначала Маттео не заметил женщину и лишь через несколько секунд увидел ее, сидящую почти в самом углу на мягком стуле. На руках у нее был младенец, сосущий с едва слышным причмокиванием. Обернувшись на стук хлопнувшей двери, кормилица, ничуть не испугавшись, взглянула на Маттео, а затем вновь принялась смотреть на малыша. В центре комнаты Советник увидел две люльки, в одной из которых мирно спал еще один младенец. По всей видимости, это был собственный ребенок кормилицы… или же, наоборот, своего она держала сейчас на руках, а в люльке лежал сын Кефры.

– Твой? – коротко поинтересовался Маттео, указав на люльку. Женщина кивнула. Странно, но она, по-видимому, совсем не была испугана, хотя и не могла не понимать, что произошло во дворце. Маттео подивился самообладанию этой женщины. Он чуть наклонился и принялся смотреть на ребенка. Тот был обычным младенцем – все россказни о его богоравности показались Маттео жалкими и глупыми, не имеющими под собой никакой почвы. Разве может быть богом младенец не больше локтя, с почти лысой головой, большими глазами и пухлыми розовыми щеками? Советник хотел было усмехнуться, но в этот момент кормилица вновь взглянула на него и шепнула:

– Только не шумите, господин, я еле его успокоила. Вы же не хотите, чтобы он снова расплакался?

Маттео так и замер с открытым ртом. Простота, с которой кормилица обратилась к нему, совершенно выбила Советника из колеи, и ему понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя.

– Значит, это и есть ребенок Кефры? – так же шепотом спросил он, протянув руку, но так и не коснувшись младенца.

– Это сын нашего короля, – горделиво ответила женщина, но в ее взгляде Маттео ясно прочитал осуждение. Кормилица прекрасно понимала, что произошло во дворце и что это означает для Дагмара. От Маттео не укрылось и то, что кормилица будто бы не заметила, как он назвал ребенка младенцем Кефры, и тут же назвала его сыном Дагмара. Разумеется, женщина не знала, что отцом на самом деле был Ханг, а Советник не собирался посвящать ее в это дело.

Тем временем кормление было закончено, Маттео, не отрывая взгляда от ребенка, поинтересовался, стараясь чтобы голос его звучал как можно спокойнее:

– Ты находишься при ребенке неотлучно?

Кормилица кивнула:

– Да, господин, но изредка выхожу.

– Когда ты отсутствуешь, – продолжил допрос Маттео: – кто-нибудь может войти сюда? И входил ли?

Женщина на какое-то время призадумалась и чуть нахмурилась, а затем покачала головой:

– Насколько я знаю, нет. Гвардейцы, охраняющие ребенка короля, не пропускали никого, кроме меня. Правда, здесь был еще маг Халиок и с ним еще двое, но я не знаю их. Больше никто не входил ни при мне, ни без меня – я бы почувствовала это. И я была бы вам очень благодарна, господин, если бы вы приказали своим воинам нести службу столь же исправно, как делали это гвардейцы короля. К ребенку не следует допускать посторонних, он еще слишком маленький.

Складывалось впечатление, что кормилицу заботило лишь состояние малыша, а все остальное совершенно ее не касалось. Что ж, по крайней мере свои прямые обязанности она исполняла хорошо, женщину не в чем было упрекнуть. Впрочем, это Маттео не интересовало никоим образом – на кормилицу ему было абсолютно наплевать, а вот от ребенка нужно было избавиться.

– Ты не замечала ничего необычного в то время, когда ухаживала за сыном королевы? – поинтересовался Советник.

Женщина недоумевающе взглянула на него:

– Что вы имеете в виду, господин?

Маттео нахмурился и, протянув руку, взял кормилицу за подбородок, повернув ее голову и силой заставив смотреть себе в глаза.

– Ты прекрасно все понимаешь, – прошептал он с неприкрытой угрозой в голосе. – Ты, конечно, заметила, что Дагмар не слишком-то баловал ребенка посещениями. Вот мне и хотелось бы узнать, из-за чего он так вел себя. Что не так с этим ребенком?

