Текст книги "Агент Иван Жилин"

– Правда ли, – звонко сказал он, – что тебе подарили бутыль самогона и ты ее разбил?

Я взял его под мышки и затанцевал с ним вальс.

– Пять литров горилки, – сказал я. – Вдре-без-ги.

– Нарочно? – спросил он, заранее зная ответ.

– Ну не понравилось мне, сивухой воняло.

Он вырвался. Он встал передо мной, красный и потный.

– Ты мне больше не друг, Жилин, – объявил он.

– Послушай, Опохмелов, – сказал я ему. – На обиженных воду возят. А также кладут их под нары. Тоже мне, центр мира. Гора Кайлас. Ты хотел правды? Вот она: это была не горилка, а ракша, непальский самогон из риса.

– Я тебе больше руки не подам, Жилин, – ровным голосом сказал Славин и отвернулся.

– А как насчет вас, Виктуар? – шагнул я к Баневу. – Я ухожу. Вы не откажете мне в рукопожатии?

Тот посмотрел на протянутую ему ладонь и откровенно растерялся. Рафинированный, пастеризованный и дистиллированный Банев не находил нужных слов! Сказал бы прямо: ты грязен, Жилин. Пусть ты и птица высокого полета, Жилин, но зачем же в собственном гнезде-то гадить?.. Просто скулы сводило от неловкости за них обоих. И ответить мне было нечем. И тогда я пнул ногой крутящиеся двери, ведущие в холл… Виктор Банев все знает про взрывчатку, думал я, именно это нравится читателям в его книгах. Евгений Славин разбирается в человеческих душах, хоть и верит в плохого Бога, – именно это нравится критикам. Незаурядные люди. Люди, на которых не обижаются. Есть, знаете ли, такие люди – на которых не обижаются…

В холле гостиницы, укрывшись в одной из свободных зон отдыха, я наконец-то смог заняться посылкой от Учителя. Сначала вскрыл конверт с письмом.

«Ванечка, Вы забыли у меня электронный блокнот и дополнительное запоминающее устройство. Вероятно, все это нужно Вам для работы. А стило к блокноту поищите у себя в карманах, у меня его не было. ДД». Посткриптум: «Я не знал, что выпускаются запоминающие устройства на триллион страниц».

Забыл – это понятно, подумал я. Нужно для работы… Но почему – электронный блокнот? Разве блокнот я забыл у Дим-Димыча на его письменном столе? Да еще в комплекте с запоминающим устройством на триллион страниц… Учитель тоже не видел?

Ох, как не вовремя появилась на сцене эта посылка…

Освобождать коробку от пергамента было не обязательно: и так ясно, что внутри. Я нашел взглядом бар – и пространство послушно свернулось под моими ногами. В холле работал стереовизор, большущая тумба до потолка, вокруг него расставлены были плетеные диванчики, вытащенные из ближайших зон отдыха, и все люди, находившиеся сейчас на первом этаже, скопились здесь. Кому не хватило сидячих мест, те безропотно стояли. Люди не переговаривались, не обменивались мнениям – молча смотрели и слушали. Разгромлено гнездо фальшивомонетчиков, вещал первый европейский канал. Полицейская операция проводилась совместно Интерполом и Службой контроля при Совете безопасности ООН. Подпольная организация была в буквальном смысле подпольной: обнаружен настоящий подземный городок с развитой инфраструктурой, созданный на территории Университета при небескорыстном попустительстве ректората и прямом участии большого числа сотрудников и студентов. Фальшивомонетчики имели наглость подделывать все основные мировые валюты, и они же с неясными пока целями совершили вчерашний налет на этнографический центр «Новый Теотиуакан», во время которого погибло девять мирных ученых из Латинской Америки. Убийцы, варвары, нелюди. Степень вовлеченности преподавателей и инженеров Университета еще выясняется, но главарь банды уже известен: некто Станислав Скребутан, занимавший видный пост в правительстве…

– Почему вы смотрите Европу, а не местное вещание, – шепотом поинтересовался я у менеджера, бессильно привалившегося к мозаичному панно.

– Потому что ни одна наша станция не работает, – был мне ответ, – ни телевизионная, ни радио.

