Текст книги "Пирровы победы"

Дозорного раздирало любопытство: вот бы посмотреть, что оставит волна мрака, когда и она уйдет; хорошо бы найти после нее мертвых кочевников и отполированные песком золотые монеты, которые они насобирали во время своих набегов.

Позади него тоже было неспокойно. Какие-то беспорядки начались. Но его дело – границу охранять, и он тешил себя надеждой, что в спину вряд ли кто ударит.

Слух постового обострился. Он слышал, как завывает ветер. Он даже уловил звук: металлический наконечник стрелы рассекает воздух, а ветер расчесывает ее оперение. Он было дернулся в сторону, чтобы спрятаться за камнями, но не успел. Стрела вошла ему не точно в горло, а чуть сбоку и вышла по другую сторону шеи. Часовой захрипел, изо рта у него полилась пузырящаяся кровь. Он обхватил стрелу двумя руками и стоял, хрипя и раскачиваясь, пока угасающее сознание решало, что же делать дальше: то ли стрелу вырвать, то ли закричать в полный голос и предупредить товарищей. Но ни того ни другого сделать он не смог.

Шлем, свалившись с головы, гулко ударился о камень, по нему зашуршали чешуйки кольчуги, оставляя неглубокие бороздки. Под упавшим телом растеклась лужа крови.

Лучник провожал стрелу взглядом, а потом, когда он ее потерял из виду, когда ее слизнула темнота, он все равно слышал, как свистит ее наконечник, разрезая воздух. Мысленно он был с ней, направлял ее, чтобы она не заблудилась и попала в горло дозорному.

Раскосые глаза кочевников в темноте видели куда лучше, чем глаза тех, кто обитал в пограничном укреплении. Чтобы сравниться с жителями степей, надо было пить на ночь специальный отвар, обостряющий зрительные и слуховые рецепторы, однако инквизиторы посчитали его тоже дьявольским изобретением и запретили. Запрет этот мало кто соблюдал, вот только отвар делать стало не из чего.

Рот стрелка прорезала улыбка, он обернулся. Из темноты стали возникать человеческие силуэты на маленьких, похожих на осликов, лошадях. Своим неказистым видом эти животные кого угодно могли ввести в заблуждение. Но на самом деле они были очень выносливыми. Несколько часов скачки их почти не изматывали. Преследовать кочевника в степи было делом бесполезным. Чего доброго еще в засаду угодишь.

Степняков было немного. Может, пятьдесят. Может, чуть побольше. Сколько их скрывалось в темноте – неизвестно. Вдруг сама эта тьма тоже состоит из человеческих тел на маленьких конях, просто их так много, что они сливаются в единое целое?

Кочевники городов не строили. Свои поселения стенами не обносили. Все равно их круглые хижины из войлока и дерева на одном месте стояли недолго. К городам они относились с каким-то страхом, как к чему-то чужеродному, что немедленно надо уничтожить, потому что городские стены мешают ветру разносить по свету слухи. Когда-то земляной вал для них был чем-то сродни шерстяной веревочки, которую путешественник кладет на землю вокруг себя, чтобы через нее не переползли всякие ядовитые гады – скорпионы или змеи. В большинстве случаев веревочка от ядовитых насекомых не спасает. Прошло более сотни лет, прежде чем степняки наконец-то решились переступить через этот вал. Они боялись гнева чужих богов, ведь на этой земле – свои боги. Пока кочевники не возвели на чужой земле храмы и капища своим богам – они бессильны: им неоткуда силу свою черпать.

Прежде чем они научились штурмовать города, им не раз приходилось заваливать защитные рвы возле стен своими телами. Вместо того чтобы использовать бревна, степняки громоздили горы из трупов и карабкались по ним. А когда на стены лезли, то даже не пользовались лестницами с крюками на концах, чтобы защитники подольше не могли их сбросить. Ну а что касается таких вещей, как штурмовые башни с раздвижными мостиками, они даже не слышали о них никогда. Правда, у них в арсенале имелись самые обычные лестницы.

