Текст книги "Брянский капкан"

Я лично беседовал с новичками. Все командиры, наводчики и мехводы, поступившие для прохождения службы в мехбригаде ОСНАЗ, имеют боевой опыт, награды и ранения. Каждый из них хотя бы раз горел в танке. И каждый из них после Т-26, «бэтэшек», первых Т-34 и даже КВ буквально влюбился в Т-42, который казался им несокрушимо мощным и абсолютно надежным.

Роту на Т-72 из нашего времени я оставил в своем личном резерве. Исходный БК к ним, взятый из XXI века, у нас уже на исходе. А местную версию оперенных снарядов с отделяющимся поддоном вручную собирают своими тоненькими пальчиками девочки-фэзэушницы четырнадцати-пятнадцати лет от роду. И работают они сменами по двенадцать часов в сутки.

Были мы с ребятами-танкистами я на том заводе, так сказать, с экскурсией. За каждый собранный снаряд этим девочкам огромное спасибо, и расходовать эти боеприпасы на банальные «тройки» и «четверки» – просто преступление. Для техники из нашего времени ставятся теперь задачи только особой сложности и важности.

Из четырех мехбригад в Сталинграде полностью укомплектованы две. Там у нас сидит товарищ Брежнев. Все-таки он недурной организатор и толкач (не зря же стал в свое время Генеральным секретарем), и именно при нем в домаразменные времена СССР достиг пика своего могущества.

Механизированная бригада полковника ОСНАЗ Сергея Рагуленко погрузилась в эшелоны, и теперь движется… а куда она на самом деле движется, знают только Верховный и начальник Генерального штаба Василевский, которому я как-то объяснил принцип игры в наперстки. В одну, а может, даже и не одну, сторону везут затянутые брезентом деревянные макеты и «левых» бойцов, изображающих экипажи и мотопехоту. По прибытии на место макеты разберут, а сопровождавшие их бойцы обернутся маршевыми стрелковыми ротами, направленными на пополнение местных частей. Призрак мехбригады ОСНАЗ растает в воздухе. В другую сторону, с техникой в закрытых вагонах, едет настоящая бригада, временно поменяв осназовский прикид на красноармейские гимнастерки и телогрейки. Скрытность паче гордости. Точно таким же порядком отсюда, из Челябинска, убыли и артиллеристы.

Если у Абвера есть агенты среди советских железнодорожников (наверняка есть), то после получения всех агентурных данных и попытки их анализа от зрелища кружащих по карте наперстков у адмирала Канариса наверняка крыша поедет. И воздушная разведка ему не поможет. Она увидит только то, что мы захотим им показать. Потом, конечно, адмирал получит сполна на очередном «правеже» у фюрера, но это уже не наши проблемы.

Следующая по порядку формирования механизированная бригада полковника Василия Владимировича Франка заканчивает на сталинградских полигонах обкатку техники и готовится к погрузке в эшелоны. Из Горького в районы сосредоточения тоже готовятся к выдвижению дивизионы самоходных 120-мм минометов и легкие противотанковые 57-мм САУ на шасси танка Т-70. Задерживается лишь комплектование тяжелой самоходной противотанковой бригады, оснащенной 100-мм противотанковыми самоходками. Орудия Д-10С только-только начали выпускать. Но до появления местных аналогов «тигров» и «фердинандов» наличие тяжелого ПТО является некритичным.

После нашего корпуса технику на заводах Челябинска, Горького и Сталинграда будет получать мехкорпус Катукова. За ним – мехкорпуса Лелюшенко и Рыбалко. Согласно принятому Ставкой решению, только закончив комплектование мехкорпуса ОСНАЗ, промышленность сможет переходить к производству техники для следующего соединения.

В любом случае основные события этого лета начнутся очень скоро, и приведут либо к перелому хребта фашистской Германии, либо к нашему поражению и еще одному году тяжелейшей войны. В тот раз, именно 12-го мая, началось злосчастное Харьковское наступление – плохо подготовленное, скверно организованное и скоординированное. В результате его провала немецкое командование сумело окружить Изюм-Барвенковский выступ вместе с наступающими частями. Полностью были уничтожены 6-я, 9-я, 57-я армии, и армейская группа генерала Бобкина. Южный и Юго-Западный фронт оказались ослабленными, в результате чего немецкое командование смогло упредить развертывание советских резервов и разгромить эти фронты.

