Текст книги "Сказания о земле Русской. От начала времен до Куликова поля"

Внутренность храма была богато отделана живописью и особою стенописью, так называемой мусией, или мозаикой. Эта мусийная стенопись заключается в том, что стена выкладывается мелкими разноцветными камешками, подобранными так, чтобы получались желаемые изображения. Хорошая мусия чрезвычайно прочна, и в Софийском храме до сих пор сохранились мусийные изображения: на главном алтарном своде – Божьей Матери, с поднятыми руками, так называемая «Нерушимая стена»; под ней – часть Тайной Вечери; а еще ниже – некоторые другие изображения; на алтарных же столбах – картина Благовещения: ангел с ветвью и прядущая Богоматерь. Затем уцелела и часть мусии в куполе.

Стены лестниц, ведущих с паперти на хоры, были покрыты обыкновенной живописью, с изображением разных случаев княжеской жизни: суда, увеселений, охоты и других.

Кроме Киева, по повелению Ярослава сын его, Владимир, воздвиг и в Новгороде храм Святой Софии по образцу киевского, но поменьше, на месте первоначальной дубовой церкви, сгоревшей в 1045 году. Этот храм подвергался впоследствии величайшим разорениям от нашествия врагов и пожаров, но до сих пор еще в нем уцелела часть его старинной замечательной мусийной живописи, а также и редчайшие ворота на западной стороне церкви, так называемые Корсунские.

В Чернигове, еще в 1031 году, Мстислав Удалой заложил собор Спаса Преображения, стоящий нерушимо и поныне. В недавние времена собор этот особенно прославился открытием нетленных и чудотворных мощей святого Феодосия Углицкого, архиепископа Черниговского.

После разгрома печенегов Ярославу пришлось вести еще несколько войн; он послал воевать финское племя ям, жившее в нынешней Финляндии, и распространил русские владения по течению Северной Двины.

Затем были при нем походы на литву и ятвягов, чтобы наказать их за набеги на наши границы.

Наконец, в 1043 году Ярослав предпринял поход и на Царьград. Причина этого похода заключалась в следующем. После крещения святого Владимира греки жили с русскими очень мирно и свято соблюдали договоры, писанные при Олеге и Игоре. Но однажды случилось, что русские с греками поспорили на торгу; произошла драка, и один русский был убит. Ярослав, горячий и неукротимый, несмотря на свои преклонные годы, пришел за эту обиду в большой гнев и, собравши большое войско, посадил его на ладьи и отправил к Царьграду, под начальством сына своего Владимира, при двух воеводах: Вышате и Иване Творимириче.

Греческий царь Константин Мономах, узнав о приготовлениях русских к войне, послал тотчас к Ярославу послов с предложением мира, говоря, что из-за такой маловажной причины не следует нарушать добрый и старый мир и вводить в войну два больших народа.

Но Ярослав, рассказывают греки, прочитав царское послание, прогнал послов с бесчестием и послал Константину гордый и презрительный ответ. Греки, конечно, почитали убийство русского маловажным делом и хотели отделаться дарами и деньгами, но Русь дешево не отдавала свою кровь и никаких обид не прощала, особенно льстивым грекам. Русская голова, погибшая в Царьграде, всегда волновала всю Русскую землю, и вся земля, не разбирая опасностей, собиралась, как один человек, мстить за свою кровь.

Получив такой ответ от Ярослава, Константин стал готовиться к защите: он прежде всего захватил находившихся в Царьграде русских, опасаясь от них возмущения, и разослал их по отдельным областям. Затем он вооружил свои корабли и войска и выслал их к входу из Черного моря в Босфор, где обыкновенно останавливалась Русь, – в небольшой гавани, у маяка Искресту. Греческие и русские суда стали друг против друга, но боя не начинали. Царь Константин снова послал своих приближенных просить мира. Князь же Владимир отослал их назад с посрамлением, сказав, что примет мир не иначе, как получив на каждого русского воина по три фунта золота. Конечно, царь Константин столько золота дать не мог и начал битву.

