Текст книги "21 км от…"

– А что, если из брезента нам сделать парус? – предложил Андрес.

– Сделаем, – ответил капитан, – только не сейчас, а ночью, когда я смогу точно определить наше место расположения. Тогда и поставим парус и пойдем на Крит. Если повезет, за неделю дойдем.

Ночь выдалась на редкость звездной, и капитан, которого звали Зенон, по известным ему признакам определился в их месте нахождения.

Никлитий и Андрес тоже рассчитали это место. Когда они сверились, то ошибка Зенона составляла не более ста километров к западу. Братья объяснили ему свои расчеты, и капитан, с огромным уважением выслушав, согласился.

– Впервые сухопутные люди, да к тому же такие молодые, проявляют столь великую мудрость, – ответил он. – Никто на целом свете не смог бы так просто и толково определить свое место нахождения.

Капитан приказал ставить брезент вместо паруса, и вскоре плот, подгоняемый ветром, пошел к Криту.

Через семь дней без особых приключений, доев последние сухари и выпив почти всю воду, добрались до острова.

Там Зенон повстречал знакомого капитана, и на его корабле они приплыли сначала в Милет, а затем и в Эфес.

Все это время братья расспрашивали капитана о Гераклите. Тот рассказал, что Гераклит человек добрый, но странноватый. Он недолюбливает горожан, открыто насмехается над ними. Лет ему около сорока. Живет замкнуто. Все свое время либо читает, либо размышляет.

Капитан время от времени сетовал на свою судьбу, на то, что потерял корабль.

– Но кто сейчас в Эфесе из аристократов живет богато? – вопрошал Зенон и сам отвечал: – Богато здесь живут только персы.

Посетив бани, отдохнув и одевшись в чистые одежды, уже к вечеру, когда зной сменила вечерняя прохлада, они постучались в дом Гераклита.

10

И Андрес, и Никлитий уже знали, что Гераклит происходит от царского рода, но после смерти отца отказался стать царем и передал царство брату.

Знали, что он с огромным пренебрежением относился к своим горожанам, поэтому и не захотел управлять ими.

Стоя в пропилоне с двумя колоннами, братья размышляли о том, как поведет себя этот отшельник. Захочет ли беседовать?

Им приходилось на многое наталкивать неумелый разум других людей, но всегда они должны были держаться в тени. Как о самых лучших временах, вспоминали о беседах с Верховным Жрецом. И оттого так хотелось поговорить с мудрым человеком, поспорить, услышать интересную мысль.

Лязгнул засов, ворота в высокой каменной стене отворил привратник, и сразу за ним чуть в глубине диатира появился сам хозяин дома, смуглый и крепкий, с небольшой волнистой бородой и такими же волосами.

– Зенон! Давно я тебя не видел! Рад был днем получить записку. Должен сказать, что ждал тебя с нетерпением. Проходи. Рассказывай, что нового в море и за ним? Хотя что может быть нового в мире людей? Это природа каждое мгновение другая, а люди они подобны ослам, которые своей жизнью противоречат законам природы и не стоят того, чтобы о них говорить.

– Я приветствую тебя, царь философов, – чинно и торжественно ответил Зенон. – Зная твое доброе отношение ко мне, я пришел не один. Эти юноши чудеснейшим образом спаслись вместе со мной во время страшной бури, в которой погиб мой корабль. Мудрее их я не встречал ни по ту сторону моря, ни по эту. Ты единственное исключение. Когда они узнали, что мы знакомы, то так страстно просили познакомить их с тобой, что я не сумел устоять, и вот мы здесь.

– Проходите, – ответил Гераклит, – мой дом открыт для друзей Зенона. Зенон единственный из эфесян, кто имеет в голове мозги, кто верит практике и своему опыту, а не бредням народных певцов и толпе.

Они проследовали через портик и широкий коридор в глубь двора, мимо алтаря Зевса.

Слуга снял с них обувь, омыл ноги, и вслед за хозяином гости вошли в мужской зал.

Здесь, в центре, уже стоял великолепный тетрапекс – четырехугольный стол из палисандрового дерева с фигурными бронзовыми ножками. С трех сторон стола располагались удобные, покрытые коврами кушетки с подушками.