Дикторы стеснялись своих же слов: по-моему, они понимали, какую лапшу их вынуждают вешать зрителям на уши. Вот образцы поддельных валют, показывала камера, вот остатки оборудования. Преступники пытались уничтожить улики, но, как мы видим, в полной мере им это не удалось. Взрыв тайного денежного хранилища был организован и осуществлен лично главарем, который, по непроверенной информации, погиб в огне. Сохранилась видеозапись, сделанная перед самым взрывом, и сотрудники Службы контроля обещали в скором времени предоставить ее прессе…

Подавив рвотный рефлекс, я зарулил в нишу, где располагался бар. От таких новостей хотелось немедленно под душ, отмыться. А здесь было пусто: всех потенциальных клиентов переманили новости; впрочем, нет, кто-то с бокалом в руке лениво качался вверх-вниз на табурете возле стойки. «В целом полицейская операция прошла в мягком режиме, – неслось мне вслед. – Жертв нет, никто серьезно не пострадал…» Никто не пострадал, никто не пострадал, – какое длинное эхо. Что тебе еще надо, Жилин? Жертв нет! Поверь в это и утрись… Бармен был тот же, что и ночью, – большая удача! Человек просто горел на работе, совсем не жалел себя, пчелка трудолюбивая. И опять он проповедовал, ревнитель трезвости и чистых кишок.

– Человек рождается здоровым, все болезни приходят к нему через рот, – втолковывал он единственному посетителю. – Гиппократ сказал!

Новообращенный слушатель употреблял кислородный коктейль с помощью серебряной ложечки. Внутри стеклянной стойки плавали молчаливые рыбки – тоже слушали.

– Едим для того, чтобы жить, а не живем для того, чтобы есть! – с ходу возгласил я. – Это Сократ. Чем языком болтать, сотворите мне кислородный коктейль, мастер, да смотрите, чтоб был лучший в городе.

Бармен обнаружил меня слишком поздно, не успел придумать, как ему реагировать. Не ждал он моего появления, вот в чем была его проблема. Механическим движением он вытащил из холодильника яйцо и спросил:

– Вам с каким наполнителем?

– С морозным воздухом, – заказал я. – Зимой гадюки сладко спят.

Присаживаться я не спешил, остался на ногах, а посылку от Строгова положил на свободный табурет. Мой сосед повернулся вместе с коктейлем:

– Хорошо вы сказали – про гадюк. Я тоже не смог это шипение вынести, потому и удрал оттуда, – он ткнул ложечкой в сторону стереоэкрана. – Как вы думаете, это правда, что хранилище с деньгами сгорело?

Он спросил меня почти теми же словами, что и старик на площади, и с той же точно интонацией. Оба они еще на что-то надеялись.

– Правда, – ответил я.

– И что теперь? – с отчаянием произнес он.

– А что теперь! – беспечно сказал я. – Выпустят новые деньги, в чем вопрос?

Лишняя пара ушей и глаз были мне совершенно ни к чему, значит, следовало побыстрее от них избавиться. Бармен между тем разбил яйцо, отделил белок от желтка, принялся колдовать над своим аппаратом, – он все делал механически, бросая пугливые взгляды то на нас, то на людей в холле. Бармен тоже на что-то надеялся.

– Вы так думаете? – воспрянул собеседник. – А ведь верно, должны новые деньги выпустить, как же иначе…

– Печатный станок не горит, в отличие от рукописей, – подтвердил я. – Вон там, снаружи, видите? – показал я ему. – Да-да, возле выхода из отеля. Двоих товарищей видите?

По ту сторону стеклянной стены все еще мозолили глаза Банев со Славиным. Что ж, ребятушки, выручайте.

– Один – крупный специалист по взрывному делу, – шепотом сообщил я. – А второй чего только не напечатал в своей жизни. Я уверен, они все знают. Если вы поторопитесь, то сможете расспросить их.