Кочевник карабкался неумело, хорошо еще, что вниз не поглядывал, а то испугался бы высоты, пальцы его, что перекладины сжимали, разжались, и тогда он наверняка грохнулся бы на землю. Чем выше ты над ней оказываешься, тем тоньше твоя связь с богами. Боязнь, что связь эта вовсе порвется, долгое время заставляла их обходить стороной города или при штурме пытаться пробиться сквозь городские ворота, а не лезть на стены. Как могут жить люди в этих башнях? Как они могут жить на деревьях?

Воин-степняк перемахнул через бойницу, мягко опустился на камень, огляделся, задержав взгляд на башне, но там никого из живых, похоже, не осталось. Во дворе было тихо и пусто. Стражники спали в казарме. Рядом зашуршали одежды – второй кочевник забрался на стену, следом третий… Одни, едва коснувшись земли, побежали к воротам, другие заняли позиции на стенах, чтобы было удобнее стрелять из луков, когда стражники проснутся и начнут из казармы выбегать.

На ворота было наложено заклятие, не очень сильное, но действенное. Кочевники, схватившиеся за засов, вдруг взвыли от боли, точно руки огнем обожгло. И вправду кожа у них на ладонях волдырями пошла, а местами почернела. Вспыхнул огонь, но тут же погас, пошел дым, потянулся струйками по земле. По преданиям так появляются заточенные в кувшинах джины. Возможно, один из них был пленником этих ворот. Тех, кто его освободит, он либо убьет, либо выполнит три их желания.

Одно желание у кочевников было. Одно на всех. Ни золото, ни женщины – их ничего не интересовало, они хотели, чтобы эти чертовы ворота открылись.

Степняки стали готовиться к худшему, достали из ножен мечи – с обожженными ладонями это трудно и больно – и встали в боевую стойку, стеной, плечом к плечу. Хотя как им казалось, безнадежное это дело – человеку против джина не устоять. Но никакого волшебника так и не появилось. Дым рассеялся. По укреплению прошел гул, от которого легкой дрожью затряслись стены, а посуда – ложки да вилки с ножами, что на столах или в шкафах оставили, – зазвенела, точно трущиеся друг о друга доспехи.

Потом-то работы на всех хватило… Стражники из своих нор полезли, как суслики. Почти такие же глупые они были, что эти зверьки, которые обычно выберутся на свет да стоят возле норок столбиками, ждут, когда же в них кто стрелу пустит. На них хорошо новичков обучать, но кочевники зверьков этих любили, иногда ловили и оставляли в своих хижинах, а убивали редко, только, когда есть становилось совсем нечего.

Доски, из которых была построена казарма, давно высохли. Они загорелись, когда в них попало с десяток зажженных стрел, разбрызгивавших во все стороны темную густую жидкость, что хранилась в прикрепленных к наконечникам полых контейнерах. В казарме к тому времени людей немного осталось, большинство, когда тревогу услышали, наружу выскочили. Однако убежать им удалось недалеко, шагов пять-шесть, потом их скосили стрелы. Солдаты так и не поняли, откуда в них стреляют. Может, кому даже в голову пришло, что стрелы эти заколдованные. Такие надо только выпустить в небеса, а они себе жертву сами найдут, как стая заколдованных шершней, у которых на кончиках жал – яд. Укрыться от них невозможно, забирайся хоть в подвал, и там они тебя отыщут. У стражей границы мало было сведений о кочевниках, и уж тем более о том, какой магией они владеют.

Те, кто ворота с первой попытки открыть не смогли, опять в засов впряглись. Кожу на пальцах жгло, но уже не так сильно. Заклинание ослабло. Старое оно было, никто его не подновлял. Если они ворота не откроют, хан рассердиться может, сварит всех в котле или кожу живьем сдерет, причем не только с них, но и с их ближайших родственников. Что по сравнению с этим сожженные до костей руки?