С четвертой стороны стоял тронос – кресло дивной работы, с высокой резной спинкой из туи, инкрустированной слоновой костью и серебром. Ножки троноса были из бронзы и украшены фигурами сирен, крылья которых выполнены талантливым мастером так умело, что служили удобными подлокотниками.

Когда гости налюбовались изысканностью отделки, слуги покрыли стол скатертью, а тронос ковром, Гераклит указал, где гостям расположиться, и сам уселся на троносе.

Слуги подали воду для мытья рук и полотенца. После этого специальный слуга – трапезонатос приступил к накрыванию стола. На только входивших в моду, покрытых черной глазурью глиняных блюдах с коричневыми изящными изображениями сцен охоты он поставил капусту, салат, соленые маслины. На бронзовых блюдах принес зайчатину, колбасы и жаренную на оливковом масле морскую рыбу.

Хозяин предложил гостям приступить к еде и первым отведал салат и маслины. Зенон руками отломил кусок зайчатины и предложил братьям последовать его примеру.

– На меня не смотрите. Не смущайтесь, – сказал Гераклит, – я с некоторых пор предпочитаю растительную пищу, хотя с удовольствием употребляю и морскую рыбу.

– Это верно, – подтвердил Зенон, – Гераклит утверждает, что именно такое питание наиболее правильно в нашем возрасте. Хотя я как моряк с потонувшего корабля после голодного плаванья на плоту все же предпочту мясо овощам.

Все рассмеялись. После чего, уже без смущения, приступили к еде.

Когда гости насытились и омыли руки, предварительно очистив их хлебом, слуги убрали остатки пищи и принесли в серебряных кофинах воду. В лагеносах поставили на стол вино. Перед каждым был бокал для неразбавленного вина – метанинтрон. В них по просьбе хозяина Зенон налил вина и предложил выпить в честь Зевса, а затем за здоровье хозяина. После того как возлияние было совершено, слуги смели с пола кости и крошки, а на стол поставили кратеры для разбавления вина с водой, кружки с носиком – эпиксисы для зачерпывания и разливания разбавленного вина. Мета-нинтроны заменили на вместительные скифосы.

Началась самая желанная для братьев часть обеда – симпосион.

Сильно разбавив в кратере вино водой и очень немного налив себе в скифос, Гераклит предложил выпить за гостей, а затем спросил Никлития его мнение об устройстве государства. Каким оно должно быть и кто им должен управлять.

– Я, – ответил Никлитий, – разделяю вашу озабоченность тем управлением, которое сейчас существует в Эфесе. Хотя управители и говорят о своей выборности и о том, что их назначил для управления государством народ, однако это ложь.

Любой здравомыслящий гражданин, – продолжал он, – видит, что выборы происходят в результате манипуляций, а то и просто куплены или получены обманом, сами же избранные управители государства не собираются заботиться о благе этого самого государства и тех, кто их якобы избрал. Думают они только о своем благе.

– Да еще очень часто так, что от их деяний происходит вред не только государству, но им же самим, – не удержался и добавил Андрес.

– С вами трудно не согласиться, – с грустью произнес Гераклит. – Мне весьма приятно, что слышу такие речи от людей молодых. Значит, можно надеяться, что придут времена, когда жизнь изменится к лучшему.

– Боюсь, что эти времена наступят не скоро – ответил Никлитий. – Вам лучше меня известно, как глуп и наивен демос.

– Да, – с усмешкой согласился Гераклит, – вы, наверное, слышали, как из города изгнали Гермодора. Эфесяне прогнали его именно за то, что он был мудрейшим из них. Когда его изгоняли, горожане кричали: «Пусть не будет среди нас никто наилучшим. А раз такой оказался, то пусть он живет в другом месте и с другими».

Только за это они заслуживают, чтобы все взрослые перевешали друг друга и оставили город для несовершеннолетних, которых еще можно обучить мудрости и здравомыслию.

– Но и другие способы управления не лучше, – продолжил Никлитий.

– Увы, и тираны управляют государством, лишь на словах заботясь о его благе. На самом же деле цель и у тех, и у других одна и та же – неумеренность во всем. И в еде, и в богатстве, и во власти. А опасаются они лишь пустого мнения ничтожной и глупой толпы. Да и то в начале правления.