Несчастный человек был переполнен надеждой и потому попался. Он махом прикончил коктейль, сунул серебряную ложечку в нагрудный карман, встал и пошел к выходу, нетерпеливо ускоряя шаг. Едва он покинул нишу, я тут же опустил стальную штору, наглухо отделив бар от холла. Такие шторы были предусмотрены в каждой из ниш первого этажа: в ночное время с их помощью закрывали и опечатывали служебные помещения. Я проделал все это очень быстро, бармен и рта не успел раскрыть, чтобы позвать кого-нибудь на помощь. Теперь мы были одни. Поговорить с приятелем без свидетелей – что может быть естественнее? Надеюсь, никто на меня не обиделся… Когда я перелезал через стойку-аквариум, бармен пискнул:

– В чем дело, товарищ?

– Масс-турбо, – сказал я и подошел к нему вплотную. – Бесконтактное рукоблудие.

Он посерел лицом. Шея, впрочем, тоже посерела, и руки, и даже ногти, – человек будто пылью покрылся.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

Это было бы убедительно, если б не трусил он столь очаровательно. По-моему, он решил, что его явились убивать. Он, увы, ошибался. Я подмигнул ему:

– Речь о видеокристаллах, которыми вы снабжали некоторых любителей комиксов. Уникальная, штучная продукция. В магазинах не продается, тиражированию не поддается.

– Вы хотите взять что-то напрокат? – попытался разыграть он дурачка, но попытка не удалась.

– Речь о совершенно особенных кристаллах, после просмотра которых клиент берет хозяйственный нож и режет сотрудницу вашего отеля в массажном кабинете, – терпеливо объяснил я ему.

А также речь о том, подумал я, что консорциум «АКТ» – не что иное, как финансовое прикрытие лабораторий Бромберга. Мне ли не знать это, если я самолично проводил счета на спецтехнику, еще когда числился в перспективных кадрах – в счастливую пору войны с наркодельцами.

А еще речь о том, что я собственными ушами слышал реплику, которую позволил себе один из заместителей Бромберга на закрытом совещании семь лет назад. Было заявлено, что эффект слега – это колоссальный прорыв в науке, какие случаются раз в столетие, и не использовать открывшиеся возможности просто глупо… И очень скоро всевозможные новинки из области психоволновых технологий посыпались нам в руки, как из рога изобилия.

Бармен затрясся. Это была агония.

– Признавайся, ты ведь на самом деле не бармен, а медик? – ласково спросил я. – Клятву Гиппократа, наверное, давал? Давно на старину Бромберга работаешь?

Он вдруг рванулся в подсобку. Куда, зачем? Нету там служебного выхода, малек, я же первым делом это проверил! Я схватил его под мышки и посадил на стойку.

– От кого ты получал психодислептики? Кто контролировал глубину эс-про у ваших подопытных мышек?

– Я не знаю никакого эс-про! – завизжал он.

Я сдвинул со стойки стеклянную крышку, и подследственный провалился задницей в аквариум.

– Контрастные процедуры, – заботливо объяснил я ему, – это идеальное средство, чтобы привести нервную систему в порядок.

Я взял ледяной коктейль и вывалил белковую массу подследственному на темя.

– Обливаться важно с головой, не ограничиваться плечами и грудью, – сказал я. – Воздействуя на центральную часть мозга, мы восстанавливаем норму. Тот, кто возбужден сверх меры – успокоится, кто заторможен – ощутит прилив сил. Ну как, ты вспомнил, что такое эс-про?

– Эстетическое программирование, – простонал он, судорожно цепляясь руками и ногами за края аквариума.

Я вытащил его наружу и бросил на столик с посудой. Он ждал моих вопросов, не рискуя слезать на пол, но я не спешил. Я включил компрессор, подтянул один из пластиковых воздуховодов и спросил:

– Это какой?

– Меня заставили, – торопливо сказал бармен.

– Конечно, конечно, – рассеянно согласился я, разбираясь с переключателями.

– Я у них даже не в штате, – завибрировал он. – Через год мой контракт заканчивается…

Из воздуховода пошла струя воздуха.

– Кажется, джунгли, – сказал я, принюхавшись.

После чего засунул шланг собеседнику в рот.

Он попытался вытолкнуть наконечник языком, тогда я взял его щеки в горсть и свободной рукой дал компрессору полную мощность. Трубка заходила ходуном. Бармен вытаращил глаза, опрокинулся на спину, отчаянно хватаясь за мои руки, но я держал. Я не любил допрашивать, особенно с применением спецсредств, но меня и этому научили.

