Текст книги "Время – ноль"

– Лучше всех: никто не завидует! – В тон ему ответил Сергей.

– Это клево, когда никто не завидует. Эх, мне бы так устроиться! – Директор хихикнул и забарабанил пальцем по столу. – А то все, понимаешь… Ну, не будем жаловаться, не за тем пришли в мир, – закончил он деловым тоном. – Прибарахлиться надо?

– Да.

– Ты ведь у нас уже не числишься?

– Я заплачу. Сколько надо.

Достал пачку денег, загнул по-блатному угол, отпустил. Новенькие купюры зашелестели, вырываясь из-под пальца.

– Банк поставил? – сообщнически подмигнул директор.

– Кооперацией занялся.

– Да? И в какой … сфере?

– В разных.

– Секрет фирмы? Понимаю! И одобряю: деньги не любят болтовни. – Он еще раз хихикнул. – Вам руководитель с опытом и… хорошими связями не нужен?

– Пока нет. – Сергей улыбнулся двусмысленности своего ответа. «Директорами со связями» они пока со связями не занимаются, но все может быть, а этот тысяч на пятьдесят потянет.

– Если понадобится, меня вспомни. В госторговле плохие времена начались, с горя и я займусь кооперацией. Как у вас говорят, помогу лохов причесывать.

– Вспомню, – чистосердечно пообещал Сергей.

– Ну, перейдем к делу. Что надо?

– Телевизор цветной и кое-что из шмоток: женские сапоги зимние, кофточку, платье – в общем, на пожилую женщину, чтоб одеть с ног до головы. И мужской костюм тройку, пятьдесят четвертый размер.

Директор постучал пальцем по животу. Перстень лежал как раз на пуговице и звук был такой, будто цокает копыто по булыжной мостовой.

– Шмотки сделаем, этого у нас пока хватает, а телевизор… – копыто цокнуло в последний раз, – …так и быть, получишь и его. По старой памяти и, – директор подмигнул, – как будущий подельник.

Жаргон звучал в устах директора так же неестественно, как угрозы матом в устах пятилетнего ребенка. Неужели не понимает, насколько глупо выглядит? Толик Шиша и Игорь Дрон, имеющие полное право говорить на таком языке, и то употребляли его реже, приберегали на нужный случай, видеть, боялись стать похожими на таких вот.

– На, черкни пару раз, – директор вынул из стола чистую ветеранскую карточку на получение товара. – Оформи, будто ты опять за нами закреплен. Сам понимаешь – отчетность должна быть в порядке.

Сергей расписался раз пять.

– Грузи еще, не скромничай.

Нагрузил все строки.

Директор поморщил маленький носик, издал им звук, похожий на хрюканье, и спрятал карточку в стол.

– Пойдем на склад.

По пути туда он предупредил:

– Кладовщице четвертачок поднеси: не подмажешь – не поедешь.

Кладовщица – ядреная рыжеволосая баба с вздернутой к носу верхней губой, обнажающей зубы и десну, – рассыпалась перед директором мелким бесом. Она натягивала на верхние зубы жирно намазанную темно-фиолетовой помадой губу, но прикрыть их удавалось лишь наполовину, поэтому четыре передние напоминали придорожные столбики, только средняя полоса была не черная, а фиолетовая. Директор шепнул ей несколько слов на ухо.

– Сделаем, Павел Григорьевич, – пообещала она.

И сделала, благо выбор на складе был не в пример прилавкам магазина. Заплатил директору, не торгуясь, хотя переплачивал рублей семьсот. Тот небрежным жестом сгреб купюры в верхний ящик стола.

– Пересчитайте.

– Вор вору должен верить!

Значит, директор из особой категории воров, потому что внимательно следил, когда Сергей отсчитывал деньги.

Шестое марта выдалось теплым, солнечным – в такой день трудно усидеть дома. Когда-то, школьником, мог часами бродить по улицам. Обычно гулял с одноклассником и другом Денисом, обсуждали планы на будущее. Планы были грандиозные. Вспомнились они с горькой усмешкой: Денис сидел в тюрьме за то, что избил негра, который решил, что в Союзе можно вытворять безнаказанно что хочешь, а у Сергея есть шанс свидеться с другом раньше, чем того освободят.