В юности, когда я только-только понял эти простые истины и, отказавшись от трона, ушел в горы, чтобы постигнуть простые, но недоступные людям мудрости, я много переживал из-за того, что не могу сделать людей мудрее. Одно время учил детей. Надеялся на то, что когда они вырастут, станут умнее своих родителей, но потом понял, что слишком многое должно измениться, что слишком много времени для этого необходимо. Простому смертному не хватит и ста жизней, чтобы изменить в этом мире хоть толику.

Тогда решил вернуться в город, записывать свои мысли о закономерности всеобщего развития, изредка читать проповеди детям, когда-нибудь это принесет их потомкам пользу.

Когда народ станет за закон биться так же, как за стены своих домов, тогда и наступят лучшие времена. Тогда у власти станут лучшие, каких немного, но каждый из которых ценнее десяти тысяч. Их закону и должен повиноваться демос, ибо они предпочтут преходящим вещам вечную славу, толпа же насыщается подобно скоту, и ничего ей более не нужно.

– Всякое животное бог бичом необходимости гонит к корму, дорогой Гераклит, это твои слова, – подмигнув братьям, вступил в разговор Зенон, – и насколько я понимаю, это и есть основной закон жизни.

Все развеселились.

– Ты, Зенон, как всегда, очень верно подметил практическую сторону одного из всеобщих законов бытия, – улыбаясь, продолжал Гераклит, однако если бы счастье заключалось в телесных удовольствиях, то мы называли бы счастливыми быков, когда те находят горох для еды.

– С тобой, Гераклит, спорить бессмысленно. Ты всегда прав, – смеясь, сказал Зенон. – Друзья, мне хочется еще раз выпить за нашего хозяина. Доброго и мудрого Гераклита.

– Я в ответ буду пить за ваше здоровье.

Все выпили.

– Мы слышали, что вас приглашал Дарий посетить его, но вы отказались? – спросил Андрес.

– Было такое предложение, – подтвердил Гераклит, – к чему мне было ехать к нему? Ведь он перед этим жестоко подавил восстание в греческих городах на всем побережье. Убил многих, и не только участников, но и просто невинных граждан.

Не захотел я ехать к этому персидскому тирану. Он чужд истине и справедливости. Не хочу я перед ним раскрывать философские мудрости – тем более что они ему без надобности, да и не по характеру мне заискивать перед ним. Буду жить по-своему. Подальше от глупцов и владык. Поближе к истине.

– Правда ли, что вы считаете, будто все в этом мире живет по одним законам? – спросил снова Андрес.

– Все совершается по логосу. И этот логос правит всем при помощи всего. Всё находится в движении и всё изменяется.

Солнце не только новое каждый день, но и вечно и непрерывно новое. Вода непрерывно движется и каждое мгновение новая.

И поэтому в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Нельзя дважды застигнуть смертную природу в одном и том же состоянии, но быстрота обмена рассеивает и снова собирает ее.

В этом движении все превращается в свою противоположность – смертное в бессмертное, делимое в неделимое, сходящееся в расходящееся. Смерть огня есть рождение воздуха, а смерть воздуха – рождение воды. Из смерти воды рождается воздух, воздуха – огонь и наоборот.

В борьбе этих противоположностей скрыто единство всего и развитие.

Дети превращаются в родителей, а родители в детей, в такой ритмичности, борьбе, единстве и движении находится все. И все относительно. Прекраснейшая из обезьян отвратительна по сравнению с человеческим родом. Смертные бессмертны: жизнь одних есть смерть других и смерть одних – жизнь других.

По этому закону и существует всё. И находится в вечном движении.

Гераклит еще раз повторил:

– Все движется, все течет.

– Вот и у нас все вино вытекло из леганоса, – подытожил Зенон. – А значит, пора вытекать из этого дома в другой. В противоположность трезвенника я уже превратился.

– Не перестаю восхищаться твоим жизнелюбием и юмором. – Гераклит обнял моряка.

Никлитий и Андрес поклонились Гераклиту.

– Мы уже давно пытаемся учить людей и особенно детей тому, что знаем. Вы укрепили нас в этом решении, – сказал Никлитий и крепко обнял философа.

– Ваше имя и мудрость не будут забыты. Люди поймут вас, но только через многие столетия. Когда уже не будет никого из ныне живущих. Вы смертный станете бессмертным, – добавил Андрес, – я это точно знаю.

Было уже совсем темно. Последний раз попрощавшись, они покинули дом Гераклита.

