Текст книги "Сальватор. Том 2"

VI. Глава, в которой доказывается, что хороший слух – далеко не самое главное

Вы помните, дорогие читатели, уютную комнатку, обтянутую персидским шелком, где иногда появлялась г-жа де Маранд и куда мы имели нескромность вас пригласить?

Если вы были влюблены, вы сохранили об этом воспоминание; если вы влюблены и сейчас, вы помните аромат. Итак, в эту комнату, это гнездышко, эту часовню любви мы приведем вас еще раз, не опасаясь вызвать ваше неудовольствие, о, влюбленные в настоящем или в прошлом!

Действие происходит в тот же вечер, как г-жа де Маранд вернулась в Париж.

Госпожа де Маранд пользуется правом, данным ей мужем и остающимся в силе и теперь, когда в новом кабинете министров он получил портфель министра финансов. Она говорит о любви с нашим другом Жаном Робером. Молодой человек сидит или, точнее, стоит на коленях – мы же сказали, что комната представляла собой часовню любви, – перед здешним божеством и рассказывает нескончаемые нежные истории – их так хорошо умеют рассказывать все влюбленные: женское ушко никогда не устает их слушать.

В ту минуту, как мы вводим вас в храм, Жан Робер обнимает за тонкую, гибкую талию молодую женщину и, заглядывая ей в глаза – словно все ее чувства не написаны у нее на лице и он хотел бы заглянуть в самую глубину ее души, – спрашивает:

– Какое, по-вашему, чувство из пяти наименее дорогое, любовь моя?

– Все чувства, как мне кажется, одинаково мне дороги, когда вы здесь, мой друг.

– Спасибо. И все-таки не считаете ли вы, что следовало бы отдать предпочтение одним из них перед другими?

– Да, пожалуй; кажется, я открыла шестое чувство.

– Какое же, мой любимый Кристофор Колумб из страны, зовущейся Нежностью?

– Когда я жду вас, любимый мой, я больше ничего не вижу, не слышу, не дышу, не различаю запахов, не осязаю: словом, я нахожусь во власти ожидания, это чувство и представляется мне наименее необходимым.

– Так вы меня в самом деле ждали?

– Неблагодарный! Да разве я не жду вас все время?!

– Дорогая Лидия! Как бы я хотел, чтобы это была правда!

– Боже милосердный! И он еще сомневается!

– Нет, любовь моя, я не сомневаюсь, я страшусь…

– Чего вы можете страшиться?

– А чего обыкновенно боится счастливый человек, которому больше нечего желать, нечего просить у Бога, даже рая!

– Поэт! – кокетливо молвила г-жа де Маранд, целуя Жана Робера в лоб. – Вы помните, что сказал ваш предшественник Жан Расин:

Я Бога страшусь, дорогой мой Абнер,

И нету других опасений!

– Ну хорошо, допустим, я боюсь Бога и больше никого и ничего. Какому же Богу молитесь вы, милый ангел?

– Тебе! – выдохнула она.

Услышав ее нежное признание, Жан Робер еще крепче сжал ее в объятиях.

– Я лишь ваш возлюбленный, – рассмеялся он в ответ, – а вот ваш настоящий любовник, ваш истинный бог, Лидия, это свет. И так как вы жертвуете этому божеству большую половину жизни, то я лишь ваша жертва.

– Клятвопреступник! Отступник! Богохульник! – отпрянув, вскричала молодая женщина. – Зачем мне свет, если в нем нет вас?

– Вы хотите сказать, дорогая: «Чем я был бы для вас, не будь света?»

– Он еще упорствует! – снова отстраняясь, промолвила г-жа де Маранд.

– Да, любимая, упорствую! Да, я думаю, что вы не можете жить без света и что в кадрили, в вальсе вы бываете так увлечены, очарованы, околдованы, что думаете обо мне не больше, чем о пылинке, поднятой вашими атласными башмачками. Однако для меня настоящая пытка видеть вас или знать, что вас, задыхающуюся, с обнаженными плечами и шеей, сжимают в объятиях десятки фатов, над которыми вы безусловно подсмеиваетесь, но ведь они в мыслях обладают вами в тот момент, как вы им отдаетесь в танце!

