Текст книги "Пепел и золото Акелы"

О том же, о старческих недомоганиях, наверное, шушукались в салоне и остальные. Пепел не стал никого разуверять. Хотя мог бы. Пепел мог бы посоперничать с самим Эркюлем Пуаро. Вывести на чистую воду преступников, объяснить мотивы их подлючести, расписать, как они все обстряпали, и растолковать ход своих рассуждений. Но тогда пришлось бы не только рассказывать, как стоящий фантастических денег телефон попал в каюту Пепла, но и про то, что и в карман халата его подсунул сам Пепел. А это, несомненно, вызвало бы, как пишут в газетах, неоднозначные отклики.

Главное – Пепел установил для самого себя главную гниду. Кто-то из подручных гниды выкрал телефон у старичка Джафара из каюты. Именно эта главная гнида подписала одного цыгана и одну цыганку задержать Пепла как можно дольше на палубе, пока кто-то третий в каюте Пепла закладывал телефончик в поддон холодильника. Где его бы и обнаружила делегация шмонателей, и тогда только вмешательство высших сил спасло бы Серегу Ожогова от цыганского суда Линча. И плавать бы ему сейчас с рыбами, да с раками разговаривать, не будь он таким тертым, умным, осторожным.

Пепел вычислил главную гниду. Он думал на длинные руки Вензеля, на происки детей барона Бронко, но все оказалось и проще, и неожиданней.

Саша Володар, может, что-то и до вчерашнего вечера слышал о Пепле. Однако за игровым столом судьба их свела впервые только вчера. И Саша понял, что этот русский – крайне умелый, а значит, крайне опасный игрок. Сам Володар играл весьма прилично и, видимо, всерьез рассчитывал взять главный приз. И, углядев перед собой реального конкурента, решил убрать конкурента задолго до финала. Надо признать, комбинация была задумана им неплохо, чувствуется голова хорошего преферансиста. Но эту раздачу Саша Володар все-таки проиграл...

А за своим столом Пепел пер к выигрышу.

Глава 8. Ставим крестик

…Использование лицом, выполняющим управленческие функции в коммерческой или иной организации, своих полномочий вопреки законным интересам этой организации и в целях извлечения выгод и преимуществ для себя или других лиц либо нанесения вреда другим лицам, если это деяние повлекло причинение существенного вреда правам и законным интересам граждан или организаций либо охраняемым законом интересам общества или государства, – наказывается штрафом в размере от двухсот до пятисот минимальных размеров оплаты труда… либо арестом на срок от трех до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до трех лет… (Статья 201 УК РФ)

– Погоди, что-то у меня в башке все кувырком, давай сначала, – хмуро проворчал майор.

– По-моему, все просто, – почти обиженно пожал плечами капитан. – Вот протокол осмотра места преступления. Тело находилось… тыры-пыры, восемь дыр, медицинское заключение – кожный покров на девяносто процентов обгорел… Характер внутренних повреждений свидетельствует, что потерпевший подвергался… Баллистическая экспертиза полагает, что выстрел был произведен сверху вниз под наклоном порядка сорок градусов, иными словами, в лежащего… Кстати, в протоколе осмотра места преступления есть интересная фишка: перед смертью потерпевший произвел один звонок со стационарного телефона…

– Кому, установили?

– Ты что, впервые замужем? На этих телефонных станциях такой бардак, что мама не горюй.

– Я бы приложил все усилия, чтобы установить, – поскреб затылок майор Кудрявцев. – Последний звонок перед смертью, это как исповедь. Хотя, там ведь полк пожарников прогарцевал, могли чего зацепить, обрушить. Может, и не было лебединой песни по телефону? Может, сам покойничек в агонии шнур этак простенько дернул?

– Может, и дернул. Давай не заморачиваться. Вот опросы свидетелей, то есть, соседей. Не видел, не слышал, никого не трогал, не привлекался.

– Под копирку написаны? – Юрий Витальевич хотел наклониться ближе к бумагам, но для этого пришлось бы водружать локти на грязнющий, весь в каких-то крошках и липких следах стаканов, капитанский стол. И майор побрезговал. Был майор одет в светлый, не дешевый, льняной костюм – жалко.

– Да нет, вроде. Участковый – молодой и старательный. Прочесал на совесть.

– А это что?