– Но… я ничего не знаю. – В глазах кормилицы впервые с момента прихода Маттео промелькнул страх. – Это обычный ребенок, совершенно здоровый, разве что, когда начинает кричать, долго не может успокоиться.

Отпустив подбородок женщины, Маттео, машинально погладив все еще висящий на поясе жезл, перевел взгляд на ребенка, которого кормилица держала на руках.

– Советую тебе сделать так, – тихо и отчетливо произнес Маттео. – Чтобы этот мальчишка поскорее подцепил какую-нибудь болезнь. И умер. Я не хочу знать, как ты сделаешь это, но у тебя есть два дня. Если на третий ребенок все еще будет жив, ты пожалеешь, что родила своего щенка – за твою нерасторопность поплатится он. Ты поняла меня? Если же все пройдет так, как я сказал, и сын Кефры однажды утром не проснется – ты получишь две сотни золотых и сможешь убраться из дворца на все четыре стороны. Язык тебе, правда, придется отрезать, чтоб ты лишнего не наболтала, уж не обессудь. Но согласись, это лучше, чем смерть твоего собственного ублюдка.

Глаза женщины широко распахнулись, рот открылся, но из него не вылетело ни звука. Кормилица была так поражена, что, кажется, даже не до конца уяснила себе, что сказал ей Маттео.

– Два дня, – напомнил он, выпрямившись и потянувшись рукой к ребенку, но тут произошло то, во что Советник не смог заставить себя поверить безоговорочно. Маттео показалось, что глаза мальчишки в один миг почернели, а вместо зрачков появились два белых уголька. Советник не успел вовремя отдернуть руку, и его пальцы прошли сквозь тело ребенка. Вскрикнув, Маттео подался назад, как от прокаженного. Советник не мог точно сказать, привиделось ли ему все это, или произошло на самом деле, но сейчас ему было не до того.

Богоравный – молотом ударило в голове, но даже это не заставило Маттео изменить принятого решения. Каков бы ни был этот ребенок, ему не место в Мэсфальде и даже на изгнание, как предлагал Паррот, Советник не согласился бы. Кормилица, похоже, не заметила, что произошло, продолжая все так же потрясенно смотреть на Маттео.

– Я не стану повторять дважды, – свистящим шепотом произнес он, пятясь к дверям. Сейчас ему хотелось убраться подальше от этого дьявольского ребенка. У Маттео до сих пор перед глазами стояли пляшущие в зрачках малыша белесые угольки – такого не бывает у обычного человека.

Захлопнув за собой дверь, Советник, пытаясь скрыть боязнь, взглянул на стоящих у входа воинов и приказал:

– Не впускать никого. Понятно? Даже если скажут, что по моему поручению, – гоните в три шеи, после чего незамедлительно сообщите мне. Узнаю, что кто-то проник сюда – казню безо всякого промедления.

Развернувшись, Маттео двинулся прочь. Он знал, куда ему следует направиться теперь, и не собирался медлить ни секунды.

Паррот задумчиво сидел за столом Халиока, когда в дверях возник Главный Советник. Казначей не заметил, сколько времени прошло с того момента, как он вошел в покои мага и принялся за осмотр. Паррот также не знал, чем закончился переворот, – он не выходил из комнат Халиока уже несколько часов. Подперев подбородок кулаком, он медленно водил взглядом по разложенным на столе листам, исписанным четким и крупным почерком, который, по всей видимости, принадлежал магу. Стоящий рядом канделябр со свечами озарял комнату неярким светом.

Маттео прошествовал прямиком к столу и уселся в свободное кресло, предварительно придвинув его поближе к Парроту. Тот, мельком взглянув на Советника, пожал плечами и, вздохнув, указал на разложенные перед ним бумаги, свитки и книги. Некоторые из них, наверное, не имели к делу никакого отношения, но Маттео не стал расспрашивать, а взял лист, который изучал Паррот, и, развернувшись к канделябру, принялся читать. Да, несомненно, это писал Халиок, и притом совсем недавно, может быть даже сегодня: бумага все еще хранила запах чернил, а буквы не утратили первоначального матового блеска, который обычно сходит через несколько дней.

