Текст книги "Олег Борисов"

Глава пятая
Предательство

Олег Борисов первым из молодых актеров Театра им. Леси Украинки получил звание заслуженного артиста Украины. Одновременно с Адой Роговцевой. О чем был принят один указ. Роговцева называла Олега того периода «солнечным розовским мальчиком, любимцем Киева»: «Его обожали именно как солнечного мальчика». Успехам Олега, однако, радовались не все. И не все восхищались его действительно блестящей игрой. Труппа болезненно переживала славу своего коллеги. Ада Роговцева, в отличие от остальных коллег Борисова, добро помнившая, была единственная из труппы, не подписавшая письмо в газету «Советская культура», в котором недавние товарищи по внутритеатральным футбольным играм, поездкам на рыбалку, походам на пляж и капустникам сигнализировали: зазнался, дескать, Олег Борисов, премьерничает.

«Я, – рассказывает Роговцева, – страшно возмутилась, потому что я тогда – впрочем, и сейчас – была максималисткой. И сказала: вот тут все ваши подписи, а вот здесь, в сторонке, будет моя – против вас всех, за Борисова. Можно?» (Как не вспомнить тут фильм, в котором герою Борисова пеняет начальство: «Ваша деятельность идет вразрез с общим настроением. Кстати, областная печать уже высказалась по этому поводу. И мы совершенно согласны с автором этой статьи…»)

Ада Роговцева всегда подчеркивала, что она благодарна судьбе за счастливую встречу с Олегом Борисовым. Роговцева снималась в фильме «Когда поют соловьи». Играла знатную телятницу. После выхода фильма название в шутку переиначили – «Когда мычат коровы». У Олега в фильме была небольшая роль – Кузи, водителя секретаря райкома, который привозил телятнице Роговцевой награду за трудовые успехи. Как реликвию она хранит полученную на съемках телеграмму (после того как театральные артисты уехали) с таким содержанием: «Поздравляем Аду-друга. О. Борисов, Ю. Мажуге».

Борисов тогда уже был известным театральным артистом, любимцем киевлян, и однажды он, когда подбирали исполнителей на роли в очередном спектакле, вспомнил: есть же вот такая девочка, с которой он снимался, лирическая, с характером, поет… Роговцева еще училась на четвертом курсе театрального института (где и познакомилась с преподававшим там Константином Степанковым, своим будущим мужем). На вахте ей передали записку от Борисова, чтобы она тогда-то и тогда-то пришла в Театр им. Леси Украинки, так как есть интересное предложение. Ее прослушал театральный худсовет, и она стала артисткой Театра русской драмы. «Эта записка, – говорит Роговцева, – стала, по сути, предложением в мою профессиональную жизнь». Она провела ее в этом театре, дебютировав в главной роли в постановке «Юность Поли Вихровой» по роману Леонида Леонова «Русский лес».

В первые годы совместной работы с Борисовым после каждого спектакля Роговцевой говорили: «Что с тобой? Ты похожа на идиотку». Она поправляла: «На счастливую идиотку». «Счастьем светилась, – рассказывает Ада Роговцева, – потому что играла с Олегом. И моя любовь к нему, и нежность, и восхищение, и гордость от того, что я была его партнершей и от того, что мы так понимали друг друга, так ладили на сцене друг с другом, это такое счастье, когда в твоей жизни случаются такие счастливые встречи и счастливые минуты творчества и содружества».

«Это неправда, – что его изгнали… Это версия семьи Олега, – утверждает Николай Рушковский, работавший с Борисовым в Театре им. Леси Украинки и полгода живший с ним после окончания Школы-студии МХАТа в одной комнатке в здании театра. – Похорон после его отъезда в театре не устраивали и с горя не напивались. Но еще долго интересовались его судьбой». Рушковский и его жена Изабелла Павлова, учившаяся с Олегом в Москве и тоже работавшая в театре, были в числе тех, кто подписал письмо в «Советскую культуру» с требованием осудить Олега Борисова и ходил жаловаться на него в ЦК компартии Украины. Борисов, популярность которого в Киеве была в то время необычайно высокой – он стал кумиром молодежи, – видите ли, отправился с фильмом «За двумя зайцами» в Польшу! Можно подумать, будто не Министерство культуры официально командировало артиста в соседнюю страну для участия в Декаде советских фильмов, а Олег сам выправил заграничный паспорт, приобрел билет на самолет, взял с собой кофр с кинолентой и полетел в Варшаву. Выехать за границу тогда было чрезвычайно сложно. Все оформлялось заранее: кандидаты на выезд проходили собеседование с членами специальной комиссии, разрешение скрепляли печатями и подписями в выездном отделе ЦК компартии и в КГБ.

