Текст книги "Жизнь же…"

Одет он был сегодня не по-вчерашнему. Вместо домашних тапочек на нём были лакированные штиблеты, клетчатую рубашку навыпуск сменил строгий пиджак, панама на голове исчезла, её заменила шляпа. Ноутбук в прозрачном мешке стоял у него в ногах.

В руках писатель держал листок, пытаясь его приладить к бетонному столбу-обелиску. Он плевал на листок с изнанки и нашлёпывал его на бетон, но листок не желал нашлёпываться.

Улька спрыгнула с крыльца магазина и потопала к писателю-сказочнику.

Коровин пожал плечами и направился вслед за ней.

Пашка недовольно поморщился и нехотя поковылял за Коровиным.

– Здрасьте, – сказал писатель, обернувшись к подошедшей компании.

Пашка и Коровин кивнули, Улька протянула ладонь, и писатель её пожал.

– Вот, вешаю объявление, – сказал писатель, вытирая ладонь о шляпу. – Козу, понимаете ли, украли. Хорошую такую, с рогами. А объявление никак не вешается.

– Козу? – переспросил Пашка.

– Козу, – подтвердил писатель. – Завёл вот, молочко, знаете ли. Ну и там носки из козьей шерсти связать, зиму обещают холодную.

Писатель показал объявление. В нём печатными буквами сообщалось о пропаже козы. Текст был такой: «Пропала коза. Класс: млекопитающие. Отряд: парнокопытные. Семейство: полорогие. Подсемейство: козлы. Рост средний. Рога прямые. Особые приметы: отсутствуют. Просьба вернуть по адресу: ул. Дачная, Писательская слободка, д. 15, от розовой беседки налево».

Пашка и Коровин переглянулись.

– Пропала, говорите? – спросил Коровин. – Класс млекопитающие, подсемейство козлы? Похоже, мы вашу козочку сегодня уже встречали.

– Как? – заволновался писатель. – Где? Когда? Почему?

– На водоёме. Часа полтора назад.

– Ах, вы меня травмируете. – Писатель обтёр свой лоб своим же ненаклеенным объявлением. – Надеюсь, она жива?

– На ней ведьма в лес ускакала, – сообщила ему Ульяна.

– Вперёд! – сказал сказочник, встрепенувшись. – Пока от моей козули не остались рожки да ножки. Покажите мне дорогу туда, в этот заколдованный лес.

Коровин посмотрел на продукты. Сильно хотелось есть, плюс к тому еду надо было ещё сготовить, но писатель выглядел так убито, что Коровин сказал: «Идёмте», – и они двинулись к опушке за водоёмом.

Едва участники погони за похитительницей ступили под зелёные своды, писатель-сказочник сел на корточки и внимательно принюхался к почве. После этого поднял палец и погрозил кому-то невидимому.

– Пусть она хоть трижды колдунья, но я ей покажу, как чужих коз воровать! – Горбушкин встал, поправил на голове шляпу и попёр боевым шагом через заросшее кустарником мелколесье.

Трое голодных проводников с трудом за ним поспевали.

– Какая у вашей козы фамилия? – спросил его на ходу Коровин.

– Фамилия у неё хорошая, – не оборачиваясь, ответил ему Горбушкин. – Козюлькина у неё фамилия. В честь моей троюродной тёти.

– Козюлькина? Очень длинно. А как короче? – спросил неугомонный Коровин.

– Можно Ирка, а можно Машка, она на всякие имена откликается. Но больше всего ей нравится, когда её называют Джульетта. Она же у меня итальянка, порода итальянская, «коза ностра».

Скоро лес загустел, и передвигаться по нему стало трудно. Писатель, однако, не унывал, резво прыгал через канавы, резал полями шляпы натянутую в ветвях паутину, сшибал штиблетами головки цветов, не успевших вовремя отскочить в сторону, сбивал мешком с ноутбуком шишки – в общем, шёл по следу уверенно, как и положено владельцу козы, переживающему за своё животное.

