Текст книги "Сан-Феличе. Книга вторая"

CLXII. ЛЕСБИЙСКАЯ НЕМЕЗИДА

На кардинале была его пурпурная мантия.

Нельсон, с приставленной к единственному глазу подзорной трубой стоявший на палубе «Громоносного», узнал по ней гостя и велел приветствовать его салютом из тридцати пушечных выстрелов.

Очутившись у почетного трапа, кардинал увидел Нельсона, который ожидал его на первой ступеньке.

Оба раскланялись, но не могли обменяться ни словом.

Нельсон не говорил ни по-итальянски, ни по-французски, кардинал понимал английский язык, но говорить на нем не умел.

Нельсон указал кардиналу путь в свою каюту. Там находились сэр Уильям и Эмма Лайонна.

Кардинал вспомнил фразу из письма королевы: «Супруги Гамильтон сопровождают Нельсона в его плавании».

Вот как было дело.

Капитан Фут, посланный кардиналом в Палермо с текстом договора о капитуляции, повстречал у Липарских островов английский флот и, узнав по вице-адмиральскому вымпелу корабль Нельсона, направился к нему.

Нельсон, со своей стороны, узнав «Sea-Horse», приказал лечь в дрейф.

Капитан Фут сошел в шлюпку и был доставлен на борт «Громоносного». Линейный корабль «Авангард» оказался так поврежден в сражениях, что не мог продолжать плавание, особенно в предвидении будущих битв, поэтому, как мы уже говорили, Нельсон перенес свой вымпел на другой корабль.

Фут не ожидал встретиться с адмиралом и не снял копии с договора о капитуляции, но он его подписывал, а значит, внимательнейшим образом прочитал и даже принял участие в его обсуждении; стало быть, он не только мог сообщить Нельсону о факте капитуляции, но и пересказать договор подробно, в тех самых выражениях, в каких он был составлен.

Фут заметил, что с первых же слов лицо адмирала омрачилось. Да и могло ли быть иначе? Ведь Нельсон по настоянию королевы уклонился от выполнения приказа адмирала Кейта, приказавшего ему двигаться навстречу французскому флоту и принять бой с ним. Вместо этого он на всех парусах плыл к Неаполю, чтобы доставить кардиналу Руффо распоряжение их королевских величеств ни под каким видом не вступать в переговоры с республиканцами, и вот на трети пути узнает, что он опоздал и договор о капитуляции подписан два дня тому назад!

Коль скоро подобный случай не был предусмотрен, Нельсону следовало получить новые распоряжения. Поэтому он приказал Футу как можно быстрее плыть в Палермо, а сам решил лечь в дрейф и ждать его возвращения в течение суток.

Капитан Фут поспешил на свой корабль, и пять минут спустя «Sea-Horse» уже разрезал волны с отменной стремительностью, достойной мифического животного, чье имя он носил.

В тот же вечер он бросил якорь на рейде Палермо.

Королева в это время пребывала на вилле Фаворита, приблизительно в одном льё от города, который сам называл себя Счастливым.

Едва ступив на берег, капитан сел в экипаж и велел везти себя в Фавориту.

Небо казалось лазурным ковром, расшитым звездами; луна лила потоки серебристого света на восхитительную долину, тянущуюся вплоть до Кастелламмаре.

Прибыв на место, капитан назвал свое имя и велел доложить, что он прибыл из Неаполя и привез важные новости.

Королева наслаждалась прогулкой в обществе леди Гамильтон: подруги отправились на берег подышать двойной свежестью – ночи и моря.

Король был на вилле один.

Фут знал, какое влияние имеет королева на своего супруга, и уже заколебался было, не следует ли отправиться за ней, но тут появился посланный от Фердинанда и объявил капитану, что король, узнав о его прибытии, ждет его.

Выбора не оставалось – приглашение короля было равнозначно приказу. Капитан вошел к Фердинанду.

– Так это вы, капитан, – произнес король, узнав его. – Говорят, вы привезли вести из Неаполя. Надеюсь, добрые вести?

– Превосходные, ваше величество, во всяком случае на мой взгляд, ибо я привез вам известие, что война окончена, Неаполь взят, и через два дня в вашей столице не останется ни одного республиканца, а через неделю в вашем королевстве – ни одного француза.

