Текст книги "Пирровы победы"

Это был пристрелочный этап. Дориан Хо заранее проверил, насколько далеко бьют струи.

В небо взвились тучи стрел. Чуть не добравшись до звезд, они описали дугу и помчались к земле, все ускоряясь. Стрелы жалили всех, кто попадался на пути: мертвяк – мертвяка, беженец – беженца, – они не разбирали.

Когда стрелы входили в мертвые тела, их наконечники начинали светиться, словно расплавленные. Они прожигали гнилую плоть насквозь и впивались в следующее тело, потом в еще одно, пока наконец не падали на землю. В людей они втыкались не так эффектно, застревали там, куда попадали. Но если мертвые от таких ран лишь молча падали, то люди начинали истошно кричать.

Среди беженцев началась паника. Одни неслись вперед, стремясь проскочить между храмов, пока еще была такая возможность, другие, побросав скарб, бежали обратно, третьи прятались за телегами, не понимая, отчего их встретили, как врагов. Они стали в ответ доставать оружие, чтобы прорываться через укрепления инквизиторов, ведь сзади наступали кочевники. Давка была несусветная. Затоптали и задавили в ней не один десяток человек.

«А о чем они думали, когда вместе с мертвяками шли? Что их пропустят вот так до самой столицы? Идиоты!»

Дориан Хо не успокаивал себя, а злился, что из-за глупых беженцев не все стрелы в мертвяков попадают, часть из них достается живым. Стрелы эти все-таки одноразовые. Если инквизиторы даже атаку отобьют и у них появится возможность стрелы собрать, то святая вода, в которой они смочили наконечники, силу свою потеряет. Они только людей смогут убивать, а для мертвяков они не станут опасными, даже если их повторно смочить в святой воде.

Инквизиторы выстроились несколькими отрядами позади храмов. Над ними трепетали знамена. Братья держали их, скорее, для себя, чем для противника. Ведь испугать покойников они ничем бы не смогли, надень они хоть стальные доспехи со шлемами, сделанными в форме голов сказочных чудовищ, как на фресках в древних гробницах, где покоятся языческие короли.

Потоки беженцев мешали им сомкнуть ряды. Приходилось отгонять их от храмов. Ладно, если в давке они потопчут другу друга, – не страшно. Страшнее, если они завалят своими телами неглубокие рвы возле храмов и по этим изуродованным, раздавленным телам, как по мостикам, мертвяки переправятся через воду.

В первых рядах шли одни скелеты. Стрелы летели сквозь них, лишь изредка задевали кости грудной клетки или застревали в пустых глазницах. Иногда они чиркали по черепам, отскакивая от них, как от шлемов. После таких попаданий скелет замирал и затем начинал разваливаться в труху, оседая противным серым налетом на траве.

Идущие в первой линии наконец натолкнулись на линию, прочерченную Дорианом Хо на земле, но она разрезала им не ноги, нет, – она прошлась точно по их животам, разделяя надвое с такой легкостью, как горячий нож режет кусок масла. Дымящиеся кости рассыпались, на землю падал только прах. Это повторилось еще дважды, а потом огненные линии потеряли свою силу.

Дориан Хо зажег факел, но не для того, чтобы лучше видеть, а чтобы лучше было видно его самого.

Земля пропиталась святой водой, вода слезами поблескивала на траве. Когда скелеты ступали на нее, их ступни тотчас начинали дымиться. Они шли, и за ними тянулся дым, едкий, удушливый, точно они шли по кислоте, которая разъедает все, что еще не разъело время. Мертвецы и раньше двигались очень медленно, а попав в святую воду, и вовсе как будто ржавели и застывали в нелепом положении: кто с поднятой ногой, согнутой в суставе, кто с вытянутой рукой.

«Магия, магия», – ох, если бы только Дориан Хо мог вымолвить это слово, если бы он мог его прошептать! Но ему оставалось лишь молиться, прося у небес одного: чтобы скелеты не дошли до храмов, чтобы удалось остановить их на подступах, – ведь дойди дело до рукопашной, у инквизиторов будет мало шансов победить.