– Привет, Серега! – крикнули с противоположной стороны улицы.

– Привет, – ответил он, не глянув туда. После Афгана кто только с ним ни здоровался, даже незнакомые.

– Серега, ты что – обурел, не узнаешь?! – Парень пошел через дорогу к нему.

Имени парня не помнил, только кличку – Бас, кажется, от фамилии Басков. Кучерявый здоровяк, кандидат в мастера спорта по классической борьбе, работал токарем на бывшем Сергеевом участке.

– Ну, зазнался, братуха!

– Задумался.

– Верю, верю, чего там. – Бас по-братски даванул рук бывшему мастеру. – На каникулы приехал?

– Бросил я институт, в кооперативе работаю.

– Вижу: одет знатно, не то, что мы – бедные пролетарии.

– Не тебе жаловаться! – возразил Сергей. Басков ходил в передовиках и за кандидатское звание получал доплату.

– Разве это деньги?! – Бас презрительно сплюнул. – На троих еле хватает… Да, ты же, наверное, не знаешь, у меня сын родился. Можешь поздравить!

– Поздравляю.

– Зойка девку хотела, а вышло по-моему…

– Так ты женился на ней?

– Ну! – Басков свысока глянул на бывшего мастера.

В ответ на такой взгляд оставалось лишь сдержать презрительную улыбку.

Зоя – хрупкая девушка с приоткрытым от удивления или испуга ротиком – пришла на завод в сентябре по распределению из техникума, который до армии закончил Сергей. Начальник цеха собрался и ее поставить мастером, но поговорив с Зоей минут пять, глухо зарычал и властно отчеканил:

– Оператором ЧПУ.

В дальнем углу цеха, отгороженном щитами, установили два станка с числовым программным управлением. Два наладчика из Донецка уже неделю бились над ним, никак не могли настроить. Станки усердно кромсали заготовки и механические руки в несколько приемов вынимали из патронов и клали на стол что-то непотребное. Наладчики обмеривали это что-то, обиженно плевали в деревянный ящик для стружки и следом швыряли брак. А Иногда станки часок-другой вели себя послушно. Наладчики радостно складывали схемы. Паковали в футляры приборы, похлопывали друг друга по плечу, а станки – по кожухам. На следующее утро схемы опять разворачивались, приборы распаковывались, и наладчики, вооружившись отвертками, ковырялись в серых уродах.

Никто в цехе не хотел работать на этих станках: на почасовой получишь не больше сотни, на сдельщине – и вовсе задолжаешь заводу. К тому же, среди рабочих, особенно женщин, ходили россказни, что на каком-то заводе механическая лапа вместо заготовки вставила в патрон оператора. Как от туда поместился – трудно понять, но в слухи потому и верят, что они абсолютно не логичны. Как бы там ни было, но даже начальник цеха, который каждый день заглядывал в отгороженный щитами угол, держался от станков на приличном расстоянии. Сколько ни убеждали его наладчики, что два таких станка заменят целую бригаду и высвободят несколько станков, старых и раздолбанных, в ответ слышали:

– И без этих монстров план сделаем!

Начальника цеха можно понять: до пенсии ему три года.

Зоя боялась всего, но начальника больше, чем станков. За месяц с помощью наладчиков и мастеров научилась набирать программу и менять на вертящемся столе заготовки. Еще через месяц обжила отгороженный угол, обклеила щиты вырезанными из журналов киноактерами, соорудила из ящиков стол и стул. Почти всю смену она вязала на спицах или протирала станки тряпкой, как комод с приданным. Тряпку держала двумя пальчиками, будто мокрого котенка за шиворот, и осторожно возила ею по блестящим серо-голубым станинам.