– О, продолжайте, продолжайте, – сказала г-жа де Маранд, окидывая поэта любовным взглядом; ей нравилось, что молодой человек ее ревнует.

– – Вы, может быть, находите, что я несправедлив, эгоистичен, – продолжал между тем Жан Робер. – Про себя вы думаете – я читаю ваши мысли, – что мои театральные или литературные успехи – такое же развлечение, как ваши успехи в свете.

Увы, дорогая, не чистоту души я выставляю перед публикой напоказ, как вы выставляете перед ней свои плечи. Я плачу своими мыслями, замечаниями, знаниями. Мир открывает передо мной свои раны, и я стараюсь если не вылечить их, то по крайней мере указать на них нашим законодателям, а они для общества то же, что врачи для простых смертных. Но вы, Лидия, отдаете толпе всю себя. Цветы, жемчуга, рубины, бриллианты, которыми вы украшаете свое прекрасное тело, словно магниты, притягивают к себе взгляды. Я не раз наблюдал за тем, как вы собираетесь на бал. Казалось, вы готовитесь завоевать целое королевство. Никогда капитан, высаживающийся на вражеский берег, никогда Гийом Нормандский на своем корабле, никогда Фернан Кортес, сжигающий свои корабли, не составляли свои планы тщательнее вас. Вот почему я все еще сомневаюсь, несмотря на то, что вы представляете мне неоспоримые доказательства своей любви.

– Я люблю тебя, – сказала г-жа де Маранд, привлекая его к себе и горячо целуя. – Вот мой ответ.

– Да, ты меня любишь, – подхватил поэт, – ты очень меня любишь, но в любви «очень», не означает «достаточно».

– Послушай! – строго проговорила она. – Поговорим серьезно. Один раз не в счет. Есть ли в целом свете женщина, пользующаяся такой свободой, как я?

– Нет, разумеется, однако…

– Позволь мне договорить и не перебивай. Мысль – дикая птица, пугающаяся малейшего шума. Итак, я сказала, что для замужней женщины я пользуюсь безграничной свободой, какая только доступна женщине. В обмен на эту свободу единственное, что требует от меня муж, – быть гостеприимной хозяйкой его дома, настоящей светской дамой. Знаешь, чего он хочет, когда возвращается? Видеть меня приветливо улыбающейся и отдыхать от своих цифр и расчетов. Знаешь, чего он ждет, когда уходит? Братского рукопожатия, вселяющего в него уверенность, что он оставляет у себя дома друга. И я на всех парусах пустилась в океан, зовущийся светом, изо всех сил пытаясь не налететь на рифы. Однажды лунной ночью я увидела вдали прекрасную страну, манившую меня своими невиданными цветами. Я крикнула: «Земля!» – причалила, ступила на землю, возблагодарила Господа, приведшего меня в землю обетованную, а в этой стране жил ты.

– О, любовь моя! – прошептал Жан Робер, поцеловал Лидию и покачал головой.

– Дай мне договорить, – ласково его отстраняя, молвила она. – Очутившись в стране своих снов, я прежде всего подумала, что останусь здесь навсегда. Но жадный и злобный Океан был рядом, он не хотел выпускать свою жертву, как сказали бы вы, поэты. Он привлекал меня к себе, шелковисто-атласно-кружевная волна кричала мне: «Возвращайся к нам, если не навсегда, то хотя бы время от времени, если хочешь сохранить свою свободу!» И я возвращалась всякий раз, как слышала этот властный голос; я возвращалась, чтобы уплатить дань. Я плачу ее со слезами на глазах, но это цена моей свободы. Вот моя исповедь, а в заключение я хочу привести поэту-мизантропу три строки другого поэта, еще большего мизантропа:

Уж если в свете ты живешь, обязан

Соблюсти его законы Высший разум

Не любит крайностей, поверь!

– Молчи! Я люблю тебя! Люблю! – страстно вскричал Жан Робер.

– Будь по-твоему! – кивнула она, покорно принимая поцелуи Жана Робера, но не отвечая ему тем же, будто в глубине души еще сердилась на него. – Раз мы обо всем договорились, вернемся к тому, с чего мы начали разговор. Вы у меня спрашивали, какое чувство наименее значительно, а я вам сказала, желая вам понравиться, что это – чувство ожидания. Что вы на это ответите?