У двух кочевников застряли в спинах арбалетные болты. Они почти полностью погружались в тело. В темноте и не поймешь – отчего вдруг человека всего передергивало, будто душу вмиг из тела извлекали, и оно, становясь безмолвной куклой, падало на землю. Трое других степняков из последних сил вцепились в засов, понимая, что другой попытки у них и не будет, если арбалетчик, засевший в горящей казарме, выбьет еще кого-нибудь из них. Одежда начала трещать, хотя она и без того была вся в дырах. Засов поддался, приподнялся, потом слетел с металлических держателей, и ворота распахнулись, отбрасывая изможденных воинов в стороны. В образовавшийся проход в туче пыли ринулся весь отряд.

Укрепление пало быстро. Кочевники, а это была еще не орда, а лишь маленький разведывательный отряд, собрали небогатую добычу. У мертвых стражников отрезали по левому уху и сложили в небольшой мешок. В сторожевом укреплении поживиться было почти нечем – доспехи не очень дорогие, ничем не лучше тех, что были на степняках, а то и похуже. На базаре за такие много не дадут, побольше бы стоили рабы-мужчины, но весь гарнизон крепости они перебили.

Младший хан, командовавший отрядом, посмотрел на мешок, на мгновение задумался, прикинув в уме небогатую добычу. Он отправился в этот поход на свой страх и риск. Что-то подсказало ему, что время пришло. Он верил в такие подсказки.

Удача – это белая кобылица, которую надо ухватить за хвост и мчаться вместе с ней. Вот только когда она заметит тебя, то так лягнет, что пожалеешь обо всем. Надо вовремя отпустить ее хвост и довольствоваться тем, что она уже дала. А требовать слишком много – шанс потерять все. Включая жизнь.

Но младший хан считал, что удача его еще не заметила. Он не желал останавливаться на взятии сторожевой крепости. Ему хотелось большего от этого набега. Когда придет орда, у него не будет шанса себя проявить так, как он мог бы сделать это сейчас. Он чувствовал, что ему не окажут сопротивления. Он смотрел куда-то в ночь, точно хотел увидеть, как выбивают искры копыта белой кобылы. Она могла мчаться по небесам, а звезды мерцали, как будто и вправду были искрами.

Казарма прогорела, крыша ее обвалилась, погребая под собой останки стражников. Трудно будет их душам вернуться в свои прежние тела.

Степняки даже не стали хоронить своих мертвых. Они привыкли, что в степи еды мало и надо заботиться обо всех ее обитателях.

– Приказываю всем по коням! Идем дальше! – скомандовал младший хан, когда его воины немного отдохнули.

Он понятия не имел, что находится дальше. Может, там мир кончается? Он не знал, когда повстречает вражеский отряд и насколько многочисленным он будет, ведь зарево над сторожевой башней было видно издалека, и кто-то должен прийти узнать, что с ней стряслось. Но он верил, что время отпустить хвост белой кобылы еще не пришло.

4

Чем дальше они уходили прочь от степи, тем больше было тревоги в их сердцах. Это состояние легко объяснимо: здесь властвовали чужие боги, а их собственные, те, кому они приносили в жертву домашний скот и пленных, не могли их защитить, сколько бы они им ни молились. И все же тревога рождалась не только из-за этого.

Чужаки, когда приходили в степь, брали с собой горсть своей земли, которая служила им своеобразным талисманом. Иногда он помогал. Когда поднималась буря и им удавалось выскользнуть из окружения степняков. В других случаях, если эти глупцы бросали горсть земли перед собой, думая, что из нее, точно из зерен, вырастут новые воины, ничего ожидаемого не происходило. Кости тех, кому этот талисман не помог, белели по всей степи.

Степняки были птицами вольными. Их ничего не привязывало к одному месту. А ветер взять с собой они не могли.

Земля была влажной. Копыта оставляли на ней глубокие следы, которые тут же заполняла вода, точно кровь, сочащаяся из раны. Хан думал, когда же наконец местные боги разгневаются на него и нашлют беду. За мыслями своими он не сразу услышал, что один из воинов подъехал к нему, наклонил голову в приветствии, но, поскольку хан не отдал ему приказа заговорить, молчал, не смея поднять глаз.