Орловско-Брянская операция ни в коем случае не должна повторить тот печальный сценарий. Потому-то столько внимания уделяется действиям нашей разведки, а также сохранению тайны и дезинформации противника. Все же мы можем, когда захотим. И возьмемся за дело всерьез, а не тяп-ляп. Но я верю, что все будет хорошо. Наше дело правое, а значит, победа будет за нами!

20 апреля 1942 года, Утро. Москва, Кремль, кабинет Верховного Главнокомандующего Иосиф Виссарионович Сталина.

Бывший и. о верховного правителя России, бывший Главнокомандующий ВСЮР генерал-лейтенант Деникин Антон Иванович

Когда господин Верещагин сказал, что Сталин обязательно пойдет мне на встречу, я даже не ожидал, что эти слова когда-нибудь исполнятся так буквально…

Его секретарь открыл передо мной массивные двери самого известного кремлевского кабинета – и я увидел того самого «дядюшку Джо», который для одних был идолом и иконой, а другие считали его исчадием ада. Точно так же раскололась и русская эмиграция. Одни наши соотечественники по призыву советского вождя вернулись в Россию, чтобы воевать с общим врагом, другие же пошли служить к Гитлеру в СС и вспомогательные части (как, например, последователи генерала Краснова). Я же придерживался средней позиции, не считая Сталина ни ангелом ни чертом, а лишь умелым и одаренным политиком, который делал свое дело так, как понимал и считал нужным.

Если бы у меня была возможность, то я бы всеми силами постарался уклониться от этой встречи, и из оккупированной немцами Франции поехал бы не в Советскую Россию, а, например, в Соединенные Штаты. Но визит лейтенанта Федорцова спутал мне все карты. Я увидел в нем посланца моей израненной Родины, которая зовет меня выбрать, с кем я в этой смертельной схватке с врагом, грозящим моей Родине полным уничтожением. Кроме того, мне тогда очень не хотелось угодить в немецкий концлагерь. А зрелище гестаповского офицера, упакованного в простыни и напоминающего египетскую мумию, вывело меня из равновесия своим сюрреализмом. Наверное, и нас с Ксенией и Мариной также могли вот так похитить и даже убить. Но вместо этого наши незваные гости просто попросили пройти вместе с ними, оставляя решение за нами.

По пути из Бискайского залива в порт Мурманск я много читал, добирая прочитанную информацию познавательными беседами с потомками. Их ясный и незамутненный взгляд на жизнь заставил меня еще раз задуматься над тем, против кого, или против чего, мы воевали в Гражданскую. По обе стороны фронта были как истинные патриоты России, так и те, кто был готов распродать ее первому желающему оптом и в розницу.

Не знаю, могло ли быть все по-иному, но итог той бессмысленной войны был катастрофичен. После победы красных Россия оказалась крайне ослабленной, и власть в ней захватили люди, которых даже большевики теперь считают мерзавцами и подонками. Человек, который стоит сейчас передо мной, принял у умирающего Ленина разрушенную и истощенную страну, и за двадцать лет неустанных трудов и забот превратил ее в державу, способную один на один устоять перед ударом объединенных сил всей Европы. Независимо от политической окраски его поступков и прочих оценок, это деянье, достойное лишь таких титанов, как Петр Великий.

– Здравствуйте, Антон Иванович, – нарушил наконец молчание мой визави, делая приглашающий жест рукой, – пусть мы с вами не так давно были врагами, но сейчас, надеюсь, это уже не так. Поэтому чувствуйте себя в СССР не пленником, но желанным гостем.

– Здравствуйте и вы, Иосиф Виссарионович, – в тон хозяину ответил я, – надеюсь, в этот тяжелейший для нашей Родины момент мы наконец забудем все то, что нас разделяет.