– Это уже опрос реального свидетеля. То есть тоже потерпевшей, но оставшейся в живых. То есть свидетеля. ПОКА. Дочка нашего Семена Моисеевича. Еще та краля. То ли она кем-то зашугана, то ли конкретно – истеричка, тургеневская барышня, чуть что, и в отключку. Шиш с маслом что толковое запомнила. Думаю добровольно-принудительно направить гражданочку на психиатрическую экспертизу.

– Ты, вообще-то, поосторожней, дров не наломай, как приятель советую. Это ж круг антикваров, одна почти семья, и народ интеллигентный. У каждого второго знакомые журналисты, а тем только дай наводочку. Вмиг твои следственные методы по «Комсомольским правдам» и «Новостям Петербурга» так распишут, что будешь счастлив по неполному служебному несоответствию из органов отчислиться.

– Ты считаешь?

– Я с этой антикварной сворой не первый десяток лет прею, здесь свои нюансы. – Майор посчитал, что достаточно напряг капитана, и тот больше к Соне не сунется. Для решения этой тактической задачи и появился майор в капитанском «офисе» – помочь «по-шефски» капитану в пыхтении над глухарем. Ради Сони и, не будем забывать, ради подробностей прежней жизни Сереги Ожогова, запрашивать которые через свое Управление в рамках московского шмона Кудрявцеву было не с руки.

– Ладно, отложим психиатрию на десерт. Все равно мне кажется, что красавица при делах.

– А она – красавица? – Нет, к сожалению майора, не успокоился капитан, и Кудрявцев начал изобретать добавочные аргументы, чтобы убойник отступился от дочки покойного антиквара.

– Ты ж ее у меня за столом видел, когда заглядывал.

– Надо было внимательней присмотреться.

– Думаю, еще насмотришься.

– Э, нет, я пришел тебе подсобить факультативно. А глухарей таких и у меня полный сейф. Так что, чем могу – помогу, но тонуть в твоем расследовании не собираюсь.

Оба невольно посмотрели на притулившийся в углу «мойдодыром из маминой, из спальни» небрежно, с потеками, выкрашенный грязно-коричневой краской внушительный сейф. Даже не сейф, а железный шкаф.

– С миру по нитке.

– С миру по Шнитке, получаются виртуозы Московского вокзала.

– Не понял.

– Проехали. А это что за бумажка? Кстати, ты б чайку заварил.

– Коллеги повадились и все пакетики расхитили. «И по камешку, по кирпичику растащили любимый завод». Давай лучше закурим.

– Мои?

– Нет, давай пойдем к генералу стрелять.

– Все-таки ты – клоун. – Юрий Витальевич небрежно бросил на стол мятую пачку «Аполлона».

Закурили. Капитан отодвинул подальше в сторону путешествующую по столу уже неделю чашку с недопитым кофе и утопшей мухой, и придвинул пепельницу с намертво въевшейся в стекло сажей.

– Так что это за серьезная бумага? – помяв виски и выпустив расплывчатое колечко дыма, небрежно поинтересовался Кудрявцев. – Э, да тут не одна бумага, а целая тетрадочка.

– Это как бы сборная характеристика на покойника. Я послал стажеров опросить твой антикварный народ, и интересная картина получается. Покойник был морально неустойчив, это – мягко говоря. Не в смысле извращений, наркоты или женского пола. Подлец он был законченный.

Дым сигарет всплывал к неестественно высокому потолку, а потом струился прочь, сквозь зарешеченное окно.

– Интересно. – Майор стал небрежно шелестеть страницами, – О, у тебя тут и Иван Андреевич Маринович, и Николай Карпович Быстрых, и Михаил Ильич. Знакомые все лица. Глубоко копаешь.

– Не брезгую. – Тихой радостью от похвалы засветилось лицо капитана, и шрам на губе проступил отчетливей. – Ты вчитайся!

– Да я и так все знаю, все эти помои. Увы, это даже правда, не очень ладили с жертвой серьезные антикварные люди. Так не очень, что даже незнакомым стажерам в серых шинелях не погнушались обиды излить. Ты, конечно, торопишься сделать из этого выводы?

– Они сами напрашиваются. Об этом я и хотел с тобой посоветоваться. А если убийство – месть?

