Текст книги "Жорж"

В тот же миг Али отпустил поводья, и Антрим поскакал с быстротою молнии, так, что Жорж не заметил отца, который, желая как можно позже расстаться с любимым сыном, приоткрыл дверь и следил за ним глазами до тех пор, пока Жорж не исчез в конце аллеи, ведущей к дому.

Он ехал не менее часа, перескакивая через стволы поваленных деревьев, ручьи, превратившиеся в потоки, выкорчеванные из земли и катящиеся по склонам гор камни. Вскоре он увидел море, взволнованное, зеленоватое, пенящееся, грохочущее, грозно ударяющее о берег, словно его уже не сдерживали руки бога.

Жорж приблизился к подножию горы Сигналов, объехал ее, пересек мост, ведущий в город, свернул направо, на улицу Кот д'Ор, пересек укрепления и по улице Рамп спустился в парк Компании. Потом, поднявшись в гору по пустынному городу, среди обломков поваленных труб, обрушенных стен, летящей черепицы, он продолжал путь по Театральной улице и, резко повернув направо, выехал на улицу Правительства. Углубившись в тупик улицы, Жорж соскочил с коня, отодвинул барьер, отделявший тупик от переулка подле дома господина де Мальмеди, закрыл за собой калитку, бросил уздечку на шею Антрима. Пройдя по крышам и спрыгнув на землю, он очутился на террасе, куда выходили окна павильона.

В это время Сара была в своей комнате; она слушала рев ветра, осеняя себя крестным знамением при каждой вспышке молнии, беспрерывно молилась, сначала призывая бурю, в надежде, что буря не позволит Жоржу выехать из дома; потом тихонько шептала, что, если такой человек, как Жорж, обещает что-либо, он исполнит обещание, пусть даже мир обрушится на него. Тогда она взывала к богу, чтобы он успокоил ветер и потушил молнии; ей представлялось, что Жорж раздавлен деревом, разбился о скалу, катится по дну потока. Внезапно поняв, какую власть ее спаситель уже имеет над ней, она почувствовала, что сопротивляться этому влечению бесполезно, никакое сопротивление не властно над любовью, уже родившейся и такой могущественной, что бедное сердце может только биться и стонать, признавая себя побежденным.

По мере того как шло время, волнение Сары усиливалось. Устремив взгляд на часы, она следила за движением стрелки, и голос сердца говорил ей, что с каждой минутой Жорж приближается. Часы показывали девять, половину десятого, без четверти десять; буря не успокаивалась, а становилась все более грозной. Дом содрогался до основания, каждую секунду казалось, что ветер снесет его с фундамента. Время от времени, сквозь стоны кипарисов и крики негров, хижины которых менее прочные, чем дома белых, рушились под порывами урагана, как от дуновения ребенка его картонный замок.

Среди всех разнообразных звуков этого шума разрушения Саре показалось, что она слышит ржание лошади.

Она вдруг встала; решение было принято. Человек, который, пренебрегая опасностью, когда самые храбрые дрожали в своих домах, приехал к ней, миновав выкорчеванные леса, мощные потоки, зияющие пропасти – лишь для того, чтобы сказать: «Я люблю вас, Сара, а вы, вы любите меня?» – этот человек достоин ее. Это сделал Жорж, который спас ей жизнь, а теперь рисковал ради нее своей жизнью; она принадлежит ему. Это не было просто решение, которое она добровольно принимала; то была рука провидения, которому она не могла противиться: предопределение свыше – она лишь подчинялась року.

С решительностью, обретаемой в крайних обстоятельствах, Сара вышла из комнаты, дошла до конца коридора, спустилась по маленькой лестнице, которая, казалось, шаталась под ее ногами, очутилась в углу квадратного двора, пошла вперед, опираясь о стену павильона, чтобы не быть опрокинутой ветром, и подошла к двери. В тот момент, когда она взяла в руки ключ, сверкнула молния, и при ее свете Сара смогла увидеть согнутые манговые деревья, растрепанные кусты сирени, сломанные цветы: она ясно представила себе, что происходит в природе. И вновь подумала, что, может быть, напрасно ждет.