– Я тебя слушаю, – сказал господин.

– Повелитель, посмотри налево! Здесь странные вещи произошли. Они вырыли своих мертвых! – В глазах воина была тревога.

Слева от дороги начиналось кладбище. На нем в беспорядке лежали поваленные могильные плиты, будто по кладбищу прошелся сильный ураган, который и вырвал их из земли, а заодно разрушил и могильные холмики, но самое удивительное – потревожил самих мертвецов. Могилы зияли пустотой.

– Они, наверное, поняли, что хоронить мертвецов – это неправильно. У нас учатся, – успокоил воина хан.

Повелитель кочевников не знал, что здесь произошло. Ему трудно было предположить, что это местные жители выкопали своих мертвецов. Вряд ли они возомнили, будто души мертвых способны вернуться обратно в тела, и если эти тела не уничтожить, то они встанут из могил. Так, кажется, было написано в одном из их верований? Он расспрашивал людей, называвших себя инквизиторами. Они приходили в степь, чтобы и среди степняков свою веру распространить.

– Как ты хочешь умереть? – обычно спрашивал он очередного миссионера, выслушав его рассказ.

Ответы были всевозможные, но ни разу эти люди не угадали, какой на самом деле будет их смерть. Кто просил голову ему отрубить, кто – на дерево вздернуть… Но в степи деревьев мало. Единственное, в чем совпадали их просьбы, – чтобы во время казни в руках у них была книга священного писания. Будто без нее их на небеса не возьмут! Этим они напоминали варваров, которым умереть надо непременно с оружием в руках. У инквизиторов книга была этим оружием. Хан приказывал сжигать эти книги, а пепел в землю закапывать, чтобы ветер не разносил его по степи, вдруг он прорастет чем-то опасным. Ну а что касается самих инквизиторов, то их убивали одним и тем же старым способом – привязывали ноги и руки к четырем лошадям, а голову – к пятой. Они разбегались в стороны, а тело разрывалось на части, причем та лошадь, к которой была привязана голова, начинала бег последней.

Похоже, разъяснение это воина удовлетворило. Он вновь склонил голову, ожидая, когда хан разрешит ему отъехать. Тот небрежно махнул рукой, отвернулся, вновь посмотрев на кладбище. Лучше уж такое объяснение, чем настраивать человека на то, что он может повстречать мертвецов, разгуливающих по дорогам. Хан не стал останавливаться, осматривать могилы, словно знал, что не найдет там никого. Он надеялся расспросить обо всем в ближайшем поселении.

Отряд ворвался в деревню, не встретив никакого сопротивления. На стук копыт из дома выбежал старик, пробуя поднять над собой тяжелый двуручный меч. Это удавалось ему лет двадцать назад, а сейчас он даже кончик лезвия все никак не мог оторвать от земли, и тот оставлял на ней извилистый, похожий на змею след. Чтобы не мучился больше, ему снесли голову. Она легко отделилась от плеч, потому что кости позвоночника у старика были хрупкими и их перерубил бы даже затупленный топор мясника. Голова покатилась по земле, точно дыня, в которой ради шутки кто-то проделал дырки и вставил глаза. В них даже теплилась какая-то жизнь, и они с удивлением взирали на все еще стоящее на ногах тело, из которого, как из фонтана, хлестала кровь. Ноги его окаменели. Тело шлепнулось на землю, как столб.

Кто из дома высунуться решался, того стрелами обратно загоняли. Кто-то взвыл в одном из жилищ, видимо, стрелу не напрасно выпустили. Потом степняки сами стали врываться в дома. Двери, разбежавшись хорошенько, плечом вышибали. Там-то их, конечно, не хлебом-солью встречали: кого с вилами, кого с ножами, которыми хлеб резали. Металл царапал доспехи, кожу царапал, щекотал ребра, но не более того. Некоторые дома пустовали. Двери в них были открыты, а внутри уже кто-то похозяйничал – все самое ценное было вынесено.