Поездка была приурочена к ноябрьским праздникам – вылет в Варшаву был назначен на 6 ноября. Декады советских фильмов устраивались в Польше ежегодно. Иннокентий Смоктуновский, сыгравший главную роль в фильме «Високосный год», отправился на север страны, Олег Борисов с «Зайцами» – на юг. 7 ноября они встретились в Варшаве и отметили день Великой Октябрьской революции, а 8 ноября – день рождения Олега.

Борисов и Смоктуновский служили впоследствии в одних и тех же театрах – БДТ и МХАТе, – но только один раз выходили на сцену вместе. В «Идиоте» Смоктуновский играл князя Мышкина, а Борисов был введен (во второй редакции спектакля) на роль Ганечки Иволгина.

На поездку в Польшу наслоилась еще одна ситуация. Как раз тогда Борисов подал на рассмотрение худсоветом заявление о повышении зарплаты. Обычная практика. Рядовое событие. Проходит какой-то срок, и артист подает заявление о повышении. По всем правилам только худсовет мог решать подобные вопросы. Так было положено. И в те же дни поступило письмо из Москвы, из Министерства культуры о необходимости «командировать О. И. Борисова в Польшу» в такие-то и такие-то дни. Собравшийся худсовет принял решение: театр не может освободить артиста Борисова от двух спектаклей, выпадавших на эти сроки, и в поездку не отпускает, поскольку заменить его некем. На этом же худсовете рассматривалось заявление Олега о повышении зарплаты. И Юрий Сергеевич Лавров сказал: «Рано, зазнается. И за границу его, видите ли, надо отправить (поездка за границу? какая заграница? кто туда ездит?), и зарплату просит повысить – предлагаю отказать».

«Олег, – вспоминала в разговоре со мной Алла Романовна, – пришел в тот день домой жутко расстроенный. Уже понимал, что что-то не так… Зависть какая-то появилась. Он чувствовал это. Звоночком стало то, что его не взяли на декаду (Декада украинской культуры проводилась в Москве. – А. Г.) – поехали только те спектакли, в которых он не играл.

У Борисова были роли. В хороших спектаклях. Уже поставлены розовские пьесы. Он замечательно играл в “Океане”, в “Комедии ошибок”. Популярен был в Киеве необычайно. За “Зайцев” киевляне его только что на руках не носили». Фильм этот «крутили» во всех украинских городах, поселках и деревнях.

Когда Олег получил свою звездную роль Свирида Петровича Голохвостого в ставшей культовой комедии «За двумя зайцами», у него за плечами уже был десяток фильмов. Надо отдать должное режиссеру фильма Виктору Иванову. У него было чутье на талантливых артистов. На главную роль он хотел пригласить либо Николая Гриценко, либо Олега Борисова. Олег пробовался первым. С этой минуты другого актера Иванов представить не мог. Борисов всегда старался сдерживать свой комедийный дар, боясь перегнуть палку. Но в «Зайцах» он дал себе волю. «А кому ж я не пондравлюсь?.. Честь имею рекомендовать себя: Свирид Петрович Голохвостый. Собственной персоной… Ну, не рвите мое сердце, как паклю. В груди моей Везувий так и клокотит». Театровед и кинокритик Татьяна Москвина рассказывает, что не раз слышала, «как знатоки, настоящие знатоки, понимающие толк в актерской игре (как бывают знатоки вин или лошадей), восклицали о Борисове – ну да, Товстоногов, БДТ, но помните “За двумя зайцами”, вот где была прелесть!».

Виктор Иванов был беспредельно экспансивным и возбудимым человеком и вспыхивал на съемках, как спичка. Его в шутку называли «псих без отрыва от производства». Как-то в «Зайцах» Иванов готовился снять сцену, когда главного героя перебрасывают через забор на улицу.

Борисов поинтересовался, как всё это будет совершаться.