Жорж не приедет, не потому что побоится, а потому что погибнет в пути: при этой мысли все затуманилось в ее голове, и Сара быстро вошла в павильон.

– Благодарю вас, Сара, – произнес голос, потрясший ее до глубины души, – благодарю вас! О, я не ошибся: вы меня любите, Сара, о, будьте же благословенны.

И она почувствовала, как чья-то рука берет ее руку, чье-то сердце бьется возле ее сердца, чье-то дыхание смешивается с ее дыханием. Дрожь пробежала по ее телу: задыхаясь, она склонилась, как цветок на стебле, упав на плечо Жоржа, и могла только прошептать:

– Жорж! Жорж! Пожалейте меня!

Жорж услышал этот призыв слабости к силе, целомудрия девушки к честности возлюбленного; может быть, раньше он не думал об этом, но сейчас вдруг почувствовал, что с этого часа Сара принадлежит ему, что все, что он получит от невинной девушки, будет отнято у супруга; дрожа от любви, от желания, от счастья, он подвел ее ближе к окну, чтобы увидеть при блеске молнии, и, склонившись к юной креолке, воскликнул:

– Сара, вы моя! Сара, не правда ли, моя на всю жизнь?

– О да, да! На всю жизнь, – прошептала девушка.

– Ничто не разлучит нас, никогда! Только смерть!

– Только смерть!

– Вы клянетесь в этом Сара?

– Клянусь моей матерью, Жорж!

– Хорошо! – сказал молодой человек, дрожа от счастья и гордости. – С этой минуты вы моя жена, Сара, и горе тому, кто попытается отнять вас у меня!

С этими словами Жорж обнял девушку и, боясь, что не сдержит себя, бросился в соседнюю комнату и исчез.

В этот момент раздался такой оглушительный удар грома, что Сара упала на колени. Почти сразу же дверь павильона открылась, и вошли де Мальмеди и Анри.

Глава XVI. СВАТОВСТВО

Ночью ураган стих, но только на следующее утро можно было увидеть причиненные им разрушения.

Часть кораблей, находившихся в порту, получила значительные повреждения, остальные были снесены ураганом с места стоянки и при этом разбиты. У большинства судов были сломаны мачты, палубы опустошены так, что стали похожи на понтоны. Два судна вместе с якорями были выброшены на остров Бочаров; один корабль потонул в порту с грузом, его не удалось спасти.

На самом острове разрушений было не меньше. Многие дома в Порт-Луи серьезно пострадали от ужасной катастрофы. Унесло крыши со строений, крытых дранкой, шифером, черепицей, железом, сохранились только здания с плоскими крышами и террасами, построенными по индийскому образцу.

К утру улицы были усеяны обломками, многие здания держались на фундаментах только благодаря подпоркам. Трибуны, приготовленные на Марсовом поле для предстоящих бегов, были опрокинуты. Две пушки крупного калибра, стоявшие поблизости от Большой реки, сдвинуло ветром, и утром все увидели, что жерла их направлены в противоположную сторону.

Три дня тому назад в жизни Сары произошла разительная перемена. Впервые увидев Жоржа, она уже тогда запомнила его образ, фигуру, голос; после того она не раз с невольным вздохом думала о своем обручении с Анри, на которое уже давно молчаливо согласилась. Могла ли она подозревать, что в жизни ее возникнут обстоятельства, при которых этот брак станет невозможным! Однако уже со дня обеда у губернатора она почувствовала, что выйти замуж за кузена значило обречь себя на несчастную жизнь. Наконец, как мы видели, настал момент, когда это чувство превратилось в убеждение, и Сара торжественно обещала Жоржу принадлежать ему и никому Другому. Читатель согласится, что в таких обстоятельствах шестнадцатилетней девушке было о чем подумать естественно, что праздники и удовольствия, которые до сих пор она считала важнейшими событиями в жизни, стали казаться ей не такими уж важными.