Степняки выгоняли людей из их жилищ, тыкая под ребра кончиками кинжалов, а девок, смеясь, тащили за длинные волосы. У кого-то из них платья уже были разорваны. Но только у тех, на кого хан наверняка не позарится. Вкус-то его воины знали, особенно по части женского пола. Длинные светлые волосы, стройная фигура, пышная грудь, – женщин с такой внешностью не трогали, сгоняли в кучу и ждали, когда хан выберет для себя понравившихся.

– Почему так мало людей в деревне? – спросил хан у одного из плененных. Он плохо знал местный язык, на всякий случай позвал толмача. Однако пленный смог ему ответить.

– …Убегли они.

– Из-за чего? Нас ждали?

– Нет. О вас-то мы и не знали. От мертвяков они ушли.

– Мертвяков?

– Ага. У нас тут дожди шли прям целыми днями напролет, а как они закончились, мы-то думали – вот благодать. Но рано радовались. Мертвяки из земли полезли. Все, что на кладбищах лежали, да и не только на кладбищах. Даже те, чьи тела на поле боя остались или еще бог знает где. Видать, дождь этот не по вкусу им пришелся. Вот они из могил своих повставали и пошли искать себе новое место. Во как!

На этот раз хану потребовался переводчик. Когда ему все пересказали, он кивнул, но все равно мало что понял. Рассказ ему не понравился. Над этой землей витала смерть. Он не хотел, чтобы она и его коснулась.

Стариков быстро убили. Проку от них нет никакого, работать они не смогут, поэтому и на базаре за такого раба совсем не выручишь денег, если, конечно, кто из них грамоте не обучен. Но времени-то, чтобы разобраться в этом, совсем не было. Не тащить же с собой такую обузу, как эти старики! Двигаются они слишком медленно, и с ними того и гляди преследователи смогут догнать – этот аргумент решил судьбу немощных.

Других, кто к работе был пригоден, построили в колонну, руки за спиной веревками скрутили, затем всех привязали другу к другу, чтобы не разбежались в дороге, и погнали в степь. Поселение сожгли. Вот только деревянные стены и соломенные крыши, пропитавшиеся влагой, все не хотели загораться.

Хан думал, что следом за ним отряд солдат пустят. Он оборачивался, рассчитывая увидеть столб пыли от приближающихся всадников, но напрасно. Как только растворился дым пожарища, окрестности можно было разглядеть, и они вроде бы не вызывали подозрений. Погонись кто за отрядом степняков, сам бы в засаду попал.

Через день хан почувствовал, как сотрясается земля. Он соскочил с коня, приложил ухо к дороге, улыбнулся. Спустя час в дымке раскаленного воздуха, точно вставая из воды, появлялись всадники на маленьких, похожих на осликов конях. Они сами были водой, волной, огромным приливом, который, накатившись на берег, сметет все постройки, а заодно и людей, что их возвели. Орда… Тысячи и тысячи всадников – тьма.

– Что там? – спросил Повелитель степи у младшего хана.

Его кожа была сухой и морщинистой, она напоминала опавшие листья и, казалось, должна была быть по прочности такой же, как и они. Этак дотронешься до лица, а кожа рассыплется трухой.

– Отличное время ты выбрал для набега, Повелитель степи! Нас ждет удача!

– Я не забуду, что ты проверил это первым!

Они сжигали все на своем пути. Убивали всех без разбора, точно хотели сделать эту землю похожей на ту, к которой они привыкли, – на степь, где на многие километры вокруг нет ни одной живой души, только суслики в норах. А эти зверьки так любят, почувствовав, как сотрясается земля под копытами коней, выбраться на поверхность, встать на задние лапки и смотреть на тех, кто их потревожил.