Майор поморщился, будто в зубе застряла рыбья косточка:

– Не тот контингент. Подставить с новоделом – да. Кинуть на сделке – да. Развести с фальшаком – почетное дело. Но мокруха…

– Нет, ты глянь, как аккуратно все складывается. Это не ограбление – по показаниям дочери пропала сплошная дребедень. Я ведь потом нажал на пожарников, и один раскололся, что молодцы в камине отковыряли тайничок с царскими золотыми червонцами. Уговорил сдать добровольно, без возбуждения уголовки. Даже банальные закладки под подоконником и в стенах никто из непрошенных гостей не искал. Далее – покойник подлец, то есть врагов нажить успел. Так что я имею две рабочих версии – месть, или добыча информации – жмурика, похоже, добросовестно пытали, или кому-то серьезному дорогу перешел.

– Это уже три.

– Не понял?

– Это уже три версии.

– А я разве сказал «две»?

– Проехали. И ты хочешь, чтобы я опытным пальцем ткнул в наиболее перспективную?

– Хочу, – честно признался капитан и вытянул из майоровой пачки следующую сигарету. – Ты ведь тоже краем бока знал покойника.

– Ладно. – Глаза майора стали свинцовыми. – Можешь не мыкаться вокруг да около, как шелудивая лиса. Ты прав, я был знаком с Семеном Моисеевичем, и, поскольку это ему уже не повредит, выдам тебе профессиональную тайну. Это был мой стукач. Ты доволен? Но, подчеркиваю, если бы среди его сигналов промелькнул хоть один, который помог бы взять след, я бы не промолчал. Ты меня понял?!

– Ну, что ты встаешь в позу оскорбленного верблюда. Я же все понимаю. Спасибо и за это. А все-таки, как насчет версий?

Майор внешне успокоился. Листнул документы дальше:

– А тут почему страницы пропущены?

– Ну, самый шапочный портрет непрошенных гостей мы кое-как собрали и сейчас на компьютере прототипы ищем. Просто место под них оставлено.

– Тогда откуда знаешь, сколько прототипов подшивать? Темнишь, – кисло ухмыльнулся майор. – А насчет версий что я тебе могу сказать? Мало данных, все может быть.

– Есть еще косвенные данные, что в деле замешан некий оморозок Пиночет…

– Что за данные?

– Из оперативных источников: Вензель охотится за Эрмитажными списками.

– Эрмитажные списки – это легенда.

– Может, и легенда, – хитро ощерился капитан, – но это не мешает Вензелю за ними охотиться.

– Ладно, охотится, и?.. При чем тут Эрмитажные списки?

– Антикварный мир же рядом. Редко какой сильный коллекционер не мечтает эти списки откопать, плюя, что за ними смерть по следу бродит. Кто-то где-то что-то слышал… Да и бандитский мир не дремлет, пресловутый Михаил Хазаров тоже имел к ним интерес.

– Тот самый?[13]13
  Подробней в романе Семена Майданного «Смотрящий».


[Закрыть]

– Он. Вензель, конечно, не сам, а бильярдным карамболем через сестрорецких бойцов отправил к Хазарову ходока за объявившимся свидетелем по спискам. А гонец по дороге сгинул, у Хазарова не проявился и назад не вернулся. Со свидетелем – погоняло «Храм» – вообще мутная история, растворился буквально в воздухе. И прошел слушок, что схоронил сестрорецкого ходока именно Пиночет. Подстерег на тропинке каки Соловей Разбойник.

– Не «каки», а «аки».

– И так хорошо.

– Хорошо-то хорошо, да ничего хорошего. Я б тебе дружески советовал забыть все эти слухи и шепоты.

– Не перебивай зря. А далее есть мнение, что слушок про Пиночета, дескать, это он сестрорецкого братана Ртуть чик по горлу и в колодец, распускал, кто бы ты думал? Наш Семен Моисеевич…

– Бред!

– Бред, не бред, а мнение есть. Кстати, гляжу, ты мобильник, – капитан завистливо кивнул на майорский «Сименс», – перестал в поясном чехле носить.

– Очень бы советовал растереть и забыть. Даже если что-то такое маячит на самом деле, не по зубам проблема. Твое дело – щипачей, да карманников, пописавших друг дружке рожи бритвами, строить и бытовухи раскрывать. А тут… – Майор невольно нащупал болтающийся на шнурке, почти заменяющий галстук, сотовый телефон. – Сейчас все карманники переориентировались с бумажников и кошельков на мобильники, с пояса мигом тырят. А я частенько вынужден пользоваться услугами общественного транспорта. Шнурок надежнее.