Вот уже пять дней господа де Мальмеди находились в тревоге; когда Саре было запрещено танцевать с Жоржем, она решительно отказалась танцевать с кем бы то ни было и покинула бал, хотя обычно уходила последней: она не желала отвечать, когда кузен и дядя заговорили о свадьбе, – все это вызывало недоумение, потому они решили заранее подготовить предстоящую свадьбу, а затем оповестить Сару. За последнее время заботы, обуревавшие каждого, породили холодную замкнутость и натянутые отношения между обитателями дома Мальмеди. Они встречались обычно за обедом, затем в пять часов, во время чаепития, и в десять – за ужином.

Три дня тому назад Сара получила разрешение завтракать у себя. Это позволяло избегать нескольких минут неприятного общения, однако оставались еще встречи, от которых можно было уклониться только под предлогом болезни, но такой предлог не мог повторяться дважды, поэтому Сара покорилась необходимости и появлялась в привычные часы.

Через день после драмы на реке, около пяти часов, она сидела у окна в большой гостиной и вышивала, что позволяло ей сосредоточиться, в то время как мисс Анриет приготовляла чай с прилежанием, на какое способны только английские дамы при столь важном занятии, а господа де Мальмеди, сидя подле камина, разговаривали вполголоса. Вдруг дверь отворилась, и Бижу объявил, что пришли лорд Уильям Маррей и мсье Жорж Мюнье.

Легко понять, что каждый из присутствующих принял это сообщение по-своему. Господа де Мальмеди, думая, что они ослышались, заставили повторить произнесенные имена. Сара, покраснев, опустила глаза на свою работу, а мисс Анриет, которая только что открыла кран, чтобы налить кипяток в чайник, была так поражена, что, глядя по очереди на господ де Мальмеди, Сару и Бижу, не заметила, что кипяток уже наполнил чайник и течет на стол.

Бижу, улыбаясь, вновь произнес имена пришедших.

Господин де Мальмеди и его сын с удивлением посмотрели друг на друга, потом, чувствуя, что надо на что-то решиться, де Мальмеди сказал:

– Просите их войти.

Лорд Маррей и Жорж вошли.

Оба были в черных фраках, что подчеркивало значимость визита. Господин де Мальмеди сделал несколько шагов навстречу гостям, в то время как Сара, покраснев, встала и, склонившись в реверансе, вновь села, вернее, упала на стул, а мисс Анриет, заметив, что она натворила, быстро закрыла кран.

Бижу, повинуясь жесту хозяина, придвинул два кресла, но Жорж поклонился, знаком показав, что будет стоять.

– Мсье, – сказал губернатор, обращаясь к де Мальмеди, – Жорж Мюнье попросил меня сопровождать его и поддержать просьбу, с которой он хочет к вам обратиться. Так как я искренне желал бы, чтобы его просьба была исполнена, я решил не отказывать ему, тем более что это предоставляет мне честь видеть вас.

"Губернатор поклонился, отец и сын ответили на поклон.

– Мы так обязаны мсье Жоржу Мюнье, – сказал де Мальмеди, – что будем счастливы оказать ему любую услугу.

– Если вы хотите, – ответил Жорж, – намекнуть на то, что я имел счастье спасти мадемуазель от угрожавшей ей опасности, то позвольте сказать, что это я должен благодарить бога, который привел меня туда, чтобы я сделал то, что каждый сделал бы на моем месте. К тому же, – улыбаясь, добавил Жорж, – вы сейчас увидите, что мое поведение в этом случае было не вполне бескорыстно.

– Простите, мсье, я вас не понимаю, – сказал Анри.

– Будьте спокойны, – продолжал Жорж, – вы поймете, сейчас я все объясню.

– Мы слушаем.

– Дядя, мне уйти? – спросила Сара.

– Если бы я смел надеяться, – сказал Жорж, поклонившись ей, – что мое желание может иметь значение, мадемуазель, я, напротив, умолял бы вас остаться.

Сара осталась. Наступило молчание, господин де Мальмеди сделал знак, что он ждет.