– Гражданскую войну пора заканчивать, – вдруг совершенно серьезно сказал Сталин, – конечно, этому мешают те из ваших друзей-эмигрантов, кто вместе с Гитлером отправился в поход на СССР, а также те из наших сограждан, кто изменил Советскому Союзу и пошел в услужение к фашистам. Но я думаю, что эта проблема в ходе войны решится естественным путем. Вы уж извините, но миндальничать с изменниками и теми, кто снова поднял на нас оружие, мы не будем. Кто с мечом к нам пришел, от меча и погибнет.

– Я вас прекрасно понимаю, – так же серьезно ответил я, – и тоже полагаю, что пора зарыть топор войны. Те же из эмигрантов, кто вместе с немцами воюет против русских, не вызывают у меня ничего, кроме омерзения, пусть раньше мы даже и были с ними однополчанами. Господин Верховный Главнокомандующий, прошу принять мое прошение о зачислении в Красную Армию добровольцем и о направлении меня на фронт в любом чине, включая рядового солдата.

– Я рад, Антон Иванович, что мы с вами хорошо поняли друг друга, – кивнул Сталин, прищурив в усмешке свои тигриные глаза. – Пожелание мы ваше учтем, но есть мнение, что звание русского солдата хотя и почетно, но будет для вас несколько мелковато…

Сталин замолчал. Некоторое время он размеренно прохаживался по кабинету, а потом повернулся ко мне.

– Готовы ли вы принести присягу Советской России? – спросил он. – Подумайте как следует, Антон Иванович. Помните, что время анархии в Красной Армии давно кончилось, и теперь все ее бойцы и командиры подчиняются железной дисциплине. И в военное время за невыполнение приказов командования и измену Родине может быть только одно наказание… вы знаете, какое.

Он внимательно посмотрел на меня и добавил:

– Антон Иванович, если вы чувствуете, что не сможете служить и подчиняться новой власти, то вас здесь никто не держит. Вам будет обеспечено место на первом же пароходе, следующем с обратным конвоем из Мурманска в Соединенные Штаты Америки…

От последних слов я немного вспылил.

– Господин Верховный Главнокомандующий! – воскликнул я. – Я старый солдат, который не раз смотрел в лицо смерти. За моей спиной три войны, и я прекрасно знаю, что такое приказ и воинская дисциплина! Если я даю слово, то я его держу! Я не генерал Краснов, для которого честное слово – пустой звук!

– Успокойтесь, Антон Иванович, – сказал Сталин, подходя ко мне и примирительно взяв меня за рукав кителя. – Я хорошо знаю вашу биографию, и уверен, что даже при нелюбви к нашей власти вы не измените данному слову и не пойдете в услужение к тем, кто заливает кровью русских людей нашу землю. Что же касается вашего использования в качестве рядового, то это, конечно, несерьезно. Мы не разбрасываемся генерал-лейтенантами направо и налево. А если и разбрасываемся, то сие означает, что это не генерал, а лишь поручик, случайно оказавшийся в генеральском мундире. Вы меня поняли?

– Мне понятна ваша мысль, – ответил я, – такие престарелые поручики в генеральских мундирах – неотъемлемая часть любой армии мирного времени во всех странах и во все времена.

– Даже так?! – усмехнулся Сталин. – Я запомню ваши слова. Но ведь вы сами были, как говорят историки, одним из самых успешных русских генералов прошлой войны. И не ваша вина, что все ваши победы не привели к победе всей русской армии.

Я отметил про себя, что советский вождь употребил выражение «русских генералов» вместо привычного для себя местоимения «царских» или «белых», и счел это хорошим знаком. Кроме того, приятно же, черт возьми, когда твой бывший противник отмечает твои достоинства.

– Благодарю за комплимент, – ответил я Сталину, – но должен заметить, что сейчас подробности Перемышльской операции, Брусиловского прорыва или взятия Луцка не вызывают практического интереса, ибо наступили другие времена, в ход идет другое вооружение, используется другая тактика. Тот, кто вздумает сейчас воевать, как в ту войну, будет разбит противником. Примером тому может быть поражение Франции в сороковом году, когда ее не спасла тактика времен маршала Фоша.