– Симпатичная веревочка, где купил?

– Да у любого метро.

– Мне цвет прикинулся, сиреневенький.

– У метро «Елизаровская» на выходе есть ларек. Но у тебя и мобилы-то нет.

– Будет.

– Пойду, отолью, и другие версии прошерстим поподробней. – Майор тяжело встал с шаткого, вот-вот наступит кирдык, стула и покинул кабинет. Капитан тут же ухватился за испещренную дактилоскопическими узорами телефонную трубку.

– Это я. Ситуация под контролем. Он очень задергался, когда я начал развивать темы про личную месть и перевод стрелок… Про тайник с червонцами пропустил мимо ушей… Пробел в нумерации страниц заметил и, кажется, что то заподозрил… А на это очень советовал, «по дружески» советовал забыть… Подначивал, что я на собственную мобилу не заработал. Хвастался своей, на сиреневеньком шнурке носит, в вестибюле «Елизаровской» купил, подонок… Нет, продолжаем, сейчас вернется… Окурок?.. И вам того же.

Потом капитан, хотя и не был брезглив, обнаружившимся в ящике стола пинцетом разгреб в пепельнице свои безжалостно раздавленные окурки и поймал аккуратный окурок майора. Этот трофей нырнул в полиэтиленовый пакетик и спрятался в ящике стола. Когда майор вернулся, капитан вытягивал из оставленной пачки последнюю сигарету.

– Кстати, пока не забыл. – Юрий Витальевич тяжело плюхнулся на стул. – Я тебя просил материалы на одного паренька поискать. Пепел, он же Сергей Ожогов. – Майор тоже потянулся к пачке и нашел ее пустой. – Нет, ты все-таки курить чужие – большой акробат.

– Давно готовы. – Капитан из стола выудил дискету с чирканной-перечирканной наклейкой и положил на место отправившейся в пепельницу пачки. – И все-таки, как считаешь, личная месть или перевод стрелок?

* * *

В пять минут седьмого вечера по двери, охраняющей самую заповедную территорию острова Кижи, настырно заходил кулак. За бревенчатой оградой, наверное, вздрогнуло крестами и куполами знаменитое «русское деревянное зодчество»: собор, церквушка, колокольня и всякие там прочие постройки и пристройки. Ведь оно, зодчество, привыкло к боголепной тишине.

Дверь деревянного КПП открылась незамедлительно. В проеме нарисовалась фигура, мало совместимая с древнерусским духом здешних мест: иссиня-черные волосы, смуглая кожа инородца, нахально-пестрая рубаха навыпуск и надетая поверх жилетка. Особым вызовом смотрелись самоварно надраенные лакированные штиблеты, попирающие ветхий порог. Так и хотелось возопить: «Где вы, русые и синеглазые, с носами картошкой, в льняных косоворотках, опоясанных витым шнуром, где вы, в лаптях и онучах? Куда ты подевалась, Русь, и куда идешь... вернее, камо грядеши?»

– Я там свой зонтик забыл, – надменно сказал гражданин в панаме. Тот, что молотил в дверь. Сказал и попытался пройти внутрь.

– Закрыто, – отрезал инородец и попытался дверь захлопнуть.

Не получилось ни у одного, ни у другого. Первому загородили дорогу, второму помешала выставленная нога.

– Да только что было открыто! Я из экскурсии! Мы же только что отсюда! – заверещал гражданин в панамке.

– Нельзя. – По всему было видно, что инородец примеривается, куда больней ударить докучливого экскурсанта.

– Я быстро! Туда и обратно! – Учуяв настроение противной стороны, экскурсант заговорил торопливо и заискивающе. – Когда фотографировал иконостас, положил зонтик на скамейку. Одна минута. Заскочить и взять.

– В храме фотографировать запрещено, – нашелся вдруг страж.

– Хотите – пленку засвечу. Но зонтик верните, – секунду подумав, предложил забывчивый.

– Какой у тебя зонтик? – чуть подобрел смуглявый.

– Складной.

– Дорогой?

– Обыкновенный.

– Ну, сколько он стоит?