Нескольких секунд вполне хватило, чтобы нам подружиться.

– С кем ты был на связи? – задал я первый вопрос, когда он выбрался из осколков посуды. – Смотри, пожалуйста, мне в глаза. С господином Пеблбриджем?

– Нет.

– Тогда с кем?..

…И он рассказал все, что мне было нужно. Профессиональных стукачей, как и палачей, легко допрашивать: их трусость основана на хорошем знании последствий. С врачами-убийцами – та же история, поэтому второй раз применять спецсредства не понадобилось.

Потом я приподнял стальную штору и выбрался в холл, а мой собеседник остался сидеть на столике, качаясь, как кукла-неваляшка; он тупо озирал буфет и не верил своему счастью. Умыться бы ему, озабоченно подумал я, заметит ведь кто-нибудь. Драгоценную коробку я бережно нес под мышкой.

По-прежнему работал стереовизор, неподвижные фигурки зрителей по-прежнему окружали это фальшивое зеркало мира. Менеджер, который никак не отреагировал на внеплановое закрытие бара, все так же подпирал стену. Паноптикум. Я решительно двинулся к лифту, предвкушая то, что должно было произойти. Что же мне делать с посылкой, мучил я себя вопросом, где же, черт побери, схоронить нежданное сокровище?

Стереовизор посылал мне в спину – прямо в спинной мозг, – нервные импульсы новостей: «…Группа молодых планетологов, исследовавших полярные области Венеры, покорила высочайшую точку этой планеты, обозначенную на картах как высота 70…» Я невольно прислушался. «…Герои, совершившие восхождение, предложили назвать вершину Пиком Строгова – в честь известного русского писателя, много сделавшего для формирования образа будущих космопроходцев. Планетографический Комитет уже принял положительное решение…» Я остановился, не сделав и пары шагов.

В голове моей закрутился вихрь. В голове моей взорвалась термическая бомба. Пик Строгова. На Венере. Как это понимать? Что бы это значило – простое совпадение или…

Надо бы присесть, подумал я.

Электронный блокнот нужен Жилину для работы, с сожалением констатировал Учитель. Великий старец всегда был неравнодушен к письменным принадлежностям, это общеизвестно. Может, он в детстве мечтал о таком (хотя, было ли у Строгова детство?). О таком, и чтобы непременно с запоминающим устройством на триллион страниц! Пусть. Но почему именно сегодня на карте Венеры появился пик Строгова? Возможно ли теперь оставить за скобками тот факт, что струсивший Жилин вовсе не электронный блокнот подкинул ничего не подозревающему человеку? Я опустился на ближайший плетеный диван; я ощущал острую необходимость сесть. Ноги плохо слушались.

А новости неожиданно прервались. На экране появился бредущий вдоль стеклянного холма Гончар. Та же рубашка с закатанными рукавами, те же затянутые ремнем брюки. Босоножки со стоптанными задниками… «И все-таки человек – это не только животное, как бы ни уговаривала нас официальная медицина, – увлеченно рассказывал он. – Не правильнее ли будет оставить животным вопрос „как“ и подумать над вопросом „почему“?..»

Пасторальная картинка была наложена на гигантскую надпись, переливающуюся всеми оттенками зеленого: «ГИГИЕНА ДУШИ». «…Почему человек легко может изменить мир, в котором живет, а мир – человека? – продолжал Гончар. – Потому что мир каждого отдельно взятого человека – это всего лишь его отношение к миру, а человек для мира – такая же замкнутая система, как и он сам. Не более того. Никаких чудес, друзья. А что же тогда все остальное? И есть ли он – НЕ ЕГО мир…»

Врач и поэт не признавал чудес – поразительное созвучие с моими мыслями. Он улыбался не к месту и смотрел сквозь зрителей, он говорил так, будто ему открылась Истина, а он ей – нет.

– Что передают? – окликнул я менеджера.

– Реклама, – равнодушно дернул тот плечами.