… Сумасшедший монах оказался прав, впрочем, я в этом не сомневался. Многое из предсказанного им сбылось или сбывается в настоящее время, и этот ребенок не исключение. Не знаю что монах вкладывал в понятие “богоравный”, но сила, вселившаяся в дитя при рождении, поистине безгранична и не поддается объяснению. Если бы такая мощь оказалась в моих руках, трудно даже представить, что я бы сделал в подобном случае. Знаю только одно – мне бы удалось без труда подчинить себе не только всех Великих Змеев вкупе с Кальмириусом, но и, возможно, всю Империю. Правда, я сильно сомневаюсь, что такую силу сможет контролировать простой человек, не получится это и у мага, хотя следует попытаться зачерпнуть частичку мощи у этого ребенка и исследовать ее поподробнее. Нужно также вплотную заняться самим младенцем. Когда я осматривал его в последний раз, ничто не указывало на то, что он сознательно может использовать имеющуюся у него силу, хотя не исключено, что он подсознательно может задействовать дарованную ему мощь…

Отложив лист, Маттео потянулся было за следующим, но передумал и вопрошающе взглянул на Паррота, требуя разъяснений. Тот провел здесь гораздо больше времени и поэтому должен был прочесть куда больше, чем один только этот лист. Казначей, перехватив взгляд Маттео, невесело усмехнулся.

– Тебе мало того, что ты прочел? – осведомился Паррот. – Можешь не сомневаться: все, что находится на этом столе, касается ребенка. Халиок в последнее время только и делал, что занимался изучением королевского сына, но даже он не слишком-то в этом преуспел. Как оказалось, о рождении этого ребенка было известно уже давно – почти тысячу лет назад, но в то время никто не знал ничего конкретного, все сводилось к пророчеству, что когда-нибудь в Империи появится новый властелин и будет он величайшим из всех, кто когда-либо восходил на престол поднебесного мира. В этих текстах была скрыта даже точная дата рождения – маг нашел ее. Ребенок Кефры появился на свет именно в этот день. Наиболее четкое упоминание о ребенке обнаружилось в книге, написанной одним монахом. Но я не хочу говорить обо всем этом – поскольку младенец богоравный и с этим ничего уже не поделать.

– Может быть, может быть… – пробормотал Маттео.

– Однако неужели мы можем допустить, чтобы этот ребенок спокойно вырос? Ведь в этом случае он – и никто другой – без жалости сбросит меня, да и всех остальных, с трона. А ведь никому не захочется потерять власть, понимаешь? Я отдал приказ убить этого ребенка, точнее, настоятельно посоветовал кормилице сделать это. Если она не сможет этого осуществить – что ж, отправить в лучший мир маленького мальчика не так уж и трудно. И еще – я хочу, чтобы ты знал: лично я ничего не имею против ребенка, просто он родился не в то время и не в том месте. Я не могу оставить его в живых – от этого хуже будет всем. Не нужно далеко ходить за примером: сейчас ни одно восхождение на престол не обходится без крови. А представь себе, что произойдет, если один человек, пусть и богоравный – пусть даже сам бог – попытается подмять под себя не один город, не два, а всю Империю. Всю. Он же утопит страну в крови. Подозреваю, что один, два, может и три, города перейдут в его руки без сопротивления, но остальные добровольно не согласятся на это. Если ребенок начнет свое победоносное шествие, Империю охватит хаос. После того как ему удастся подчинить все города, порядок восстановится, но прежде пройдет далеко не один год. Не один год, полный человеческих слез и боли. Я не имею права допустить это, даже если потом станет лучше, чем было при правлении Великих Змеев. Пусть уж мир останется таким, каков есть. Я не хочу отдавать Империю богоравному. Одно существо не имеет права властвовать над целой страной. Я не стану подвергать Империю опасности. Не стану, разорви Райгар вас всех на куски!