– И это тоже верно, – ответил мне советский вождь, прохаживаясь по кабинету. – Скажите, Антон Иванович, в ту прошлую войну вы начинали свою службу на фронте командиром стрелковой бригады?

– Так точно, господин Верховный Главнокомандующий, – ответил я, – вступил в командование 4-й стрелковой бригадой 3 сентября четырнадцатого года и командовал ею же, развернутой в дивизию, позже, в течении двух лет, вплоть до момента назначения на должность командующего 8-м армейским корпусом.

– Отлично, – кивнул Сталин, – есть у нас в Севастополе тяжелая штурмовая бригада, составленная, кстати, из ваших коллег-эмигрантов, применение которой в боях на территории СССР было признано нецелесообразным по политическим соображениям. Бригада обучена, оснащена и экипирована по нашим самым высоким стандартам. Сейчас, в связи с задержкой в ее боевом применении и появлением у нас новых образцов техники происходит ее ускоренная механизация. Есть мнение назначить вас командиром этой бригады. Возьметесь?

– Так точно, господин Верховный Главнокомандующий! – ответил я, и тут же поинтересовался: – А как же быть с обязательными в вашей армии комиссарами? Боюсь, что не уживусь с этими людьми…

– За это не беспокойтесь, – кивнул мне Сталин, – комиссаром, или, как у нас сейчас говорят, замполитом бригады будет назначен Александр Васильевич Тамбовцев, который до сего момента отвечал за ее комплектование и обучение. Если ваше согласие окончательно и бесповоротно, то я сейчас же распоряжусь, чтобы вам немедленно оформили все документы и как можно скорее вместе с семьей доставили в Крым. Все прочее вам разъяснят на месте.

По этим словам я понял, что аудиенция закончена, козырнул и сказал:

– Разрешите идти?

После утвердительного кивка я вышел из кабинета советского вождя. Впереди меня ждала еще одна, уже четвертая по счету, война.

22 апреля 1942 года. Утро. Восточная Пруссия.

Объект «Вольфшанце», Ставка фюрера на Восточном фронте.

Присутствуют:

Рейхсканцлер Адольф Гитлер

Рейхсмаршал Герман Геринг

Главнокомандующий кригсмарине гросс адмирал Эрих Редер

Командующий подводным флотом контр-адмирал Карл Дениц

Гауптштурмфюрер Отто Скорцени

– Мой фюрер, – торжественно, словно метрдотель, объявляющий о подаче фирменного блюда, возвестил Геринг, чья необъятная туша была увешана орденами как рождественская ёлка игрушками, – люфтваффе готово к операции «Morgendämmerung» («Утренняя заря»), по высадке десанта на Фарерские острова. На аэродромах в районе Бергена сосредоточены полностью укомплектованные две бомбардировочных эскадры дальних бомбардировщиков Не-111H5, одна эскадра пикирующих бомбардировщиков Ju-87D и одна истребительная эскадра, укомплектованная самыми новыми самолетами Fw-190А3. Так как незаконченный аэродром, который англичане строят на острове Воар, имеет еще недостаточную длину взлетно-посадочной полосы (чуть больше полукилометра), прямо на Фарерских островах пока смогут базироваться только пикирующие бомбардировщики и истребители. Но мы там быстро приведем все в порядок. Для высадки воздушного десанта посадочным способом нами уже приготовлены тридцать шесть самых больших в мире планеров Ме-321 и двенадцать самолетов-буксировщиков Не-111Z1 «Zwilling»…

– Постойте-постойте, Геринг! – оживился Гитлер, которого просто обуревала страсть ко всему гигантскому. – Не-111Z1 – это, кажется, большой такой буксировщик для планеров, изготовленный из двух бомбардировщиков Не-111, соединенных общим крылом?

– Да, мой фюрер! – ответил тот. – К сожалению, таких самолетов у нас всего дюжина, и нам придется использовать их в три приема. В первой волне они перебросят к цели тысячу триста десантников и два танка Т-II, во второй и третьей волнах, с интервалом в шесть часов, на острова будет доставлено все необходимое для организации обороны островов в течении первых двух суток, пока к нам на выручку не подойдет флот.