– Как вы сказали? – отозвался Фердинанд. – Ни одного француза в моем королевстве – это хорошо; чем дальше мы будем от этих бешеных скотов, тем лучше. Но ни одного патриота в Неаполе! А куда же они денутся? На дно морское?

– Отнюдь нет, ваше величество, они на всех парусах поплывут в Тулон.

– Черт побери, вот уж что мне совершенно безразлично! Лишь бы от них избавиться. По мне ничего лучшего и не надо! Но предвижу, что королева будет недовольна. И потом, почему их отправят в Тулон, а не посадят на разные сроки в неаполитанские тюрьмы?

– Потому что кардинал вынужден был пойти на заключение с ними договора о капитуляции.

– Кардинал подписал договор о капитуляции после наших к нему писем? А на каких условиях?

– Государь, вот конверт, содержащий копию договора, по всей форме заверенную кардиналом.

– Передайте его сами королеве, капитан, я за такие дела не берусь. Проклятье! Не хотел бы я быть на месте того бедняги, который первым попадется ей на глаза после того, как она прочитает вашу депешу!

– Кардинал показал нам свои чрезвычайные полномочия главного наместника, и, увидев эти документы, мы тогда же подписали договор вместе с ним.

– Значит, вы его тоже подписали?

– Да, государь. Я от имени Великобритании, господин Белли от имени России и Ахмет-бей от имени Порты.

– И вы ни для кого не сделали исключения, когда обещали им не преследовать бунтовщиков?

– Нет.

– Ах, черт! Даже Караччоло не исключили? Даже Сан Феличе?

– Никого.

– Дорогой капитан, я велю заложить карету и уеду в Фикудзу, выпутывайтесь как знаете. Всеобщая амнистия после такого мятежа! Где это слыхано? Что скажут мои лаццарони, если не повесить им на забаву хотя бы дюжину республиканцев? Они решат, что я неблагодарный.

– А кто мешает их повесить? – послышался властный голос Каролины. Узнав, что к королю только что прибыл какой-то английский офицер, привезший вести из Неаполя, она направилась в апартаменты мужа, незаметно вошла и услышала высказанное Фердинандом сожаление.

– Господа наши союзники, сударыня, которые подписали договор о мире с мятежниками и, по-видимому, гарантировали им жизнь.

– Кто посмел это сделать? – прошипела королева с такой яростью, что слышно было, как у нее скрипнули зубы.

– Кардинал, государыня, – спокойно и уверенно отвечал капитан Фут, – и мы вместе с ним.

– Кардинал! – королева искоса взглянула на мужа, как бы говоря: «Видите, что натворил ваш ставленник!»

– Его преосвященство, – продолжал капитан, – просит ваше величество ознакомиться с документом о капитуляции.

С этими словами он протянул королеве конверт.

– Хорошо, сударь, – сказала она. – Мы благодарим вас за труды.

И она повернулась к капитану спиной.

– Простите, государыня, – продолжал Фут все так же невозмутимо. – Я только наполовину исполнил свою миссию.

– Расправляйтесь же поскорее со второй половиной, сударь, вы понимаете, как мне не терпится прочитать эту любопытную бумагу.

– Я буду как нельзя более краток, государыня. Вблизи Липарских островов я встретил адмирала Нельсона. Я пересказал ему условия капитуляции. Он велел мне получить указания у вашего величества и немедленно доставить их ему.

С первых же слов королева обернулась к английскому капитану и стала жадно слушать.

– Вы встретили адмирала? – вскричала она. – Он ждет моих указаний? Ну, тогда еще не все потеряно. Пойдемте со мною, государь!

Но напрасно она искала глазами короля: тот исчез.

– Что ж, – пожала она плечами. – Чтобы сделать то, что мне только и остается, я не нуждаюсь ни в чьей помощи! – И, обращаясь к Футу, она прибавила: – Через час, капитан, вы получите наш ответ.

Королева вышла.

Спустя минуту в покоях дворца послышался ее яростный звонок.

На зов прибежала дежурная фрейлина, маркиза Сан Клементе.

– Объявляю вам добрую весть, дорогая маркиза: вашего друга Николино не повесят.

Впервые, говоря с маркизой, королева намекнула на любовь своей фрейлины.