Застывшие скелеты падали, как старые, высохшие деревья, которые уже не могут цепляться за землю корнями. Следом за ними накатывалась темная волна…

Дориан Хо все ждал и ждал, смотрел, как волна приближается. Он напоминал бедолагу, застигнутого на берегу надвигающимся цунами. Он сидит, как завороженный, и никуда уже не бежит, потому что от цунами не скрыться, будь ты хоть трижды чемпион по бегу, поступивший к королю на службу скороходом. Остается только дожидаться, когда она ударит тебе в грудь, свалит с ног, понесет с собой, как тысячи камешков, сперва на берег, а потом, ослабев и растратив попусту свои силы, обратно в море.

Происходящее завораживало.

Дориан Хо наконец поднял руку. Смола, капающая с факела, обожгла ему кожу. Он махнул вперед. Со всех храмов одновременно забили струи воды. Они устремились на врагов. Мертвецы стали превращаться во что-то бесформенное. Срезанные головы все еще катились, как мячики, а на них уже наступали обезглавленные тела, они оступались, падали, громоздили баррикаду.

Хаос. Ужас…

У Дориана Хо и без того мурашки бегали по телу. «Меня прославят в веках. Не дай бог кому-то пережить такую же битву».

Там, впереди, все было покрыто слизью, в которую превращались мертвецы. Эта субстанция пузырилась, в нее вступали новые воины и проваливались с головой, хотя до дна-то было несколько сантиметров, но их точно ад засасывал. Однако они никак не хотели в него попадать, цеплялись за другие тела, но тем самым лишь затягивали и их в бездну вместе с собой.

«Испытал ли Стивр Галлесский такой же ужас?»

Но мертвецы все-таки продвигались. Медленно, очень медленно, но они шли вперед.

Беженцы, разбегаясь, побросали весь свой скарб: телеги, запряженные лошадьми, коров, которых теперь мертвяки гнали к храмам, подталкивая копьями и укрываясь за ними от стрел и святой воды. Животные мычали, в бока их впивались стрелы инквизиторов. Коровы начинали брыкаться, сходили с ума от боли, но бежали все равно не назад, сминая мертвяков, а вперед – к храмам, думая, что там-то они найдут защиту и убегут от боли. Сил у них хватило как раз только на то, чтобы до рва добежать.

В руках у мертвяков Дориан Хо различил посохи инквизиторов. Почему конечности этих зомби у него все время ассоциировались с руками? У большинства ведь из них только кости остались, да и то не у всех. Кто-то был четырехпалым, кто-то трехпалым. Такими руками оружие, рассчитанное на обычных людей, держать неудобно, и в рукопашной любой инквизитор будет стоить троих, а то и четверых из них.

Мертвецы, пока дотащили до рвов брошенные беженцами телеги, весь путь позади себя пометили пылью и слизью. Дорога эта далась им ценой больших потерь. Одно удовольствие было расстреливать их со стен храмов водой и стрелами, точно на охоте, когда загонщики гонят на тебя зверя, который и не знает, что главная опасность не позади, а впереди.

Зомби свалили телеги в ров, а потом поверх стали бросать все, что под руку попадалось – мешки с овсом, пшеницей, одеждой, как будто приносили дары своему богу. Они возводили гору, вершина которой должна была добраться до стен храма, и по ней они стремились попасть внутрь. Первые, как только порог его переступят, упадут, точно громом пораженные, но после этого святость покинет этот храм и он превратится в обычное строение, а вместе с ним потеряет свои чудодейственные свойства и вода.

Они лезли с какой-то одержимостью. Вода сбивала их, они не успевали долететь до земли, до рва, еще в полете превращаясь в слизь и размазываясь по мешкам и телегам. Те становились такими скользкими, что воинам, которые поднимались следом, делать это становилось совсем трудно. Мертвяки падали и срывались вниз, в ров, но вода там уже теряла свои свойства.

Дориан Хо понял, что сейчас потеряет и храмы, останется без прикрытия.

Он поднял руку, обернулся… Хотя он и не мог разглядеть лиц своих братьев, потому что у всех они были скрыты под капюшонами, но знал, что кожа у них стала серой и сейчас они мало чем отличаются от мертвецов.