– "Ничего", до тех пор, пока вы будете говорить мне «вы».

– Ну хорошо, я говорю «ты».

– Этого недостаточно. Когда ты задавала свой вопрос, ты прижималась губами к моему лбу. Именно с мыслями об этом поцелуе я и спросил тебя о том, какое чувство наименее значительно, бесполезно или преувеличено.

– Прежде всего, проси прощения за то, что сказал, будто я отдаюсь в свете всем подряд, и я отпущу тебе все грехи.

– Не возражаю, но при условии, что ты скажешь: мыслями ты всегда со мной.

Вместо ответа прелестница распахнула жаркие объятия.

– Послушай! – сказал Жан Робер. – Когда я тебя целую, я тебя вижу, касаюсь, чувствую твой запах, вдыхаю твой аромат, но не слышу, потому что наши губы сливаются в поцелуе, и ни одно слово не способно выразить то, что я при этом испытываю.

Значит, именно слух играет наименьшую роль в подобных обстоятельствах.

– Нет, нет, – сказала она. – Не говори чушь: это чувство ничуть не хуже других, потому что помогает мне услышать твои драгоценные слова.

Госпожа де Маранд была совершенно права, утверждая, что слух – чувство не хуже других. Прибавим, что в настоящих обстоятельствах он даже выходил на первое место.

Наши влюбленные любезничали, не сводя друг с друга глаз, обменивались поцелуями и не замечали – влюбленные такие рассеянные! – что время от времени занавеска в алькове трепещет, словно от сквозняка.

Только призвав на помощь зрение и заглянув за занавески,, наши влюбленные увидели бы человека, который, притаившись за пологом, изо всех сил старался, но не мог сдержать дрожь, объяснявшуюся неудобным положением.

Но случилось так, что в ту минуту, как Жан Робер шестью поцелуями положил конец разговору о шести чувствах, шпионивший за ними человек то ли разволновался от поцелуев, то ли не выдержал напряжения, находясь в неловком положении, и дернулся. Г-жа де Маранд вздрогнула.

Жан Робер, словно лишний раз доказывая свою невосприимчивость, не услышал или сделал вид, что ничего не слышит.

Но, почувствовав, как вздрогнула его возлюбленная, спросил:

– Что с вами, любовь моя?

– Ты ничего не заметил? – затрепетав, удивилась г-жа де Маранд.

– Нет.

– Ну так слушай, – предложила она, повернув голову в сторону кровати.

Жан Робер насторожился. Но, так ничего и не разобрав, он снова взял красавицу за руки и припал к ним губами.

Поцелуй – музыка, сто поцелуев – симфония. Под сводами часовни звучали тысячи поцелуев.

Но если мысль, словно дикую птицу, легко спугнуть, как совсем недавно утверждала г-жа де Маранд, то ангела-хранителя поцелуев испугать еще легче.

Шум, заставивший молодую женщину вздрогнуть, снова достиг ее слуха; теперь она вскрикнула.

На сей раз и Жан Робер услышал подозрительный звук. Он вскочил и пошел прямо к кровати, откуда, как ему показалось, доносился шум.

В ту минуту, как он потянулся к пологу, тот заколыхался.

Поэт перешагнул через кровать и столкнулся лицом к лицу с г-ном де Вальженезом.

– Вы? Здесь? – вскричал Жан Робер.

Госпожа де Маранд поднялась, не в силах сдержать дрожь.

Она была потрясена, когда вслед за поэтом узнала молодого человека.

Читатели помнят, как по-отечески предостерегал г-н де Маранд свою жену по поводу монсеньера Колетти и Лоредана де Вальженеза. Насколько молодой поэт казался ему порядочным в вопросах любви, настолько же епископ и развратник могли, по его мнению, опорочить имя жены. Он милостиво предупредил г-жу де Маранд, и молодая женщина в ответ на вопрос мужа: «Он вам нравится?» – заявила: «Он мне совершенно безразличен».

Из главы под названием «Супружеская беседа» читателям также стало известно, что банкир сказал о г-не Лоредане де Вальженезе:

«Что до его успехов, кажется, они ограничиваются успехом у светских женщин. Когда же он обращается к простым девушкам, то, несмотря на всяческую помощь, которую оказывает брату в подобных обстоятельствах мадемуазель де Вальженез, он иногда вынужден прибегать к насилию».