«А очень просто, – ответил режиссер. – Берут тебя вот эти хлопцы за руки да за ноги и швыряют…»

«Хлопцы подобраны, что надо, – засомневался Олег. – Такие куда угодно закинут! Там же булыжная мостовая. Можно по-настоящему зашибиться». «Ничего, – успокоил его режиссер. – Перевернешься в воздухе, как кошка, и всё…»

«Покажите!» – попросил Борисов.

«А ну, берите меня, – обратился Иванов к статистам, – швыряйте!»

Статисты рады стараться. Режиссер, перелетев через забор, больно плюхнулся «пятой точкой» на мостовую – перевернуться в воздухе у него не получилось.

Как только после этого эпизода Иванов придумывал нечто эдакое, Олег останавливал его одним словом: «Покажите!»

В процессе работы над картиной всем было не до смеха – каждый день Иванов начинал с того, что устраивал разгон всей съемочной группе, поэтому к работе все относились очень серьезно, а обстановка была накалена до предела. Режиссер был чересчур требовательным и эмоциональным, из-за чего у него нередко возникали конфликты с актерами. В порыве гнева он мог даже запустить в кого-нибудь хлопушкой. Маргарита Криницына нередко рыдала во время съемок, так как ей от режиссера доставалось больше всех.

Поначалу на роль Прони Прокоповны была приглашена другая актриса – Майя Булгакова, но в день кинопроб она не явилась в назначенное время – застряла, как нарочно, в лифте. А когда появилась на площадке, там вовсю репетировала Криницына. Чтобы не останавливать процесс, режиссер попросил подыграть в сцене с родителями Прони актрису, которую встретил в коридоре. Маргарита Криницына настолько блестяще справилась с поставленной задачей, что в результате была утверждена на главную роль.

Маргарита Криницына была привлекательной тридцатилетней женщиной, но в гриме она выглядела ужасающе. Чтобы максимально обезобразить актрису, ей выбеливали брови, в нос засовывали пробки, волосы накручивали на тонкие бигуди и заклеивали зуб, чтобы он выглядел как выбитый. Каждый день на грим уходило по три часа. Подруги актрисы говорили: «Молодой красивой женщине стать уродкой – это большой творческий подвиг». Дочь Криницыной, посмотрев фильм, сказала: «Какая же ты страшная, мамочка!» Криницына, несмотря на то что в ее фильмографии почти 70 работ, осталась актрисой одной роли.

В 1960-х годах комедию посмотрели 20 миллионов зрителей, но настоящая слава пришла к режиссеру и актерам значительно позже.

Борисов от «Зайцев…» без ума не был, хотя, быть может, поначалу, во время премьеры и у него была эйфория. А как без нее в 32-летнем возрасте, когда о ленте только и говорили, когда по всему городу твои фотографии, фильм смотрят миллионы зрителей, а по радио весь день звучит «В небі канареєчка літає…»?

После выхода фильма артист стал на Украине национальным героем. Дошло до того, что в историческом центре Киева, на Андреевском спуске, том самом, на котором молодые артисты Театра им. Леси Украинки покупали в 1950-х годах пирожки, стоит памятник Свириду Петровичу Голохвостому и Проне Прокоповне Серко – героям фильма, сыгранным Олегом Борисовым и Маргаритой Криницыной. Правда, это случилось уже в новейшие времена – в 1999 году. Тогда же Борисову присудили (посмертно) Государственную премию Украины им. Александра Довженко за, как было объявлено, «выдающийся творческий вклад в создание художественного фильма “За двумя зайцами”» (премия была вручена Алле Романовне на кинофестивале «Стожары»), а спустя несколько лет его имя внесли в книгу «Золотые имена Украины». К памятнику постоянно приезжают молодожены, возле него фотографируются люди, гиды рассказывают экскурсантам: «Наш земляк, великий актер Борисов…» Жука-оленя на фраке Голохвостого – Борисова протирают (в надежде на улучшение благосостояния!) – он блестит теперь, как золотой. Протирают и кольца на руках Прони Прокоповны – Криницыной, и носочек ее туфельки – до позолоты, чтобы удачно выйти замуж…

Но в тот вечер – после заседания худсовета – Олег и Алла сидели у себя на кухне, и Олег сказал: «Знаешь что – надо уходить. Я напишу заявление. Уйду из театра. Поедем куда-нибудь. Поедем?» Худсовет Борисову ехать в Польшу запретил, однако в театре появился референт министра культуры, привез ему авиабилет, сказал, что за ним придет машина и рано утром отвезет в аэропорт – распоряжение министра.