– Да я знаю что ли?! Жена покупала. Такой хай поднимет…

– Сколько стоят такие зонтики, Леха? – обернувшись, спросил у кого-то инородец.

– Рублей сто, – ответил этот кто-то.

– На, держи! Купишь себе три зонтика. И давай – живей догоняй свою экскурсию.

Звякнув петлями, дверь захлопнулась. Офонаревший экскурсант, сжимая три сотеных в кулаке, отошел от КПП. Оглянулся. Вскинув голову, посмотрел на собор, залитый утомленным солнцем и утыканный чешуйчатыми луковками с крестами. Снизу похожий на пень, густо обсиженный опятами.

– Суки черномазые, нигде покоя нет, – процедил он зло, сплюнув на святую землю. И спрятал деньги в карман.

Солнышко устало за день парить землю-матушку и досвечивало с приятной ленцой. В травах чирикали кузнечики и жужжали усердные шмели. Пахло мятой и еще чем-то забытым из детства. А по ту строну ограды инородец достал из брючного кармана рацию, нажал кнопку передачи.

– Эй, ромалы! Первый говорит. Посматривайте там внимательней, болтаются всякие вокруг. – Убрав рацию, он повернулся к напарнику по КПП. – Знаешь, Леха, пойду-ка я прогуляюсь. Никого не пускай, дверь вообще не открывай.

Напутствовав напарника, «номер первый» двинулся по утоптанному пыльному подворью. Обошел запертую церквушку. Остановился, запрокинул голову, помахал рукой засевшему на колокольне наблюдателю. Тот помахал в ответ. Из дома, в котором располагалась местная администрация, никто не выходил и не выглядывал. Персонал соблюдал условия щедро оплаченного договора.

У дверей собора сидел на корточках цыган, одетый точно так же, как и «номер первый», и сам с собой баловался в детскую игру «ножичек» солидным армейским тесаком типа «клык бультерьера»[14]14
  По классификации Антона Ильина.


[Закрыть]

– Порядок? – спросил первый.

– Тихо. – Тесак смачно входил в рассыпчатую землю при бросках и с локтя, и с колена.

А в соборе уже десять минут как шла финальная игра. Остались зрителями лишь цыгане из тех трех таборов, чьи представители пробились в финал. Еще здесь на почетных местах сопереживали игре старейшины и прочие отцы, за те или иные заслуги удостоенные чести присутствия, еще охранники и, конечно, Джафар Матибрагимов. Все лишние отчислились на теплоход, в том числе и свадебная тусовка.

«Номер первый», стараясь не привлечь внимание скрипом, чуть приоткрыл дверь собора и заглянул в щель. Посреди храма стоял круглый стол, за которым гнули хребты трое финалистов. По их позам и лицам можно было догадаться, какое напряжение нагнетено под сводами деревянного храма.

Вдали просматривался иконостас. «Чем-то очень ценный иконостас», – вспомнил «номер первый». То ли тем, что срублен без единого гвоздя, как и сам собор, то ли тем, что его рисовали знаменитые художники. Или вроде бы тем, что каждого, кто воровал отсюда иконы, настигала мучительная смерть за железной решеткой. А иконы возвращались на место.

Спиной к «номеру первому» восседал русский – игрок от табора барона Бронко. Цыгана раздирали сомнения – как относиться к чужакам на «джелеме»? С одной стороны, деньги все равно останутся у цыган; если победит, русский получит лишь премию. С другой стороны... может быть, все-таки следовало прислушаться к цыганам, которые утверждают, что заслужили право хотя бы раз в год, хотя бы пару дней не видеть никаких чужаков... Но раз сообщество дозволяет... Ведь дозволяет же! Как дозволяет смешивать цыганскую кровь с нецыганской, то есть допускает смешанные браки, которые тоже многие не одобряют, от которых родня христом-богом и угрозами отговаривает непутевых цыганских дочерей и реже сыновей.

Других людей в дверную щель было не видно – они расположились где-то сбоку. Открывать дверь шире, отвлекать игроков скрипом «номер первый» ни за что бы не решился. Глянул одним глазком – и ладно. И прикрыл дверь...