– Постоим за веру нашу! – закричал он и побежал вперед. А следом за ним сдвинулась с места бордовая лавина, внешне напоминающая кровь.

– Постоим за нашу веру! – неслось за Дорианом Хо. Так ревет вода, прорвавшая плотину.

Лавина все ускорялась. Ноги скользили по слизи, это чуть замедлило бег, и все-таки бордовые опрокинули мертвяков, растоптали их, разбросали в стороны, сорвали со стен храмов, точно яблоню обтрясли. Враги падали и уже больше не поднимались.

Дориан Хо завертел посохом перед собой, казалось, тот превратился в пропеллер. Он рассекал тела мертвецов, крушил скелеты, будто они были не прочнее стекла. Осколок кости впился Дориану Хо в щеку. Он почувствовал, как по лицу течет кровь. Под ногами что-то хрустело, лопалось. Ощущение было такое, будто земля усеяна птичьими яйцами, но слишком большими. Такие только у страусов бывают, да еще у тех чудовищ, что когда-то населяли землю, но вряд ли их застали даже мертвецы, похороненные тысячу лет назад.

– Ха, – вырвалось у Дориана Хо, когда он легко увернулся от мертвяка, который хотел ударить его ржавым огромным двуручным мечом. Полуистлевшему сопернику эту громадину удержать в руках было сложно. Когда он им взмахнул и промахнулся, то его тело по инерции пронесло чуть вперед, а меч ушел в землю. Мертвец силился его вытащить, но так и не успел.

Дориан Хо снес ему череп, перерубил позвонки, хотел сперва в глазницу ударить, но побоялся, что из-за этого наконечник силу свою потеряет, а ведь он может еще пригодиться. Череп далеко в сторону отлетел, покатился по мокрой земле, стал мягким, быстро теряя форму и как будто сдуваясь. Мертвяк осел возле меча, все еще удерживая его в костяшках, как опору. Быть может, рассчитывал, что она ему еще поможет подняться.

Инквизиторы теснили мертвецов. Вряд ли они приберегли резервные силы, которые должны ударить, как только наступит переломный момент в битве. Если только не подойдет подкрепление. Бросать отряды с марша – для людей убийственно. Уставшие на переходе части несут большие потери. Но мертвяки ведь в могилах отдохнули на многие годы вперед.

Впереди все еще колыхались смрадные волны. Было не видно, где они заканчиваются. Они точно всю округу затопили, они сливались с деревьями, хоть и были их заметно ниже. Но в опустившейся темноте невозможно было различить, где волна мертвяков сливается с волнами леса.

Дориан Хо знал, что победил. Осталось только добить врага. Никакой опасности он уже не представлял. Ну разве может быть страшна роща для лесоруба? Ему надо только рукава засучить да настроиться на то, что топором придется махать несколько часов подряд и передышки ни на минуту не будет, чтобы утереть пот со лба или пересохшее горло водой смочить. Конечно, дерево какое-нибудь может упасть не туда, куда нужно, тут уж надо быть внимательным, увернуться от него, а то придавит.

Нечто подобное уже однажды было в его жизни.

Если бы Дориан Хо стоял на месте, то оказался бы уже погребенным под телами мертвяков. Они лезли, как пчелы на мед, люди на их месте давно уже отступили бы, побросав самое тяжелое оружие, чтобы бежать было сподручнее. Но мертвым чувство страха неизвестно, да и логики у них никакой нет. Могли бы отступить, перегруппироваться, ударить снова. Темно. В лесу и с факелами беглецов всех не переловишь. Можно затаиться, засыпать себя еловыми иголками, берлогу себе наконец вырыть под корнями, как медведь, что в спячку ложится, или новую могилу, – и собаки не сыщут, а люди тем более. Никто им не мешал смешаться с теми костями, которые оставили здесь разбойники, грабившие беззащитных путников, или с мертвецами, которых звери лесные разорвали. В лесу отыщется много таких костей. Поди разбери среди них, какие упокоенные, а какие еще подняться могут.