Что должен был делать артист Борисов? Естественно, он улетел. А утром следующего дня в театре вывесили приказ: Борисова уволить за прогулы, так как он покинул театр без разрешения. Под этот приказ объявили сбор труппы в 12 часов дня. Всех артистов обзвонили. Все пришли и в репетиционном зале принялись осуждать «поступок зазнавшегося Борисова, который бросил театр и уехал без разрешения». Выступил директор театра Мягкий: «Самовольно покинул коллектив… Проигнорировал интерес театра… Зазнался… Уволить… Отправить письмо в газету “Советская культура”…»

Выступили все молодые коллеги Олега, осудили его: оставил, дескать, театр в тяжелом положении, поскольку надо отменять два спектакля (а если артист болен – спектакли будто бы не отменяют?). Кто-то предложил отобрать у Борисова квартиру, к которой театр имел минимальное отношение. Единодушно (кроме Роговцевой) решили написать гневное письмо в «Советскую культуру», составили его текст – с формулировками «зазнавшийся артист», «уволили из театра»…

«Естественно, в этом театре было еще поколение, которое работало с папой, – рассказывает Алла Романовна. – Поведал мне обо всем Евгений Яковлевич Балиев – он был секретарем партийной организации, когда папа директорствовал. Балиев мне позвонил и все по порядку рассказал. Все абсолютно. Кто был, что говорил – полную стенограмму всего, что произошло».

О происходившем в театре Алла выслушивала в течение десяти дней, пока Олега не было в Киеве. Телефонная связь с заграницей отсутствовала. Когда Олег вернулся, узнал о приказе, об увольнении, собраниях, письме в газету и согласился с Аллой в том, что в Театре им. Леси Украинки ему больше делать нечего.

История дошла до Министерства культуры Украины. Оно отменило театральный приказ об увольнении. Олега принялись уговаривать вернуться в театр. Он – ни в какую. В это время Борисову вместе с его приятелем Артуром Войтецким было предложено закончить съемки фильма «Стежки-дорожки», так как на студии отстранили режиссера, который начинал эту ленту, а Олег в картине снимался. В декабре он приступил к съемкам, написав в театр заявление о предоставлении ему творческого отпуска. На сезон. С тем, что он будет продолжать играть два спектакля, в которых у него не было замены, – «Океан» и «Комедия ошибок». И Борисов играл эти два спектакля и снимал фильм. В театр, кроме обусловленных афишей вечеров, не ходил. Ничего не репетировал. Когда Олега вызвали к министру, он в качестве компенсации за причиненный ущерб не попросил даже, а – потребовал удовлетворить его заявление о творческом отпуске. Для того времени – дерзость!

Борисов полагал, что за год все само утрясется. Утряслось так, что он снял картину (первая и последняя его режиссерская работа), получил справку о том, что он «с 12.12.62 по 16.12.63 работал на Киностудии им. А. П. Довженко в качестве режиссера-постановщика ленты “Стежки-дорожки”», и уехал из Киева. В Москву. К режиссеру Борису Равенских.

Ольга Сумская, проработавшая в Театре им. Леси Украинки 18 лет и вынужденная из него – уже в новейшие времена – уйти, говорила: «Есть часть людей в труппе, которые с трудом переносят успех коллег в других сферах: в кино, на телевидении, эстраде… Стадия раздражения переходит в доносы руководству. Хотя считаю, что под востребованных и популярных артистов рабочий график нужно делать более гибким, а не выживать таких актеров».

Зависть – чувство скрытое. Оно висело в воздухе, и Борисов подозревал о его существовании. Ему вменяли – брак по расчету: можно подумать, будто бывший директор Театра русской драмы им. Леси Украинки, ставший его тестем, будет за него играть на сцене, в кино, блистать – если заглянуть в будущее – в БДТ, МХАТе, в «Павле I», в фильмах «на века».

Поездка Борисова в Польшу стала лишь поводом для того, чтобы убрать его из театра. «Зайцы» окончательно добили ревнивую и завистливую часть труппы. И – дирекцию театра, уже поднаторевшую в деятельности по избавлению от неугодных артистов.

Именно после «Зайцев» Борисову не давали ролей в новых спектаклях, демонстративно не взяли его в Москву на Декаду украинского искусства. Ждали повода. И – дождались. Но это в Театре им. Леси Украинки было не впервые.