Та не ожидала такого удара, и на миг у нее перехватило дыхание. Но она была не из тех, кто оставляет подобные замечания без ответа.

– Я прежде всего поздравляю с этим себя, – парировала маркиза, – а затем поздравляю и ваше величество. Убийство или повешение какого бы то ни было человека из рода Караччоло способно ужасающе запятнать любое царствование.

– Но не в том случае, когда он бьет по щекам королеву, ибо тогда он опускается до уровня крючника 6969
  Караччоло Серджиани, любовник королевы Джованны, имел неосторожность во время ссоры со своей царственной любовницей дать ей пощечину; в отместку за такое оскорбление королевского величества ему ударом топора раскололи голову. (Примеч. автора.)


[Закрыть], и не тогда, когда он затевает козни против короля, ибо при этом он роняет себя до положения предателя.

– Я полагаю, ваше величество, что вы не для того оказали мне честь призвать меня к своей особе, чтобы завязать со мною дискуссию на историческую тему? – отвечала маркиза Сан Клементе.

– Нет, – промолвила королева. – Я велела вас позвать, чтобы известить, что, если вам угодно лично поздравить своего любовника, ничто вас здесь не удерживает…

Маркиза Сан Клементе поклонилась в знак согласия.

– … и еще для того, чтобы вы передали леди Гамильтон, что я жду ее к себе сию же минуту.

Маркиза вышла. Королева услышала, как она велела лакею позвать Эмму Лайонну.

Быстро подойдя к двери, Каролина гневным рывком распахнула ее.

– Почему вы перекладываете на другое лицо приказание, которое я дала вам, маркиза? – закричала она пронзительным голосом, означавшим, что ею овладел припадок гнева.

– Потому что, не состоя более на службе у вашего величества, я имею право не получать приказаний от кого-либо, даже от королевы.

И маркиза исчезла в глубине коридора.

– Наглая! – закричала Каролина. – О, если я не отомщу, то умру от ярости!

Вбежав в комнату, Эмма Лайонна увидела, что королева катается по дивану и яростно кусает подушки зубами.

– Ах, Боже мой!.. Что с вашим величеством? Что случилось?

Услышав ее голос, королева стремительно вскочила со своего ложа и, как пантера, бросилась на шею прекрасной англичанке.

– Что случилось, Эмма? Случилось то, что, если ты мне не поможешь, мое королевское достоинство будет навеки попрано и мне останется только вернуться в Вену и доживать свой век как рядовая австрийская эрцгерцогиня!

– Боже правый! А я-то прибежала к вашему величеству такая радостная! Мне сказали, что все кончено, Неаполь взят, и я уже собиралась написать в Лондон, чтобы нам прислали самые модные и нарядные бальные платья для празднеств по случаю вашего возвращения!

– Празднеств? Если бы их устроили по случаю нашего возвращения, их можно было бы назвать балами позора! Вот уж, поистине, праздник! Проклятый кардинал!

– Как, государыня! – воскликнула Эмма. – Значит, ваше величество так разгневались на кардинала?

– О, если бы ты знала, что наделал этот лжесвященник!

– Он не мог сделать ничего такого, что давало бы вам право самой губить вашу красоту. Что это за пятна на ваших прекрасных руках? Это следы ваших зубов, позвольте мне уничтожить их прикосновением моих губ. Что за слезы на ваших прекрасных глазах? Позвольте мне осушить их моим дыханием. Что за кровоточащие укусы на ваших устах? Дайте, я выпью эту кровь поцелуями. О, злая королева, милосердная ко всем, кроме самой себя!

И, говоря так, леди Гамильтон покрывала поцелуями руки Каролины, потом ее глаза, потом губы.

Королева бурно задышала, будто к ее гневу прибавилось другое чувство, столь же могучее, но более сладостное.

Она обвила руками шею Эммы и увлекла ее на канапе.

– О да, ты единственная, кто меня любит! – проговорила она, с каким-то неистовством возвращая Эмме ее ласки.

– И люблю вас за всех, – отвечала та, полузадушенная объятиями королевы, – верьте мне, моя августейшая подруга!

– Так вот, если ты меня вправду любишь, пришло время это доказать.

