Текст книги "Психбольница"

Место укола сильно болело. Казалось, что этой медсестре было приятно причинять боль. Должно быть, она специально взяла самую толстую иглу и нарочно медленно вонзала ее в ягодицу. После укола Сашу вернули в палату и предоставили самому себе.

Проснулся пациент. Он долго всматривался в новенького, словно ощупывая взглядом каждый сантиметр его заросшего лица. Потом он встал и неуверенно подошел к койке.

– Привет! Меня зовут Вова, – протянул молодой парень свою шершавую ладонь.

– Саша, – коротко ответил юноша и пожал руку.

Нехорошо судить людей по внешности, но у этого пациента лицо явно не свидетельствовало о большом багаже знаний. Глаза его были выпучены, словно им было тесно в орбитах. Под глазами красовались матовые синяки. Говорил он запинаясь и через каждое третье слово акая.

– Давно лежишь? – спросил Александр, дабы не показаться невежливым и излишне молчаливым.

– Три недели.

– Долго.

– Это еще ничего. Вон, Коля полгода здесь.

Саша посмотрел на лежащего мужчину лет сорока. Тот собрал пальцы в замок и положил их на грудь. Ни один мускул не дрогнул на лице пациента, хоть говорили именно о нем.

Неприлично в таком мете спрашивать о болезнях. И без того понятно, что здоровые люди в острое отделение не попадают. Лучше на давить на больную мозоль и выбирать для разговоров отвлеченные темы.

– Ко мне сегодня должны родители приехать, – запинаясь, поделился своей радостью Вова. – Где же они задерживаются?

Мужчина подошел к окну и попытался забраться на батарею. Где-то под самым потолком был небольшой кусочек стекла, не задетый ледяной коркой. Вова с замиранием сердца пытался разглядеть в стоящих машинах УАЗик родителей.

– Не приехали, – с грустью в голосе сказал мужчина и соскочил с батареи.

Капающая вода давила на мозг. Саша лег на бок, дабы закрыть хоть одно ухо и не слышать падающих капель. Феназепам начинал действовать – потянуло в сон. Юноша согнул ноги и в позе эмбриона провалился в небытие.

Проснулся он как раз перед обедом. Пациенты из наблюдательной палаты ходили в столовую позже остальных. Сначала право трапезничать получали надзиратели и помощники медперсонала, потом – пациенты общего режима, и лишь в конце на обед выпускали людей из наблюдательных палат. У мужского острого отделения была отдельная столовая. Может быть, в ней питались и другие отделения, но сказать наверняка нельзя, ибо своими глазами Саша этого не видел.

Под конвоем пятеро пациентов покинули свое изолированное пристанище. Один из пациентов не мог ходить самостоятельно. Его подхватили с двух сторон щуплые товарищи и медленно потащили вслед за остальными. Дорога до столовой совершенно не запомнилась. Если бы Александр шел один, то в жизнь не отыскал бы нужное помещение.

В крупной столовой был накрыт всего лишь один стол. Железные миски уже ждали пациентов, отражая от своих полированных боков свет. Надзиратели проверили, чтобы каждый уместился за общим столом и отдали команду «обедать». Лежачий пациент схватился за ложку, как голодный беженец, увидевший еду впервые за несколько недель. Он с невероятной скоростью уничтожил суп и принялся за второе. Если судить не сильно строго, то пища в остром отделении никак не отличалась от той, что давали в «семерке». Конечно же, ведь кухня на всю больницу была одна. Саша на несколько секунд задумался над этим и получил крепкий тычок в затылок.

– Нет времени мечтать. Жри быстрее.

Рядом с выходом стоял стол, на котором были разложены коробки с препаратами. Надзиратель в спортивном костюме поименно выдавал таблетки и проверял, чтобы каждый все проглотил.

– Если узнаю, что выплюнул, то не жди пощады, – огрызнулся надзиратель, обращаясь к Саше.

У юноши и дурной мысли в голове не было. Он всегда прилежно принимал все назначенные препараты и не жаловался на неприятное послевкусие. Все же, как сильно «семерка» отличалась от острого. В родном отделении все полагались на честность пациентов и не проверяли, как они глотают таблетки. В остром все совсем наоборот.