В зале было холодно, несмотря на огонь в камине, который с аппетитом съел уже целую гору дров. Королю доложили, чуть смягчив краски, и о воскресших мертвецах, и о набеге кочевников. Правда, ему не сказали, что южные провинции уже потеряны и не известно, какая обстановка в этом регионе. Его величеству сообщили неприятные новости в более аккуратной форме: дескать, нечто ужасное может случиться в любой момент, если с его стороны не будет предпринято решительных действий. Однако впору уже было заводить речь о том, что все королевство в любой момент может погибнуть. Следовало бы отправить гонца к троллям и попросить у них помощи. Ведь они сами были в подобном положении пять лет назад. Одна беда – тогда король им не помог. Зато откликнулся ныне опальный Стивр Галлесский.

– Степняки как чувствовали! – зашипел король.

Главный инквизитор склонил голову. Пока с советами он не лез. Король либо сам попросит, либо обойдется без чужой помощи. У правителя дрожали руки, чуть дергался левый глаз, совсем как у старика. Он уже начинал жалеть, что так возвысил инквизиторский орден. Ему в свое время долго пришлось балансировать между различными дворянскими кланами, стравливая их: ни один не должен был окрепнуть настолько, чтобы у него хватило сил и средств собрать армию наемников, способных совершить переворот. Монарх боялся заговора даже в самом дворце, поэтому ему приходилось постоянно менять придворных. Иначе вдруг кому-то удастся подкупить слуг и они либо добавят яд в его еду, либо пропитают отравой свечи, горящие в его спальне.

Инквизиторы лишь фанатично отстаивали свою веру, и у них была одна главная цель – распространить ее по всему свету. Они отправили даже миссионеров к троллям, степнякам и варварам, но ничего из этого не вышло. Степняки посланцев ордена убили, тролли и варвары – отпустили восвояси. Зато внутри страны инквизиторы расправились со всеми недругами короля: самих их казнили, обвинив в ереси, а все их сбережения, все драгоценности и замки перешли в королевскую казну. Теперь этими средствами король мог рассчитаться с теми, кто был ему предан. Правителю уже не стоило опасаться переворота. Однако все это привело к новым последствиям – мятежу.

– Ох, как не вовремя со Стивром Галлесским все получилось, – протянул король.

Действительно, случись это чуть раньше, король успел бы завладеть секретом молний и грома, а если бы он надумал расправиться с опасным дворянином чуть позже, то… Эх, сейчас бы он поставил Галлесского во главе своих армий и, возможно, тот согласился бы сразиться и с мертвецами, и с кочевниками. Король выяснил, что в Стринагарском ущелье действительно была крупная битва, а Стивр Галлесский заслужил там лавры победителя. Но славы ему почти не досталось. Разве что благосклонность троллей.

– Что вы делаете, чтобы остановить продвижение мертвецов? – спросил король.

– Срочно собираем всех инквизиторов в отряды и отправляем в южные районы. Всех миссионеров пришлось отозвать, но людей все равно не хватает.

– А вы еще людей наберите.

– Так вера должна быть в человеке, чтобы инквизитором стать.

– Вы эту веру огнем и мечом насаждали несколько лет. И что? Мятеж получился.

– Труден путь истины.

– Иди. Останови их. Если Стивра Галлесского найдете – не убивайте. Ко мне доставьте.

– Слушаюсь.

Стивр не любил постоялые дворы, неуютно там было, неприветливо, так и ждешь, что какая-нибудь образина из стены вылезет с ножом в руке. С такими мыслями трудно заснуть, а поэтому полночи в постели ворочаешься и все никак сон заманить не можешь. Кровати старые, скрипят при каждом движении, как уключины у лодки, когда взмахиваешь веслами, или как палуба корабля под ногами. Едва подумаешь о том, сколько людей в этих кроватях ночь коротали, сколько из них рассвета не дождались, так и не заснешь до самого утра, до тех пор, пока в узкое оконце не начнет ломиться рассвет. Кроме него-то в этакое крошечное оконце никто не залезет, разве что ребенок маленький или обезьянка, обученная воровскому ремеслу.