Если бы Кирилл Лавров, секретарь комсомольской организации театра, не уехал к тому времени из Киева в Ленинград, то непременно бы «высек» Борисова. Еще в 1953 году он жестко «прошелся» в популярной киевской «Вечерке» по молодой актрисе Галине Турицыной, «зазнавшейся», не сумевшей, по словам комсомольского секретаря, «трезво оценить свой успех» в спектакле «Каменный властелин» и «противопоставившей себя коллективу». В статье под названием «Некоторые вопросы творческого воспитания театральной молодежи» 28-летний Лавров, не имеющий специального актерского образования, служивший к тому времени в театре всего четвертый год, писал: «Пробы актера не должны производиться на основных образах той или иной пьесы. Для этой цели могут служить эпизодические персонажи, встречающиеся почти в каждом произведении».

Успех ленты «За двумя зайцами!» был бурным, наверное, в большей степени, чем картина того заслуживала. Афиши по городу: Голохвостый с тросточкой, без тросточки… Песня «Моя мама серце добре має…» исполнялась «на замовлення радиослухачив» (по просьбам радиослушателей).

 
В небі канареєчка літає
И співає прямо в горизонт,
А ми підем вип’єм, погуляєм,
В цьому все життя і весь наш резон!
Нас чекають баришні – коханки.
Жизнь така, що просто мармелад!
Так заграй, заграй же нам, гитарка,
На веселий дуже на очень лад.
Моя мама серце добре має,
Мій папаша мають магазин.
І вони мене не обіжають,
Бо один у них я шикарний син.
 

В театре были «розовские мальчики», «Комедия ошибок», звание заслуженного и как следствие… косые взгляды в сторону Олега. Зависть в театре – вещь обыкновенная. «Не взяли меня на Декаду Украины в Москве – из принципа… А когда персонально меня, – записал Борисов в дневнике, – пригласили на такую же декаду в Польшу (с “Зайцами”), директор театра Мягкий отрезал: “Ты занят в репертуаре. Ни о какой Польше не мечтай!” Надо сказать, я с этим приговором тут же смирился. А судьба встала на пуант. Ко мне в гримуборную пожаловал чиновник из Министерства культуры и вручил билет: “Вы направляетесь в составе делегации в дружественную страну. Ну, я и поехал…”» Завлит Театра им. Леси Украинки Борис Курицын поведал между тем – спустя годы – о странной версии, согласно которой Борисов будто бы «о поездке руководству театра не сообщил, посчитав, что это сделали чиновники».

Борисова удивило, что письмо в «Советскую культуру» подписали даже ветераны Театра им. Леси Украинки – Лавров-старший и Опалова («Им-то зачем было нужно?»). Кто-то из туговатых на ухо переспросил на собрании: «Куда, куда уехал? В Польшу? Ну это уж совсем свинство!»

«Конечно, – записано в дневнике Борисова, – желание уйти из Леси Украинки бродило давно, подогревалось коллегами с украинскими именами. Рано или поздно это бы случилось, но нужен был толчок, и я дождался его.

Киевскую историю можно считать завершенной, если добавить, что Мягкого вскоре выгнали. Не только за меня, но и за Луспекаева и другие дела».

Всю эту кампанию против Олега возглавил Николай Рушковский, которому Борисов, уже отучившийся в Школе-студии год, помогал как абитуриенту на вступительных экзаменах (учил, например, как надо читать перед комиссией). Он был старше на четыре года, член КПСС, всегда старался выглядеть важным. По инициативе Рушковского группа «обличителей» Борисова совершила поход в ЦК КПУ («И мы, молодые артисты, – говорит Рушковский, – обратились в ЦК, где нас благосклонно выслушали и даже посочувствовали…»). В ЦК им, к слову, сказали, что ничего сделать нельзя: артист поехать обязан – все это проходит по линии межгосударственного культурного обмена. В оправдание свое Рушковский говорит, что не зависть ими двигала, а «обида людей, чьей работой Борисов пренебрег…».

Предательство полностью изменило характер Олега. «Развернуло» на 360 градусов. Он стал совершенно другим человеком, больно переживавшим киевскую историю. Ожидал всего, но только не удара в спину. «Хорошо, что это, – говорит Алла Романовна, – произошло рано. Случилось в молодом еще возрасте. Когда жизнь была впереди, работа была, семья была. А ведь так ведь и пить люди начинают, когда все ломается. Слава богу, Олег был человек с сильным, мужским характером. Он никогда не сплетничал. Никогда ничего не рассказывал, что там – в театре – происходило».