За старой просекой начиналась чаща. Из-за деревьев веяло холодком и попахивало болотным духом. Перед тем как нырнуть в чащу, писатель-сказочник присел на пенёк и вынул из мешка ноутбук.

– Вдохновение, – сообщил он ребятам. – Никогда не знаешь, когда оно вдруг придёт. Вот, пришло…

Он уже колотил по клавишам и притопывал в такт ногой. Через пять минут писатель поставил точку и тихим взглядом посмотрел на ребят.

– Ушло? – спросил его Пашка. – Это… как его… вдохновение.

– Успел, – ответил писатель-сказочник. – Вот, слушайте.

И он принялся читать вслух с экрана.

Идёт девочка по шоссе и сосёт сушку.

Травка по обочинам зеленеет, солнышко на небе блестит, ласточка летит в чьи-то сени. Лето.

Видит девочка, едет на кобыле навстречу волк.

Останавливается волк возле девочки, просит:

– Девочка, а девочка, угости меня, пожалуйста, сушкой, больно есть хочется.

– Не могу, – девочка говорит, – последняя. Езжай себе мимо.

Волк вздохнул и поехал мимо.

Девочка идёт дальше.

Вдруг навстречу ей медведь на велосипеде.

– Девочка, а девочка, угости меня, пожалуйста, сушкой, – просит её медведь.

– Не могу, последняя. Езжай себе мимо, – отвечает медведю девочка.

Медведь уехал.

Смотрит девочка, едет навстречу рак на хромой собаке.

– Девочка, а девочка, угости меня, хроменькую, сушкой, – просит собака девочку, лапой утирая слезу, – а то не доедем.

– Не могу, последняя, – отвечает девочка и идёт дальше.

Тут погода испортилась, и полил дождь.

Девочка побежала в лес, чтобы спрятаться от дождя под деревьями.

А дождь всё пуще, деревья не помогают.

Видит вдруг, стоит в лесу теремок.

Девочка к нему, постучалась.

– Кто-кто в теремочке живёт? – спрашивает.

– Я, волк, зубами щёлк, – отвечает волк из-за двери.

– Я, медведь, костями греметь, – раздаётся медвежий голос.

– Я, рак, в сердце мрак, – говорит рак.

– И я, собака, хромая после первого мая, – говорит хромая собака.

– Волк, медведь, рак, собака, пустите меня, пожалуйста, в теремок от дождя укрыться, – просит девочка у зверей.

– Ты нас сушкой не угостила, – говорят звери девочке, – вот и мокни под дождём, жадина.

– Ну пожалуйста, – говорит девочка. – Я больше не буду жадиной, честное девчоночье слово.

– Что, поверим? – спрашивает у товарищей рак.

– Так и быть, – отвечают волк, медведь и собака.

Пустили они девочку в теремок, обсушили, напоили горячим чаем.

С тех пор девочка уже никогда не жадничает и всегда делится с голодным товарищем последней сушкой.

Сказка, слава богу, была короткая, поэтому никто из слушателей не успел заскучать.

– Ну что? – спросил писатель, выключая компьютер. – Кто теперь скажет, что я не гений?

Коровин с Пашкой неуверенно пожали плечами. Улька только тупо хихикнула.

Горбушкин, не дождавшись ответа, уже спружинил с пенька на землю и нацелился штурмовать чащу.

– Чует моё сердце, что Козюлькина где-то рядом, – сказал он тревожным шёпотом. – Поэтому предлагаю план. Видите вон ту ёлку? – Он показал на дерево с обломанной тупоконечной верхушкой, растущее на краю чащи метрах в пятидесяти от них. – Вы доходите до неё и все вместе углубляетесь в лес. Я зайду в лес оттуда. – Он показал левее, в противоположную сторону. – Ровно тринадцать минут тринадцать секунд, ни секундой больше, следуем параллельным курсом, потом резко идём навстречу друг другу. Такой манёвр.

– Зачем? – не понял смысла манёвра Пашка.

– Взять похитительницу в зажим. – Писатель-сказочник показал руками, как это делается: провёл ладонями в воздухе две короткие параллели, сблизил ладони вместе и сцепил пальцы. – Поняли? Ну, вперёд. Если что, звоните мне на мобильный.