– Приказывайте, дорогая королева, я повинуюсь. Вот все, что я могу ответить.

– Ведь ты знаешь, что произошло, не правда ли?

– Я знаю, что явился какой-то английский офицер и от имени кардинала привез вам договор о капитуляции.

– Смотри! – сказала королева, указывая на измятые клочки бумаги, разбросанные по коврам. – Вот его капитуляция! Как, договариваться с этими негодяями! Гарантировать им жизнь! Дать им корабли для бегства в Тулон! Как будто ссылки достаточно, чтобы наказать за все их преступления! И сделать это, сделать это, – задыхаясь от бешенства, продолжала королева, – когда я письменно приказала никому не давать пощады!

– Даже прекрасному Роккаромана? – спросила Эмма, улыбаясь.

– Роккаромана искупил свою вину, перейдя к нам, – отвечала королева. – Но не об этом речь. Слушай! – продолжала она, вновь прижимая Эмму к своей груди. – У меня остается одна надежда, и, как я уже сказала, это надежда на тебя.

– Но, моя прекрасная королева, – сказала Эмма, отводя рукою волосы Каролины и целуя ее в лоб, – если все зависит от меня, значит, ничего не потеряно.

– От тебя… и от Нельсона, – произнесла королева. Самые уверенные речи не были бы столь красноречивы, как улыбка, которою Эмма ответила на эти слова.

– Нельсон не подписывал договор, – продолжала Каролина. – Надо, чтобы он отказался его ратифицировать.

– Но я думала, что ввиду его отсутствия капитан Фут подписал за него?

– Вот именно! А теперь он скажет, что не давал ему таких полномочий, а значит, капитан Фут не имел права этого делать.

– И что же? – спросила Эмма.

– А то, что ты должна добиться от Нельсона – тебе нетрудно сделать это, чаровница, – добиться, чтобы он поступил с этим договором о капитуляции так же, как поступила я: разорвал его в клочки.

– Попробуем, – промолвила леди Гамильтон с улыбкой сирены. – Но где же Нельсон?

– Крейсирует вблизи Липарских островов, ожидает Фута с моими приказаниями. Ну что ж, их отвезешь ему ты. Как ты думаешь, рад он будет тебя видеть? Станет он оспаривать эти приказания, если они слетят с твоих губок?

– А каковы приказания вашего величества?

– Никаких договоров, никакой пощады. Понятно? Например, какой-нибудь Караччоло, который оскорбил нас, предал меня! Неужели этот человек живым и невредимым уедет, может быть, во Францию, поступит там на службу и вернется, чтобы высадить французов в любом незащищенном уголке королевства! Разве ты, как и я, не хочешь, чтобы он умер?

– Я хочу всего, чего желает моя королева.

– Так вот, твоя королева, хорошо знающая твое доброе сердце, хочет от тебя клятвы не поддаваться ни на какие мольбы, ни на какие заклинания. Дай слово, что, даже если ты увидишь у своих ног матерей, сестер, дочерей осужденных, ты ответишь, как ответила бы я сама: «Нет, нет, нет!»

– Клянусь, дорогая моя королева, быть столь же безжалостной, как вы.

– Прекрасно, это все, что мне надо. О милая владычица моего сердца! Тебе я буду обязана самым дорогим алмазом в моей короне – моим достоинством. Ибо, клянусь тебе в свою очередь, если бы этот позорный договор был соблюден, я никогда не вернулась бы в мою столицу.

– А теперь, – сказала, смеясь, Эмма, – все устроено, кроме одной мелочи. Сэр Уильям не стесняет моей свободы, но все-таки не могу же я совсем одна носиться по морям и явиться к Нельсону без него.

– Это я беру на себя, – отвечала королева. – Я дам ему письмо к Нельсону.

– А что вы дадите мне?

– Во-первых, поцелуй (королева страстно впилась губами в уста Эммы), а потом все, что тебе угодно.

– Хорошо, – сказала Эмма, поднимаясь. – Сочтемся после моего возвращения.

И она церемонно присела перед королевой:

– Ваша покорная служанка будет готова, как только прикажет ваше величество.

– Нельзя терять ни минуты, я обещала этому болвану-англичанину через час дать ответ.

– Увижусь ли я еще раз с королевой?