Двигались мертвяки все-таки очень медленно, от людей с такой скоростью не убежишь – догонят и добьют. Дориан Хо постарается, чтобы никто не ушел, незачем врагу передышку давать.

На небесах высыпали звезды. Дориан Хо поднес к глазам подзорную трубу, глянул куда-то вдаль, туда, откуда мертвяки пришли. Решил проверить, не накатывается ли на него новая волна, но увидел лишь одинокий силуэт всадника, точно вырезанный из черной плотной бумаги и такой же неподвижный. Но вот конь переступил ногами, всадник натянул поводья, развернул его и скрылся за холмами.

Дориан Хо, не выпуская из рук подзорную трубу, упал на колени, прямо в противную слизь, в которую мертвяки превратились. Со стороны могло казаться, что он молится, землю благодарит, что принесла ему победу. Но на самом деле Дориан Хо приложил к земле ухо. Он почувствовал, как содрогается она в такт с тысячам копыт.

Они близко, очень близко. Всадник не мог быть один. Это как саранча: увидишь на посевах одну – знай, что скоро прилетят тысячи и ничего ты уже не сделаешь, пока они не съедят все подчистую и на новое поле не улетят.

Дориан Хо не сомневался, что кочевники ударят этой же ночью или под утро. Он не успеет от них уйти – пешему от всадника не убежать. Он не успеет подготовить оборону. Он ничего не успеет. Он только успеет увидеть, как на холмах, точно из морской воды или из-под земли, возникнут силуэты других всадников.

Дориан Хо осмотрелся по сторонам, похоже, никто из инквизиторов не видел одинокого всадника. Все готовились праздновать победу. Ну что ж, может, они успеют насладиться несколькими минутами победы, пока не придет смерть.

5

Защитное заклинание главный инквизитор наложил на себя заранее, лет пятьдесят назад, когда еще не стоял во главе ордена. Тогда ордена вообще не существовало. Представлял он собой обычную секту, члены которой обитали в пещерах, где прежде много-много тысячелетий назад жили существа, недалеко ушедшие в своем развитии от обезьян. Члены этой организации порой находили сделанные из камня наконечники для копий, старые кости, черепа, украшения. Они закапывали все это еще дальше, чтобы никому они больше на глаза не попались, разламывали, а еще – стирали со стен пещеры рисунки, написанные то ли разведенной в каком-то соке золой, то ли кровью. На этих рисунках люди, вооруженные копьями и луками, охотились на сказочных животных.

Секта существовала уже более сотни лет. Ее члены, облаченные в балахоны, скрывавшие и лицо и фигуру, читали проповеди о том, что люди должны жить в мире, не убивать не то что ближнего своего, но даже и беззащитное животное, если нет в том надобности. Символом их была трехконечная звезда – единение в человеке воды, небес и земли. Они были хорошими рассказчиками, проповеди их воспринимались, скорее, как сказка, поэтому инквизиторов не гнали, а слушали с интересом и давали поесть, а потом даже пересказывали соседям то, что запомнилось из их историй.

Ортега, встретив одного из руководителей секты, понял, что именно эта организация поможет осуществить его планы. К этому времени он уже знал: как бы долго и упорно он ни изучал волшебство, все равно на вершину ему никогда не подняться. Это его озлобило, заставило больше общаться с людьми. Обычно-то маги простых смертных сторонились. Не из-за того, что те могли их секреты выведать. Это ведь не фокусы. Даже если в точности воспроизвести все слова заклинания и все сопутствующие ему жесты повторить, ничего не получится. Для волшебства энергия нужна. Она есть в человеческом теле. Маг может пить ее, как пьет кровь вампир, превращая человека в живую мумию. Но люди могут на волшебника и ополчиться, поднять его на вилы, подпалить дом, узнай они, что он высасывает их жизненные силы.

Несколько лет Ортега перебивался скромными заработками, убирая прыщи на лицах подростков, привораживая мужчин и женщин. Он кочевал из города в город, пока в голове его созревал план – он должен уничтожить всех волшебников и остаться один, только тогда он будет самым сильным.