Лев Горбушкин припустил к чаще, размахивая мешком с компьютером.

– На мобильный… А номер? – крикнул Пашка ему вдогонку.

Но писатель уже скрылся среди деревьев.

Тринадцать минут тринадцать секунд, точно как договаривались, ребята продирались сквозь чащу. Особенно доставалось Ульке, ноги её были в царапинах, волосы цеплялись за ветки и путались в еловой хвое. Но Пашкина сестрёнка не жаловалась.

По истечении последней секунды ребята повернули налево, навстречу отделившемуся Горбушкину.

– Глядите, домик, – сказала Улька, тыча пальцем в полумглу впереди.

Действительно, за частоколом стволов чернела маленькая лесная хижина, почти невидимая в путанице подлеска.

– Век хожу по этому лесу, а никаких домиков здесь не видел, – удивился увиденному Коровин. – Интересно, кому он нужен в такой чащобе?

Лес вокруг и так-то был не очень приветлив, а тут в воздухе совсем потемнело, должно быть, солнце, скрытое от ребят деревьями, съел прожорливый летающий крокодил.

Стало зябко, налетел ветер, ели закачались и заскрипели.

Улька сразу прижалась к брату, Пашке тоже стало не по себе. Один Коровин держался храбро, как и положено современному человеку, не боящемуся ни ведьм, ни чертей.

– Куда-то наш сказочник подевался. Обещал идти нам навстречу, ну и где он? – спросил Коровин, обращаясь неизвестно к кому. – Может, там? – Коровин показал на домишко, прячущийся в скрипучей тени. – Пойдём проверим, кто в том теремочке живёт?

– Я боюсь, – сказала Ульяна. – Вдруг там ведьма, которая на козе скакала?

Только она это сказала, как со стороны хижины донёсся тоскливый звук, напоминающий козий голос. Не ясно было, то ли он плакал, то ли смеялся, – из-за шума, наполнявшего лес, определить это было трудно.

Коровин посмотрел на Ульяну.

– Не знаю, как насчёт ведьмы, но, похоже, наша козочка там. Если это не обман слуха.

Он поднял увесистый сук и негромко сказал:

– Вперёд!

Вблизи строение выглядело совсем не страш но. Ни курьих ножек, ни забора из кольев, украшенных человечьими черепами, ни жирного дымка над трубой, ни самой трубы. Просто грубо сколоченная халупа, не халупа даже, а так, сарай, непонятно для чего предназначенный. Хотя строение имело дверь, на которой был железный засов и большущий замок из тех, что называют амбарными. Зачем он нужен был здесь, на этом низеньком сараюшке, кого держал под запором и для чего, известно было только тому, кто этот замок повесил.

Осторожно подойдя к двери, ребята прислушались. Изнутри не доносилось ни звука. Тогда Улька сделала губы трубочкой и тихонько позвала в щель: «Ирка, Машка, Джульетта, Козюлькина, тю-тю-тю». За дверью кто-то вяло зашевелился, но голоса не подал.

Пашка дёрнул замок. Дужка, вдетая в проушину двери, держалась крепко, без ключа такой замок не откроешь. Пашка сунул руку в карман и нащупал там коробочку из-под чая. Почему, он и сам не понял – может быть, подумав про ключ. Пожал плечами, достал коробочку и вытащил лесную находку. Ключ вошёл в замочную скважину, как в родную. Пашка повернул его раз, другой и обалдело уставился на замок. Тот висел теперь на одной дужке, проблема с дверью чудесным образом разрешилась.

– Бред какой-то, – сказал Коровин. – Быть такого не может, не понимаю.

– Бред не бред, но ключик-то подошёл. Сейчас увидим, кого держат в этой темнице.

Пашка освободил засов. Дверь со скрипом пошла наружу.

Ребята заглянули в проём. Из мутной темноты за порогом на них глядели два козьих глаза.

Они переступили порог, шаря взглядом по внутренностям сарайчика, не прячется ли здесь кто ещё. Но, кроме козы Козюлькиной, в сарае никого не было.