Реклама…

Лучший в городе инструктор продвигает на рынке некую «Гигиену души»? Я в восторге! Неважно, что за этим названием скрывается: новая гимнастика или акционерное общество, взявшее святое место в аренду. Как-то вдруг – всё теряет значение. Вопрос «зачем» – это вопрос животного или человека, спрашиваю я доктора Гончара, однако реклама уже закончилась. Я плАчу, вот только слезы текут не наружу, а внутрь… Наверно, я временно становлюсь похож на остальных людей, на молчаливых зрителей новостей. Потерянные, ослабевшие, нездоровые люди…

Пик Строгова.

Как всё это понимать? И что тут, собственно, понимать?

Яснее ясного. Старец обнаружил камни на своем письменном столе, взял их в руки – и… Покорители Венеры ощутили острую потребность назвать величайшую вершину этой планеты в честь величайшего писателя. Если что-то исполняется, значит, кто-то это пожелал. Могут у мудрецов быть маленькие слабости? И могут, и наверняка есть. Но дело, конечно, не в Строгове и не в его слабостях. Да, я пытался подбросить Учителю свои заботы, я трусливо перекладывал ответственность на чужие плечи, какими бы тактическими соображениями при этом не руководствовался, но дело также и не в этом. Дело было именно в ответственности…

Имею ли я право?

Право на что? Идите вы все к черту, рассердился я. Правоверный коммунист Жилин, во-первых, не верит в чудеса, а во-вторых… достаточно первого! Прежде чем встать, я осмотрелся. Это был тот самый диванчик, на котором мы с цветочницей беседовали вчера о проблемах похудания! Живая изгородь, бассейн с кувшинками, метлахская плитка… Круг замкнулся.

И тогда я встал. Твердо ступая, пошел прочь из отеля. На площади было еще спокойнее, чем в холле: ни тебе суеты, ни кордона, ни даже полицейских. Зеваки превратились в обычных людей, которым нет дела до себе подобных. Инцидент был исчерпан, даже друзья-писатели скрылись в неизвестном направлении. На месте, где стоял когда-то памятник, громоздилась теперь аккуратно сложенная груда обломков – этакая маленькая пирамида. Я неспешно подошел. Потом, изображая любопытного придурка, шагнул на склон каменной кучи. Темно-серые куски бетона лежали под моими ногами вперемешку с осколками благородного лабрадорита, которые были потемнее и вдобавок с радужными блестками. Благородное часто соседствует с дешёвкой, когда ни у того, ни у другого нет выбора.

Посылка от Строгова была яростно разодрана надвое. Буквы оказались в моих руках. В грязных руках, пожать которые побрезгует даже Банев; в руках параноика, всерьез считавшего себя писателем. Но ведь я выздоровел, сказал я Стасу, твои деньги вылечили меня!.. Всего секунда прошла или того меньше. Меня ожгло. Не пальцы, не ладони – мозг. Таким бывает ожог последней, седьмой степени. Чтобы выжить, я просто отпустил небесные камни, отдав их земному тяготению, и пропали они, сгинули в общей темно-серой куче.

Подобное прячут в подобном, формулировал я мотивы своих действий. Хочешь спрятать что-то – брось у всех на виду, умело обманывал я себя… На самом же деле совсем другая сила управляла мною в тот момент. Вопрос «зачем»… Зачем, если даже Учитель… если даже Он…

Наверно, это была истерика.

Глава двадцать вторая

Прежде чем пойти к Оскару, я навестил свой номер. Ничего особенного мне там не нужно было: ни пистолета, ни бейсбольной биты, ни даже увесистой чугунной сковородки я не провез в двойном дне своего чемодана. А требовалась мне пара мясных консервов. Я разложил пластиковые банки по карманам штанов и отправился на последний этаж.

В каком номере расположился наш рыжий стратег, я знал: бармен не смог скрыть от меня такую мелочь. Боссы любят последний этаж, это престиж. Диспетчеры разнообразных служб наружного наблюдения так же обычно размещаются на последних этажах, это традиция. Я встал перед дверью и сказал в пустоту: «Trick or treat», что означало на языке американских детишек: «Угостите, а то мало не покажется». Эту волшебную фразу произносят в День Всех Святых, когда ходят по домам и попрошайничают, напялив на голову пустую тыкву с прорезями для глаз. Затем я подождал, ничего не предпринимая. Вероятно, внутри возникла секундная суматоха, но дверь все-таки открыли. Подвижные молодцы с каменными лицами быстро обследовали меня при помощи ручного томографа, детектора запаха и дозиметра, и пропустили, не обнаружив ничего опасного для здоровья начальства.