– Мсье, – сказал Жорж совершенно спокойным голосом, – вы меня знаете, вы знаете мою семью, знаете мое состояние. Сейчас оно составляет два миллиона. Простите, что вхожу в эти подробности.

– Однако же, – возразил Анри, – признаюсь, я не понимаю, почему все это может интересовать нас…

– Честно говоря, сказанное мною вас не касается, – продолжал Жорж, сохраняя спокойствие, в то время как Анри нервничал. – Я обращаюсь к вашему отцу.

– Позвольте вам заметить, я не понимаю, зачем и отцу эти признания.

– Сейчас поймете, – холодно возразил Жорж. И, пристально глядя на господина де Мальмеди, продолжал:

– Я пришел просить у вас руки мадемуазель Сары.

– Для кого? – спросил господин де Мальмеди.

– Для себя, мсье, – ответил Жорж.

– Для вас! – воскликнул Анри, обращаясь к мулату.

Сара побледнела.

– Для вас? – спросил господин де Мальмеди.

– Для меня, мсье, – с поклоном повторил Жорж.

– Но вы прекрасно знаете, – воскликнул Мальмеди, – что моя племянница предназначена моему сыну.

– Но кем, мсье? – в свою очередь спросил Жорж.

– Кем? Черт возьми! Мною, – сказал де Мальмеди.

– Но позвольте заметить, – продолжал Жорж, – ведь мадемуазель Сара не дочь ваша, а только племянница, она не обязана повиноваться вам.

– Мсье, спор этот представляется более чем странным.

– Простите меня, я люблю мадемуазель Сару и думаю, что смогу сделать ее счастливой! Я

действую сообразно совести и по велению сердца.

– Но кузина не любит вас! – вскричал Анри.

– Вы ошибаетесь, мадемуазель Сара позволила мне сказать вам, что любит меня.

– Она! – вскричал де Мальмеди. – Это немыслимо!

– Вы заблуждаетесь, дядя, – сказала Сара, – мсье говорит чистую правду.

– Как вы смеете, кузина?! – воскликнул Анри, бросившись к Саре.

Жорж рванулся к ним, но губернатор удержал его.

– Я смею повторить, – сказала Сара, обращаясь к кузену, – то, в чем я признавалась мсье Жоржу. Я принадлежу ему. Он спас мне жизнь.

И с этими словами она протянула руку Жоржу.

– Нет, этому не бывать! – вскричал Анри и пригрозил мулату тростью. Уильям Маррей старался успокоить Анри.

Жорж с презрением взглянул на Анри, подошел к Саре и проводил ее до двери. Мисс Анриет последовала за ней, и они обе вышли.

Жорж вернулся.

– Вы больше не сомневаетесь в том, как ко мне относится Сара, мсье? Я осмелюсь просить вас благословить наш брак. Я жду ответа.

– Ответа, мсье! – воскликнул господин де Мальмеди. – Вы нагло домогаетесь ответа! На что вы надеетесь?

– Я хотел бы знать, как вы относитесь к моему предложению.

– Надеюсь, вы не ожидаете ничего, кроме отказа! Ваше предложение отвергнуто, – воскликнул Анри.

– Я обращаюсь к вашему отцу, а не к вам, пусть он ответит мне, а с вами мы поговорим позднее.

– Так вот, – заявил Мальмеди, – решительный отказ!

– Хорошо, – заметил Жорж, – так я и думал, но из приличия я обратился к вам.

Жорж произнес эти слова спокойно, словно ничего существенного не произошло, вслед за тем он повернулся к Анри:

– Теперь, мсье, поговорим с вами. Я напомню вам. Однажды вы ударили меня саблей. – Жорж, откинув волосы, показал шрам на лбу. – Теперь вы позволили себе угрожать мне тростью.

– Ну и что? – сказал Анри.

– Я настаиваю на дуэли за нанесенные оскорбления. Вы храбры, я это знаю, и надеюсь, что вы, как подобает мужчине, ответите на мой вызов.

– Вы признаете, что я не трус, но ваше мнение мне безразлично, – усмехаясь, ответил Анри, – так я отвечу на ваш вызов.