– Я попрощаюсь с тобой только тогда, когда ты будешь садиться в лодку. Как и предвидела королева, ей без труда удалось уговорить сэра Уильяма взять на себя доставку ее приказа адмиралу, и ровно через час она предложила капитану Футу принять на борт «Sea-Horse» сэра Уильяма.

Сэр Уильям вез ее письменные распоряжения, но настоящий приказ получила между двумя поцелуями Эмма и тем же манером должна была передать его Нельсону.

Королева, как и обещала, рассталась с леди Гамильтон лишь на набережной Палермо и махала ей платком до тех пор, пока судно не растворилось в вечерних сумерках.

Вот таким образом сэр Уильям Гамильтон и Эмма Лайонна оказались на борту «Громоносного».

По письму, полученному кардиналом, читатель может судить, что прекрасная посланница преуспела в своей миссии.

CLXIII. КАРДИНАЛ И АДМИРАЛ

Войдя в каюту английского адмирала, кардинал Руффо быстро оглядел находившуюся там пару.

Сэр Уильям сидел в кресле перед столом, на котором были чернила, перья, бумага, а на этой бумаге валялись клочья разорванного королевой договора о капитуляции.

Эмма Лайонна лежала на канапе и, поскольку стояло жаркое время года, обмахивалась веером из павлиньих перьев.

Нельсон вошел после кардинала, указал ему на кресло, а сам сел напротив него на пушечный лафет – воинственное украшение каюты.

При виде Руффо сэр Уильям встал, но Эмма Лайонна ограничилась легким наклоном головы.

Несмотря на тридцать приветственных пушечных выстрелов, прием, оказанный кардиналу на палубе экипажем корабля, был не слишком вежливым, и, если бы Руффо понимал речь матросов так же хорошо, как книжный язык Попа и Мильтона, он наверняка подал бы адмиралу жалобу за оскорбление своего облачения и своей особы, ибо самое мягкое выражение матросов по его адресу (которое Нельсон, казалось, не услышал) было: «В воду папистского омара!»

Руффо с кисло-сладкой миной приветствовал супругов и обратился к английскому послу:

– Сэр Уильям, рад встретить вас здесь не только потому, что вы послужите – по крайней мере надеюсь на это – переводчиком мне и милорду Нельсону, но и потому, что письмо, которое имела честь направить мне ваша милость, делает причастным к вопросу и вас, и правительство, представляемое вами.

Сэр Уильям поклонился.

– Соблаговолите, ваше преосвященство, сказать милорду Нельсону то, что вам угодно ответить на это письмо, и я почту за честь как можно точнее перевести его милости ответ вашего преосвященства.

– Я отвечу, что если бы милорд прибыл в бухту Неаполя раньше или был бы лучше осведомлен о происшедших здесь событиях, то, вместо того чтобы выразить неодобрение договору о капитуляции, подпис&ч бы его, как я, и вместе со мною.

Сэр Уильям перевел сказанное Нельсону, и тот с улыбкой отрицательно покачал головой.

Это не требовало перевода. Руффо прикусил губу.

– Тем не менее, я продолжаю думать, что милорд Нельсон или ничего не знает, или кто-то подал ему дурной совет. Так или иначе, мне следует просветить его милость в отношении капитуляции.

– Так просветите же нас, господин кардинал. В любом случае это не представит затруднений. Ведь наставление словом и примером входит в ваши обязанности.

– Постараюсь, – отвечал Руффо с тонкой улыбкой, – хотя, к моему сожалению, я говорю с еретиками, а это, сами понимаете, отнимает у меня половину надежды на успех.

Теперь настал черед сэра Уильяма прикусить губу.