Вот как рассказывает про эту битву грек Псел, состоявший в то время, как она шла, при императоре Константине:

«Царь ночью с кораблями приблизился к русской стоянке и потом наутро выстроил корабли в боевой порядок. Русские, с своей стороны, снявшись, как будто из лагеря и окопа, от противоположных нам пристаней, и выйдя на довольно значительное пространство в открытое море, поставив потом все свои корабли по одному в ряд и этой цепью перехватив все море от одних до других пристаней, построились так, чтобы или самим напасть на нас, или принять наше нападение. Не было ни одного человека, который, смотря на происходящее, не смутился бы душой. Я сам стоял тогда, – говорит Псел, – около императора и был зрителем совершающегося. Однако никто не двигался вперед, и обе морские силы стояли неподвижно.

Когда прошло уже много дня, тогда император подал знак двум из больших кораблей и приказал понемногу двигаться вперед против русских ладей. Большие корабли ровно и стройно вышли вперед, а сверху копьеносцы и камнеметатели подняли военный крик; метатели же огня построились в порядке, удобном для бросания его.

Тогда большая часть русских лодок, высланных навстречу, быстро гребя, устремились на наши корабли, а потом, разделившись, окружив и как бы опоясав каждый из отдельных больших кораблей, старались пробить их снизу балками, а греки бросали сверху камнями и веслами. Когда против русских начали метать огонь и в глазах у них потемнело, то одни из них стали кидаться в море, как бы желая проплыть к своим, а другие не знали, что делать, и в отчаянии погибали.

Затем император подал второй знак, и уже большее число больших кораблей двинулось вперед; за ними пошли другие корабли, следуя сзади или плывя рядом. Наша греческая сторона уже ободрилась, а русские стояли неподвижно.

Когда, разрезывая воду, большие корабли очутились против самых русских лодок, то связь их была разорвана, и строй их рушился; однако некоторые из них осмелились стоять на месте, но большая часть повернула назад.

Между тем солнце, уже высоко поднявшись, стянуло в себе густое облако снизу и изменило погоду: сильный ветер поднялся с востока, возмутил море вихрем, который и устремил волны на русских и потопил часть их лодок тут же, а другие, загнав далеко в море, разбросал по скалам и утесистым берегам; иные из них были настигнуты греческими большими кораблями, которые и предали их пучине, со всеми гребцами и воинами; другие, будучи рассечены пополам, были выкинуты на ближайшие берега. Произошло большое избиение русских, и море было окрашено поистине убийственным потоком, как бы идущим сверху, из рек».

Так рассказывает грек Псел про это морское сражение, причем сам же указывает, что больше всего помогла грекам поднявшаяся буря. Выкинутые этой бурей тела русских собирались греками, после чего они обирали с покойников одежду и вещи.

Корабль князя Владимира был также разбит бурею, и сам он чуть не погиб. Воевода Иван Творимирич еле успел посадить его на свою лодку. Оставшиеся в живых русские пошли домой – одни пешком по берегу, другие на оставшихся судах. Всего на берегу, после бури, собралось шесть тысяч человек; они были наги, голодны, без припасов и без начальства, так как никто из старших княжеской дружины не хотел идти с ними, предпочитая вернуться на ладьях.

Тогда доблестный Вышата, воевода Ярославов, видя столько воинов, брошенных без вождя, на произвол судьбы, воскликнул от жалости: «Не поеду я к Ярославу, а пойду с ними» – и высадился из своей лодки на берег. «Если я жив буду, то с ними, – сказал он, прощаясь с князем Владимиром, – а если погибну, то с дружиной» – и после этого принял начальство над нагими и голодными воинами.

Между тем греки выслали погоню за русскими ладьями. Узнав про это, Владимир повернул назад, вступил в бой с греческими кораблями и разбил их со славой: четыре из них взял в плен со всеми людьми и убил самого греческого воеводу. После этого он с большой честью вернулся в Киев к отцу.

Не такова была судьба благородного Вышаты. Он благополучно добрел со своими больными, увечными и еле одетыми и обутыми воинами до Варны. Здесь их поджидал греческий воевода. Наши вступили в бой, но были разбиты; при этом 800 человек и сам Вышата попались в плен, после чего были приведены в Царьград и ослеплены.

Неудачное окончание описанного похода нисколько не уменьшило значения Руси в Царьграде: слишком силен и могущественен был русский князь Ярослав, и слишком храбры и неустрашимы были русские войска. Да кроме того, греки и не могли существовать без русских товаров: хлеб, меха, мед, рыба, воск, янтарь, золото – все это получалось из Руси, а потому греки и были, конечно, крайне рады, когда через три года им удалось восстановить с Ярославом прежний мир.