Он легко встал во главе секты, убедил ее членов выбраться из пещер. Они пока еще не были агрессивными, терпели чужие религиозные воззрения. Но постепенно под умелым руководством своего лидера секта перерождалась, набирала силу, богатела, ширилась благодаря появлению новых приверженцев их учения.

Потом инквизиторы помогли королю расправиться с отщепенцами. И правитель уже не в силах был помешать им прибрать к рукам власть в стране. Да и не хотел он этого делать, полагая, что теперь инквизиторы станут его цепными псами, наводящими ужас на любого, кто покусится на его корону. Он считал, что владеет ситуацией, но на самом деле только Ортега знал, кто кукловод, а кто кукла…

Вокруг главного инквизитора все пылало, как в аду. От такого сравнения он ужаснулся, съежился, почувствовал, как по спине пробежал холодок, хотя вокруг было так жарко, что жидкости в колбах, расставленных на полках вдоль стен, мгновенно вскипали, испарялись, а сами колбы, сделанные из стекла, взрывались. Осколки в полете расплавлялись и на пол падали огненными каплями.

Вокруг главного инквизитора возник защитный кокон, чуть пульсирующий, похожий на медузу, которая обволокла его тело со всех сторон. Защитное заклинание активизировалось каждый раз, как только инквизитору грозила опасность: стрела, нож, меч или, как теперь, огонь. Если бы Ортега заранее не позаботился о своей безопасности, то сейчас не успел бы и трети нужных слов произнести. Заклинание уже трижды спасало его, а он удачно выдавал это за божественное провидение, которое его оберегает.

По стенам огонь, как ядовитый плющ, взобрался на потолок, а затем спустился в подвал, проникнув сквозь щели между досками. Подручные главного инквизитора и понять-то ничего не смогли. Огненная вспышка выжгла им глаза. Боль не успела домчаться по нервным волокнам до мозга, потому что в следующее мгновение огонь точно языком слизнул человеческие фигуры. Они превратились в пепел.

Железные балки скручивались от жара в дугу, камень, что простоял не одну сотню лет, крошился. В раствор, который скреплял его, добавили человеческую кровь – здесь ведь когда-то чернокнижники практиковали, – и этот замес на крови должен был удержать злых демонов в том случае, если они на мир за этими стенами посмотреть захотят. Может, для демонов это и было препятствием, но против огня заклинания оказались бессильны. Пламя расцветало над крышей, как цветок, притягивая взгляд. Отчего-то хотелось потрогать его. Казалось, что оно могло быть не горячим, а холодным, как родниковая вода.

Пламя отпрянуло от руки главного инквизитора. Деревянная балка упала на кокон. Его поверхность затрещала, запузырилась, как обожженная кожа. Невольно инквизитор пригнул голову, присел, как будто балка упала на него и ему стало трудно ее тащить. Он замотал головой, как делает это собака, которая хочет побыстрее высохнуть, только что выбравшись из воды. Балка скатилась с поверхности кокона. Пол под ногами начал расползаться, как старая ткань, доски стали совсем тонкими и хрупкими. Из подвала дохнуло огнем. Будто дом построили как раз над адом. Когда пол прогорит, упадешь прямо в чан, где поджаривают грешников.

Главный инквизитор помчался к выходу. На его счастье, тяжелый засов не закрывали, иначе он сейчас потратил бы очень много времени, чтобы его открыть. Он толкнул массивную дверь, сложенную из тяжелых дубовых досок и обитую по краям железными полосками, но она не поддалась. Стены от жара уже чуть перекосились и заклинили дверь в проеме. Вышибить ее можно было разве что тараном.

Защитный кокон высасывал энергию из окружающей среды, а если вокруг никакой флоры и фауны не было, то из крови, плоти, – из чего угодно. После этого, правда, тело хозяина могло превратиться в некое подобие мумии. Но сейчас главному инквизитору это не грозило. Вокруг было слишком много энергии. Ничего здесь не представляло для него угрозу. Кокон защитит его. Но Ортеге не хотелось, чтобы люди видели, как он выходит из руин, живой, без единой раны. Ненужные разговоры пойдут, что у него, мол, душа нечиста, если его даже огонь не берет, – неспроста это.