– Говорите, мы вас слушаем, – произнес он. Кардинал заговорил по-французски – впрочем, и до сих пор разговор шел только на этом языке, – и начал излагать события 13 и 14 июня. Он рассказал о страшном сражении со Скипани, о том, как оборонялись аббат Тоскано и его калабрийцы, которые предпочли погибнуть, но не сдались. С поразительной точностью пересказал он события день за днем, начиная с 14 июня и вплоть до смертоносной вылазки в ночь с 18-го на 19-е, когда республиканцы заклепали пушки, расположенные у Виллы, уничтожили до последнего человека албанский батальон, завалив трупами улицу Толедо, а сами потеряли лишь какую-то дюжину человек. Он дошел до того момента, когда понял, что необходимо сделать передышку и подписать перемирие, потому что вторичное поражение привело бы санфедистов к полному разброду, а они, надобно признаться, и без того скорее грабители, чем солдаты, умеющие сохранять боевой дух как при удаче, так и при неудаче. Кардинал добавил, что он узнал от самого короля о пребывании в Средиземном море франко-испанского флота и опасался, как бы этот флот не направился к Неаполю, поставив, таким образом, под сомнение все их дело. Ввиду этой угрозы он и поторопился заключить перемирие, ибо желал заполучить форты в свои руки и держать их в боевой готовности для обороны порта. Наконец, прибавил кардинал, завершая свою речь, договор о капитуляции был заключен честно и добровольно с обеих сторон, поэтому следует свято чтить его, а действовать иным путем значило бы нарушить международное право.

Сэр Уильям перевел Нельсону эту длинную речь в защиту нерушимости договоров, но когда он дошел до опасений кардинала увидеть на рейде Неаполя французский флот, Нельсон прервал переводчика голосом, дрогнувшим от оскорбленной гордости:

– Разве господину кардиналу не было известно, что я здесь? Или он полагал, что я позволю французскому флоту захватить Неаполь?

Лорд Гамильтон приготовился перевести слова английского адмирала, но кардинал слушал так внимательно, что, прежде чем посол успел раскрыть рот, Руффо живо возразил:

– Позволили же ваша милость французскому флоту захватить Мальту! Значит, такое могло повториться.

Теперь уже Нельсон начал кусать себе губы; Эмма Лайонна оставалась неподвижной и немой, как мраморная статуя; она уронила свой веер и лежала, опершись на локоть, словно копия Гермафродита Фарнезского. Кардинал взглянул на нее, и ему показалось, что за этой бесстрастной маской прячется гневное лицо королевы.

– Я жду ответа его милости, – холодно сказал кардинал. – Вопрос – это не ответ.

– Я отвечу вместо милорда Нельсона, – отчеканил сэр Уильям. – Короли не заключают договоров с мятежными подданными.

– Может быть, короли не заключают договоров с мятежными подданными, – возразил Руффо, – но если уж мятежные подданные заключили договор со своими королями, долг последних уважать этот договор.

Сэр Уильям перевел этот ответ Нельсону.

– Возможно, это изречение истинно для господина кардинала Руффо, – ответил английский адмирал, – но оно наверняка не является таковым для королевы Каролины. И если господин кардинал, вопреки нашему утверждению, в этом сомневается, можете показать ему клочки договора, разорванного рукою королевы, клочки, подобранные леди Гамильтон на полу в спальне ее величества и доставленные ею на борт «Громоносного». Мне неизвестно, какие распоряжения были даны вашему преосвященству в качестве главного наместника, но вот какие получил я (тут он указал на клочки договора) в качестве адмирала, командующего флотом.

Леди Гамильтон чуть заметно кивнула в знак одобрения, и кардинал окончательно уверился, что на этом совещании она представляет свою августейшую подругу.

Увидев, что Нельсон соглашается с послом, кардинал понял, что бороться ему предстоит не только с Гамильтоном, который не более чем эхо своей жены, но и с этими каменными устами, от имени королевы принесшими смерть и, как сама смерть, немыми; он поднялся, подошел к столу, за которым сидел Гамильтон, развернул один из обрывков договора, в ярости измятого руками королевы, и узнал свою подпись и печать.

– Что вы ответите на это, господин кардинал? – спросил английский посол с насмешливой улыбкой.

– Я отвечу, сударь, – сказал Руффо, – что, будь я королем, я лучше своими руками разорвал бы свою королевскую мантию, нежели договор, подписанный от моего имени человеком, который только что отвоевал для меня мое королевство.

И он презрительно уронил на стол клочок бумаги, который был у него в руках.

– Но, надеюсь, – нетерпеливо возразил посол, – вы, тем не менее, считаете этот договор разорванным не только на бумаге, но и морально?

– Вопреки морали, хотите вы сказать!