Наверное, в благодарность за помощь в укрощении станков Зоя стала его любовницей. Отдалась, не ломаясь. Не то, чтобы она очень нравилась ему, но как-то все так получилось, что дело потихоньку двигалось к свадьбе. Уже с матерью познакомил Зою и познакомился с Зоиными родителями, когда в начале декабря помог привезти из дома зимние вещи. Все шло хорошо, пока по пьянке не рассказал ей кое-что о службе в Афганистане. Она, приоткрыв ротик, долго слушала, а потом попросила испуганным голоском:

– Не надо… не рассказывай больше.

И вскоре начал замечать, что Зоя вздрагивает от его прикосновений.

– Боишься меня?

– Нет, – отвечала она, а в глаза не смотрела.

После новогодних праздников Сергей пришел на завод с тяжелой головой. До обеда бродил по цеху, напоминая самому себе белого медведя, которого видел в детстве в передвижном зоопарке, случайно завернувшем в их городок: зверь, высунув огромный бело-розовый язык, мотался из угла в угол по тесной клетке, выставленной на июльское солнце, надеясь хотя бы движением создать ветерок и чуточку уменьшить жару. В обеденный перерыв мужики зазвали в закуток, остограммили самогоном. Сразу полегчало, пошел полюбезничать с Зоей.

Она отбивалась от Баскова.

– Отстань!.. Отстань, кому говорю?!

Замерев на входе, Сергей удивленно смотрел на вошкающуюся парочку. Поразило не приставания Баскова – этот и раньше подъезжал к Зое, – а блеск в ее глазах. И сопротивлялась больше для приличия или чтобы сильнее разжечь в Басе желание. Страх в ее глазах появился, когда заметила Сергея.

Басков на расправу оказался слабоват: закрывшись двумя руками, не отвечал на удары. Чем-то он напоминал пленных душманов, только те были безоружные против вооруженных, а этот… Бил его и понимал, что всыпать-то надо Зое, и от этой мысли зверел еще больше. Под руку попала заготовка, и для Баса драка могла бы кончиться очень печально, если бы Зоя не повисла на Сергеевой руке.

– Не трогай его, убийца!

Сергей выронил заготовку. Она катилась по полу, пока не наехала на недовязанную оранжевую варежку, проткнутую спицами. Варежка предназначалась ему. Теперь пойдет кому-нибудь другому, скорее всего, Баскову: Зоя никогда и ничего не делает просто так.

Попадись Сергею человек, имеющий право сказать: «Я был с твоей женой!», наверное, на месте убил бы, а если Бас считает это поводом смотреть с высока – что ж, на всех гордости все равно не хватило бы, кто-то и без нее должен обходиться.

– Эх, выпить бы за встречу! Тут в магазине винище завезли по три сорок, у меня рваный есть – не добавишь? – предложил Бас, вынув из кармана рублевку.

Сергей пить не хотел, но и отказаться не мог, боясь показаться жлобом.

– Ну, пойдем.

В ликеро-водочном магазине хвост очереди выполз за дверь. Мужики курили и немного поругивались.

– Удостоверение ветеранское с собой? – спросил Бас.

– Да не надо, постоим.

– Не хватало! – Он требовательно протянул руку. – Давай!

Получив удостоверение и десятку, Басков врезался в очередь.

– Куда прешь, бугай! Так твою!..

– Рот закрой – кишки воняют! – огрызнулся Бас и сунул под нос мужику удостоверение: – Не видишь, что ли, – имею право!

Минут через пятнадцать он выскочил из магазина с тремя бутылками красного портвейна.

– На четвертую не хватило, – объяснил Бас, хотя Сергей говорил взять всего две. – Где раздавим? В пивняке?

– Можно и там.

Пивной бар стоял около посадки, как называли лесополосу, которая отгораживала террикон от жилых домов, и неподалеку от шлама – искусственного водоема для сбора воды, стекающей после промывки угля. Когда здесь началось строительство, среди жителей пошел слушок, что возводят спортивный комплекс с бассейном. Обманутые жители, скорее всего, женщины, первое время били стекла в пивбаре, потом смирились. Здесь Сергей впервые в жизни напился до потери пульса и домой попал утром и такой грязный, будто отпахал смену в забое. Многие из посетителей знали его, многих знал он, если не по имени, то в лицо: с кем-то вместе рос, с кем-то учился, с кем-то ходил на танцы в шахтный клуб или драться с соседним районом, с кем-то работал или пропивал получку.