По этому миру Вышата со слепой дружиной был отправлен на Родину, где был, несомненно, встречен с большим почетом; на Руси же после этого можно было видеть много слепцов.

Впоследствии, чтобы укрепить еще больше мир с Русью, Константин Мономах выдал свою дочь замуж за Всеволода, любимого сына Ярослава.

Кроме греческого императора все знаменитые короли и владетельные князья того времени искали высокой чести породниться с русским великим князем.

Сам Ярослав был женат на Индигерде, дочери шведского короля Олафа; сестру свою Доброгневу он выдал замуж за короля Казимира, занимавшего польский стол после Болеслава Храброго; а сестра самого Казимира была женой сына Ярослава Изяслава. Одна дочь Ярослава, Елизавета, была замужем за норвежским королем Гаральдом. Ярослав долго не соглашался выдавать за него дочь, так как он сватался к ней во время своего изгнания из родины; но своею храбростью и доблестной службой Ярославу, а также и византийскому императору, которому он завоевал много городов, Гаральд склонил, наконец, русского великого князя отдать за него дочь. До сих пор еще норвежцы распевают славные песни, которые сложил Гаральд в честь горячо любимой жены своей – красавицы Елизаветы Ярославны. Другая дочь, Анна Ярославна, была женой французского короля Генриха Первого и матерью французского же короля Филиппа, за малолетством которого она долго правила Францией. Французы до настоящего времени берегут ее собственноручную подпись: «Королева Анна», на одной государственной грамоте. «На ней королева Анна, – говорит французский ученый, описывавший грамоту, – не удовольствовалась по обычаю тех времен, за общею безграмотностью, поставить крест рядом со своим именем, написанным рукой писца, но собственноручно подписала ее своим именем на русском языке». В городе же Реймсе, где венчались на царство французские короли, до сих пор хранится Евангелие, которым, вероятно, благословил свою дочь, отправляя во Францию, Ярослав Мудрый.

Французские короли при своем помазании давали обет Господу на этом Евангелии, причем, ввиду незнакомства французов со славянским языком, оно считалось ими написанным на каком-то совершенно неведомом языке. 22 июля 1717 года, когда император Петр Великий проезжал через город Реймс и осматривал соборную ризницу, то Евангелие это было ему показано с пояснением, что никто не знает, на каком оно написано языке. К величайшему удивлению присутствующих, великий русский царь, взяв его в руки и увидев церковнославянское письмо, начал его тотчас же бегло читать.

Третья дочь Ярослава Анастасия была женой венгерского короля Андрея Первого, а из сыновей Ярослава двое были женаты на немецких графинях очень знатных родов.

Двор Ярослава, окруженный блеском величия, служил убежищем и для несчастных государей и владетельных князей: Олаф Святой, король Норвежский, лишенный престола, проживал одно время у нас. Ярослав принял его с особым дружелюбием и хотел дать ему в управление область, но он скоро выехал опять в Норвегию, оставя у нас своего юного сына Магнуса; затем у нас же проживали Эдвин и Эдуард, дети английского короля Эдмунда, изгнанного из Англии датским завоевателем Канутом Великим. Далее, принцы венгерские Андрей и Левента искали одно время также убежища у Ярослава, и, наконец, им же был принят на службу варяжский князь Симон, изгнанный из своего отечества дядей своим, Якуном Слепым, который потерял, как мы знаем, свою золотую повязку с глаз под Лиственом.

Так блистательно поставил Русь к концу своего княжения мудрый Ярослав. Дела его славились по всем странам Европы, а заведенные им на Руси порядки служили многим примером. Так, вычеканенная им монета – «Ярославле сребро» – послужила образцом для монет северных государств – Швеции, Норвегии и других.

В 1054 году, чувствуя приближение смерти, Ярослав собрал своих детей и для предупреждения всякой распри между ними держал им следующее слово: «Вот я отхожу из этого света, дети мои! Любите друг друга, потому что вы – братья родные, одного отца и одной матери. Если будете жить в любви между собой, то Бог будет с вами. Он покорит вам всех врагов, и будете жить в мире; если же станете ненавидеть друг друга, ссориться, то и сами погибнете и погубите землю отцов и дедов, которую они приобрели трудом своим великим. Так живите же мирно, слушаясь друг друга; свой стол – Киев – поручаю вместо себя старшему сыну моему, Изяславу. Слушайтесь его, как меня слушались; пусть он будет вам вместо отца. Святославу даю Чернигов, Всеволоду – Переяславль, Игорю – Владимир, Вячеславу – Смоленск; каждый да будет доволен своею частью; если же кто захочет обидеть брата своего, то ты, Изяслав, помогай обиженному».