– Каков же будет ваш ответ?

– Ваше требование бессмысленно. Я не собираюсь драться с мулатом.

Жорж побледнел от негодования.

– Это окончательное решение?

– Да, – ответил Анри.

– Чудесно, – продолжал Жорж. – Теперь я знаю, что мне остается делать.

И, поклонившись господам де Мальмеди, он вышел вместе с губернатором.

– Я вам предсказывал подобного рода исход, – сказал лорд Маррей, когда они вышли за дверь.

– Я тоже это предполагал, милорд, но я прибыл на остров, полагаясь на судьбу. Испытаю же ее до конца. Я буду решительно отстаивать равные права для всех жителей острова. Либо я погибну в этой борьбе, либо искореню позорный предрассудок.

Жорж раскланялся с губернатором и направился в сторону парка Кампании. Лорд Маррей следил за ним, потом, когда Жорж исчезла углом улицы Рамп, он, покачав головой, произнес:

– Вот человек, который идет прямо к своей гибели, а жаль, это благородное сердце!

Глава XVII. СКАЧКИ

На следующий день должны были состояться скачки.

Обычные бега проходили на Иль-де-Франс с большой пышностью; эти же, задуманные в честь праздника, а главное, предложенные губернатором, должны были превзойти все, что обитатели острова видели доныне.

Местом, где предстояло состояться празднику, было Марсово поле; всю площадь, кроме небольшой части, отведенной для бегов, заполнили зрители, так как ожидались не только выступления наездников. Спортивному состязанию должны были предшествовать другие, шутливые игры, особенно привлекательные для островитян, потому что все они могли в них участвовать. В начале праздника были бега со свиньей, бега в мешках и скачки на пони. Победителям состязаний полагался приз, учрежденный губернатором. Победителю скачек на пони предназначалось великолепное ружье работы Ментона, победителю бега в мешках – роскошный зонтик, победитель же бега со свиньей вместо приза получал в собственность саму свинью.

Призом главных скачек была изумительная серебряная чаша, ценная не столько материалом, из которого была изготовлена, сколько работой превосходного мастера.

Как мы уже сказали, на рассвете места, оставленные для публики, были заполнены зрителями, но высший свет начал собираться только к десяти часам. Как в Лондоне и Париже, словом, повсюду, где бывают бега, места на трибуне предназначались для знатных персон. Самые красивые женщины Порт-Луи прибыли на праздник в своих экипажах. Те, кому были отведены для этого специальные места, сидели в своих колясках, выстроившись в ряд подле губернаторской ложи; ряд трибун был предоставлен городским торговцам и ремесленникам. Прискакавшие на конях молодые люди должны были присоединиться к участникам скачек. Тут же любители, члены жокей-клуба Иль-де-Франс, разгуливали по траве и заключали пари, веселясь с чисто креольской непринужденностью.

В половине одиннадцатого, казалось, весь Порт-Луи собрался на Марсовом поле. Среди самых элегантных женщин в роскошных колясках выделялись мадемуазель Куде и мадемуазель Сипри де Жерсиньи. Сипри де Жерсиньи была также одной из красивейших женщин на Иль-де-Франс. Ее роскошные черные волосы служили предметом разговоров даже в парижских салонах. Привлекали к себе внимание шесть барышень Дреон, белокурых, свежих, грациозных; они обычно выезжали в экипаже все вместе, и их не называли иначе как букет роз.

Трибуна губернатора в тот день предстала перед зрителями, подобная букету роз барышень Дреон. Тот, кто никогда не посещал колонии, особенно же кто не был на Иль-де-Франс, не может представить себе шарма и грации креольских женщин с бархатными глазами и черными как смоль волосами, среди которых, подобно северным цветам, выделяются бледные дочери Англии. Для многих молодых людей букеты юных девушек, по всей вероятности, были бы более ценными призами, чем чаши Одио, ружья Ментона и зонтики Вердье, которые щедрый губернатор готовился вручить победителям.