Рейхсмаршал немного соврал. Дело в том, что максимальная взлетная масса американского четырехмоторного бомбардировщика Б-17 была на тонну больше, чем у сдвоенного Хейнкеля, а заканчивающий испытания Б-29 и вовсе был вдвое тяжелее немецкого летающего уродца. И эта деталь делала понятными взаимоотношения внутри верхушки рейха. Вот и сейчас Геринг выставил на передний план люфтваффе и походя швырнул горсть дерьма в адмирала Редера. Причем сделал он это чисто рефлекторно, ибо в их среде так было принято. Интриговали нацистские бонзы много, со вкусом и большим мастерством.

Гитлер проглотил наживку вместе с крючком и бросил косой взгляд на командующего немецким надводным флотом:

– Скажите, Эрих, почему бы вам не провести свою операцию одновременно с высадкой десанта с воздуха?

– Мой фюрер, – был вынужден объяснять Редер, – германский флот в последнее время понес огромные потери. Но, в отличие от люфтваффе, его невозможно пополнить за месяц или за два. Кроме того, выход больших кораблей со своих баз немедленно будет обнаружен английской разведкой. Не забывайте, что самолет летит к цели два часа, а кораблю, даже самому быстроходному, чтобы из Бергена дойти до Торсхавна, нужны почти сутки.

– Не оправдывайтесь, Эрих, – махнул рукой Гитлер. – Германия построила вам мощный флот, снабдила его умелыми и храбрыми моряками, а вы растратили его по пустякам. Где наши линкоры, где «Бисмарк» и «Тирпиц», где «Шарнгорст» и «Гнейзенау»? Похоже, что отдых в «отеле Моабит» не пошел вам на пользу. Да, и скажите спасибо следственной комиссии, которая не нашла вашей вины в гибели «Тирпица». Но если эта череда неудач продолжится, то мы снова можем вернуть вас в ваш «номер», который пока пустует. Только теперь уже навечно. Рейху не нужны неудачники. Вы меня поняли, Эрих?

– Да, мой фюрер, – ответил побледневший Редер, – я вас понял.

– Вот и замечательно, – кивнул Гитлер, – что там у вас сейчас в Бергене – «Хиппер», «Лютцов» и «Адмирал Шеер»?

– Да, мой фюрер, – кивнул Редер.

Гитлер погрозил ему пальцем.

– Смотрите, Эрих – это все, что у вас осталось, кроме несчастного «Принца Ойгена», запертого в Бресте. Сразу же – вы слышите – сразу же, как только рейхсмаршал Геринг захватит для вас Фареры, направляйте все три этих крейсера в Атлантику, чтобы они вдоволь побили горшки на англосаксонской кухне. Как только поднимется шум, пусть «Принц Ойген» тоже вылезает из своей Брестской берлоги. Он там явно засиделся. К тому же лимонникам будет не до него. Надо поднять как можно больше шума. Англия должна быть поставлена перед фактом, что мы ее переиграли, и пора если не капитулировать, то заключить с Германией сепаратный мир.

Гитлер повернулся к Деницу.

– Вы, Карл, тоже не оставайтесь в стороне. Если близко подходить к русским берегам стало опасно, то возьмите под прицел ту же Исландию, черт ее побери. Как только ваши лодки смогут базироваться на Фарерских островах, расстояние, которое им нужно будет проходить до главной арктической американо-большевистской коммуникации, сократится вдвое.

– Мой фюрер, – сказал Дениц, – мои бородатые мальчики не останутся в стороне. Готовы к заброске на подводных лодках группы диверсантов, которые будут помогать ориентироваться пилотам наших доблестных люфтваффе, а также окажут помощь десанту в первые, самые тяжелые минуты высадки.

– Это хорошо, Карл, что вы проявляете инициативу! – воскликнул Гитлер. – Было бы просто прекрасно, если все так же серьезно относились к своим служебным обязанностям. Но этого, как видно, всем не дано. Мы давно заметили, что чем дороже вооружение, тем менее эффективно оно используется.