Можно обнаружить в случившемся тогда и немаловажный «плюс»: предательство, его ошеломившее, помогло Олегу Борисову выработать профессиональный иммунитет – независимости от партнеров и режиссеров. Независимости, понятно, условной.

Семена Арановича, когда он собрался снимать на Ленфильме «Рафферти», пугали, что ему в Болгарии и в гостинице «Прибалтийская» не снять Америку, а Борисов – «чисто русский актер». Аранович отвечал: «Мы делаем картину про механизм зарождения предательства. Из русских артистов этот механизм может разобрать по частям только Борисов. И потом – этот механизм существует не только в Америке!»

8 ноября 1979 года Борисов получил в Ленинграде телеграмму из Киева. «Дорогой Олег Иванович, – прочитал, – коллектив Киевского Театра им. Леси Украинки от всей души поздравляет Вас с 50-летием. Мы высоко ценим Вас, замечательного артиста, тонкого художника, обаятельнейшего человека. Со всей теплотой и искренностью примите от киевских друзей самые добрые пожелания счастья, вдохновения, радости…»

Даже намека на извинение не обнаружить. Извинились только двое старых артистов Театра им. Леси Украинки. Юрий Сергеевич Лавров, когда он в должности художественного руководителя театра приезжал в Ленинград уговаривать Борисова вернуться в Киев, и Евгения Эммануиловна Опалова. «Когда в 75-м мы привезли “Генриха” на гастроли в Киев, – рассказывал Олег, – Евгения Эммануиловна позвонила мне в гостиницу: “Олег, я сейчас в больнице… Счастлива, что узнала ваш номер. Я бы хотела, чтобы вы простили меня за то письмо – больше ничего в этой жизни мне не нужно”. Как не простить?..»

«С уходом из Леси Украинки, – говорил Борисов, – все получилось как-то само – с крыла храма я не бросался». Друг Олега, Виктор Платонович Некрасов, говорил ему, что «Киев – очень мстительный город, в котором потрясающая флора, но вот фауна… Мстят каждому, кто захочет повыше прыгнуть». Некрасов предупреждал Борисова, что этот замечательный город, который оба боготворили, не терпит тех, кто поднимается над общей массой, и Олег очень скоро осознал справедливость этих слов.

«Очень противно мне стало в Киеве, – из письма Леонида Викторовича Варпаховского Елене Сергеевне Булгаковой от 22 февраля 1957 года. – Все абсолютно уверены, что я никуда не уеду из Киева; можно ли добровольно покинуть чудо-город?! Они забывают, что кроме Киева есть… люди, погубившие “Турбиных”… Бежать непременно, во что бы то ни стало!»

«На Украине, – говорил Олег Иванович в «Кинопанораме» Виктору Мережко, – долбают все, что связано не обязательно с хорошим, но вот если ты русский, то и тогда было отношение такое – чуть-чуть все-таки не наш. Не наш. Русский. Не наш. Вот если бы был Борисенко, тоды мабуть».

Когда из театра уходил Михаил Федорович Романов, он, никогда прежде к Борисовым не приходивший, зашел к ним домой на бульвар Шевченко – без звонка, без предупреждения. Прощаться. Сел прямо в прихожей: «Уезжаю в Москву. А в общем – в могилу… Конечно, у вас, Олег, другая ситуация – вы молоды… Но я вам тоже советую: уезжайте отсюда, пока не сожрали…» Весь вечер пил, не пьянея, и все время молчал. В Москве он вскоре, в сентябре 1963-го, умер. Похоронен на восьмом участке на Новодевичьем кладбище. На десятом участке с 1994-го покоится и Олег Борисов.

Надо полагать, ради желания «поиграть с совпадениями», время от времени последним спектаклем Борисова в Театре им. Леси Украинки называют спектакль «Последние», в котором Олег играл Петра. Это не так. Последним для артиста киевским спектаклем, который поставил Михаил Романов, стал «Лес», где Борисов играл Счастливцева.

Михаилу Федоровичу Романову, Константину Павловичу Хохлову, Михаилу Михайловичу Белоусову, Виктору Михайловичу Халатову Олег Борисов навсегда благодарен – и не раз подчеркивал это – за бесценную помощь при его актерском становлении.