Мы помним, какое участие принимала мадемуазель Сюзанна де Вальженез в похищении Мины, невесты Жюстена.

Нам еще предстоит убедиться в том, что любезная сестрица помогала ему не только в похищении девушек.

У г-жи де Маранд была камеристка, статная красавица – мы встречались с ней, когда она впускала Жана Робера в «голубятню» г-жи де Марарнд.

Девушку звали Натали, и она была искренне .предана своей хозяйке.

Когда г-н де Вальженез признался сестре, что любит г-жу де Маранд, мадемуазель Сюзанна стала искать случай поселить у жены банкира своего человека, который мог бы в случае необходимости провести к Лидии г-на де Вальженеза.

И такой случай представился. По возвращении с вод г-жа де Маранд стала искать камеристку, и мадемуазель де Вальженез любезно предложила ей свою.

Это и была Натали.

Обычно мы не задумываемся над тем, какое огромное влияние имеет камеристка на свою хозяйку. Натали при малейшей возможности превозносила г-на де Вальженеза.

Г-жа де Маранд заполучила эту девушку от сестры героя многочисленных любовных подвигов, а потому не удивлялась, что слышит о нем много хорошего, принимая за признательность то, что являлось в действительности лишь умышленным подстрекательством.

Но из предыдущих сцен, а в особенности из той, что только что была нами представлена на суд читателей, явствует, что г-жа де Маранд по-настоящему любила Жана Робера; стоит ли говорить, что похвалы, которые источала Натали, не возымели на нее никакого действия.

В тот вечер г-н де Вальженез, доведенный до крайности равнодушием г-жи де Маранд, решился на отчаянный поступок.

Натали спрятала его в алькове, он просидел там два часа, явившись свидетелем любовных признаний Жана Робера и г-жи де Маранд, как вдруг Лидия услышала подозрительный шум, заставивший ее вздрогнуть.

Мучение становится настоящей пыткой, когда слышишь обращенные к сопернику слова: «Я люблю тебя!»

На мгновение г-ну де Вальженезу взбрело на ум явиться перед влюбленными, подобно голове Медузы.

Но к чему привело бы подобное появление?

К дуэли между Жаном Робером и г-ном де Вальженезом.

Даже если предположить, что дворянину повезет и он убьет поэта, смерть Жана Робера не заставит г-жу де Маранд полюбить г-на де Вальженеза.

А вот явиться на следующий день к молодой женщине и сказать: «Я провел вечер за вашей постелью, все видел и слышал, купите мое молчание за такую-то цену» – это позволяло надеяться на то, что г-жа де Маранд, боясь и за любовника, и за мужа, согласится перед угрозой на то, в чем упрямо отказывала вопреки самым нежным уговорам.

Именно это соображение и решило все дело. Г-н де Вальженез думал теперь лишь о том, как удалиться, потому что видел и слышал все, что хотел увидеть и услышать. Но не так-то легко выбраться из-за кровати; даже если вы идете крадучись, вас выдает скрип лакированных сапог или паркета, может шевельнуться занавеска – все это нарушает безмятежную тишину любовной сцены Так и случилось: г-н де Вальженез хотел было удалиться, но паркет скрипнул, и занавески шевельнулись.

Жан Робер бросился к кровати, узнал молодого дворянина и вскричал: «Вы? Здесь??!»

– Да, это я! – отвечал де Вальженез; видя перед собой мужчину, что было равносильно смертельной опасности, он гордо выпрямился.

– Негодяй! – взревел Жан Робер, хватая его за шиворот.

– Полегче, господин поэт; в доме находится, всего в нескольких шагах от нас, может быть, третье заинтересованное лицо, которое может услышать наши препирательства, что, вероятно, огорчило бы сударыню.

– Подлец! – вполголоса проговорил Жан Робер.

– Еще раз повторяю: тише! – предупредил г-н де Вальженез.

– Я могу говорить громко или тихо – все равно я вас убью, – пообещал Жан Робер.

– Мы находимся в комнате женщины, сударь.

– Давайте выйдем!

– К чему шуметь понапрасну. Вы же знаете мой адрес, не так ли? Если забыли, я напомню. Я к вашим услугам.