– Тю-тю-тю, – повторила Улька единственное, что знала по-козьи.

Коза чавкнула, весело потрясла бородкой и подмигнула девочке, видимо, признав за свою.

– Ой, – удивилась Улька, когда подошла к козе. – У неё на рогу бумажка.

И правда, на козий рог был наколот листок бумаги, исписанный корявыми буковками.

Пашка сорвал листок и попробовал его прочитать, но в сарае было слишком темно. Он вышел из темноты на свет, благо солнышко появилось снова, приставил листок к лицу, и глаза его полезли на лоб.

– Что за дурь? – сказал он упавшим голосом. – Писал явно какой-нибудь сумасшедший.

Коровин выхватил у него листок, прочитал и подавился от смеха.

– Что, что, что? – зачтокала Улька и запрыгала на месте от нетерпения. – Почитайте, что там написано.

Коровин просмеялся и стал читать.

«Я не коза, – написано было в записке. – Я – козёл. Проверьте моё вымя, оно пристяжное, для маскировки. В козла меня превратила моя старуха, она у меня злая колдунья и кого угодно может превратить хоть в жабу, хоть в рака, хоть в попугая. Меня она превратила в козла. Люди добрые, Христом Богом прошу, расколдуйте меня обратно в честного человека».

В конце была подпись: «Дед Ешпей».

Улька стала возиться с выменем, оно и вправду оказалось пристёгнутым к козьему брюху почти незаметными ремешками.

– Чего смотрите? – говорила она при этом. – Надо срочно дедушку Ешпея расколдовать, видите, человек мучается.

– Интересно, а кто писал-то? – ехидно поинтересовался Коровин. – Эй, дедушка, скажите, пожалуйста, вы каким копытом писали? Уж больно у вас почерк красивый.

– Погоди, – остановил его Пашка. – Смех смехом, но кто-то весь этот бред придумал. Ключ, сарай, эта бабка, какое-то пристяжное вымя… Не нравится мне всё это. И писатель-сказочник куда-то пропал. Где его черти носят?

Не успел он это произнести, как в чаще затрещало, заухало, и на чистую проплешину меж деревьев вылезло двуногое чудо.

– Улюлю! – проулюлюкало чудо. – Пятки вместе, шутки в сторону! – кричало оно. – Вы раскрыли мою страшную тайну! – угрожающе возмущалось чудо, чавкая во мху сапогами. – Запеку! – пугало чудо ребят. – Засахарю! Пущу на подливу!

Чудо сделало передышку и поправило за плечами горб, сместившийся почему-то набок. Потом снова завело свою музыку: «Запеку… Засахарю… Улюлю…»

Пашка сперва молчал, потом, дождавшись очередной паузы, лениво поаплодировал. Коровин не сказал ничего, он просто стоял, зевая.

Конечно, это была она, глухонемая всадница с водоёма, та, что оседлала козу и дала от них дёру в лес. Шапка, украшавшая её голову, была опущена низко, по подбородок, и угрозы проходили сквозь шапку, а поэтому не казались страшными.

Испугалась одна лишь Улька. Не за себя, за ведьмину внучку, о которой сейчас подумала. Она сделала рот корытом и давай кричать что есть силы:

– Вы куда вашу внучку дели, злая старушка ведьма? Деда превратили в козла, а её небось запекли, засахарили? Да? Нет? Отвечайте честно!

Бабка на секунду задумалась, сапоги её перестали чавкать.

– Внучку, – повторила она. – Да, сначала внучка была. Это так же верно, как верно то, что штаны бывают брюки, а бывают просто штаны. Ой, о чём это я? Ах да. – Бабка снова приняла грозный вид, уперев руки в бока и выставив вперёд сапожище. В голос её вернулась сталь. – Дети, а дети, а едите ли вы сырую репу? Ой, тьфу ты, опять не то. Сбила ты меня с этой внучкой. Запечь, видите ли, засахарить.

– Вы не нервничайте, – успокоил её Коровин. – Скажите лучше, зачем вы замаскировали козла в козу? Вообще прикольно, только зачем?