– Мой фюрер, – сказал Геринг, ловко воспользовавшийся моментом, чтобы вставить свои пять копеек, – разрешите представить вам командира передового десантного отряда гауптштурмфюрера СС Отто Скорцени. Он имеет опыт тайных операций, а на Восточном фронте награжден за участие в боевых действиях Железным крестом 2-го класса. Рейхсфюрер рекомендовал этого человека для того, чтобы на англичанах отработать будущие спецоперации на Восточном фронте. Десант на большегрузных планерах – это целиком и полностью его идея. И я глубоко сожалею, что у нас не хватает самолетов-буксировщиков, чтобы перебросить все в один прием.

– Подойдите ко мне, – Гитлер жестом подозвал к себе Скорцени, который стоял по стойке «смирно», держа в левой руке большой чемодан, – покажите-ка, что это вы принесли?

Чуть покраснев, будущий супердиверсант Рейха положил на стол чемодан и отщелкнул замки.

– Мой фюрер, – сказал он, – с недавних пор на Восточном фронте у русских солдат стали встречаться совершенно оригинальные образцы вооружения, по которым можно было сделать вывод, что большевики взяли на вооружение тактику штурмовиков прошлой войны. К рейхсфюреру регулярно поступали рапорты и донесения о стычках частей Ваффен-СС с русскими штурмовыми подразделениями. Как только я вышел из госпиталя, мне, как временно не годному к боевой службе, было поручено заняться этим вопросом. Недели две назад под Ригой к нам вместе со всей своей экипировкой перебежал солдат такого штурмового батальона. Причины, заставившие его сделать это, не столь важны. Важно то, что он принес вместе с собой. Думаю, что вам, мой фюрер, как старому солдату штурмовых частей Великой войны, будет интересно взглянуть на это…

Скорцени откинул крышку чемодана, демонстрируя Гитлеру товар лицом. Там, упакованные с чисто немецкой аккуратностью, лежали: штурмовой автомат ППШ-42, калибра 9-мм, разгрузочный жилет, заполненный магазинами и гранатами, обтянутая тканью каска, малая саперная лопатка с ремнем, на котором висел финский нож в ножнах.

– Вы правы, гауптштурмфюрер… – пробормотал Гитлер, склонившись над чемоданом, – это действительно интересно! Скажите, а что стало с тем перебежчиком? Вы его случайно не расстреляли? Предавший единожды предаст и снова – славяне, они все такие – запомните это, Отто.

– Нет, – пожал плечами Скорцени, – командир нашего подразделения, убедившись, что это просто дурак и трус, передал его людям Канариса для дальнейшей разработки. А вот штурмовую экипировку мы Абверу не отдали.

– Это правильное решение, – сказал Гитлер, расстегивая пуговицы на пиджаке. – Карл, Эрих, помогите мне примерить это…

Через несколько минут фюрер стоял в своем кабинете, полностью экипированный в прикид советского спецназовца, и вертел в руках саперную лопатку.

– Скажите, Отто, а зачем русским штурмовикам лопата? – спросил Гитлер. – Они что, так много роют?

– Нет, мой фюрер, – ответил Скорцени, – этой лопатой они убивают немецких солдат. Посмотрите, как отточено лезвие… Как бритва. Говорят, что в тесноте окопа или во время боя в помещении в руках опытного солдата лопатка – страшное оружие, не менее опасное, чем винтовка со штыком. Ну а в случае необходимости ею действительно можно отрыть небольшой окоп или могилу.

Гитлер молча кивнул и, отложив лопату в сторону, в полной тишине взялся за автомат.

– Обратите внимание, мой фюрер, – нарушил тишину Скорцени, – большевики теперь используют немецкий калибр – девять миллиметров. Автомат приспособлен под парабеллумовский патрон.

Гитлер вскинул голову и посмотрел на Скорцени.

– Отто, я жду от вас подвига! – напыщенно воскликнул он. – Мне нужна победа, и только победа! Я знаю, что для тебя и твоих бойцов нет ничего невозможного. А я обещаю вам, что германская промышленность даст вам вооружение лучше, чем у русских. У вас будет самое лучшее в мире немецкое оружие!