Финал играли колодой «Caravelle» бельгийской фирмы «Carta Mund», где туз обозначался не "А", а "1", а король – "R", плюс непривычный размер – 56хХ 87 миллиметров, все, чтобы разладить шулерские потуги. Пепла игра под иконами в храме божьем, честно говоря, смущала. Хотя не ему бы вроде смущаться – где только ни играл, разве не довелось с чертями в аду и с ангелами в райских казино.

Приучив с начала игры противников, что раскладывает полученные карты по мастям, две последние сдачи Сергей операцию выполнял, уже перемещая карты в руке бессистемно. Уловка дала результат – певец из «Вице-премьера» крепко нахватался на распасах. Никто не отмачивал оскоминные преферансовые прибаутки типа «В картишки нет братишки» или «Выпустил играющего – залез в свой карман». В гнетущей тишине звучали только необходимые слова: «Раз», «Два», «Шесть без прикупа», «Семь первых», «Мизер», «Пас»… Мизер объявил Саша Володар, за которым числился скромный должок Пеплу.

В прикупе оказались две красные десятки, на лице Володара не дрогнул ни один мускул. Володар снесся и зашел с червовой девятки. Сергей и певец из группы «Вице-премьер» открыли карты. У Пепла туз, король, десять, семь по пике, валет, восемь по трефе, туз, король в бубне и червовый марьяж. У певца – остальная трефа, бубновые дама, валет и туз, валет по червям.

– Жаль, что пика… – возбужденно потер ладони певец.

– Пять в гору, – бесцветно предложил Сергей Володару.

– Не согласен, – зачем-то уперся Володар, хотя дальнейший сюжет охоты на мизер был неизбежен: отобрать красные масти и одну пику. Затем отдаться в семь пик.

– Наш паровоз, вперед лети… – равнодушно определил Сергей.

Потрескивали и поскрипывали разогретые солнцем и теперь остывающие церковные своды. Стемнело, зажгли свечи.

* * *

– Ну, почему ты мне сразу не сказала, что эти отморозки сняли с Пепла крестик?! – в запале потряс перед Соней расползающейся стопкой заполненных принтером страниц Юрий Витальевич. Вторая его рука лежала на телефонной трубке.

Дело происходило на кухне квартиры, где некоторое время укрывался Пепел, а затем поселилась дочь Семена Моисеевича. Рабочий кабинет майора больше не обыскивали, но в то, что от него отстали, Кудрявцев не верил, скорее, решили работать более тонко. И потому майор предпочитал со служебного телефона по серьезным делам не распространяться, да и вообще старался проводить на рабочем месте как можно меньше времени.

– Я не поняла, что это важно. Какой-то убогий алюминиевый крестик… У нас дома они полные карманы всякой мелочи нагребли, пока папу пытали, а тут какой-то крестик…

– Милая моя, это не какой-нибудь крестик! – Майор в сердцах шваркнул перед Соней на стол страницы в принтованных буквах, будто в налипшей шелухе от семечек. – Ты вдумчиво почитай личное дело этого Сергея Ожогова. Он же здесь как на ладони. И предсказуем, будто шутки конферансье. Он ведь теперь только этот крестик и искать будет. А на остальное ему с высокой колокольни!.. – Кудрявцев нервно закрутил телефонный диск.

– Юрий Витальевич, вы на меня не кричите!

Юрий Витальевич взмахнул рукой, будто отгоняет муху, и заговорил в трубку неожиданно спокойно и взвешенно:

– День добрый, Михаил Ильич, Кудрявцев беспокоит… Это вы будете долго жить… Вашими молитвами… Как бизнес?.. Повод пустяшный, не приносили ли вам на последней неделе по перечню? – Майор придвинул измятый листок и начал читать: – Часы марки “Brenets”, карманные, с откидывающейся крышкой, серебряные. На циферблате стоит дата «тысяча восемьсот сорок третий год» и надпись – «Mepailles dor Lapalme»? Следующее: золотое кольцо пятьсот восемьдесят третьей пробы с восемью алмазами огранки «роза», общий вес ноль семьдесят сотых карата. Общий вес кольца – три целых, девяносто восемь грамма. Следующее – фигурки Королевских датских мануфактур: фигурка девочки, прижимающей подол платья от ветра «Bing and Grondahl», фигурка детей «Побег в Америку», «Rohal Copenhagen „три волны“», и фигурка фавна с серином «Rohal Copenhagen „три волны“». Последнее: пепельница в виде спящей собаки. Голова и лапы выполнены из серебра. Надпись по кругу «Fraget n plaque»... Пусто?.. Вы, Михаил Ильич, правильно спросили – увы, все из собственности покойного Семена Моисеевича… А как с моей просьбой на той неделе?.. Ну, ладно, если что, я на связи. – Юрий Витальевич положил трубку на рычаг и сказал, глядя в потолок: – Похоже, не врет. Ладно, еще десять тысяч ведер, и золотой ключик у нас в кармане.