На окнах были железные решетки, глубоко вбитые в стены. Главный инквизитор даже не стал пытаться выломать их.

Возле горящего здания стали собираться люди. Со всего города сюда неслись пожарные команды, вооруженные баграми и топорами, как будто на битву какую собрались, а лошади тащили бочки с водой. С обычной водой. Пламя было слишком ярким. Оно, наверное, и солнце могло затмить, случись все днем, ну а ночью-то звезды с луной – само собой…

Над крышей появилось синее облако, чуть поднялось над зданием, точно это душа кого-то из тех, кто в нем погиб, устремилась в небеса. Однако тот, кто там сидит, вдруг будто бы передумал принимать эту душу, нашел какие-то новые грехи, перевесившие чашу весов. Синее облако стало бледнеть, опускаться. Но никто этого не заметил…

Защитный кокон исчез, когда ноги главного инквизитора коснулись мостовой. Он чуть не упал, пришлось ему на одно колено присесть. В воздухе ощущался запах гари. Рядом промчались две лошади, запряженные в повозку, на которой крепилась огромная бочка. Возница одной рукой правил конями, другой неустанно звонил в колокол, похожий на корабельную рынду. В туман вахтенный постоянно ударяет в него, чтобы, окажись кто поблизости, стороной обошел.

Все встречные должны уступать дорогу этой повозке. Пусть даже дворянин окажется перед ней, все равно он в сторону должен отойти.

Главный инквизитор едва успел отскочить, иначе его задело бы крупом лошади, а потом еще и телегой. Взглядом он проводил повозку, потом приподнялся, осмотрел свою одежду. Она совсем не обгорела, даже гарью не пропиталась.

Опыты впредь надо вести за городом, где-нибудь в малолюдном месте, чтобы лишних вопросов у жителей не возникало, а то после этой ночи опять по городу слухи поползут о том, что кто-то хотел демонов вызвать.

Обычно Ортегу сопровождали два телохранителя, но он не боялся и в одиночку ходить ночью по городу. Профессиональные грабители на инквизиторов не нападали. Знали, что проку от этого мало. Пожива будет небольшой, а вот проблем потом не оберешься, потому что после каждого такого налета инквизиторы превращались в голодных собак, спущенных с цепи. Они рыскали по ночному городу целыми отрядами, врывались в злачные места, обыскивали всех без разбору, подозрительных забирали с собой в застенки, а там-то язык развязывался у всех. Плохо приходилось тому, у кого находили хоть что-то прежде принадлежавшее инквизиторам. Пусть этот бедолага вещь попросту купил, он все равно попадал под подозрение, и его не отпускали из застенков, пока буквально наизнанку не выворачивали.

Если у грабителя не хватало ума быстро бежать из города, то его находили и прилюдно казнили. Но и тем, кому удавалось скрыться, радоваться жизни оставалось недолго: их задерживали в дороге, в другом городе, где угодно. Поэтому воры сами избегали инквизиторов. Так что вступить с ними в конфликт мог разве что подвыпивший горожанин, разум которого так помутился от спиртного, что он не понимал, чем такая ссора ему грозит. Когда в застенках холодный сырой воздух да пыточных дел мастера мозг прочистят, поздно уж будет, никакими клятвами и посулами прощение себе не выпросишь. Кстати, те, кто работал в застенках, в основном были глухими.

По всем признакам Стивр Галлесский загнал в свои медные трубы силы ада, демонов каких-нибудь. Что уж он пообещал им – свою ли бессмертную душу (хотя кому она нужна), золото, которым его одарят после победы (правда, ценности в нем еще меньше, чем в душе Стивра), или что-то другое, – главный инквизитор не знал.

Само по себе заклинание было не очень сложным. Ортега мог его воспроизвести. Но он хотел добиться без магии того же результата, что и Стивр, иначе любая ищейка просто взвоет, когда инквизитор будет мимо нее проходить.