– Зачем, зачем… – Бабка поскребла себе темечко, не снимая с головы шапку. – Надо было, вот и замаскировала. По сюжету, – добавила она неуверенно.

– По какому ещё сюжету? – не понял её Коровин.

– По такому, по которому он козёл, – бабка ткнула мыском сапога в животное, мирно чешущее рог о берёзу, – Пашка, приятель твой, – добрый молодец, а ты его верный конь.

– Я, кажется, начинаю чувствовать, что становлюсь злодеем. – Здесь уже не выдержал Пашка. – Это же всё придумал писатель-сказочник, при чём тут вы! Кстати, где он, не подскажете ли?

Улька выкатила глаза.

– З-з-знаю, – сказала она, заикаясь. – Она его, как дедушку Ешпея, заколдовала. Превратила в попугая или лягушку.

– Нет, серьёзно, – повторил Пашка, – Лев Горбушкин, писатель-сказочник, ваш знакомый?

– Не знаю я Льва Горбушкина, писателя-сказочника, – замотала головой бабка. – Братьев Гримм знаю, Шахерезаду знаю, про Горбушкина ничего не знаю.

– И то не знаете, что мне, раз я добрый молодец, по сюжету отрубят голову? – ехидно продолжил Пашка.

– А я, его верный конь, поскачу куда-то за одолень-травой, – поддержал Пашку Коровин.

– Ну и отрубят, ну и поскачешь, – пообещала бабка обоим. – Это ж сказка, – проговорила она со вздохом, – а в сказках чего не бывает. И голова прирастёт, и козёл опять превратится в деда. Помните, в «Сивке-бурке»? «Влез Иван коню в правое ухо, а в левое вылез и сделался таким молодцом, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать». Вот и у меня в сказке тоже. Только вместо коня козёл. – Бабка пнула сапожищем по кочке. – Да, тяжелое это дело быть автором и героем одновременно!

Она ещё раз пнула по кочке и сунула руку за спину.

Вот тут-то и произошло чудо. Настоящее, без «улюлю» и «засахарю».

Бабка вынула руку из-за спины, в руке был просвечивающий мешок, а в мешке лежал ноутбук. Тот самый, хорошо всем знакомый, принадлежавший писателю-сказочнику. Горб за бабкиными плечами исчез, будто его и не было.

– Мамочки! – воскликнула Улька. – Она его по-настоящему съела. Бедненький писатель Горбушкин!

– Бросьте, – сказала бабка. – Никого я не ела и даже не собираюсь есть.

И прямо на глазах у ребят сотворилось другое чудо. Бабка сдёрнула с головы колпак. Оп-ля-ля! Перед ребятами стоял и улыбался невесело писатель-сказочник Лев Горбушкин.

– Ну вообще-то я давно догадался, – сказал Коровин. – Ещё тогда, когда вы объявление клеили.

– Неужели? – спросил писатель. – И в чём же была моя непростительная ошибка?

– В том, что вы неправильно клеили, без клея и вверх ногами. Да, кстати, где ваша шляпа и лакированные ботинки?..

– Шляпа, ботинки… – перебил Коровина Пашка. – Ну что ты придираешься к пустякам? Пусть лучше писатель Горбушкин скажет, зачем козлу пристяжное вымя? Какой в нём смысл?

– Это просто, – сказал писатель. – Купил козу, а оказалось, она козёл. Мне его цыгане продали. Гришку знаете, который зелёнкой мажется? Его родственники мне его и продали. Я подумал, почему не использовать? Почему не вставить в сюжет? Всё не так обидно, что обманули.

Тут писатель схватился рукой за сердце. Козёл, жевавший кору берёзы, оторвался от своего занятия и посмотрел на него участливо: если, мол, нужна помощь, сердце там, инфаркт, то да сё, обращайтесь, домчу, как «скорая».

Но писатель не это имел в виду. Схватясь за сердце, писатель хотел сказать: «Но вы ж поверили? Хоть на секунду, но вы ж поверили? Ну скажите, что вам стоит сказать? Я писатель-сказочник, я хочу, чтобы люди жили, как в сказке, а не по тому сюжету, который предлагает им жизнь. В жизни мало остроты, приключений, и я для вас всё это придумываю, как умею. Клад, колдунья, домик в лесу, заколдованный козёл и так далее».