Вскоре после этого великий князь, уже совершенно больной, но не перестававший заниматься государственными делами, поехал по какой-то надобности в Вышгород и там скончался, 19 февраля 1054 года, на руках своего любимого сына Всеволода; он умер семидесяти шести лет от роду, окруженный всеобщим почетом и любовью и горько оплакиваемый народом.

Тело его было положено в гробницу из светлого мрамора, в которой оно покоится и поднесь, в приделе, по правую руку от алтаря, в соборном храме Святой Софии в Киеве. Благодарный русский народ почтил память своего великого князя, наименовав его Мудрым.

Действительно, немало мудрости и трудов положил Ярослав для создания и великой и могучей Руси.

Длинные междоусобные войны с братьями заняли у него многие годы. При этом военное счастье далеко не всегда было на его стороне. Тяжкие поражения пришлось ему испытать и от поляков при борьбе с Святополком, и от брата Мстислава под Лиственом. Наконец, не удался и его греческий поход. Но все эти тяжкие времена мудрый Ярослав преодолел своим твердым нравом и ясным умом, и к концу его жизни все устроилось так, как лучше он и желать не мог.

Кроме войн, веденных для защиты и усиления русской мощи и славы, не меньше трудов положил Ярослав и на устройство внутренних дел и порядков в Русской земле. За свою любовь к сооружению церквей, монастырей, палат и других зданий, киевляне признали его «хоромцем», то есть охотником строить. Еще с большей любовью и усердием относился Ярослав к народному просвещению.

Время его ознаменовалось распространением православной веры почти по всей Русской земле и постройкой множества церквей и монастырей.

Как глубоко верующий христианин, Ярослав смущался, что дяди его – Ярополк и Олег – умерли некрещеными; поэтому он вырыл их кости и, крестивши их, предал опять погребению.

Детей своих он воспитывал в вере Христовой с самым большим старанием. Особенной ревностью к вере отличалась супруга его Индигерда, в крещении Ирина, и старший сын Владимир Ярославович, сидевший в Новгороде, в котором он положил очень много трудов на сооружение собора Святой Софии; почив тридцати трех лет от роду, Владимир был погребен в Корсунской паперти собора, рядом с матерью, принявшей перед смертью пострижение с именем Анна. Мощи князя Владимира и княгини Анны прославились своим нетлением и ко дню празднования тысячелетия России, в 1862 году, были положены в серебряных раках в самом соборе. Православная церковь причислила их к лику святых. Во время княжения Ярослава выросло уже поколение тех детей, которых святой Владимир отдал в книжное ученье и матери которых оплакивали их при этой отдаче, как умерших. Теперь эти дети ставились всюду священниками и церковниками. Ярослав продолжал дело своего отца: в Новгороде он тоже собрал 300 детей у старост и попов и отдал учиться книжному и церковному просвещению. Великий князь, пристрастившийся к книжному ученью, сам читал священные книги, и днем и ночью. Он неутомимо всюду отыскивал их и, конечно, собрал все, что можно было найти на славянском языке у болгар. Но, не довольствуясь этим, он посадил у себя в терему множество переводчиков и заставил их переводить и переписывать в большом числе книги с греческого языка, чтобы рассылать их потом по церквам. Этим рвением к книжному делу великий князь положил основание и древнейшему русскому книгохранилищу при Новгородском Софийском соборе.

Руководимые Ярославом как семья его, так и все русское высшее общество усердно просвещали себя чтением и наукой; переписка книг, так как книгопечатание не было тогда еще известно, считалась настолько почетным занятием, что первейшие духовные лица, князья и княгини посвящали свое свободное время этой переписке. Любимый сын Ярослава Всеволод по собственной охоте изучил пять иностранных языков, а другой сын, Святослав, собирал где мог книги и заваливал ими свои покои. До сих пор сохранилась написанная по его приказанию и украшенная драгоценными рисунками книга «Изборник Святослава». К тем же временам относится также сохранившееся до сей поры Евангелие с великолепными рисунками и украшениями, написанное для новгородского посадника Остромира. Оно носит название «Остромирово Евангелие».