Стивр обычно из комнаты своей не выходил без надобности, дверь на засов закрывал или на ключ, а ключ из скважины вытаскивал. Но двери в таких заведениях, как постоялые дворы, – на вид такие мощные и крепкие, – обычно оказывались очень хлипкими, так что плечом их мог выбить почти любой.

Хорошо еще, что деревянные перекрытия не пропускали крики постояльцев, которые пили и ели на первом этаже. Чего-чего, а слушать эти пустые полупьяные разговоры – самое последнее дело. Вот и просил Стивр, если голодный был, принести ему еду в номер.

Кровать в комнате была одна, тут и спору никакого не было, что достаться она должна Леонель, а Стивру с Габором пришлось бы спать на полу, на матрасах, набитых соломой. Соломинки лезли наружу, отчего матрасы походили на каких-то огромных полинявших ежиков. Мужчины тут же и завалились бы спать (ну, может, чуть перекусив прежде), но девушка сказала, что измазалась, как свинья, и хочет принять теплую ванну.

– Хм, – опешил хозяин гостиницы, услышав такую просьбу, – чан-то у меня есть, ну не чан, а бочка из-под вина, если точнее. Но волочь ее на второй этаж трудновато будет, и воду туда тащить ведрами тоже неудобно… А потом еще и спускать. Не обессудьте, придется вам водные процедуры в чулане принимать. Вы, что ли, хотите?

Стивр сам не прочь был помыться в теплой воде, а то в последние несколько дней только в озерах да реках купался. А вода там день ото дня становилась все холоднее. Касаясь кожи, превращала ее в твердый и совсем бесчувственный мрамор. Никакого удовольствия! У него грязь все поры забила. Кожа совсем дышать перестала, а от этого на губах постоянно было ощущение сухости, точно он оказался в пустыне.

«Да, хорошо, – подумал он. – Но первой-то все равно Леонель будет. Мне уж придется купаться в той воде, которая после нее останется, не такая уж она и грязная. Да и не остынет еще, если девушка не заснет прямо в бочке».

Из постояльцев никто пока не заподозрил, что это девушка, а то бы косые взгляды бросали да размышляли над тем, как спутников ее убить, а с ней потом позабавиться, потому что она была куда как красивее проституток, предлагавших свои услуги на постоялом дворе.

Пока Леонель купаться будет, придется на страже постоять возле чулана. Дверь хоть и на засов запирается, никто вроде бы не ворвется, но не дай бог в щелку решит заглянуть. Маскирующее заклинание и на тело было наложено, но вода его стирала. Увидят, что кожа у нее серебряная.

Вода вообще многие заклинания нейтрализовала. Плеснешь ее налицо подозрительного человека, и, пока она не испарилась, пока не стекла на землю или одежду, можно увидеть, как он на самом деле выглядит.

Девушки часто использовали этот прием. Плескались, правда, они не водой, а тем, что у них в бокалах было – игристым шипучим вином, выясняя, не скрывается ли за внешностью прекрасного юноши дряблая кожа и старческие морщины. Если догадка верной оказывалась, то девушки тут же превращались в некое подобие неприступного бастиона, взять который можно было лишь после свадьбы. И только в том случае, если потенциальный жених был богат и одной ногой в могиле стоял, ведь чтобы он побыстрее туда упал, существует множество способов. Но когда состояние воздыхателя было небольшим, то никому он был не нужен.

По дороге Стивр и его спутники обходили стороной крупные города. Там слишком велика вероятность повстречать людей, которые разглядят, как ты выглядишь на самом деле. Некоторым даже нет необходимости воду кому-то в лицо плескать, посмотрят только один разок, и сразу им становится понятно, кто под маской скрывается. Правда, инквизиторов многие терпеть не могли, и главным образом как раз те, кто под маской умел лица разглядывать. Но все равно лучше было не лезть в людные места, от греха подальше.