А что, если Галлесский врал? Врал, что обходился без магии. Как без нее обойтись, когда один из компонентов взрывчатого вещества – сера? Сера! Ему понадобилась сера!

Она всегда нужна, чтобы злых демонов вызывать. Инквизитор перебирал в памяти другие составные части, размышляя над тем, в каких пропорциях соединял их Стивр. Но опыты все не удавались. Он не мог повелевать взрывчатым веществом. Оно воспламенялось само по себе.

Из южных регионов поступали тревожные сообщения. Кочевники, точно тьма, накатывались на поселения и двигались вперед почти не задерживаясь, не встречая сопротивления, потому что там не было армии, которая смогла бы их остановить. А вскоре связь с этими поселениями пропадала. Там, наверное, оставался кто-то из выживших, не всех же кочевники убивали или угоняли в рабство, кто-то бежал от них в леса, но эти земли будто стирали с карты, и вместо них, как и много-много веков назад, можно было написать заново: «Неисследованные земли». Белые пятна.

Говорили, что дороги забиты толпами беженцев, которые, побросав свои дома, брели к столице. Но их туда не пустят. Толку-то от них мало, а лишние рты во время осады – обуза одна.

Стивр изредка смотрел на юг, но тьма, как обычно, накатывалась с востока, загоняя за горизонт солнечный свет. Он будто тонул в мрачной, сгущающейся жиже, изредка выкидывая лучезарные щупальца и пытаясь зацепиться хоть за что-нибудь – вершины гор, ветки деревьев.

Дождь закончился недавно. Стивр радовался, что пытка эта осталась позади. Однако земля еще не высохла.

Лошади брели, понуро опустив головы почти к самой земле, точно следы вынюхивали. Ноздри их и вправду трепетали, по спутанным, нечесаным гривам стекали капельки воды, на копытах налипла комьями грязь. И казалось, что если бы они остановились, то эта грязь стала бы подниматься по их ногам, как побеги ядовитых кустов, оплетая, связывая их так, что они вскоре и шага не смогли бы сделать. А потом бы они окаменели – через десять лет, сто или тысячу – как останки животных и людей, попавших в морской и речной ил.

– Инквизиторы, – прошептала Леонель.

Это была неприятная неожиданность. Стивр полагал, что мост охраняют солдаты, собирают дань с купцов и путников, и к тем, кто исправно платит, у них не бывает никаких вопросов. Ну а если спросят их, кто проехал по этому мосту, они и не вспомнят.

Перед мостом лежало несколько камней, образуя квадратное основание, поверх которого уложили мешки с песком. Укрепление это было чуть выше человеческого роста. От стрелы оно, возможно, убережет и от непогоды тоже: там был еще какой-то навес, под которым можно было укрыться от дождя.

Возле него, опираясь на посох, стоял инквизитор. Он казался спокойным и умиротворенным. Зла на путников, из-за которых ему пришлось выбраться из-под навеса прямо под дождь, казалось, не держал. Но рука его сжимала поводок, с которого буквально рвалась, захлебываясь лаем, собака. Похоже, она почувствовала магию. Она была большой, человеку по пояс, а если бы на задние лапы встала, то наверняка оказалась бы выше человеческого роста. У нее была длинная шерсть буро-желтого цвета. Сама по себе эта псина выглядела грозным оружием. Таким, как она, кстати, частенько на зубы надевают железные коронки, и они рвут ими тело жертвы получше меча с зазубренным лезвием.

– Не уйти, – прошептал Габор.

Если они решат развернуться, так вдогонку полетит арбалетный болт, а от него не убежишь, он все равно быстрее любого коня окажется.

Что делать? Им в любом случае надо на другую сторону реки перебраться, а как это сделать, если летать никто не умеет, да и брода нигде нет?

Инквизитор поднял руку ладонью вперед, приказывая путникам остановиться.

– Мир вам, – сказал он.

Голос его звучал глухо. Инквизитор глубоко надвинул на голову капюшон, под тканью угадывались очертания шлема, а на груди – кольчуги. Стивр заметил, что рука, сжимающая посох, напряжена и готова в любую секунду пустить оружие в дело.

– И тебе мир, – сказал Стивр.