Вино не прятали, потому что милиция сюда наведывалась редко, но Бас пил быстро, точно боялся, что сейчас ввалится наряд и загребет в каталажку. Допив стакан, он фыркал и чихал, как собака, нюхнувшая перца. Со сморщенным носом и искривленным ртом похож был Бас на грустного клоуна. Отфыркавшись в третий раз, заговорил:

– Эх, надо было за сынишку выпить… забыл! Ничего, следующий за него дернем. В меня пошел – постаралась Зайка. – Он глядел свысока, а уголки рта опускались все ниже. – Жена из нее – что надо, с понятием баба, никаких проблем с ней. Напьюсь, а она утром бутылочку пивка из холодильника, чтоб оклемался после вчерашнего. Не то, что у Гудка – помнишь его? Фрезеровщик из бригады Милована.

Сергей не помнил.

– Ну, Бог с ним, давай еще по одной.

После четвертого стакана Басков рассказывал о службе в армии, в спортивной роте, как хорошо ему было там. Все вспоминали армию как лучше годы жизни. Может, потому, что служба приходится на молодость, а молодость всегда прекрасна, даже в армии, даже в Афгане…

– Привет, Бас! – к столику подошел небритый мужчина с татуированными руками.

– А-а, ты… привет. – Восторженное бахвальство мигом слетело с Баскова.

– Должок гони.

– Нет у меня с собой. Завтра принесу.

– Ты меня завтраками не корми, уже пять раз надул. Давай сейчас. – Мужчина подвигал небритой челюстью, поскреб ее рукой, будто раздумывал, а не ударить ли?

– Слышь, браток, завтра отдам – отвечаю!

– А ведь ответишь, дешевка. Не будет завтра денег – раком поставлю.

– Да чего ты?! Конечно, отдам! Садись лучше с нами, выпей.

– С тобой, падаль?!

– Слышь, мужик, – вмешался Сергей, – ты бы базар фильтровал.

– Не с тобой разговариваю, – спокойно дал понять мужчина, чтоб не вмешивался.

– Зато я с тобой. Язык придержи – понял?

– Не лез бы ты не в свои дела, а?

Назревала драка, пасовать уже поздно: Сергея многие знают, нельзя перед ними опозориться.

– Он со мной сидит, а я с падалью не пью.

– Ну, тебе виднее! – презрительно кинул небритый, но форсил больше для виду, догадался, что Сергей – не Бас, хоть и выглядит послабее. – Может, ты за него долг отдашь?

– Сколько?

– Чертвертной.

– На, – кинул на стол пять пятирублевок.

– Не надо, Серега, я завтра сам отдам…

– Ему отдашь, – указал мужчина небритым подбородком на Сергея и отошел от стола.

– Завтра приходи сюда, рассчитаемся, – пообещал Бас, к которому опять вернулось бахвальство. – Вечно забываю. Скажу Зойке: «Гони четвертак, долг имею», она без разговоров выложит, а я то встречу кого-нибудь, то еще что, в общем, пробухаю. Но Зойка – ничего, опять дает, только побурчит немного…

Когда к столу подошел второй кредитор, Басков отошел с ним подальше, о чем говорили – не слышно было. Вскоре кредитор угощался за их столом. Через полчаса нахлебников стало трое, а четвертый побежал в магазин за вином. Деньги дал Сергей. Когда-то сам так же куковал в баре, ожидая, кто отдаст долг или угостит на дурняк. Последнее называется «упасть на хвост». Теперь хвостом был сам и довольно пушистым: за вином бегали несколько раз. Не поступи Сергей в институт, стал бы одним из таких «хвостопадов». Расставшись с Зоей, запивал все чаще, начались напряги на работе. Особенно разнесло весной, и не получи орден и не познакомься с Инной, женился бы спьяну на какой-нибудь «Зойке» и так же, как Бас, шакалил по пивбарам. Выходит, Инна помогла вернуться на свою дорогу…

Утром проснулся с потрескивающей, но на удивление светлой головой, точно вино и пиво выдавили из нее тяжелые, тоскливые мысли. Вдруг понял, что соскучился по делу, риску. И еще хотелось женщину – и именно Оксану. Есть ничего не мог, выпил только чаю, и когда мать вернулась из магазина, встретил ее в прихожей одетым.