«Очень хочу обратно. Очень».

После обеда Саша уже ждал укола с ядреной смесью галоперидола и феназепама. Медсестра сама пришла в наблюдательную палату, неся перед собой эмалированное блюдце. На нем, как самый дорогой подарок, лежали шприц и проспиртованная ватка. Полная женщина бесцеремонно воткнула иглу и быстро впрыснула препараты.

– Зачем руку порезал? – сурово спросила она, убирая шприц.

– Мне было плохо, – честно ответил юноша.

– Мне тоже плохо, но ведь я приперлась сегодня на работу.

Эта мучительница с огромным желанием поставила бы еще дюжину уколов во все возможные места, дабы помучить пациента. Как хорошо, что за ней следили дежурные врачи. По крайне мере, они бы смогли пресечь попытку вколоть больше положенного. Звучит как бред, в который очень хочется верить.

Галоперидол очень тяжелый препарат. От него у Александра сводило мышцы лица и подкашивались ноги. Обычно дабы минимизировать побочку, вместе с галоперидолом давали циклодол. Помогало.

Даже под феназепамом нельзя спать круглые сутки. Организм не обманешь. Если в окно сквозь корку льда пробивается солнце, то пришло время бодрствовать. Если в палате темно, как ночью, то пришло время спать. Саша находился на каком-то пограничном состоянии, когда почти спишь, но отлично слышишь, что происходит вокруг. Какие-то рывки возвращали сознание в реальность и жестоко бросали его обратно в дрему. Мучительно так жить.

Саша выдернул из матраца белую нитку и вплел ее в свой браслет. Теперь никакой четырехглазый генерал Хаяко не посмеет приказывать в голове. Жаль, что не удалось раздобыть бамбук и красную ленту, способные вновь поселить в душе спокойствие.

– Это родители! – закричал Вова, разбудив всех пациентов наблюдательной палаты. – Это их УАЗик!

Минут через семь дверь открылась, и надзиратель позвал мужчину на свидание с родителями. Неимоверно счастливый, Вова побежал прочь из своей тюрьмы. Жаль, что ненадолго.

Александр твердо решил: если он выберется отсюда живым, то непременно позвонит Ане. С Нового года прошло немало времени, и подарок уже должен достигнуть своего адресата.

«Милая Аня. Если бы ты знала, как мне сейчас плохо. Я думал, что страшнее университета ничего быть не может, но это была жестокая ошибка. Жизнь привела меня в самое ужасное место, где люди медленно умирают под таблеточным кумаром. Знаю, ты меня не простишь, но после всего, что нас связывало было бы очень болезненно все забыть. Ты оставила в моем сердце отчетливый след и его не ототрешь ни одним моющим средством. Я до сих пор люблю тебя».

Дверь открылась и закрылась. В палате появился Вова с сияющим лицом. В руках он держал книгу.

– Смотри, что мне привезли. «Копи царя Соломона».

И как только Саша не догадался взять с собой в острое отделение что-нибудь почитать. Того и гляди, скрасил бы свой больничный быт хорошей книгой. Поздно сожалеть. Ничего не вернешь, включая Аню.

Вова завалился на койку и стал читать. В воздухе стоял хруст свежей бумаги, разрывающий мертвую атмосферу. Все пациенты лежали на своих местах, не разговаривая. Они дрессировали тишину.

– Если смотреть сначала на локоть, а потом на дальнюю стену, то можно неплохо тренировать глаза, – неожиданно выпалил пациент, полгода пролежавший в остром.

– Времени у нас предостаточно, так что я займусь именно этим, – ответил ему проснувшийся мужчина в свитере.

Вечерело. Последний луч солнца скрылся за кромкой леса. В наблюдательной палате зажгли желтую лампочку над дверью. Сколько сейчас времени? Когда позовут на ужин? Оказывается, от простой невозможности глянуть на часы, начинаешь чувствовать оторванность от мира. К хорошему быстро привыкаешь, отчего расставаться так больно. Расставаться с Аней.

Читать в такой темноте было невозможно.