В первом ряду трибуны лорда Уильяма между господином де Мальмеди и мисс Анриет сидела Сара; Анри же расхаживал по полю, пытаясь выведать, кто поставил не на его лошадь; нужно сказать, однако, что таких было немного, ведь он слыл отличным наездником, и скакун его считался самым быстрым на острове.

В одиннадцать часов гарнизонный оркестр, расположившийся между двумя трибунами, дал сигнал к началу представления; как мы уже сказали, первыми были скачки со свиньей.

Читателю известно это шуточное зрелище, бытующее в деревнях Франции: хвост свиньи смазывают топленым салом, и участники игры пытаются поймать свинью, причем разрешается хватать ее только за хвост. Тот, кто остановит свинью, считается победителем. Так как могут состязаться все желающие, то списка участников не составляли.

Животное привели два негра; это был великолепный кабан на высоких ногах, заранее намазанный жиром и готовый вступить в борьбу. При виде его раздался крик, и негры, индейцы, малайцы, мадагаскарцы, туземцы, ломая барьер, за который до сих пор не смели зайти, ринулись к кабану.

Испуганное суматохой животное бросилось бежать.

Однако были приняты меры, чтобы кабан не смог ускользнуть от преследователей: обе передние ноги бедного животного были привязаны к задним, приблизительно так, как связывают ноги лошадям, чтобы научить их иноходи. В результате кабан мог бежать только весьма умеренной рысью, что вызывало огорчение зрителей.

Ясно, что первые участники игры имеют мало шансов стать победителем; намазанный жиром хвост невозможно удержать в руках, и свинья без труда вырывается от преследователей. Но, по мере того как руки участников стирают жир, животное, чувствуя приближающуюся опасность, начинает хрюкать и даже визжать. Когда весь жир с хвоста оказывается стерт, кабан, хотя и отбивается, но уже тщетно: он достается победителю. В тот день все шло обычным порядком. Кабан сравнительно легко освободился от первых преследователей и, несмотря на связанные ноги, начал обгонять всех. Но вот самые быстрые участники игры, догнав бедное животное, начали хватать его за хвост, не давая ни секунды передышки; кабан отчаянно сопротивлялся, продолжая отдаляться от преследователей.

В конце концов пять или шесть его врагов, запыхавшись и тяжело дыша, начали отставать. По мере того, как число претендентов уменьшалось, шансы тех, кто продолжал борьбу, росли; воодушевленные криками зрителей, они удвоили скорость и силу.

В числе претендентов, тех, кто, казалось, решился довести дело до победного конца, были двое наших добрых знакомых:

Антонио-малаец и китаец Мико-Мико. Оба бежали за кабаном с самого начала, не отставая ни на минуту: много раз хвост ускользал из их рук, но это не обескураживало; они чувствовали, что дело идет на лад, и предпринимали все новые попытки.

Наконец, обогнав всех конкурентов, они остались вдвоем. Вот тогда-то борьба стала по-настоящему захватывающей, и люди начали заключать пари на крупные суммы.

Бега продолжались еще минут десять. Обежав вокруг все Марсово поле, кабан вернулся к исходному пункту, визжа, ворча и наскакивая на своих мучителей; упорное сопротивление не смущало преследователей, которые по очереди хватали кабана за хвост. Наконец Антонио остановил беглеца, и все подумали, что он победил. Однако животное, собрав последние силы, рванулось вперед, и хвост вновь выскользнул из рук малайца;

Мико-Мико, бывший настороже, сейчас же схватил его; удача, которая, казалось, минуту назад была на стороне Антонио, перешла теперь к Мико-Мико. Зрители решили, что он оправдал их надежды. Схватив хвост двумя руками, китаец позволил кабану тащить себя. За ним следовал малаец, готовый сменить китайца; он натер песком руки, чтобы покрепче ухватиться за хвост, в то время как Мико-Мико готов был уже одержать победу. Протащив за собой китайца десять шагов, кабан, словно признав себя побежденным, остановился, но затем вновь ринулся вперед.