Мать, опершись рукой о холодильник, с трудом стягивала с распухших ног зимние сапоги и рассказывала, произнося слова с приходом:

– Колбасу давали… Очередь – ой-е-ей!.. Хорошо, Тамара стояла, взяла мне… Ой, что будет, что будет!

Холодильник, словно забоявшись пророчества, вздрогнул и заурчал надсадно. Мать испуганно отдернула руку.

– Тюфу, чертова тарахтелка!.. Ночью как хрюкнет – мертвого поднимет!

Она вдруг заметила на сыне шапку и куртку.

– Гулять идешь?

– Нет.

Мать выпрямилась, взялась за холодильник двумя руками.

– Может, еще побудешь?

– Нельзя. Позвонил шефу, говорит, на праздники много работы, вчера еще должен был вернуться.

Мать выложила неторопливо из сумки на холодильник колбасу и зеленоватые пачки маргарина.

– У нее был?

– Нет.

Мать облегченно вздохнула.

– Может, завтра?

– Надо, мам…

– А когда приедешь? – Она уже смирилась с отъездом, но перед тем, как сказать «да», выторговывала хоть что-нибудь.

– На майские праздники… Нет, сразу после них, – поправился он, – на праздники много работы.

– А раньше?

– Если получится.

– Приезжай в начале апреля, поможешь картошку сажать.

У них был участок возле посадки: пользовались, как и многие жители квартала, бесхозностью земли под терриконом. Но картошку обычно сажали в конце апреля.

– Хорошо, – пообещал, заранее зная, что не приедет.

Мать это поняла.

– Поможешь отцу, – говорила она, – а то старый уже, трудно ему. А без картошки – сам знаешь… Так ты к ней не заходил?

– Нет, мам!.. Забыл я ее, понимаешь! У меня теперь другая есть, получше!

– Ну что ты, что ты?! – запричитала она и погладила сына по плечу. – Другая – так другая. Приезжай с ней, познакомимся. Она хорошая?

– Нормальная.

– Вот и приезжайте вдвоем. Выходные выпадут – и приезжайте… Может, тебе колбаски на дорогу дать?

– Зачем?!

– Ну, мало ли что, ехать-то долго. – Она поправила на сыне куртку. – Не холодно в ней? Может, свитер отцов подденешь? Я принесу сейчас.

– Не надо. – Он топтался у двери, не решаясь выйти.

– Ну, давай я тебя поцелую.

Сергей наклонил голову. Руки матери помяли куртку на груди, до щеки дотронулись ее сухие, шершавые губы. В нос попал знакомый запах шалфея, исходивший от седых волос.

Мать всхлипнула.

– Ну, чего ты?! Приеду. Может, через пару недель, а в начале апреля – точно.

– Да это я так. – Она размазала слезы по щекам, убрала за ухо выбившуюся из-под заколки прядь волос. – Ну, иди. Счастливо добраться!

– Спасибо, мам! До свиданья!

– До свиданья!.. Ну, иди, иди… – говорила она и поглаживала грудь слева. Другая ее рука дотронулась до спины сына и как бы подтолкнула, чтобы удачней перешагнул порог.

Оксана лежала, прижавшись к его боку, и заглядывала в глаза, словно надеялась увидеть в них прощение за то, что не застал ее дома, что носили ее где-то черти. Самому бы извиниться: помело – вечернее платье с низким декольте – валялось на ковре у кровати и разрез стал ниже сантиметров на пятнадцать. Вместо извинений произнес то, что понял в разлуке:

– Я люблю тебя.

– Повтори, – прошептала она.

– Я – тебя – люблю.

Оксана прижалась плотнее, ткнулась носом в его плечо и замерла. Не шевелилась и молчала долго, точно проверяла на правдивость каждую букву признания.

– Сереж, ты детей любишь?