– Блин, такая интересная книга, – оторвался Вова от своего занятия. – Никогда не читал ничего интереснее.

Мужчина загнул страницу и захлопнул книгу.

– Почти половину прочитал за один день.

– Лучше бы растягивал удовольствие, – сказал Александр, открыв глаза. – Литературой здесь не напасешься.

– Саша, ты будешь мне звонить, когда выпишешься?

– Если хочешь.

– Обязательно звони.

Вова назвал номер своего домашнего телефона.

– Повтори, – приказал мужчина. – Нет, ты все спутал! Запоминай старательнее.

Юноша напряг неразложившиеся остатки мозга, пытаясь запомнить комбинацию из семи цифр. Оказывается, это не такое уж и простое занятие.

– Саша, повтори номер телефона, – попросил Вова, пролежав еще пятнадцать минут. – Все верно. А теперь повтори еще раз.

Юноша без запинки назвал все цифры.

– Очень хорошо. Звони через пару недель. Не знаю, как долго меня еще здесь продержат, поэтому ты звони сразу, как выпишешься. Если что, то просто узнай у моих родителей о моем состоянии. Главное, не забывай звонить.

Похоже, для мужчины это действительно было важно.

Вова протер набежавшую лужу тряпкой и выжал ее в одно из пластиковых ведер.

– Леша, – стучался мужчина в дверь, – я пол вытер. Выпусти руки помыть. Ну Леша.

Надзиратель в олимпийке проигнорировал жалобную мольбу пациента и продолжил сидеть в своем кресле. Пришлось Вове мыть руки в ведре.

Вдруг позвали на ужин. Все повторилось в точности как днем. Пятеро мужчин покинули палату под конвоем и прибыли в столовую, где уже ждали железные миски с кашей. Обед от ужина отличался не только ассортиментом блюд, но еще и возможностью получить свою передачку. Из холодильника достали подписанные пакеты с угощениями и раздали их угрюмым пациентам. Саша съел баночку йогурта и Вовино яблоко. Брать еду с собой категорически запрещалось. Сколько успеешь съесть, столько и унесешь в своем желудке. Никаких поблажек.

После ужина наступало любимое время всех обитателей наблюдательной палаты – курение. Пациенты встали в очередь, называя свои фамилии. Каждому выдавалось по одной сигарете из личных запасов. Если у тебя кончились сигареты, то ты и не выходишь на курение. Если хоть что-то осталось, то милости просим пройти в курилку. Саше этот процесс был не интересен. Он продолжил лежать на продавленной койке и переводить взгляд от локтя на дальнюю стену. Больше все равно нечего было делать.

Лежачему пациенту пришли менять подгузник. Его вытащили нагишом из-под одеяла и стали брезгливо снимать промокшую насквозь материю. Занимались этим противным занятием добровольцы-надзиратели.

Впереди ждала беспокойная ночь. Александр и не представлял, как уснуть, если весь день прошел в дреме. Глаза подобно железной жалюзи отказывались закрываться, словно ее подперли спичками. В очередной раз вкололи галоперидол. На попе живого места не осталось, все было истыкано стерильными иглами медсестры-садистки. В палате было сыро и холодно. Один из пациентов пошел справлять нужду в ведро, предварительно попив из него. Больница учит ничему не удивляться.

Пациент, похудевший на полторы сотни миллилитров жидкости, присел на пол, приложившись спиной к еле живой батарее.

– Коля, опять началось? – заволновался сосед по палате. – Спокойно. Главное не иди на поводу у голосов.

– Может, позвать санитара? – спросил Вова.

– Не надо. Я справлюсь.

Пациент пыхтел и фыркал, обтирая спиной чугунную батарею. Он сложил руки в лодочку, словно для молитвы, и сунул нос в отверстие между пальцами. В такой позе он просидел минут десять, после чего пошел еще раз попить из ведра.

Вова опять протер пол заплесневелой тряпкой и выжал все в пластиковое ведро.

– Леша, ну пусти руки помыть. Я пол протер.

– Черт бы тебя побрал, – раздалось из-за двери. – Только быстро.

Дверь распахнулась, впустив в темную палату широкую полосу света. Мужчина вышел и растворился в прокуренном воздухе отделения.