По поводу так сильно развившейся любви к книжному просвещению в Ярославово время летописец говорит: «Подобно тому, как если б кто распахал землю, а другой посеял, а иные стали бы пожинать и есть пищу обильную, так и князь Владимир распахал и умягчил сердца людей, просветивши их крещением; сын его, Ярослав, насеял их книжными словами, а их теперь пожинают, принимая книжное ученье. Велика бывает польза от него; из книг учимся путем покаяния, в словах книжных обретаем мудрость и воздержание; это реки, напояющие вселенную; в книгах неисчетная глубина, ими утешаемся в печали, они узда воздержания». Кроме распространения православия и просвещения Ярослав оставил по себе память также и тем, что он был государь, которому приписывается составление первого писанного свода законов, под названием Русская Правда. В эту Русскую Правду вошли все порядки для производства княжеского суда, а также и правила для взимания взысканий и государственных доходов.

Сборник этот весьма любопытен, так как по наказаниям, указанным в нем, можно судить о нравах, господствовавших тогда на Руси.

Из законов, помещенных в Русской Правде, мы видим, что, несмотря на принятие христианства, родовая месть при Ярославе считалась еще вполне законною; так сильны, значит, были языческие обычаи.

Русская Правда делает лишь то ограничение, что мстит за обиду не весь род обиженного, а только его ближайшие родственники: брат за брата, отец за сына, сын за отца и племянник за дядю. В случае, если почему-либо мести не было, то за убийство или увечье князю платилась вира, имевшая разные размеры, смотря по свойству обиды и званию обиженного; так, за убийство свободного человека платилось 40 гривен, а за княжеского мужа – 80 гривен. Если же на земле какого-либо селения находили мертвое тело, причем убийца не был обнаружен, то все селение платило князю виру; эта вира называлась дикой. По Русской Правде особенно сильно карались поджигатели и конокрады – самые злые враги сельского населения и в настоящее время. Виновные в этих преступлениях выдавались князю на поток, то есть на изгнание, а дома их и имущество разграблялись.

Исследование дела производилось всегда очень тщательно: вызывались свидетели, выслушивались стороны, и только тогда постановлялось решение. Если же свидетелей не было и дело почему-либо представлялось неясным, то обвиняемые в убийстве или в краже не менее чем на полгривны золота подвергались испытанию железом: они должны были произносить присягу, либо стоя на раскаленном железе, либо держа на нем два пальца; при менее важных преступлениях производилось испытание водой: обвиняемый должен был сделать несколько шагов в глубину реки; если он при этом робел или мешался, то проигрывал дело. Главнейшим наказанием была денежная пеня различного размера, смотря по вине осужденного; причем продажа в рабство применялась в том случае, когда у него не было средств заплатить наложенную на него по суду пеню.

Мы видели, что ближайшим помощником русских князей во всех делах была его дружина. Дружина эта разделялась на старших мужей, или бояр, и на младших – называемых также гридями (от этого слова произошло и название гридница, то есть палата, где в княжеских теремах собирались люди его дружины). Бояре были те старшие мужи, с которыми совещался князь о всех важных делах, как ратных, так и земских; мы видели также, что святой Владимир совещался с боярами же и тогда, когда задумал принять христианство. Князья посылали бояр посадниками в города, послами к иноземным государям и назначали их тысяцкими или воеводами над ратными людьми от земли, которые приходили со своими старостами, сотскими и десятскими.

При построении полков для боя дружина обыкновенно ставилась на обоих крыльях большого полка, или чела, который состоял из воев от земли. Таким порядком обыкновенно большой полк вел бой, а дружина на крыльях своими решительными действиями довершала победу. Конечно, дороже всего для дружины должен был быть ее князь, а для князя его дружина. И действительно, мы видели, насколько всегда были преданы своим князьям их дружины в самых трудных делах, а также как и князья любили свои дружины. Олег, возвращаясь из Царьградского похода, не пожалел наделать из драгоценных паволок парусов для кораблей своей дружины. Доблестный Святослав не хотел креститься, чтобы не смеялись его мужи; дружина же его всегда была готова лечь костьми за своего князя. Святой Владимир, услышав, что его подвыпившие дружинники жалуются на деревянные ложки, сейчас же приказал выковать их из серебра. Наконец, Мстислав Удалой надолго оставил по себе память именно тем, что беспредельно любил свою дружину.