В темноте южной ночи долго был слышен их удаляющийся говор, шутки захмелевшего Зенона, шарканье его шагов. Постепенно все стихло. Из всех звуков остался только сверест цикад и сверчков.

11

«По пыльной, истоптанной полудикими табунами коней хазарской степи из Константинополя через Херсонес Таврический с миссией византийского патриарха Фотия в каганат прибыли два монаха. Два крепких, красиво сложенных брата. Одного из них звали Кирилл, другого, старшего, – Мефодий.

Официальной целью миссии было знакомство хазар с христианством, богословские диспуты с мусульманами и евреями.

Тайной целью – встречи с жившими в причерноморских степях славянами и, возможно, приобщение их к христианству.

На самом же деле братья пришли на эту окраину огромного молодого, только начинающего себя осознавать славянского мира со своей великой целью просвещения.

Для этого они знали и славянские языки и подготовили свой последний алфавит – славянскую азбуку.

Этот новый для уже дряхлеющих Азии и Европы мир становился все притягательнее и сильнее. Он вбирал и мудрость Востока, и практичность Запада. Но в нем было то, чего не хватало и тому и другому.

В этом мире был фантастический запас энергии. В нем был тот кураж молодости, который позволяет совершать невозможное. За этим миром было будущее.

Братья не спешили с алфавитом. Во множестве встреч они впитывали самую суть этих людей, чтобы потом в тишине монастырских келий создать не просто алфавит для них, но тайно зашифровать в нем великую идею добра и ненависть к злу. Зашифровать великие идеи просвещения, которые когда-нибудь, через сотни лет, через реки крови и злобы приведут этих людей в мир достойный. В мир, в котором торжествует разум, доброта и справедливость, где процветают все, кто в нем живет.

Не торопясь, все обдумав, Кирилл – в константинопольской келье – городе, в котором сошлись Восток и Запад, Мефодий в монастыре Полихроний, там, где тысячу лет назад процветали греческие колонии на берегу Средиземного моря в Малой Азии, где познавал и записывал для людей вечные и непреходящие законы мироздания Гераклит, они составили для славянского мира особый алфавит – глаголицу, начали перевод Священного Писания, других святых текстов.

И первой буквой в этом алфавите была – А, что для этого народа означало аз – я, первый.

И заложили в эту азбуку тайную идею, которую как молитву школяры столетиями будут заучивать, чтобы вошла она в их суть и в их плоть, чтобы жизнь свою они строили по этой великой и простой азбучной идее и передавалась она с генами их потомкам: аз, буки, веди, глаголи, добро, есть, живите, зело, земля, и, иже, како, люди, мыслете, нашъ, онъ, покой, рцы, слово, твердо, оукъ, ферт.

Или на нынешнем наречии: первым будь, учись, говори добро, естественно живи, крепко землю люби и как люди мысли, нас успокой, изрекая словом твердым Закон (Божий) и Славу (Божию).

А в центре азбуки братья поместили самые главные буквы:

Х и ω – символизирующие мужское и женское начала, космические сферы, где обитает Господь, Разум, Логос, где сливаются эти противоположные начала, единство и борьба которых приводит к развитию и вечному движению, где определяются судьбы вселенной и каждого человека, от рождения до смерти, от начала и до конца.

И прошли столетия. И каждый ребенок научился грамоте. И на каждом заборе, на каждой стене, от Кремлевской до сортирной, в каждой подворотне мы это видим.

И счастье вот-вот наступит.

Но пока его нет…

Есаул

Войсковой есаул ― род старшего адъютанта, дежурного штаб-офицера, управлявшего канцелярией. Воинское звание – лейтенант соответствует в Российском казачьем войске донскому чину – хорунжий, старший лейтенант – это сотник, капитан – подъесаул, майор – есаул, подполковник – войсковой старшина.

Из словарей и справочников

– Г мм, нуте-с, значит, так… – произнес редактор, послюнявил палец и, перелистнув лежавший сверху и защищавший повесть от замазывания и замусоливания чистый лист, прочитал заглавие на втором.

Он на минуту задумался, вспоминая, о чем была эта рукопись, принесенная месяц назад не молодым, но и не старым не то технарем, не то гуманитарием, вроде бы интеллигентом, а вроде бы и нет…

А называлась она

1

Есаулы, как известно из песен, отличаются догадливостью, поэтому Петр Афанасьевич назначил себя есаулом. Остальных кого полковником, кого капитаном.