– Почему не теперь же?

– О! Теперь же! Вы забыли, что сейчас на улице кромешная тьма. А не мешает ясно видеть что делаешь. Да и госпоже де Маранд, как видно, не по себе.

Молодая женщина в самом деле упала в кресло.

– Хорошо, сударь, до завтра! – смирился Жан Робер.

– Да, сударь, завтра и с превеликим удовольствием.

Жан Робер снова перешагнул кровать и опустился перед г-жой де Маранд на колени.

Господин Лоредан де Вальженез выскочил в коридор через альковную дверь и закрыл ее за собой.

– Прости, прости меня, Лидия, любимая! – обняв молодую женщину за плечи и поцеловав, сказал Жан Робер.

– За что простить? – спросила она. – Какое преступление ты совершил? Как же здесь оказался этот человек?

– Не беспокойся, ты его больше не увидишь! – с чувством выговорил Жан Робер.

– Ах, любимый мой! – воскликнула несчастная женщина, крепко прижимая его голову к своей груди. – Не вздумай рисковать своей драгоценной жизнью ради этого никчемного человека.

– Не бойся! Ничего не бойся!.. С нами Бог!

– Я думаю обо всем этом иначе. Поклянись, друг мой, что не станешь сражаться с этим ничтожеством.

– Как я могу это обещать?!

– Если любишь меня, поклянись!

– Не могу! Да пойми же!.. – взмолился Жан Робер – Значит, ты меня не любишь.

– Я? Не люблю тебя? О Господи!

– Друг мой! – проговорила г-жа де Маранд – Похоже, я сейчас умру.

В самом деле, казалось, жизнь оставляет Лидию: дыхания было не слышно, она сильно побледнела и будто застыла.

Жан Робер не на шутку встревожился.

– Я готов обещать все, что ты хочешь, – сказал он.

– И ты сделаешь, что я прикажу?

– Разумеется.

– Поклянись!

– Жизнью своей клянусь! – сказал Жан Робер – Я бы предпочла, чтобы ты поклялся моей жизнью, – призналась г-жа де Маранд. – У меня по крайней мере была бы надежда умереть, если бы ты нарушил свое слово.

С этими словами она обвила его шею руками, крепко обняла, так что едва не задушила, пылко поцеловала, и на мгновение их души воспарили так высоко, что они едва не забыли о только что разыгравшейся страшной сцене.

VII. Глава, в которой автор предлагает г-на де Маранда в качестве образца для подражания всем мужьям – прошлым, настоящим и будущим

Как только Жан Робер ушел, г-жа де Маранд поспешила вниз, в свою настоящую спальню, где Натали уже ожидала ее для вечернего туалета.

Но, проходя мимо, г-жа де Маранд бросила ей:

– Мне не нужны ваши услуги, мадемуазель.

– Разве я имела несчастье вызвать неудовольствие госпожи? – нахально спросила камеристка.

– Вы? – презрительно переспросила г-жа де Маранд.

– Госпожа обычно добра ко мне, – продолжала мадемуазель Натали, – а нынче вечером говорит со мной так строго, что я подумала…

– Довольно! – отрезала г-жа де Маранд. – Ступайте и никогда больше не смейте показываться мне на глаза! Вот вам двадцать пять луидоров, – прибавила она, доставая из комода ролик золотых монет. – И чтобы завтра утром вас не было в особняке – Мадам! Когда людей выгоняют, им хотя бы объясняют причину! – возвысила голос камеристка.

– А я не желаю ничего вам объяснять. Возьмите деньги и ступайте прочь.

– Хорошо, мадам, – прошипела камеристка, взяла деньги и бросила на хозяйку полный ненависти взгляд. – Я буду иметь честь обратиться за разъяснениями к господину де Маранду.

– ГЬсподин де Маранд повторит вам то же, что вы слышали от меня. А пока ступайте вон, – строго проговорила молодая женщина.

Тон, которым все это произнесла г-жа де Маранд, жест, которым сопровождала свои слова, не допускали возражений.

Мадемуазель Натали вышла, хлопнув дверью.

Оставшись одна, г-жа де Маранд разделась и поскорее легла, охваченная противоречивыми чувствами, которые легко угадать, но трудно описать.

Едва она легла, как послышался негромкий стук в дверь.