Ничего такого, конечно, он не сказал. Потому что не пристало писателю жаловаться на своего читателя. Ну, хотел сделать сказку былью, не получилось. Не унывай, продолжай эксперимент дальше.

Словно угадав эти мысли, Пашка вытащил из кармана ключ.

– Вот, возьмите, – протянул он его писателю. – Нам он больше не нужен, а вам, я думаю, пригодится.

Лев Горбушкин принял от Пашки ключ.

– Ключ возьму, – сказал он, пряча его в карман. – Он в Писательской слободке запирал сарай со старыми книгами. Сказки, подвиги, приключения… В общем, то, что сейчас не пользуется читательским спросом…

– Мальчики, пойдёмте домой, – перебила его Ульяна. – Есть так хочется, что весь живот ссохся. Суп в пакетах, лапша «Доширак» – ведь когда они ещё сварятся. Так и с голоду помереть можно.

– Суп? Лапша? – удивился писатель-сказочник. – А вы едите сырую репу? Нет? Так непременно попробуйте. Думаю, что если вы в неё вникнете, то узнаете много чего полезного.

Небесный самокат

Решил Валька покататься по небу, взял небесный самокат и – покатил.

Ехал долго, многие километры, и всё тучками, облаками, остроугольными гусиными клиньями. Осень была, гуси на юг летели.

Самокат был не то что новенький, но вполне ничего, годный. Шины, правда, были неменянные – зимние, с позапрошлой ещё зимы.

Катит Валька, посвистывает, смотрит сверху вниз на планету. Вон знакомый третьеклассник Серёга вяжет чей-то хвост собачий морским узлом.

– Эй, Серёга, ты чего животное мучаешь?

Тот не слышит, продолжает вязать свой узел.

Ладно, думает Валька грозно, вернусь обратно, поговорю с ним как мужчина с мужчиной.

Смотрит Валька, крыши внизу, а по крышам воробьи скачут. Видит Валька – за трубой кот, хочет воробьятинкой поживиться.

– Ну-ка, брысь! – кричит он коту.

Кот не слышит, подкрадывается, облизывается.

Сунул Валька руку в карман, вынул из кармана монету, бряк её с размаху о кровлю. Воробьи, как один, фьюить – перелетели на соседнюю крышу. Кот с досады сверкнул зубами, ну а что ему ещё остается, кроме как зубами сверкать.

Едет Валька по небу дальше. Проезжает над красным лесом, это клёны в лесу краснеют. Проезжает над жёлтым лесом, здесь уже не клёны, а ясени. Вот леса вечнозелёные, хвойные, тычут в небо колючим пальцем.

Едет он над Африкой, над слонами, над Антарктидой, над трещинами во льду. Машет сверху тюленям и тюленятам, белым мишкам левым глазом подмигивает. Видит – ух ты! – в океане корабль, а на палубе матросы танцуют. Флаг российский, привет своим!

Глянул Валька на соседнее облако, а там Бог на табуретке сидит. Курит трубку, пока ангелы не застукали. Пых – колечко, пых – другое, пых – третье. Увидел Вальку, закашлялся, засмущался. Спрятал трубку куда-то за табуретку, взгляд отвёл, сопит, как котёнок.

Уже солнышко зевает на западе, значит, скоро ему, красному, баиньки.

Уже первый гусиный клин сложил крылья в тростниках Нила.

Уже холод забирается под рубашку.

Валька бросил последний взгляд на вертящийся под ногами глобус.

– Хорошо-то как, – сказал он.

– Хорошо-то хорошо, – сказал папа, – только завтра тяжёлый день, завтра у тебя сочинение. Ты хоть тему придумал, о чём писать?

– Ну конечно, – ответил Валька и направил самокат к дому. – Про гусей, про Африку, про тюленей. Как на палубе матросы танцуют. Про планету, на которой живём. Я придумал, папа, не беспокойся.