Потом он повернулся ко всем присутствующим.

– Сделайте все, что в ваших силах, но в любом случае к середине мая Фарерские острова должны стать нашими. До начала летней компании этого года Англию необходимо полностью и окончательно выбить из войны.

23 апреля 1942 года. 23:05. Сталинград, станция Гумрак

Подполковник ОСНАЗ Сергей Александрович Рагуленко

Конец апреля в Сталинграде – это уже настоящая весна. Западный ветерок доносит до нас одуряющие запахи полыни и цветущей степи… Забыть бы сейчас о войне, и пойти прогуливаться под луной и звездами с симпатичной девицей, предварительно набросив на ее плечи свой утепленный китель.

Но запахи цветов смешиваются с соляровым угаром, а ночь наполнена не девичьим шепотом и стрекотанием кузнечиков, а командами, солдатским ядреным матом и ревом тяжелых дизелей. Родная стихия… Мы с Леней Брежневым стоим на пригорочке и наблюдаем за погрузкой моей бригады в эшелоны. Наша 2-я гвардейская механизированная бригада ОСНАЗ готовится к отправке в район сосредоточения. Где это – не наше дело, узнаем, когда наш «папа» – Бережной будет ставить нам задачу. Вообще-то наш комиссар нормальный мужик, и, между прочим, вполне не дурак выпить и пройтись по бабам.

Бабы, кстати, как и девушки, в окрестностях Сталинграда тоже имеются. От налетов с воздуха станцию прикрывает зенитно-артиллерийский полк с исключительно дамским личным составом. Может быть, это тот самый полк, что в нашем прошлом ценой собственной жизни задержал прорыв немецких танков у Латошихи. А может, и не тот… Если разобраться, то не это важно. Главное то, что за этих девочек, надевших на себя солдатские гимнастерки и юбочки, сапоги и ботинки с обмотками, которые им явно не по размеру, мы готовы перестрелять всех немцев, которые попадутся на пути.

А пока соблазн велик. Рослые и невысокие, пухленькие и худенькие, грудастые и не очень, блондинки и брюнетки – вчерашние школьницы-десятиклассницы того самого знаменитого выпуска сорок первого года и студентки, бросившие свои филфаки и биофаки ради того, чтобы отправиться на фронт… Все они одновременно и бойцы Рабоче-крестьянской Красной Армии, и дочери праматери Евы, которым хочется даже в военное время вспомнить, что они женщины, которым природой дадено любить и быть любимыми. Тем более что от слова «ОСНАЗ» и позвякивающих медалей и орденов девичьи сердца тают как мороженое прямо в руках, только успевай облизывать пальчики.

Мои ребята тоже не железные, и на них так же, как на девушек-зенитчиц, действует весна, и им тоже хочется обычных человеческих чувств и немного счастья. В бригаде примерно полторы тысячи бойцов, и у каждого свой путь на этой войне. Пусть сейчас даже со спины легко можно отличить новичков от бывалых ветеранов, прошедших с нами весь боевой путь от Евпатории до Риги, но и любой из новичков тоже чего-то стоит: у каждого из них были бои, окружения, раны, госпитали, боевые награды, которые в эти годы давали весьма скупо. Необстрелянных бойцов и командиров в нашем пополнении нет. Нет среди наших новичков и полуграмотных колхозников, для которых трехлинейная винтовка Мосина – это уже «чудо-оружие». Большей частью это молодые, в недавнем прошлом городские мальчишки восемнадцати-двадцати лет, в своей жизни никого еще не целовавшие и не любившие. Сейчас мальчикам хочется на танцы, да и девочкам хочется того же. Но мальчики пойдут на войну, и могут там погибнуть… Ведь даже в ОСНАЗе, несмотря на всю нашу технику и тактику, бывают потери, и мне тоже приходилось (да еще, эх, придется не раз) писать похоронки. Чудес на свете не бывает: потери можно уменьшить, но совсем обойтись без них невозможно.