Без лошадей путешествие их затянулось бы на несколько месяцев. Однако найти хороших скакунов оказалось тоже проблемой. В селениях на них хоть и ездят иногда, но по большей части – пашут, да еще грузы всякие перевозят. Лошадки эти сильные, но неказистые. Верхом на такой где-нибудь покажешься – засмеют. Правда, есть один способ заставить пересмешника замолчать – это показать ему меч, – сразу насмехаться перестанет, если, конечно, захочет новый рассвет встретить. По тому, как Стивр меч из ножен вытаскивал… Нет, даже не вытаскивал, а лишь брался за рукоятку да чуть лезвие выдвигал, знающим людям сразу становилось понятно, что доводить дело до логического завершения не стоит, лучше побыстрее конфликт уладить.

Только в третьей – из тех, что встретились им на пути – деревне набрели они на что-то стоящее. Раздобыли там скакунов для Стивра и Леонель, а Габору еще пришлось несколько дней оставаться безлошадным, прежде чем и ему нашлась лошадь. Теперь увяжись за ними погоня, в конях своих они были уверены: будут мчаться, не сбавляя скорости, несколько часов, и те, кто вздумает их преследовать, сами своих лошадей загонят до смерти, а беглецов не настигнут.

На Стивре с Габором доспехов почти не было, так что весили они не так уж и много, а про Леонель и вовсе говорить не приходилось – лошадь ее веса вообще не должна была замечать. Солдаты же обычно напяливали на себя слишком много железа, так что им непросто было даже в седло забраться. А инквизиторы предпочитали пешком ходить, утверждая, что так они к земле ближе и лучше ее чувствуют. Зачем только им это? Заранее, что ли, готовятся лечь в нее?

Пешему с конным сразиться можно. Особенно если пехотинцы в плотном строю стоять будут, закрывшись щитами и выставив длинные копья. В этом случае они могут победить всадников, нанизав их на пики, как ребятишки нанизывают на иголочки бабочек и жучков. Вот только каким бы скороходом ни был человек – не угнаться ему за конем, а в помощь молитв Стивр мало верил.

Стивр, чтобы как-то занять себя, собирался было проведать лошадей в стойле – посмотреть, не украли ли их. Но так и не пошел. Слишком уж грязно было на дворе. Кругом лужи да навозные кучи. Того и гляди так измажешься, что потом, если даже сам отмоешься, все равно не скоро избавишься от противного запаха.

– Что господа есть будут? – спросил хозяин постоялого двора.

Взгляд у него был цепкий, точно мог под одежду проникнуть, кожу на лице вспороть и посмотреть, какие там мысли под черепной коробкой таятся. Это профессиональное. Человек, владеющий постоялым двором, должен сразу понимать по одному виду, что от путника ждать и как его принимать: какую еду предложить, какую комнату, какое развлечение, или, может, лучше его вообще лишний раз не беспокоить, а как уедет, побыстрее забыть о нем, будто и не видел никогда. Главное, чтобы расплатился, ну а был он тут или нет, начни кто расспрашивать, всегда можно сослаться на плохую память.

Инквизиторы, правда, много способов знают, как память излечить. Во время такого «терапевтического» сеанса начнешь говорить даже то, о чем и не подозревал, что и не знал никогда. Язык сам свое бормочет, да все быстрее, быстрее… О таком лечении хозяин, к счастью, только слышал. Не от тех людей, кто был в роли «пациентов», а лишь от их собеседников. Да и были ли они, эти беседы? Может, те люди сами все придумали о темных и холодных застенках, где на стенах развешаны ржавые железные пыточные инструменты и прикованы тела тех, на кого «лечение» так и не подействовало.

Что будет есть Леонель, Стивр так и не спросил. Она кулинарными капризами не отличалась. За свою жизнь много чего перепробовала. Ее уже не удивить ничем. Главное – чтобы еда была сытной и вкусной, а такой вполне может стать кусок хорошо прожаренного мяса, свежий мягкий хлеб и овощи. После же утомительного похода ничто не утоляет жажду лучше воды. Вот Стивр и заказал все это и попросил, чтобы еду в номер принесли.