Федьку назначил ефрейтором, сказав с убивающей убедительностью общеизвестную фразу про то, что лучше иметь дочь проститутку, чем сына ефрейтора.

Народ, вдохновленный полученными званиями, услужливо заржал. Федька обиделся, но воспринял насмешку, как заслуженную за прошлые прегрешения, и стерпел.

Петр Афанасьевич построил подразделение и, скомандовав «направо», повел к овощной лавке.

Возле лавки в 10.30 покупателей не было. Бригада без труда перевернула деревянный лоток с овощами и ценниками и сказала заоравшей продавщице «заткнись».

Из подсобки выскочил хозяин. Белый для изображения санитарии и гигиены платок на голове угрожающе смахивал на пиратский. Петр Афанасьевич внимательно осмотрел его и процедил сквозь зубы:

– Так это ты, одноименный герой рассказа Антона Павловича – Белолобый, хозяин овощей. Где же ты их вырастил? Почему народ грабишь непомерными ценами? Будешь с завтрашнего утра каждому из нас в 10.00 ровно отдавать по банану.

– Я не знаю Антона Павловича, у меня уже ест крыша, – ответил с характерным акцентом хозяин.

– А мне по… – Петр Афанасьевич не захотел осквернять фамилию писателя, ставя ее в предложении рядом с приправой для холодца, и поэтому, не закончив фразу, спросил у хозяина, не изменив начала слова: – Понял?

– Понял, понял, – ответил тот и добавил: – Будут тебе бананы.

Чуткое на оскорбления ухо Федьки уловило в ответе угрозу.

– Чего? – переспросил ефрейтор и, не дожидаясь ответа, дал хозяину пинок по заднице.

Бригада построилась и отправилась обратно на исходные позиции, с которых и начала утреннюю экспедицию.

Вернувшись, Петр Афанасьевич снова построил всех, поблагодарил за службу, присвоил Федьке сверхочередное воинское звание за бдительность и инициативу. Федька стал сразу майором.

Повысив Федьку, Петр Афанасьевич слегка пожалел. Внутри у него защемило. Вспомнил он старого майора Миронова, разжалованного самим Пушкиным, из-за неблагозвучности произношения, в капитаны, и мелькнула мысль, что рановато Федьке в майоры, молод еще, надо бы ему сперва походить в апрельорах, а то и во февральорах. «Ну да ладно, зато стараться будет», – утешил себя Петр Афанасьевич и начал разбор полетов.

Разбор проходил строго и педантично. Подчиненные удивлялись, как это ему удалось приметить все тонкости. Такие важные и жизненно необходимые. Он указывал, кто с кем стоял на одной линии огня, кто перекрывал другого и в случае необходимости мог бы помешать своему соратнику или сам погибнуть. Он объяснял, что необходимо было делать, когда выбежал из подсобки хозяин и когда заорала продавщица. Как надо было отступать, прикрывая друг друга и используя местность.

В конце, перейдя на шепот, Петр Афанасьевич приказал всем разойтись по точкам дислокации и никак себя не проявлять. В случае задержания отрицать все. На вопросы отвечать односложно: «Не помню, забыл, точно не знаю».

Следующий сбор был назначен послезавтра, чтобы хозяин и его крыша, сидя в засаде, изнемогли от ожидания, расслабились и в конце концов были захвачены врасплох.

Еще раз, поблагодарив подчиненных, Петр Афанасьевич спросил:

– Вопросы есть?

Вопрос оказался у Григория Матвеевича.

– Извините, – спросил он, – сбор будет послезавтра или после завтрака?

– Без «ка».

– Благодарю, Петр Афанасьевич, простите еще раз великодушно, – окончательно смазал стройную и лаконичную военную речь очень старый лейтенант Григорий Матвеевич.

– Вольно, разойдись, – несколько раздраженно закончил Петр Афанасьевич.

Все разошлись.

2

Петр Афанасьевич всегда сожалел, что родители назвали его не Михаилом.

Был бы он сейчас Михаилом Афанасьевичем. А так – Петр Афанасьевич, всего-то старательный подмастерье.

Но старательный Петр Афанасьевич вздохнул, раскрыл амбарную книгу и, перечитав написанное прежде, продолжил с нового листа.