Соня поставила чайник на плиту, движения ее были плавны и медлительны. Кудрявцев, сам не зная зачем, глянул в распечатку личного дела Пепла, поскреб затылок и взъерошил волосы. Шанс через двух пиночетовских шестерок выйти на Сергея Ожогова, в текущий момент начиненного тайной Акелы, будто осетр – икрой, казался не ахти каким, но других ниточек не было.

– Чайку, дочка, это ты здорово придумала. – Юрий Витальевич перевернул страницу в записной книжке и набрал следующий номер. – Алло, Дмитрия Даниловича можно услышать?.. Кудрявцев Юрий Витальевич спрашивает… День добрый, Дмитрий Данилович, впрочем, ни к черту не добрый… Не буду долго отрывать, не приносили ли вам на последней неделе по перечню. – Майор начал перечислять уже по памяти: – часы марки “Brenets”, карманные, с откидывающейся крышкой, серебряные. На циферблате стоит дата «тысяча восемьсот сорок третий год» и надпись – «Mepailles dor Lapalme»? Следующее: золотое кольцо пятьсот восемьдесят третьей пробы с восемью алмазами огранки «роза», общий вес ноль целых, семьдесят сотых карата. Общий вес кольца – три целых, девяносто восемь сотых грамма?.. Что?!.. (Есть! – радостно крикнул Кудрявцев заваривающей чай девушке.) А фигурки Королевских датских мануфактур?.. Нет?.. А пепельница в виде барбоса калачиком? Голова, лапы… Сегодня с утра?!.. Конечно, изымать не буду, я же приличный человек… А как он выглядел?.. – Кудрявцев слушал трубку еще минуту, потом скупо поблагодарил и отключился.

Соня поставила перед ним чашку, но майор к чаю не притронулся.

– По приметам, безделушки в антикварный салон сдавать носит Клепа, хотя и на чужой паспорт. Спер мандат где-то наш клоун. Является дважды в день, как штык – экономить эти акробаты не научены. Но датский фарфор еще не приносил. Значит, принесет сегодня к вечеру. Тут мы его и… Но главное не это. Главное в том, что Дмитрию Даниловичу уже звонили. Причем, звонил «некто майор Горяинов», это мой на данный момент основной враг, рука Москвы. И этот Горяинов спрашивал, как и я только что: «Не приносили ли чего» по липовому списку, который мы с тобой эксклюзивно для капитана составили.

– «Карманные часы Павла Буре, тысяча девятьсот третий год, серебро, – угрюмо изогнула губы Соня, – с именной подарочной надписью “От Николая Второго за отличную стрельбу”. Состояние идеальное»?

– И «состояние идеальное», и “фигурка Оле Лукойе – героя сказки Андерсена, и “большая пепельница с крабом”.

– Дядя Юра, они все против вас?

– Уж всяко любящий покурить мои сигареты капитан меня сдал. Еще хорошо, что я вовремя это раскусил.

* * *

Наступила такая тишина, что, казалось, можно расслышать, как плавится воск свечей. И в этой черной дыре молчания спокойно и даже чуточку насмешливо Сергей объявил:

– Мизер!

– Пас, – злобно скрипнул зубами Володар. Перед финальной игрой он настоял, что лично будет вести запись, достал огрызок карандаша, наверняка, фартового. Возможно, над этим огрызком в Сашином таборе старухи исполнили пару-тройку магических ритуалов «на счастье». И вот теперь грифель от нажима предательски хрустнул.

– Пас, – тяжело вздохнул певец, поскольку до конца игры оставалась десятерная, а лидировал русский.

Открыв прикуп, Пепел только рассмеялся, хотя привалили к голой даме пиковые туз и король. В трефе у Сергея были король, валет, девять, семь. Бубна – с валета до последней фоски.

Противники встретились взглядами, и в этих взглядах читалось торжество.