Она непроизвольно вздрогнула и инстинктивно прикрыла свечу гасильником из золоченого серебра. Соблазнительная спальня, которую мы уже описывали ранее, освещалась теперь лишь лампой богемского стекла, горевшей в небольшой оранжерее и проливавшей опаловый свет.

Кто мог стучать в такое время?

Не камеристка: она бы не осмелилась.

Не Жан Робер: никогда ноги его не было, во всяком случае ночью, в этой спальне, являвшейся частью супружеских покоев.

Не г-н де Маранд: в этом отношении он был скромен не менее Жана Робера и заходил в спальню к жене всего несколько раз с той ночи, когда явился дать совет остерегаться монсеньера Колетти и г-на де Вальженеза.

Уж не Вальженез ли это?

От одной этой мысли молодая женщина задрожала всем телом и настолько обессилела, что не могла ответить.

К счастью, стучавший подал голос и поспешил ее успокоить.

– Это я, – сказал он.

Госпожа де Маранд узнала голос мужа.

– Входите, – пригласила она, совершенно успокоившись и почти весело.

Господин де Маранд вошел с ручным подсвечником, хотя свечи не горели, и направился прямо к постели жены.

Он взял ее за руку и поцеловал.

– Простите за поздний визит, – извинился г-н де Маранд. – Но я узнал о вашем возвращении, а также о понесенной вами тяжелой утрате – кончине вашей тети, и пришел выразить вам свои соболезнования.

– Благодарю вас, сударь, – произнесла молодая женщина, удивившись ночному визиту и пытаясь найти ему причину. – Однако, – продолжала она с сомнением, которое не могло смутить ее неизменно снисходительного мужа, – неужели вы только из-за этого потрудились ко мне зайти? Вам больше нечего мне сказать?

– Отчего же нет, дорогая Лидия, мне еще многое нужно вам сообщить.

Беспокойство жены не ускользнуло от внимания банкира, и он попытался успокоить ее прежде всего улыбкой, а затем сказал:

– Во-первых, я хотел попросить у вас огня.

– То есть, как – огня? – удивилась молодая женщина.

– Разве вы не видите, что моя свеча погасла?

– А почему она должна гореть, сударь? Разве, чтобы поговорить, не достаточно света от лампы?

– Разумеется. Но перед разговором мне нужно произвести очень важные поиски.

– Важные поиски? – переспросила г-жа де Маранд.

– Вы, может быть, слышали, дорогая Лидия, когда находились в Пикардии или уже вернулись в особняк, что меня назначили министром финансов?

– Да, сударь, и я вас искренне поздравляю.

– Откровенно говоря, поздравлять меня не с чем, дорогая; но я побеспокоил вас вовсе не затем, чтобы сообщить эту новость. Итак, я теперь министр финансов. А министр без портфеля – почти то же, что министр финансов без финансов. Я, дорогая, потерял свой портфель.

– Не понимаю, – сказала г-жа де Маранд, в самом деле не догадывавшаяся, куда клонит ее муж.

– А ведь это очень просто, – продолжал г-н де Маранд. – Я поднимался к вам с намерением побеседовать всего несколько минут, как я уже имел честь вам сообщить. Я спокойно поднимался с подсвечником в руке и портфелем в другой, как вдруг какой-то человек, торопливо сбегавший от вас с лестницы, сильно меня толкнул. Мой портфель упал, свеча погасла. Вот почему я прошу вашего позволения зажечь мою свечу и отправиться на поиски своего портфеля.

– Кто же был этот человек? – с сомнением спросила г-жа де Маранд.

– Понятия не имею. Во всяком случае, я собирался обойтись с ним крутенько, так как мне вначале показалось, что это вор, который хочет добраться до моих денег. Однако я подумал, что, может быть, этот человек бежал от вас, и пришел справиться, чтобы принять окончательное решение по поводу этого господина.

– А вы его узнали? – пролепетала г-жа де Маранд.

– Да, так мне по крайней мере кажется.

– И… и… могу ли я вас спросить?..

Слова застыли у нее на устах. Она трепетала при мысли, что муж встретил Жана Робера.

– Разумеется, вы можете спросить, кто это был, – отвечал г-н де Маранд. – Полагаю, именно это вы хотели узнать. Это был господин де Вальженез.