Все мужи дружины были совершенно свободны и всегда могли оставить службу у князя и переехать к другому; но в действительности случаи эти в описываемое время были чрезвычайно редки.

Кроме князей и княгини тоже имели свои дружины, особенно те, которые по складу своей души любили принимать участие в делах Русской земли.

Содержание дружин обходилось князьям, вообще, очень дорого, почему они и не были многочисленны; 800 человек считалось уже очень большой дружиной. Но если дружины были невелики, то состав их подбирался с особой заботой. Во главе ее всегда стоял сам князь, поступая в ее ряды с раннего детства. Мы видели малютку Святослава, уже с четырехлетнего возраста идущего во главе дружины в бой. Вообще, в те времена жизнь князей начиналась рано: они нередко женились одиннадцати или двенадцати лет от роду, на восьми– или девятилетних невестах, и в этом же возрасте начинали принимать участие в делах управления и переносить все тягости боевой жизни. К двадцати годам из них вырабатывались настоящие мужи по своему зрелому уму в делах земских и по уменью не только лично вести бой с врагом, но и искусно водить на него свои войска.

Такими же молодцами были и молодые товарищи князя, с которыми он вместе рос, – боярские дети; да и все остальное население, по примеру князей, с раннего возраста отличалось большим мужеством и деловитостью. Стоит только вспомнить того замечательного отрока, который пробрался через стан печенегов, с уздой в руках, к воеводе Претичу во время осады печенегами Киева, в княженье Святослава. И до сих пор среди русского народа, когда случается война, всегда находятся славные отроки, иногда не старше тринадцати или четырнадцати лет, которые не только проявляют чудеса храбрости, но также, следуя примеру этого киевского молодого героя, отличаются необыкновенным хладнокровием и рассудительностью при величайшей опасности; что же касается нашей молодежи, из которой ныне состоит русское войско, то всем известно, какими отважными героями, наравне со старыми воинами, они всегда себя держат перед врагом.

В княжескую дружину принимались люди всякого рода и племени, и всех возрастов и состояний. Единственное требование, которое им предъявлялось, чтобы они были мужами добрыми, храбрыми и смышлеными. Каждый самый простой человек мог рассчитывать занять в княжеской дружине самое почетное место – исключительно благодаря своим личным доблестям.

Мы видели, что у Святослава первым вельможей после него был великан Икмор, вышедший из простого звания, только вследствие своих необыкновенных воинских подвигов; мы видели также, во время борьбы святого Владимира с печенегами, что он тотчас же возвел в бояре, даже вместе с отцом, простого крестьянина Яна Усмошвеца за его славную победу над печенежским силачом.

Этим братством и равенством военных людей перед своими государями, вне зависимости от того, из какого звания они происходили, всегда отличались только русские войска, причем у нас так осталось и до настоящего времени.

Особенно ценили князья, когда в ряды их дружин поступали знаменитые богатыри, славные своими доблестными делами.

В древних наших песнях мы находим, что князь встречал прибывающих неизвестных ему богатырей следующими словами:

 
Гой вы еси, добры молодцы!
Скажите ж, как вас по имени зовут;
А по имени вам можно место дать,
По отчеству можно пожаловать.
 

Такое отношение князей к богатырям еще яснее выражено в одной из былин про Илью Муромца:

 
Приехал Илья Муромец во Киев-град
И вскричал он громким голосом:
«Уж ты, батюшка, Владимир-князь!
Тебе надоль нас, принимаешь ли
Сильных, могучих богатырей,
Тебе, батюшка, на почесть – хвалу,
Твоему граду стольному на изберечь!»
Отвечает батюшка Владимир-князь:
«А и как мне вас не надо-то!
Я везде вас ищу, везде спрашиваю».
 

Богатырями в старые времена прозывались те добрые молодцы, знаменитые своей отвагой, исполинской силою и христианскою душою, которые всегда готовы были помочь своему меньшому брату в беде и защитить его от обиды.