Видя, что спор продолжается, но лишь по выражению лиц собеседников судя о его смысле, Нельсон тоже встал с места и обратился к сэру Уильяму:

– Нет нужды вести столь долгую дискуссию. Если мы будем сражаться оружием софизмов и словесных уловок, кардинал, разумеется, возьмет верх над адмиралом. Поэтому, любезный Гамильтон, удовольствуйтесь вопросом к его преосвященству, упорствует ли он в намерении соблюдать договор.

Сэр Уильям по-французски повторил кардиналу этот вопрос. Руффо почти понял Нельсона, но предмет беседы был столь важен, что он не хотел отвечать до тех пор, пока окончательно не убедится в значении слов собеседника. Когда же сэр Уильям особо подчеркнул последние слова адмирала, кардинал с поклоном сказал:

– В договоре, который хочет разорвать ваша милость, участвуют представители союзных держав, я же могу отвечать лишь за себя, и я уже ответил на этот вопрос господам Боллу и Трубриджу.

– И ваш ответ был?.. – спросил сэр Уильям.

– Я поставил свою подпись и отвечаю за нее своей честью. Насколько будет в моих силах, я не позволю запятнать ни то ни другое. Поскольку же почтенные капитаны подписали договор одновременно со мною, я извещу их о намерении милорда Нельсона, и они поступят так, как сочтут нужным. Но в таком деле достаточно одного неточно переданного слова, чтобы изменить смысл всей фразы. Поэтому я буду признателен милорду Нельсону, если он представит мне письменный ультиматум.

Требование кардинала было переведено Нельсону.

– На каком языке должен быть составлен ультиматум, который вы желаете получить? – спросил он.

– На английском, – отвечал кардинал. – Я читаю по-английски, а капитан Белли – ирландец. К тому же я полагаю особо важным, чтобы столь значительный документ был от первой строки до последней написан рукою адмирала.

Нельсон кивнул, показывая, что не видит препятствий к тому, чтобы удовлетворить это пожелание, и отклоненным назад почерком, характерным для людей, которые пишут левой рукой, начертал следующие строки (мы сожалеем, что в бытность нашу в Неаполе, имея перед глазами оригинал, не смогли сделать с него автографию):

«Контр-адмирал Нельсон прибыл 24 июня с британским флотом в бухту Неаполя, где обнаружил, что с мятежниками заключен договор о капитуляции; этот договор, по его разумению, не может выполняться до ратификации его Их Сицилийскими Величествами.

Г.Нельсон».

Посол взял заявление из рук адмирала и приготовился прочесть его вслух кардиналу, но тот знаком показал, что этого не требуется, взял бумагу из рук посла, прочитал, а затем сказал, поклонившись:

– Милорд, теперь мне остается просить у вас последней милости: прикажите доставить меня на берег.

– Соблаговолите, ваше преосвященство, подняться на палубу, – отвечал адмирал, – и те же люди, которые вас сюда привезли, проводят вас обратно.

И он жестом предложил Руффо пройти на лестницу.

Поднявшись по ее ступенькам, кардинал оказался на палубе.

Нельсон стал на первую ступеньку почетного трапа и не уходил, пока кардинал не спустился в лодку. Они обменялись холодным поклоном. Лодка отделилась от судна и поплыла к берегу, однако пушки, которым надлежало почтить отбытие почетного гостя таким же числом залпов, что и его прибытие, на этот раз молчали.

Некоторое время адмирал следил взглядом за лодкой, но скоро на его плечо оперлась маленькая ручка и нежный голос шепнул на ухо:

– Горацио! Дорогой мой!

– Ах, это вы, миледи! – сказал Нельсон, вздрогнув.

– Да… Человек, за которым мы посылали, здесь.

– Какой человек?

– Капитан Шипионе Ламарра.

– Где он?

– Его провели к сэру Уильяму.

– Привез ли он вести относительно Караччоло? – с живостью спросил Нельсон.

– Не знаю, возможно, что и так. Но только он подумал, что осторожнее будет спрятаться, чтобы Руффо его не узнал, он ведь состоит у кардинала на службе как офицер для поручений.

– Пойдемте к нему. Ну, что же, довольны вы мною, миледи?

– Вы были восхитительны, и я вас обожаю.

После такого заверения Нельсон весь просиял, и они направились в апартаменты сэра Уильяма.