Быть может, утрата этого первого советского поколения – молодых парней двадцатого-двадцать третьего годов рождения, из которых уцелело всего три процента – и сказалась позднее через пятьдесят лет на судьбе СССР? Чем больше их дойдет до Победы, чем быстрее она наступит, тем легче будет предотвратить то, что в нашей истории называлось «девяностыми».

Не надо быть академиком, чтобы понять то, что судьба мира решится этим летом. Родина дала нам лучшую, самую новую технику, какую только могла произвести тогдашняя советская промышленность. БМП-37 вполне на уровне БМП-2 из нашего прошлого – рабочая лошадка войны, пригодная как для быстрых прорывов, так и для поддержки пехоты в активной обороне. Стоит местным только хоть чуть-чуть распробовать, и они влюбятся в эту машину раз и навсегда.

Да и САУ на ее базе с гаубицей М-30 даст сто очков вперед СУ-122 из нашего варианта истории. О ЗСУ 23-4 я вообще молчу. Конечно, это еще далеко не «Шилка» с ее автоматикой наведения, но и немецкий «эрликон» ей не конкурент. Думаю, что люфты, встретившись с этой штукой на поле боя, сильно удивятся. Конечно, если успеют.

Новых танков, как и тяжелых САУ на их базе, я еще не видел. Но думаю, что и они вряд ли хоть чем-то хуже той техники, что поступила на вооружение механизированных бригад.

А сейчас в приглушенном свете фар и прожекторов механики-водители поднимают технику на рампу, загоняют на платформы, крепят. Потом подъемный кран надевает поверх САУ или БМП деревянный чехол, имитирующий четырехосный деревянный грузовой вагон (или, в просторечии, теплушку). Немецкой воздушной разведке совершенно необязательно знать, кто и куда едет. Бойцы работают быстро, но без суеты. Расчет времени был сделан с запасом, и когда погрузка закончится, то до часа, когда эшелоны бригады начнут покидать станцию, у нас еще остается некоторое количество времени. Ефрейторский зазор, однако.

Вот в расположении первого батальона, закончившего погрузку раньше всех, при неярком свете фонариков и небольшого костерка заиграл плеер кого-то из попаданцев. Потом мотив подхватила гармошка. Кто-то запел. Как мотыльки, летящие на огонек, одна за другой на звук гармошки потянулись зенитчицы. А вот и танцы…

Мы с Брежневым переглянулись. Он тяжко вздохнул.

– Леня, – сказал я, – наверное, было бы неправильным лишать людей этого маленького праздника. Поэтому тебе сейчас, как комиссару, лучше всего возглавить и направить то что невозможно победить. Пока еще есть время и нет тревоги, пусть парни повеселятся. И при этом будет лучше, если комиссар не будет возражать, а присоединится к веселящемуся народу, ну и проследит заодно, чтобы все было культурно и не произошло ЧП.

– Понятно… – сказал Брежнев, одним глазом косясь на мечущиеся у вагонов тени. – Ну а ты-то как?

– А бедный старый подполковник Слон, – ответил я, – сейчас пойдет по другим батальонам и будет подгонять отстающих, чтобы не шлаговали, а скорее заканчивали и честно присоединялись к веселью. Как говорили древние, командиру – командирово, а комиссару – комиссарово.

Кивнув, будущий Леонид Ильич отправился руководить и направлять, а я двинулся совсем в другую сторону, чтобы подгонять и стимулировать. Для несведущих скажу, что стимул – это такая острая палка, которой римляне кололи ослов, чтобы те побыстрее пошевеливались.

Вскоре к веселью присоединился закончивший работы второй батальон, за ним третий, четвертый, потом артдивизион. За это время стихийно начавшееся мероприятие под чутким и умелым руководством комиссара Брежнева переросло в нечто среднее между сельской дискотекой нашего времени и митингом. Пели, плясали, говорили речи, потом снова пели и плясали. Некоторые парочки после спринтерского знакомства при свете фонариков наскоро обменивались номерами полевых почт, а другие по-тихому, пока у еще оставалось время, целовались и обжимались в темных углах. В этот момент всем казалось, что все будет хорошо, что война закончится, и они еще встретятся, чтобы жить-поживать, да добра наживать.