– А можно мне тоже в туалет? – спросил Саша, пока дверь не закрылась снова.

– Иди, – бросил надзиратель в спортивном костюме.

Юноша добежал до санитарной комнаты и столкнулся с Вовой. Посыпались извинения и пожелания долгой жизни.

– Повтори номер телефона.

Саша, как робот или как автомат, выпалил семь цифр, ни разу не запнувшись.

– Здорово! – оценил Вова, закрывая кран.

– И долго вы собираетесь там сидеть? – грубым голосом рявкнул надзиратель. Он зашел в туалет и стал наблюдать за Сашей, который успел только встать напротив унитаза и спустить штаны. Писать под постоянным присмотром было, мягко говоря, неуютно. Ясное дело, стоит хоть на мгновение отвлечься от пациента из наблюдательной палаты, как можно найти его хладный труп со вскрытыми венами. Такие они, эти пациенты из наблюдательной. За ними нужен глаз да глаз.

Дабы поскорее закончить этот тяжелый и страшный день, Александр с силой сомкнул веки и приказал сознанию отходить ко сну. К большому удивлению, у него это получилось. Видать в крови накопилось немало феназепама, от которого постоянно клонило в дрему. Вот бы проснуться дома, где ждет любимый кот и мягкая кроватка. Где нет надзирателей и жестоких медсестер. Где главная забота заключается в том: съесть на завтрак кашу с молоком или твороженное печенье. Поскорее бы покинуть это ужасное место.

Ночью завезли «свежее мясо». Саша проснулся от того, что его плечо с силой сжимала большая рука с коротко подстриженными ногтями. В палате стояла какая-то суматоха. Юношу заставили встать с койки, чтобы можно было вытащить один из матрацев. Не долго пришлось шиковать на двойной войлочной прослойке. Тощий надзиратель с шумом двигал койку, пока другой укладывал на нее матрац. За руки и за ноги грузного мужчину перетащили на койку, поставленную перпендикулярно Сашиной. Видать, нового пациента так сильно обкололи, что он не приходил в сознание, несмотря на все манипуляции, проводимые с его телом. Лишние люди покинули палату, и дверь опять закрылась. Вот зараза! Спугнули и без того неспокойный сон.

Александр лежал и думал о том, как сейчас тихо в седьмом отделении. Там никто не таскает ночами пациентов и не скрипит заржавевшей панцирной сеткой. Не ценил юноша мягкий режим «семерки», пока не столкнулся с острым отделением. Попасть в острое легко, а вот выбраться очень сложно.

Утром, когда свет за окном стал белесый, в палату зашел врач. Он держал в руках пластиковую папку с бумагами и шариковую ручку.

– Ну как? – спросил он у перепуганного Александра.

– Все отлично, – попытался улыбнуться юноша.

– Что ж ты так подвел Елену Сергеевну и весь персонал «семерки»?

– Я правда не хотел этого. Вы можете вернуть меня обратно?

– Не понравилось у нас? – строго глянул в глаза врач.

– Со мной все хорошо. Меня можно выписывать из острого отделения.

Мужчина в халате долго думал, почесывая подбородок.

– Голоса есть?

– Нет. Все очень хорошо.

– Галоперидоловая блокада творит чудеса.

Врач открыл папку и стал искать нужную страницу.

– В принципе, не вижу причин держать тебя здесь. Пойдем со мной. Отправим тебя обратно.

Юноша чуть не закричал от радости. Вова, сидящий у противоположной стены, накуксился.

– Саша, повтори номер.

Александр так торопился, что оставил на батарее пачку влажных салфеток. Понял он это только выйдя за пределы наблюдательной палаты. Возвращаться поздно. Да и не хотелось, если честно.

В коридоре царила тишина. Никто не кричал и не бился головой о стену. Саша сел на скамейку и радостный ждал выписки из острого. До последнего казалось, что все это иллюзия или какая-нибудь больная фантасмагория. Юноша ждал, что вот-вот вернется врач и снова закроет молодого пациента в наблюдательную палату. Сердце от этого томительного ожидания билось очень быстро.