Стиснув кулаки, Маттео вскочил и принялся расхаживать вокруг стола. Паррот продолжал неподвижно сидеть, перебирая разбросанные бумаги, а затем, тихо, но внятно выговаривая слова, отрезал:

– Можешь думать обо мне что хочешь, но я умываю руки. Я не желаю быть причастным к убийству богоравного, что бы ты мне ни говорил, хотя в словах твоих, несомненно, и есть доля истины. Это, впрочем, не оправдает тебя, если ты приложишь руку к смерти ребенка Кефры.

Советник, замерев, наклонился и тяжелым взглядом окинул Паррота.

– Я не в силах повлиять на твое решение, – сказал казначей. – И все же прошу тебя подумать еще раз.

Маттео ударил ладонью о ладонь, прерывая разговор. Он не нуждался в словоизлияниях Паррота, особенно теперь, когда соглашаться с его словами совсем не хотелось. Советник понимал, что казначей высказал сугубо личное мнение, и не собирался его разубеждать, но злобствовал от этого еще больше.

– Ребенок умрет, – вновь повторил Маттео. – Но я не хочу, чтобы ты подсказывал мне, что следует делать. И предупреждаю: если ты еще хоть раз посмеешь возразить мне – следующая голова, которая полетит, будет твоей. И я не шучу, учти это.

Паррот помрачнел, но не ответил. Советник видел, чего стоило казначею молчание, и в то же время получал от этого явное удовольствие. Паррот не стал отвечать. Вздохнув, он одним движением сгреб на край стола все листы и свитки и положил на освободившееся место несколько бумаг, извлеченных из футляра на поясе. Затем, обмакнув перо в чернильницу, стоящую тут же, протянул его Маттео.

– Подпишите, господин, – сдержанно сказал казначей, искоса взглянув на Советника.

– Что это? – поинтересовался Маттео, принимая из рук Паррота перо и придвигая бумаги к себе.

– Поскольку Дагмара теперь нет, то подпись придется ставить вам. Здесь несколько подготовленных им указов, касающихся поставок продовольствия и дополнительного вооружения войску. Думаю, аннулировать их было бы нецелесообразно, поскольку написаны эти указы со знанием дела, и их исполнение существенно облегчило бы жизнь воинам.

Машинально кивнув, Маттео сжал перо в пальцах и несколько раз поставил свою размашистую подпись под ровными мелкими строчками, в которых, тем не менее, свободно можно было разобрать каждое слово. Подождав немного, пока чернила подсохнут, Паррот свернул листы и торопливо спрятал их обратно в футляр, плотно закрыв его крышкой.

В дверь настойчиво постучали. Маттео подошел и, дернув ручку, шагнул за порог, почти столкнувшись с мужчиной, одетым в одежды дворянина.

– Чего тебе? – высокомерно спросил Маттео, смерив мужчину взглядом. Тот, однако, был настолько взвинчен, что не обратил внимания на настроение Советника.

– Господин, у дворца собрались горожане, они требуют вас. Нам не хотелось бы разгонять людей, не получив приказа лично от вас…

– Идиот! – рявкнул Маттео. – Подумать только, с какими людьми приходится работать! Если бы вы хоть пальцем тронули хотя бы одного горожанина – я перевешал бы вас всех. Я не для того стремился занять трон, чтобы в первые же часы получить клеймо правителя глупого и жестокого. Иди и передай кому следует, что скоро я выйду и лично выступлю перед горожанами. Пусть воздержатся пока от излишнего проявления чувств.

Воин, кивнув, почти тут же исчез, оставив Маттео одного. Советник, постояв на пороге, повернулся и вновь прошел к Парроту. Тот продолжал сидеть за столом, а его взгляд то и дело пробегал по сваленным в кучу бумагам. Пальцы казначея теребили перо, которым он машинально выводил на чистом обороте одного из листов какие-то цифры. Даже бездумно Паррот продолжал решать, кому и сколько следует выделить денег, – что ни говори, но в этом он был профессионалом до мозга костей и ни дня не мог прожить без своей работы. Впрочем, успевал Паррот и многое другое, притом не в ущерб своей основной деятельности. Как помощнику в городских делах, ему не было цены, и это было единственное, за что Маттео уважал своего казначея.