Так продолжалось в течение нескольких секунд, как вдруг все увидели, что противников разметало в разные стороны: кабан покатился вперед, Мико-Мико назад. Антонио радостно ринулся к кабану, сопровождаемый криками всех заинтересованных в его победе. Но радость оказалась преждевременной.

Антонио постигло жестокое разочарование. В тот момент, когда он готов был схватить животное за хвост, как того требовали условия игры, у несчастного кабана его не оказалось. Хвост остался в руках Мико-Мико, который, ликуя, предстал со своим трофеем перед публикой.

Случай поистине был непредвиденный; пришлось положиться на совесть судей, которые большинством голосов – трое против двоих – решили, что, поскольку Мико-Мико задержал кабана, даже если животное предпочло остаться без хвоста, он, несомненно, был победителем.

В результате имя Мико-Мико было объявлено, и ему вручили приз. Китаец, уразумев решение судей, тут же схватил свою собственность за задние ноги и повез перед собой, как везут тачку.

Антонио же, ворча, удалился и смешался с толпой, которая, впрочем, оказала ему радушный прием, – ведь толпа всегда великодушно относится к тем, кого постигло несчастье.

В это время среди зрителей, как всегда бывает по окончании зрелища, привлекшего внимание присутствующих, царил сильный шум, но вскоре все успокоились; было объявлено начало бегов в мешках, каждый занял свое место, весьма довольный только что закончившимся первым состязанием и жаждущий увидеть второе.

Дистанция для бега в мешках была установлена в сто пятьдесят шагов и завершилась у трибуны губернатора. По данному сигналу участники – их было пятьдесят – вышли вприпрыжку из хижины, специально для них сооруженной, и построились в ряд.

Пусть читатель не удивляется большому числу участников состязания: призом, назначенным победителю, был роскошный зонтик, а яркий зонтик на Иль-де-Франс всегда был предметом вожделения негров. Почему эта страсть достигла у них такой силы, что стала просто манией, не знаю; да и люди, более ученые, чем я, занимались изучением этого явления, но их труды оказались бесплодными. Мы просто отмечаем этот факт, не доискиваясь его сути. Словом, губернатору дали хороший совет, когда он выбирал приз победителю.

Многие наши читатели хотя бы раз в жизни видели такие скачки: на человека надевают мешок, отверстие которого завязывают на шее так, что руки и ноги оказываются в мешке. Человек не может бежать, ему приходится прыгать.

Это состязание всегда бывает смешным, здесь же зрелище, становилось особенно забавным: зрителей поражали странные головы, торчавшие из мешков, различного цвета лица негров и индейцев, принимавших участие в представлении.

Среди участников были негры – Телемак и Бижу; унаследовав взаимную ненависть своих хозяев, они редко встречались без того, чтобы не обменяться бранью, часто превращавшейся в изрядные потасовки; но на этот раз, когда руки их были скованы, они довольствовались тем, что бросали друг на друга злобные взгляды; к тому же между ними находились четыре их собрата. В момент старта к ним вприпрыжку присоединился новый конкурент – Антонио-малаец.

По сигналу все бросились вперед, как стая кенгуру; прыгая причудливым образом, они толкались, сваливали друг друга с ног, катались по земле, вновь вставали, вновь толкались и падали. Пока не прошли первые шестьдесят шагов, невозможно было предвидеть будущего победителя: двенадцать участников следовали друг за другом на таком близком расстоянии, падения их были так неожиданны и так меняли обстановку, что в одну секунду первые становились последними и последние первыми. Однако среди наиболее умелых, тех, кто все время шел впереди, были Телемак, Бижу и Антонио. За сто шагов от исходной точки они остались втроем, и вся борьба должна была произойти между ними.

По злобным взглядам, которые Бижу и Телемак бросали друг на друга, хитрый Антонио быстро понял их взаимную ненависть и теперь рассчитывал на это не меньше, чем на собственную ловкость. Случайно оказавшись между ними, коварный малаец тут же отполз в сторону.