– Ну? – сказал Оскар неприязненно.

Я произнес одними губами, совершенно беззвучно: «Суперслег». Я многозначительно похлопал себя по торчащим в разные стороны карманам. Карманы оттопыривались, как щеки у хомяка; думаю, выглядело это не вполне прилично, а если смотреть сзади, так просто смешно. Оскар изменился в лице. Он вдруг заволновался, как песик, услышавший слово «гулять».

– Всем выйти! – скомандовал он.

А когда все вышли, я пальцами показал ему, что теперь неплохо бы покрепче запереть дверь. Он дернул рычажок на мобильном пульте, подошел ко мне, нетерпеливо повторил:

– Ну?

И тогда я вытащил из карманов консервы. На одной банке было написано: «Boeuf a la mode», что приблизительно переводилось, как «Дорожная говядина», на другой значилось уже по-русски: «Язык телячий в брусничном желе». Лицо Оскара вторично изменилось. Я вложил банки в его напряженные руки (он послушно взял мои гостинцы), после чего ударил.

Первым ударом я сломал ему нос. На непривычного человека это очень сильно действует. Мне ломали нос десятки раз, я давно уже и за травму это не считал, но мистер Пеблбридж подобным опытом не мог похвастаться. Оглушенный, он упал на пустые коробки из-под аппаратуры. Консервы звучно покатились по полу. Музыка! Жаль, так и не успел я попробовать эти деликатесы. Он быстро оправился, завозился среди кучи хлама, затем включил что-то на своем галстуке и простонал: «Ко мне!», тогда следующим движением я вырвал из пульта кабель. Дверь тут же была заблокирована. Хорошая дверь, укрепленная по всем правилам.

– Я не приказывал вас убирать! – всхлипнул он, поднимаясь. Задние лапки у него разъезжались. – Какого черта! Благодаря вам мы нашли предателя, я даже собирался вас в наградной лист вписать…

Я его внимательно слушал. Да-да, полковник Ангуло был сотрудником Службы контроля, говорил он, держась рукой за лицо (сквозь пальцы сочилась кровь). И одновременно полковник Ангуло был доверенным лицом Эммы, купленным со всеми потрохами. Двойной агент. В каком смысле был? В буквальном. Был – когда-то в прошлом. Теперь предателя нет. Отсутствует в списке людей. Вот так, без розовых соплей. Но вы, Жилин, вы нам нужны, вы нам оч-чень нужны… Я не вмешивался в его монолог, не до того было: я выдвигал ящики, сбрасывал содержимое стеллажа на пол, вскрывал утилизатор, перетряхивал висящие на вешалке пиджаки и халаты. Обыск в режиме форс-мажор. В номер уже рвались, поймав сигнал бедствия.

Когда Оскар закончил говорить, я ударил его в печень.

Их грязные игры меня решительно не интересовали, разве что потом посмеяться над всем этим. Но быть дураком – я так и не привык. Я слушал, хоть и знал, что мне отчаянно врут, по крайней мере, насчет всего, что касалось лично меня. Вы следили за мной, господа, подумал я, вы ни на мгновение не выпускали меня из поля своего контроля, и все благодаря тому, что моя одежда была обработана. Кто это сделал? Известно кто – расторопные ребята с литерой «L» во лбу. А следили – вы. Получается, «L» и Оскар – одно и то же? Или, поднимай выше, «L» и Служба контроля – одно и то же?

Удар в печень – хорошее средство заставить человека задуматься о своей жизни. Совершенно особенное ощущение, по себе знаю: всего пробирает, в каждой клеточке тела отдается, и тоскливо становится, и страшно, дыхание останавливается… Это не с чем сравнить. Я ударил коротко, почти нежно: я вовсе не хотел калечить человека, не наказывал его и даже не мстил. Все просто: долгие годы я мечтал об этой минуте, и вот она настала.