– О чем ты думаешь заявить горожанам? – спросил Паррот, чуть склонив голову. Он слышал все, о чем говорил Советник, и интерес в его голосе звучал совершенно неподдельный.

– Об этом можешь не беспокоиться, – уверенно заявил Маттео и не добавил больше ни слова, считая, что тема разговора исчерпана.

– Разумеется, – сказал Паррот, – я не сомневался что обращение к жителям Мэсфальда давно тобою продумано. Но считаю, что полезным было бы объявить о публичной казни этого наемника, Вазгера, которого Зариан предложил в качестве убийцы. Надо объявить его предателем интересов Мэсфальда – это лишь укрепит наши позиции. Только представь, первый день на троне ознаменуется разоблачением врага города – это лучшая рекомендация твоей проницательности и решимости.

Слова казначея заставили Маттео призадуматься. Паррот рассуждал вполне здраво, к его словам стоило прислушаться.

Маттео кивнул и, подойдя к одной из полок, заглянул за занавеску, сделав это скорее машинально, нежели сознательно. Затем, вскинув брови, протянул руку и снял с полки внушительную бутыль. Выдернув затычку, Советник принюхался и удивленно причмокнул губами. В бутыли оказалось довольно приличное вино, и Маттео пошарил взглядом по полкам в поисках кубка, однако не обнаружил такового.

– Мне кажется, горожане заждались, – между делом заметил казначей, чем еще больше вывел Советника из себя.

– Я и без тебя это знаю, – рыкнул Маттео и, не произнеся больше ни слова, направился к выходу. Казначей, также не задерживаясь, последовал за ним следом, но, оказавшись в коридоре, направился в противоположную сторону. В его планы не входила встреча с жителями города.

Прежде чем шагнуть на широкий балкон, Маттео замер в нерешительности. Раньше он множество раз входил сюда, но только в составе свиты короля Дагмара, однако теперь ему предстояло предстать перед народом самому. Предстоящее выглядело одновременно привлекательным и пугающим, поскольку Маттео не знал, как примут его горожане. То, что они не поддержали Дагмара во время переворота, еще не означает, что им придется по душе новый правитель. И все же Советник надеялся, что все обойдется.

Сначала со стороны балкона доносился невнятный ропот. Потом кто-то настойчиво и громко стал требовать Маттео, вскоре к этому горожанину присоединился еще один, затем второй, третий… Через несколько минут площадь перед дворцом уже сотрясали нестройные выкрики, которые постепенно нарастали. Однако Маттео все еще медлил, да и не стоило торопиться.

Дагмар никогда не выступал перед народом в одиночестве, при нем всегда кто-то был – Советник же собирался вступить на балкон один. Еще раз все взвесив, Советник, шумно выдохнув, распахнул витражные двери и шагнул на балкон. В лицо мягко ударил порыв ветра, принеся с собой множество крошечных дождевых капель. Плащ взвился, а затем вновь опал, облепив широкие плечи Маттео. Затянутое пеленой облаков серое небо, казалось, вращалось, но это была лишь иллюзия, порожденная ветром, заставляющим облака идти друг против друга. Морось почти тут же пропитала одежду, заставив ткань противно липнуть к телу.

Увидев Советника, люди на миг примолкли, а затем закричали еще сильнее. Маттео обвел взглядом толпу, стараясь ничего не упустить. Первое, что удивило его – это разномастность собравшихся: здесь были и бедняки с городских окраин, и подавшиеся на время войны в Мэсфальд крестьяне, и ремесленники, и купцы, соседствовавшие с родовитыми дворянами, притом стояли они все вместе, не стараясь отгородиться друг от друга. Острый взгляд Маттео различил в толпе нескольких карманников, деловито шныряющих меж людьми. Кто-то наверняка замечал их, но даже не делал попыток остановить. Вторая странность заключалась в том, что окружающие толпу воины, сменившие на этом посту городскую стражу и королевских гвардейцев, стояли в скучающих позах, заложив руки за спину, и даже о чем-то переговариваясь друг с другом.