– Господин де Вальженез! – повторила молодая женщина.

– Он самый, – подтвердил г-н де Маранд. – А теперь, дорогая Лидия, позвольте мне зажечь свечу.

И господин де Маранд зажег свою свечу от небольшой лампы в оранжерее, а затем, приподняв портьеру, исчез со словами:

– До скорой встречи, мадам, я сейчас вернусь.

– Вернусь… – машинально повторила г-жа де Маранд.

Что же будет? О чем г-н де Маранд намерен говорить с женой? Нельзя сказать, что банкир выглядел враждебно, но кто может что-нибудь понять по лицу банкира?

О чем все-таки пойдет речь? Несомненно, выходка г-на де Вальженеза могла внести смятение в душу г-на де Маранда. Он предоставлял жене полную свободу, однако с условием избегать всяческого скандала.

Но разве причиной скандала явилась несчастная женщина?

А если так, то мог ли столь беспристрастный, даже снисходительный человек, как г-н де Маранд, обвинить ее?

Тем не менее, вопреки этим утешительным доводам, несмотря на прошлое, исключавшее всякий страх, г-жа де Маранд почувствовала, как в ее жилах леденеет кровь. Когда она снова услышала из-за двери голос мужа: «Это я!» – она умирающим голосом ответила:

– Войдите!

Господин де Маранд вошел, поставил подсвечник и портфель на столик с выгнутыми ножками и, взяв стул, сел у постели жены.

– Простите, дорогая Лидия, что я причиняю вам беспокойство, – ласково молвил он, – но король ждет меня завтра в девять часов, и у меня, возможно, за весь день не найдется минутки для разговора с вами.

– Як вашим услугам, сударь, – так же ласково отозвалась г-жа де Маранд.

– Ах, к моим услугам?! – вдруг рассердился банкир, но, в другой раз взяв жену за руку, поцеловал ее не менее почтительно. – К моим услугам! Нехорошее слово! Скорее уж к моим мольбам. Если кто и имеет право здесь повелевать, дорогая, так вы, а не я. Умоляю вас об этом помнить.

– Мне неловко: вы так добры ко мне, сударь! – пролепетала молодая женщина.

– По правде говоря, вы меня смущаете. То, что вы называете добротой, в действительности лишь справедливость, уверяю вас. Однако не буду злоупотреблять вашим временем. Итак, я начну с главного, что нам необходимо обсудить. Позвольте задать вам вопрос, с которым, как мне кажется, я к вам уже обращался. Вы любите господина де Вальженеза?

– Да, сударь, вы в самом деле уже спрашивали меня об этом, и я ответила вам отрицательно. Чем объяснить вашу настойчивость?

– Я задавал вам этот вопрос полгода назад, а за полгода многое может измениться.

– Я люблю графа Лоредана сегодня не больше, чем тогда.

– Вы не испытываете к нему ни малейшей симпатии?

– Нет, – повторила г-жа де Маранд.

– Вы в этом уверены?

– Уверяю вас, клянусь вам. Более того, я испытываю к нему нечто вроде…

– …ненависти?

– Да нет, скорее, презрение.

– Как странно, что мы любим и ненавидим одни и те же вещи и, я бы сказал, тех же людей, дорогая Лидия! Итак, вот первый вопрос, по которому мы пришли к согласию: мы непременно договоримся и по второму вопросу, можете не сомневаться. Раз мы ненавидим и презираем господина де Вальженеза, как произошло, что мы встречаем его у себя на лестнице в столь поздний час? Когда я говорю «мы», я предполагаю, что вы могли бы встретить его, как и я, ведь он оказался в нашем доме не по вашему желанию и не по вашему приглашению, не так ли?

– Нет, сударь, за это я вам отвечаю.

– Поскольку я тоже не разрешал ему приходить, – продолжал банкир, – не будете ли вы так добры помочь мне понять, с какой целью или под каким предлогом он оказался здесь без приглашения, против нашей воли и в такое время?

– Сударь, – смущенно пролепетала молодая женщина, – несмотря на вашу бесконечную доброту, мне очень трудно и совестно вам ответить.