Из открытой палаты вышел едва живой мужчина. Он сел рядом с Александром и стал внимательно на того смотреть.

– Меня зовут Федя, – пробурчал пациент. – Ты тоже слышишь Их?

– Голоса?

– Да.

– Нет, у меня все отлично.

Юноша и сам поверил в это. За прошедшие сутки не было времени даже подумать о демонах, мучившись истощенный мозг. Все прошло и осталась лишь туманная дымка – побочный эффект от феназепама.

По коридору прошелся врач. В руках он теперь держал пакет с остатками еды. К пакету была прицеплена картонка от коробки галоперидола. На картонке кривыми буквами была выведена фамилия.

– Поздравляю с выпиской, – протянул мужчина и отогнал назойливого пациента.

– Уже уходишь? – заволновался Федя. – Но ведь ты не назвал свое имя…

Саше было все равно. Он спускался по лестнице, после каждой ступеньки чувствуя облегчение. Позади остался прокуренный коридор и снующие по нему сумасшедшие. Этот горький опыт дался нелегко, но, к счастью, все закончилось. Восторг обуял душу. Никогда еще юноша не был на таком эмоциональном подъеме. Он пережил ночной кошмар и остался жив. Жаль только, что шнурок из толстовки так и не вернули. Без него капюшон болтался, как тряпка, которой Вова затирал мокрый пол.

Дверь седьмого отделения открыли, и в лицо сразу же ударила теплая волна. Сестра-хозяйка готовила обед, отчего по всему коридору разлетались приятные запахи. Сашу довели до поста медсестры, где сидела Ирина. Увидев вернувшегося, как после войны, юношу, она вскочила со стула и подбежала к нему.

– Передаю в ваши заботливые руки потрепанного жизнью бойца.

Спутник из острого отделения развернулся, не дожидаясь ответа, и пошел обратно в свою страну вечного ужаса.

– Боже, Саша! Я так перепугалась, когда узнала, что тебя забрали. В сейфе ждут твои вещи. Давай, отдам тебе их.

Александр получил на руки цепочку с крестиком и выключенный телефон.

– Скажи санитарке, чтобы она открыла раздевалку. Дай обниму тебя.

После теплых объятий, Саша почувствовал себя действительно счастливым человеком. На свете нет таких проблем, которые невозможно разрешить. Впервые это понимание пришло 28 ноября, и вот теперь полностью укоренилось в сознании. Грех жаловаться на быт, который просто сказка, по сравнению с жизнью острого отделения. После таких тяжелых суток (самых тяжелых в жизни юноши) хотелось освежить голову. Александр позвонил маме и сообщил, что вернулся на первый этаж. Она обрадовалась и говорила, смеясь сквозь слезы.

В родной пятой палате было пусто. Все выписались, и остался только Саша. Юноша поставил на пол битком набитый рюкзак и пошел попить чаю.

После короткой трапезы, Александр зашел в палату и вздохнул.

– Как же здесь хорошо, – потом подумал и добавил, – но дома все равно лучше.

День пролетел незаметно. Саша сходил на арт терапию и занялся там изготовлением четок. Этот процесс успокаивал и дисциплинировал мысли. Пациент, который в мирской жизни пел в церковном хоре, играл на фортепиано, подстраивая ноты друг под друга.

Пришли две молодые журналистки. Они готовили статью о весеннем обострении. Татьяна Леонидовна, арт терапевт, охотно дала им интервью, которое позже получило название «как пластилином лечат шизофрению». Журналистки ходили по изостудии и фотографировали наиболее удачные рисунки и скульптуры. Потом они записали на камеру отрывок из фортепианных зарисовок талантливого пациента, не переставая восхищенно ахать. Все снимки были сделаны со спины, дабы скрыть лица пациентов и сохранить их в конфиденциальности.

Вдруг Саша понял, что скоро весна. До прихода журналисток эта истинна терялась где-то в пучине дней. Так и живешь: ходишь на гимнастику к Ольге Вадимовне, на группы общения, в столовую по три раза за день, но не замечаешь, как стремительно проноситься время. Елена Сергеевна до сих пор не вернулась с больничного, что так угнетало всех пациентов.