– Не знаю… Нет, наверное. Утомляют.

– Это потому, что своих нет, а появятся, сразу полюбишь.

– Постараюсь, – ответил он, поражаясь сходности вопросов и доводов у влюбленных женщин.

– Полюбишь, так всегда бывает.

– Хорошо, полюблю, – согласился, чтобы сделать ей приятное.

– Вы ведь скоро все… – Оксана запнулась.

– Что – все?

– Ну, это… Жанна говорила, что скоро разбежитесь кто куда – так?

– Много она знает! – Жанна, оказывается, знала больше него, и это разозлило. – И Спортсмену надо бы язык укоротить!

– Она его жена, вот он все ей и рассказывает.

Виктору Жанна при каждом удобном случае напоминала, что не жена ему и никогда ею не будет.

– Разве?

– Живет с ним – значит, жена.

– А ты мне?

– И я тебе.

– Но почему же ты не хочешь, чтобы я тебе рассказывал все?

– Теперь хочу… Правда, что она говорит?

– Скорее всего, – ответил, чтобы не признаваться, что с ним никто об этом не говорил.

– И что… и куда потом?

– Не решил пока.

Что будет потом – интересовало меньше всего. Вероятно, никакого потом не будет, потому что устраивало только то, что есть.

– Давай уедем отсюда. Я квартиру обменяю, достанем тебе новые документы. Деньги у нас есть…

– Разве это деньги?

– У меня свои есть, чуть-чуть.

– А сколько это – чуть-чуть?

– Хватит на троих.

– Ладно – подумаем.

Она взяла его руку и, сгибая и разгибая пальцы, тихо заговорила:

– Выберем небольшой городок на берегу речки, чтоб зелени много и воздух чистый, будем жить тихо: никто нас не знает, мы никого. Я тебе ребеночка рожу. Мальчика хочешь или девочку? – Она загнула ему сразу все пальцы.

– Без разницы.

– Мальчика, – решила она и отогнула его большой палец. – Лучше слушать топот милицейских сапог в коридоре, чем шорох в кустах… Найдем тебе работу, – отогнула указательный. – Хочешь – спокойную, хочешь – денежную. Тебе какая больше нравится? – Не дождавшись ответа, отогнула средний. – Возьмем участок на берегу реки, дачу построим. Будем цветы выращивать и клубнику. Не на продажу, для себя, для ребенка. Знаешь, как хорошо летом на даче!.. Будем ездить туда на машине, на «жигулях». Есть у меня на примете «девятка», новенькая и не дорого возьмут, если валютой. – Оксана отогнула безымянный палец. – Машина. И что еще?

Мизинец отогнулся сам: сумку большую, чтобы передачи в тюрьму носить. Будет складывать в нее клубнику с собственной дачи и возить ему на собственной машине.

Оксана загнула ему мизинец.

– Просто так будем тратить. На курорт поедем летом. На Кавказ или в Крым. Будем купаться и загорать. Как я люблю купаться!..

Сергей закурил. Голубоватое пламя газовой зажигалки осветило округлый носик, темные тени под глазами, темные, шевелящиеся губы. В свете зажигалки Оксана казалась еще глупее и беззащитнее. Или это мечты ее так преобразили?

– …Мы ездили с Жанкой. Ты бы посмотрел, какой у нее был дурацкий купальник! Лифчик на номер меньше, чтоб сиськи не болтались. Аркаша, что с ней тогда был, говорит: «Мать, ты бы их на спине завязала. На морской узел!». А она как врежет ему! А он ей! – Оксана торжествующе захихикала. – Представляешь, у нее ноги потеют так, что сапог на сезон не хватает, разваливаются! Бедный Виктор!.. Ой, чуть не забыла: передал, чтоб позвонил ему, когда вернешься.

– Зачем?

– Не знаю, – вспомнив, что выпросила право все знать, сказала: – «Фазана» жирного нашли. Но кусается. Если выгорит, тысяч по пятьдесят каждому перепадет. Нам бы не помешали, да?

– Да, – выдавил Сергей со вздохом: жаль возвращаться из мечтаний.