Они остановились метрах в десяти от инквизитора, собака совсем с ума сошла от такой близости, встала на задние лапы, оскалилась и так натянула поводок, что начала хрипеть, сдавив себе горло.

Стивр пытался угадать, есть ли на запястье у инквизитора маленький арбалет. Такие легко спрятать под широкими рукавами, они крепятся на пружинах, стреляют мгновенно – за выстрелом не уследишь, а от стрелы не увернешься. Впрочем, драки-то им все равно не избежать. Положим, с тем инквизитором, что навстречу вышел, справиться будет не трудно, это и секунды не займет, но в укреплении наверняка прячутся еще несколько его товарищей с арбалетами, и пока до них доберешься, они успеют сделать по Стивру, Леонель и Габору пару-другую выстрелов. По другую сторону моста тоже есть точно такой же пост с несколькими инквизиторами. Когда на мост ступишь, то окажешься перед ними как на ладони.

– Куда путь держите? – спросил инквизитор. Стивр не сомневался, что охрану моста сменили на инквизиторов неспроста, не трудно догадаться, кого здесь ждали. Так глупо попались!..

– В Карандаг, – ответил Стивр. – Почему интересуешься? Прости, брат, но на дорогах сейчас неспокойно. Я слышал, будто разбойники даже на инквизиторов нападают, убивают их, одежду забирают. А потом эти ряженые устраивают вот такие посты на дорогах, останавливают путников, грабят, убивают.

– Бывает и такое, – сказал задумчиво инквизитор.

Ему точно удовольствие доставляло держать в неведении этих путников и самому ходить по лезвию меча, ведь он тоже не знал, что от них можно ожидать. У него спина по идее должна была покрыться испариной не только от дождя. Вряд ли инквизиторы знали о том, что Стивр и Габор путешествуют вместе с волшебницей.

– Я должен задержать вас, – сказал наконец инквизитор устало. Таким голосом выносят смертный приговор.

– Отчего? – спросил удивленно Стивр, но инквизитор оставил этот вопрос без ответа.

– Слезайте с коней, – все таким же тоном продолжал инквизитор.

Стивр так и не понял, что произошло. Он лишь увидел, как мимо него что-то промелькнуло, и только спустя секунду сообразил, что это Леонель подпрыгнула. Она сперва уперлась ногами в седло, оттолкнулась от него, потом взлетела, раскинув широко руки и выхватив на лету из-за пояса два коротких меча для ближнего боя. Во время полета она трансформировалась: одежда превращалась в шерсть, лицо вытягивалось, зубы увеличивались, изо рта стали выпирать клыки, а два меча, растворившись в руках, обратились в когти. Но к тому времени как Стивр все это осознал, Леонель уже подлетела к песочной крепости, опустилась на стену, соскользнула внутрь, и оттуда стали слышны глухие удары, чавканье, рычание и предсмертные вскрики.

Собака дернулась было следом за Леонель, но инквизитор ее удержал. На его лице выражение усталости сменилось удивлением, а затем страхом. Он стал поднимать свой посох, чтобы наконечником ткнуть Стивра в грудь, но выходило у него это слишком медленно. А может, время для него текло с обычной скоростью, а для Стивра оно замедлилось. Он пришпорил коня, вытащил меч, но даже не занес над собой для широкого взмаха, а крутанул лишь кистью. Стивр не знал, есть ли у шлема накладки, которые закрывают шею с боков и сзади, поэтому он ударил инквизитора в горло. Остро наточенное лезвие почти не встретило преграды. Голова отделилась от тела, упала, покатилась по дороге, орошая ее кровью. Безголовое тело постояло с секунду, потом ноги подогнулись, точно сломались, и оно рухнуло. Мгновение назад оно казалось твердым, как камень, а теперь превратилось в тряпичную куклу, сползло на землю, как одежда, упавшая с вешалки. Чуть раньше из-под плаща выскользнула цепочка с талисманом в форме трехконечной звезды. Вместе с ней тело покинула и душа. Но стала ли она проваливаться под землю или, напротив, полетела в небеса, кто там разберет?