Как же я ждал эту минуту…

Не найдя ничего интересного в помещении, я принялся обыскивать непосредственно босса, тем паче, что он и не помышлял мне препятствовать. Мне нужен был ключ от его личного сейфа.

– Я не приказывал убирать сеньориту Вардас! – прохрипел мистер Пеблбридж, согнувшись пополам.

Кони Вардас… Имя прозвучало. В этом было все дело – в подлом и бессмысленном убийстве. Раздавленные гипсофилы стучали мне в сердце; дух несчастной женщины бродил за мной по пятам, не давал мне успокоения, дух укоризненно молчал, не имея возможности заговорить первым, а сам я боялся что-либо сказать погибшей, да и нечего мне было ей сказать… Не расскажи мне Кони про тайное свидание в оранжерее, никто бы ничего и не узнал. Зато тот, кто контролировал меня, кто просунул свои уши, вооруженные спецтехникой, между мной и цветочницей, – тот как раз все знал. Мало того, он один все и знал. Впрочем, эти умопостроения, конечно, ничего не значат, пока не назван мотив. И мотив есть…

Допрос бармена дал ответ на вопрос, кто передавал ему кристаллы для «командированного». Мигель Ангуло, офицер из Бюро антиволнового контроля. Почему Ангуло? Да потому что он и только он был с барменом на связи. Именно дон Мигель долгие пять лет являлся резидентом Службы контроля в этой маленькой акварельной стране. Стоило мне понять это, как мозаика сложилась. Так вот, о мотивах убийства. Возникла опасность, что выплывет далеко не формальная связь между резидентом Службы контроля и… кем? Кто был с доном Мигелем в оранжерее? Сеньорита Вардас не знала, кто тот, второй, ведь постояльцев в отеле много, а она была всего лишь цветочницей, но при случае могла бы этого человека опознать. Вот в чем загвоздка – она могла опознать.

Зато я теперь знаю, кто он. И по имени, и по должности. Вторым был начальник Управления внутренних расследований мистер Пеблбридж, который, как лицо не зашифрованное, имел право встречаться лишь с арестованными резидентами и лишь в следственных кабинетах…

Что же у нас получается? С одной стороны – несуществующая группа «L». С другой стороны – полковник Ангуло с его головорезами, которым тоже понадобился Странник. За этими-то кто стоит? Молчите, господа? Что ж, разберемся сами. Кони Вардас слышала, что Жилина должны похитить. Эту тему обсуждали Оскар с Мигелем, а похитить пытался Паниагуа. Выводы? Во-первых, южноамериканцы – только ширма, во-вторых, настоящий вожак «Нового Теотиуакана» – это добрый ангел Мигель, и в третьих, его тайный начальник не мог обо всем этом не знать.

Вы любите подстраховаться, подумал я брезгливо. Вы никому и ничему не доверяете. Разрабатывая самую простую комбинацию, вы главным препятствием полагаете – не злую случайность, нет, – а своих же исполнителей. Вот и получили результат, доведенный до высшей точки недоверия (до точки равновесия!), когда одна задача ставится двум террористическим группам, а те мочат друг друга, будто и не родные. Абсурд… И всегда вы хотите, как лучше. Вы у нас вообще люди нравственные, чувствительные, душою болеющие. Однако безнравственные средства, применяемые в качестве исключений, имеют свойство становиться правилом, – прав ты, мой милый Юрик… Нет, не интересовало меня все это.

– Зачем мне убирать твою Вардас, если она была нашим осведомителем?! – выхаркнул Оскар, собравшись с мыслями.

Опять ложь. Нокаутированный босс начинает громоздить явные нелепости, пытаясь спастись. Если бы Кони была осведомителем, то у нее не получилось бы, это очевидно. Будь она осведомителем – не смогла бы похудеть. Зато Пеблбридж, окажи он мне сейчас хоть какое-то сопротивление, возможно, высек бы искорку уважения, возможно даже, что я бы остановился, пожалел подлеца. Нет, он словно был согласен с происходящим. Синдром кролика в чистом виде.