А обиды тогда было от кого терпеть. В степях рыскало Идолище поганое, каковым именем народ называл печенегов и других хищников; в лесах же сидели лютые люди – Соловьи-разбойники, чудно перекликавшиеся между собой разными звериными и птичьими голосами, когда давали друг другу знать о приближении путников; был и жидовин проклятый – с хазарской стороны, были и другие злые враги, называвшиеся в народе Змеями Горынычами, Тугаринами Змииновичами и другими мудреными прозвищами. Все эти враги Русской земли нападали внезапно на отдельных людей или на целые селения, подстерегали в лесах и оврагах путников, грабили, убивали, жгли и уводили в полон беззащитный народ – стариков, женщин и детей. Княжеская дружина была невелика, да почти всегда и занята войной. Кроме того, Русь была так обширна, а дорог в ней было так мало, что много нужно было времени, чтобы княжей дружине дойти до того места, где свершался разбой или набег хищников; поэтому, конечно, воры и разбойники могли всегда уйти вовремя. Мы видели, что даже большую печенежскую силу иногда было невозможно догнать и найти в степях; князь Борис, посланный святым Владимиром с дружиной против печенегов, возвращался назад, не встретив их, когда узнал на реке Альте о смерти отца.

Вот защитниками бедного люда в их округах, против этих воров и разбойников, и являлись в Древней Руси наши славные богатыри, которые вместе с тем были и верными княжьими слугами. Они посылались или самими князьями, или приглашались местными жителями для защиты от лютых врагов; здесь они совершали свои подвиги, иногда очень трудные, и делались, конечно, народными любимцами и героями.

Наряду с богатырями в те же времена водились и поленицы.

Поленицами прозывались в народе те добрые девицы, обыкновенно дочери или сестры богатырей, которые, обладая всеми лучшими свойствами женской души, были вместе с тем так сильны и смелы, что могли заткнуть за пояс любого молодца; они тоже, как и их отцы и братья, служили святому делу народной защиты и вступали в отважные бои с разбойниками и прочими лихими людьми. Носили поленицы обыкновенные женские платья, но ездили на конях и были вооружены копьями, щитами и булатными мечами.

Удалые поленицы, будучи бесстрашными и грозными воинами, пока оставались в девицах, по выходе замуж превращались в самых верных и добрых жен и хозяек.

Так рисуют их народные сказания.

Летописи почти не говорят о подвигах богатырей, и не говорят потому, что составлялись они, чтобы заносить на память потомству важные государственные дела, имевшие значение для всей Руси; при этом они составлялись всегда кратко, без лишних слов. Славные же дела богатырей и полениц относились обыкновенно к отдельным событиям той или другой местности, а не ко всей Русской земле, а потому они в летописи и не заносились. Из летописных известий мы знаем только, что богатыри водились на Руси вплоть до нашествия татар, при котором они в первой же битве все легли костьми за Русскую землю.

Познакомиться же подробно с богатырями и поленицами можно по народным песням-былинам.

Былины – это предания о подвигах богатырей, созданные народной любовью к ним; они переходят местами в сказку и наделяют своих любимцев совершенно несуразною силою и невероятными подвигами. Но как в сказочных преданиях древних греков о кентаврах и амазонках заключалось много истинного смысла, так и в наших былинах о богатырях находится много настоящей правды.

Читая былины, мы знакомимся не только с именами наших славных богатырей и их чудесными делами, но как бы переносимся в те времена, когда они жили, – так живо и правдиво составлены эти былины; в них показаны и нравы каждого богатыря, и счеты их между собой, и насмешки, которыми они осыпали иногда друг друга; читая былины, как бы присутствуешь на богатырских пирах, видишь их одежду, и оружие, и тех добрых коней, которые их носили.

Все рассказы киевских былин связаны между собою так, что одна служит как бы продолжением другой.

Богатыри в них выводятся двух родов – старшие и младшие.

Из старших богатырей особенно знамениты были двое: Святогор-богатырь, такой страшный силач, что «грузно ему было от силушки, как от тяжелого бремени», и еще сильнее его – богатырь-пахарь Микула Селянинович. По былинному сказанию, Микула Селянинович пахал такой тяжелой сохой, что ее не могла вытянуть из земли вся дружина мимо езжего князя Вольги Всеславьевича, а он, Микула, брал ее одной рукой и кидал за ракитов куст.