Людской поток пестрил новыми лицами и свежими мыслями. К Саше подселили новеньких, с которыми сразу же завязалось знакомство. Один из них, который просил называть себя просто дядя Миша, был отменным шутником. Он постоянно забывал Сашино имя, то ли ради шутки, то ли из-за слабой памяти. В общем, теперь Александра в палате называли Васей.

– Стою я на лыжах на тротуаре обутый, то ли лыжи не едут, то ли я долбанутый, – весело сказал дядя Миша, собираясь пойти покурить. – Вась, пошли подымим.

– Вы же знаете, в этом отношении я строг.

– Тогда пойдем научу тебя плохому.

– Я лучше в палате посижу.

– А ты, Артурчик? Все читаешь Донцову!

– Третья книжка за месяц. Вроде бы интересно.

Саша нарисовал Анин портрет и прилепил его к стене на пластырь. Теперь можно было смотреть на любимое лицо по вечерам, подсвечивая себе телефоном.

Оставшись в темной палате один, юноша забрался на подоконник и вооружился мобильником. Пришло время выполнять данное себе обещание. Аня была первой в списке контактов, поэтому найти ее было проще простого.

За окном шумел ветер, где-то в дали сверкали огни пятиэтажки.

Сколько не прикладывай к уху телефон, а Аня все равно не отвечала. Монотонные гудки разрывали голову. Гудки. Снова гудки.

– Зачем звоню? Никто мне не ответит.

От безысходности хотелось разбить телефон об пол. Из радиоприемника дяди Миши звучала песня Земфиры:

«Жить в твоей голове, и убить тебя неосознанно, нечаянно».

Юноша порылся в списке контактов и набрал нужный номер телефон.

– Привет, – тихо раздалось с того конца. – Давно не звонил.

– Я не поздно? – спросил Саша у Аниной подруги.

– Вообще-то все домашние уже спят, так что не будем их будить.

– Никак не находил в себе силы для этого разговора. Аня меня игнорирует. Я ей написал сообщение, и она единственный раз на него ответила. Написала, что хочет вернуть мне новогодний подарок.

– Да, получилось как-то не очень хорошо. Она стала делить содержимое коробки между своими подругами. Я забрала себе мягкую игрушку, она очень милая. Свитер чуть не ушел одной девочке.

– А что с подарочной карточкой в парфюмерный магазин? Аня написала, что для нее это слишком большой подарок, и он должен вернуться дарителю.

– Все точно так.

– Как у нее вообще дела? Глупо, конечно, спрашивать об этом у тебя.

– Да все хорошо. Готовиться к очередному коллоквиуму по термачу.

– Здорово, что все эти университетские проблемы ушли из моей жизни. Правда, появились куда более серьезные…

– Аня сожалеет, что ты попал в психушку. И мне жаль тебя.

– Не будем о грустном.

– Слушай, мне надо идти. Если что, звони.

– Ладно. Спасибо за все.

Саша закончил разговор и прижался щекой к холодному стеклу. Внутри что-то зудело, словно это нечто напоминало о прошлой жизни полной любви и боли. Хорошо тем людям, которые не привыкли опускать нос по всяким пустякам. Может быть, со стороны они кажутся дураками, но им это нисколько не мешает.

Пришло время пить таблетки и отправляться спать. Юноша отсчитал в своем внутреннем календаре еще один день и мысленно зачеркнул его красным фломастером.

Дядя Миша зашел в палату после последнего на сегодня сеанса курения.

– Артурчик уже в коконе, – усмехнулся он, поправляя тяжелые очки, – Вася на подходе. Там дед все никак не успокоится. Зовет санитарку покурить и посидеть у его кровати несколько часов, дабы снились хорошие сны.

– Это тот, у которого на руке выцветшая наколка «жду закат?» – спросил Александр, снимая носки.

– Не знаю, не рассматриваю руки людей. Ох-ох-ох, что ж я маленький не сдох.

Дядя Миша улегся под одеяло и включил музыку в телефоне. Из наушников полились мелодичные песни. Саша пожелал нарисованной Ане спокойной ночи и закрыл глаза. Жизнь стала на день короче. Выписка все ближе.