– Не говорите о моей доброте, Лидия, и поверьте, что, обращаясь к вам с вопросом, я стремлюсь скорее успокоить, нежели смутить вас. Я знаю многое, но не подаю виду. Мне известны ваши тайны, хотя вы думаете, что я пребываю в неведении. Если вам трудно отвечать, потому что вы боитесь затронуть одну из таких тайн, позвольте мне помочь вам. Обопритесь на меня, и путь покажется вам менее трудным.

– Ах, сударь, вы – воплощение снисходительности.

– Нет, Лидия, – невесело усмехнувшись, возразил г-н де Маранд. – Просто я следую совету мудреца: «Узнай самого себя». Это помогло мне стать не только снисходительным, но и философом.

– Полчаса тому назад, сударь, я была не одна, – призналась Лидия, ободренная благодушием супруга.

– Я знаю, Лидия. Вы ведь только что вернулись. Господин Жан Робер не видел вас больше недели и пришел к вам с визитом. Итак, вы находились в обществе господина Жана Робера.

Вы это хотели сказать, не правда ли?

– Да, – кивнула молодая женщина и слегка покраснела.

– Это более чем естественно… Что же было дальше?

– А дальше, – продолжала г-жа де Маранд, – мы услышали, как у нас за спиной скрипнул паркет. Мы обернулись и увидели, как колышется полог…

– Значит, в вашей комнате находился кто-то третий? – спросил г-н де Маранд.

– Да, сударь, – молвила молодая женщина. – В комнате был господин де Вальженез.

– Фу! – с отвращением обронил банкир. – Этот господин шпионил!

Госпожа де Маранд, ни слова не говоря, опустила голову.

Наступило молчание.

Первым его нарушил банкир.

– И что сделал господин Жан Робер при виде этого негодяя? – спросил он.

– Бросился на него! – поспешила ответить г-жа де Маранд.

Видя, что муж нахмурился, она прибавила: – Как и вы, он назвал его негодяем.

– Досадная сцена! – промолвил банкир.

– Да, сударь, – вскричала молодая женщина, не совсем понимая мысль своего мужа, – действительно досадная, потому что она могла привести к скандалу, причем первопричиной его послужила я, а последствия пали бы на вас.

– Кто вам об этом говорит, дорогая Лидия, – ласково продолжал г-н де Маранд. – Если я говорю «досадная сцена», поверьте, я не думаю при этом о себе.

– Как, сударь?! – воскликнула г-жа де Маранд. – Неужели вы думаете в такую минуту только обо мне?

– Ну конечно, дорогая. Я вижу вас меж двух мужчин; одного вы любите, другого мы оба презираем. Я представляю, как эти двое схватились у вас на глазах, и думаю про себя: «Бедняжке пришлось присутствовать при такой неприятной сцене!» – потому что, полагаю, несмотря на уважение, которое Жан Робер к вам питает, – чего же вы хотите: мужчины всегда остаются мужчинами! – он, должно быть, вызвал графа на дуэль?

– Увы, да, сударь, именно с этого все и началось.

– Началось! Что же произошло потом?

– Господин де Вальженез бежал через туалетную комнату.

– Ну, теперь понятно, почему я встретил господина де Вальженеза, ведь ваша туалетная выходит на мою лестницу.

Однако позвольте вам заметить, что в доме, должно быть, есть шпион. Во-первых, потому, что он вошел без вашего позволения, во-вторых, так как вышел без моего. Иными словами, когда моя свеча погасла, он исчез, и я не успел его схватить. Этот пройдоха знает дом лучше меня.

– Его провела сюда моя камеристка Натали.

– А откуда у вас это создание, дорогая?

– Мне порекомендовала ее мадемуазель Сюзанна де Вальженез.

– Эта тоже плохо кончит, – нахмурившись, пробормотал банкир. – Боюсь или, вернее, надеюсь, что так и будет. Однако чем, по-вашему, закончится это происшествие? Господин Жан Робер непременно будет драться с господином де Вальженезом на дуэли!

– О нет, сударь, – вскрикнула г-жа де Маранд.

– Как – нет? – с сомнением произнес г-н де Маранд. – Вы же сами сказали, что он вызвал негодяя на дуэль, а теперь уверяете, что они не будут драться!

– Нет! Господин Жан Робер обещал, что не будет с ним драться. Он мне поклялся.

– Это невозможно, дорогая Лидия.