– Играю в открытую, – еще шире улыбнулся Пепел и, не пряча, снес пиковый марьяж.

Легли и противники. На правой руке – туз, дама, десять, восемь треф, туз, король, дама в бубне и девять, восемь, семь в черве.

– Чистый, – разрезал нависшую тишину Сергей, – с пики под меня захода нет, бланкованный туз не ловится. – По одной, факирским приемом переводя внимание с себя на карты, выложил их перед собой картинками вверх. Встал с низкого неуклюжего табурета, с хрустом и смаком потянулся. – Партия окончена. Гоните денежки.

– Ты читаешь наши карты по рубашке! – прошипел Володар.

– Это предъява? – в глаза Саше презрительно улыбнулся Сергей, помня про должок.

– Нет, – после повисшей паузы в десять гулких ударов сердца отвел взгляд Саша Володар.

– Не ловится, – развел руками певец.

Зрители купились. Тут же набежали болельщики, и взмыл под своды сумбурный гомон:

– Бланкованный туз!!! Надо свое отожрать и зайти с пики!

– А как ты с нее зайдешь?!

– А если зайти с бубны?

– А если…

– А если…

Пепел отступил в темноту. Сейчас его никто не опекает, сейчас о нем все забыли. Четыре чемодана денег стучат в цыганских сердцах и умах.

Пепел еще до игры присмотрел несколько вариантов, как выбраться из собора в обход двери. Присмотрел, когда компания с корабля заявилась в собор и до стартового свистка окруженные свитами претенденты разбежались по интересам. Карузо сидел, погрузившись в себя, Володар угрюмо цедил вино с товарищами по табору, а Пепел, взяв Верку под ручку, осмотрел, каная под туриста, старую деревянную церковь. Больше всего Пеплу понравилась стремянка, поставленная под одним из окошек храма. С этой лесенки, поди, протирают стекла, снимают паутину, подсчитывают, сколько прибавилось древоточцев со вчерашнего дня.

Стремянка ябедно скрипела. Окно, открываясь, хрустально звякнуло. Но Пепел не дрожал, что его услышат. Слишком заняты сейчас опекуны, чтобы обращать внимание на скрипы и звяки.

– А все-таки, если попробовать в пику? – бесновался один из болельщиков.

– Нельзя было русских пускать на «джелем»! – вторили радикалы.

Пепел выбрался на скат. Единой крыши у архитектурной достопримечательности не имелось. Зато имелось несчитано-немеряно луковок-куполов, под каждой из которых располагалась своя небольшая крыша в виде той же луковицы. Сергей перебирался со ската на скат легко и быстро, как слаломист, огибал луковки-маковки. Он спускался на землю с той стороны собора, откуда не заметишь ни с колокольни, ни от ворот. Зря он, что ли, прежде чем войти, обошел вокруг собора, якобы любуясь знаменитым безгвоздевым строением? Впрочем, и любуясь тоже. Что-то в этом есть. Типа Русь изначальная, мшистое дыхание старины и все такое.

* * *

Бар назывался «Парк Юрского периода», естественно, в оформлении – резиновые и пластиковые динозавры «Мейд ин Чайна». На полочках, на стойке и по одному, намертво приклеенному, чтоб не сперли, на каждом столе между солонкой и перечницей. Где-то рядом находился какой-то институт, и хозяин бара явно ориентировался на студенчество. Пиво подешевле – «Степан Разин», да «Калинкин». И музыка из динамиков – оглохнуть можно:

 
Холодный ветер с дождем усилился стократно.
Все говорит об одном – что нет пути обратно,
Что ты – не мой лопушок, а я – не твой Андрейка,
Что у любви, у нашей, села батарейка.
О-уо-ри-я-ри-ё, батарейка,
О-уо-ри-я-ри-ё, батарейка!
 

В углу десяток парней безнадежно и неторопливо пропивали стипендию. Еще за тремя столиками парами экономно сидели девушки, одна кружечка 0,25 пива на персону, или стакан сока с гордо торчащей соломинкой. Красавицы степенно болтали и старательно не оглядывались в сторону компании, Юрий Витальевич их тоже не интересовал, но уже искренне. Впрочем, майор Кудрявцев верил, что хозяин не прогадал, ползала в четыре вечера – весьма неплохо. Можно представить, как тут набито и накурено в девять.