Как он предполагал, так и случилось: Бижу и Телемак, увидев, что находятся рядом, мгновенно приблизились друг к другу, грозно оглядываясь и скрежеща зубами, как обезьяны, когда они ссорятся из-за ореха, и начали ругаться.. К счастью, находясь в мешке, они не могли перейти от слов к драке. Но легко было заметить, что им очень хотелось побить друг друга. Движимые взаимной ненавистью, они сблизились, их мешки соприкасались, и при каждом прыжке они толкали друг друга, ругались все ожесточеннее и грозились, что, как только освободятся из мешка, встреча их будет более свирепой, чем все предыдущие. В это время Антонио приближался к финишу.

Увидев, что малаец опередил их на пять или шесть шагов, оба негра моментально перестали ругаться и попытались более мощными прыжками, чем прежде, наверстать упущенное. Особенно преуспел Телемак после неожиданного падения Антонио.

Эта случайность оказалась тем более роковой, что все они были шагах в десяти от финиша; Бижу, издав вопль, с отчаянным усилием ринулся к сопернику, но Телемак не позволил себя перегнать: он продолжал прыгать с возрастающей скоростью; теперь каждый мог поклясться, что зонтик принадлежит Телемаку. Однако человек предполагает, а бог располагает. Телемак оступился, зашатался при громких криках толпы и упал, но, падая, движимый ненавистью к Бижу, постарался преградить ему дорогу. Бижу не смог на бегу отойти в сторону, наткнулся на Телемака и, в свою очередь, покатился по пыльной площадке.

У обоих одновременно возникла одна и та же мысль: чем позволить победить сопернику, лучше, чтобы приз получил кто-то третий. Поэтому, к великому удивлению зрителей, оба мешка, вместо того чтобы подняться и продолжать продвижение к цели, едва встав на ноги, бросились колотить друг друга, насколько позволяла им холщовая тюрьма.

Пустив в ход головы на манер бретонцев, они позволили Антонио без помех, спокойно продолжать бег. Они же перекатывались друг через друга и, лишенные возможности пустить в ход ноги и руки, во всю мочь кусались.

Тем временем Антонио, торжествуя, достиг цели и выиграл зонтик, который тут же был ему вручен. Он сразу раскрыл его под рукоплескания публики, в большинстве состоявшей из негров, завидовавших счастливому обладателю этого сокровища.

Бижу и Телемака разняли, потому что они продолжали драться Бижу отделался частью носа, у Телемака же было оторвано ухо.

Настал черед выступления пони; тридцать маленьких лошадок, уроженок Тимора и Пегю, вышли из-за устроенной для них ограды; верхом на них сидели индийские наездники, мадагаскарцы либо малайцы. Их появление было встречено всеобщим оживлением, потому что эти бега больше всего увлекают черное население острова. Действительно, полудикие, почти не укрощенные лошадки в своей необузданности таят много неожиданностей. Поэтому раздались тысячи возгласов, ободряющих загорелых наездников, под которыми летело стадо демонов; чтобы удержать их, требовалась вся сила и ловкость всадников; они мчались во весь опор, не глядя по сторонам, не ожидая сигнала. Но губернатор вовремя распорядился, и сигнал был дан.

Пони ринулись, вернее, взлетели, потому что были больше похожи на стаю птиц, летящих над землей, чем на стадо четвероногих, бегущих, едва касаясь земли. Однако, доскакав до могилы Малартика , они по привычке начали «баловать», как говорят на жаргоне скачек: половина их умчалась в темные леса, унося с собой всадников, несмотря на их усилия удержаться на Марсовом поле.

Настала очередь главных скачек; устроили перерыв на полчаса, стали раздавать программы и заключать пари.

Самым азартным из тех, кто заключал пари, был капитан Ван ден Брок; сойдя со своего корабля, он прошел прямо к Вижье, лучшему ювелиру города, известному своей неподкупной честностью, присущей овернцам, и обменял бриллианты на ассигнации и золотые монеты на сумму около ста тысяч франков.

Ван ден Брок превзошел самых смелых спортсменов и вызвал всеобщее изумление, поставив всю сумму на одну лошадь, имя которой было никому не известно на острове, – ее звали Антрим.