Плоский контейнер обнаружился в боковом кармане его пиджака. Воистину, хочешь спрятать что-то – оставь у всех на виду. Я отщелкнул крышку: в мягком ложе покоился видеокристалл, бережно укутанный антилучевыми салфетками – и это несмотря на то, что изнутри контейнер был покрыт защитным слоем! Я вытащил квази-хрусталь двумя пальцами и прочитал название: «Задницы – капризные подружки». Русские порники. Спрятавшиеся под ромбиком «Масс-турбо».

Вот и решающее доказательство.

– Я знаю, ты сломал нашего психопрограммиста! – произнес Оскар истерично. – А правду так и не раскопал! Хочешь, введу тебя в курс дела? Мигель Ангуло показал на допросе, что это он, оказывается, помог Страннику перебраться сюда из Мексики, а здесь помог ему найти Пека Зеная. Ангуло тогда по Центральной Америке работал, там и подружился со Странником – и потерял его, потерял, кретин. Он вел свою игру, Жилин! Мозги своим фанатикам подвинул, но и сам рехнулся. Ведь он пытался заполучить суперслег лично для себя, и пределом его мечтаний было вовсе не мое служебное кресло…

Я вбил кристалл Оскару в рот. Какие мечты пожирают несостоявшихся владык мира, меня тем более не интересовало. Насчет «владык мира» – это и про самого мистера Пеблбриджа, разумеется. Оба они хотели получить суперслег, и оба – чужими руками. Но вот кому предназначалось очередное творение фирмы «Масс-турбо», дремавшее до поры в специальном контейнере? Не мне ли? Пока замолчавший на полуслове босс оплакивал свои зубы, я снял с него ботинок, затем отобрал порнокомиксы, положил эту мерзость на пол и с наслаждением расколотил чужим каблуком.

Дверь ломали.

Следовало поторопиться. Вслед за ботинком, я содрал с мистера Пеблбриджа штаны вместе с бельем, а его самого – бросил на четвереньки. Голову приговоренного я зажал между своими коленями и взялся за дело. Задницы – ваши лучшие подружки, обязательно утешил бы я его, если б мог себе позволить сказать хоть одно слово. Я порол его тем, что под рукою нашлось – кабелем от их же следящей системы. Прыщавый зад сразу закровил. Исполнение приговора проходило под нарастающий аккомпанемент: снаружи орали и били в дверь чем-то тяжелым. Животное в моих руках выло на всю гостиницу. Один я молчал, ибо нечего мне было сказать мертвой сеньорите Вардас…

Преступная комбинация была сложнее, чем казалась, хоть длинноухие зверьки и принимали решение в явной спешке. Они исходили из того, что маньяк-одиночка предпочтительнее наемника, у которого обязательно есть заказчик. Но где раздобыть маньяка? Все в этом мире приходится делать самому, таково кредо людей, добившихся в жизни успеха, не так ли, мистер Пеблбридж? Пишите рецепт: берем хорошо оболваненного психопата, нажимаем на спуск… Эх, Бромберг, наивная душа, знаешь ли ты, чем заляпаны твои психоволновые игрушки? Я знал. Воздушный шланг, развязавший бармену язык, помог увидеть краешек и этой картины… Кристалл с кинокомиксами – всего лишь медиум, посредник. Обычно паранойя развивается медленно, в течение нескольких лет, но есть средство, позволяющее сжать этот страшный процесс до минут. Волновой психодислептик. Человек вставляет кристалл в гнездо, включает стереовизор, и готово, невидимый станок начинает сверлить его мозг, формируя очаги острого психоза. Наденешь наушнички – еще лучше. Бредовые «озарения» параноиков всегда с чем-то связаны, как правило, с чем-то случайным, и есть люди, которые берутся управлять такими случайностями. Это программисты человеческих душ – буквально. Не вздрагивайте, товарищ Луначарский, сами себя они называют эстетическими психопрограммистами. Эстетическое, значит чувственное. Семена, скрытые в видеоряде и музыке, в бессмысленных междометиях и жестах, высеиваются в почву, которую предварительно рыхлит волновой психодислептик. Человека заставляют посмотреть кинокомикс, а следующий кристалл он возьмет уже сам. Потому что теперь он болен, но сознание болезни у него отсутствует. А новый кристалл – это новая порция «озарений». Вот примерная схема.