Электронная библиотека » Александр Шаганов » » онлайн чтение - страница 8


  • Текст добавлен: 29 января 2019, 12:40


Автор книги: Александр Шаганов


Жанр: Поэзия, Поэзия и Драматургия


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Комбат-батяня, батяня-комбат

Стихи «Батяня-комбат» я сочинил в августе 1993 года. Тогда с разницей в неделю я придумал песни «Выйду ночью в поле с конем» и «Батяня-комбат». Такое озарение, что ли, случилось. И мы не могли их долго записать, потому что такой был серьезный график. Я просто знаю, что ребята должны были лететь на какие-то гастроли и у них сорвалось это дело. И мне звонит Матвиенко и говорит: «Слушай!» Еще не было мобильных телефонов, много чего не было. То есть компьютеров не было. И вот по телефону городскому он говорит: «Сейчас я тебе наиграю!» Я ему: «Подожди, ты же должен, вот это самое!» Он говорит: «Ты понимаешь, для всех я улетел. На самом деле я здесь. Сейчас я тебе сыграю». И вот он мне сыграл. «Ну как?» – спрашивает. Я говорю: «Великолепно!» Потому что эта песня полтора года не могла выйти, мне уже нравилось все, что он там придумает, поскорее чтоб записали.

А первое исполнение этой песни состоялось 8 мая 1995 года. В преддверии праздника 9 Мая, Великой Победы, 50-летия. В парке Советской армии. Фронтовики благодарили: «К юбилею Победы такую песню спели!»

И я горжусь… Может быть, она и есть самая главная. Дед воевал, две войны прошел – Павел Акимович Шаганов… Дядя Вася, старший брат отца, крестный мой, тоже в осажденном Ленинграде сражался… Так и в любой российской семье свои герои и память о тех годах. А всё вместе – народный подвиг в священной войне. А священные войны не проигрывают. И мы – сегодняшние – должны быть достойны той эпохи.

Ведь, уходя в бой, защищая страну, солдаты думали и о нас – своих детях, внуках. Какими мы будем, чего достигнем?

Не подвести бы их поколение победителей.

И ради мирной жизни нынешние ребята выполняют свой воинский долг. И комбаты в армии есть.

Комбат

А на войне как на войне:

Патроны, водка, махорка – в цене.

А на войне – нелегкий труд,

А сам стреляй, а то убьют.


А на войне как на войне…

Подруга, вспомни обо мне.

А на войне – неровен час:

А может, мы, а может, нас.


Комбат-батяня, батяня-комбат,

Ты сердце не прятал за спины ребят.

Летят самолеты, и танки горят,

Так бьет – ё, комбат – ё, комбат!..


Комбат-батяня, батяня-комбат,

За нами Россия, Москва и Арбат!

Огонь, батарея!.. Огонь, батальон!..

Комбат – ё, командует он.


Огонь, батарея!.. Огонь, батальон!..

Огонь, батарея!.. Огонь, батальон!..

Огонь, батарея!.. Огонь, батальон!..

Огонь! Огонь!! Огонь!!! Огонь и я…


А на войне как на войне —

Солдаты видят мамку во сне.

А на войне… да, то оно…

А все серьезней, чем в кино.


Да, война, война, война…

Дурная тетка, стерва она!

Эх война, война идет,

А пацана девчонка ждет.

Орлята

Птенчики окраин городских

Повзрослели, полетели.

Птенчики окраин городских,

Что им грозы, что метели?


Вы не судите строго их,

Вы не судите строго,

Птенцов окраин городских,

Пускай летят высоко!


Орлята учатся летать!

Орлята учатся летать!


Прости, страна, забавы их,

Прости, народ рассейский,

Птенцов окраин городских

Ждёт дальний путь армейский!


Орлята учатся летать!

Орлята учатся летать!


Птенчики окраин поднялись,

Полетели стройным клином.

Прямо в поднебесье вознеслись,

Как их деды под Берлином.


Храни, судьба, веселых их,

Чтоб все домой вернулись,

Птенцы окраин городских,

Птенцы вечерних улиц.

«А я по-прежнему тобою дорожу…»

А я по-прежнему тобою дорожу,

Не называй любовь мою слепою!

По опустелому по городу брожу,

Незримо вновь беседуя с тобою.


Еще купальный не окончился сезон,

Но ты на пляж и танцы не приходишь.

А я по-прежнему до слез в тебя влюблен,

А ты об этом даже знать не хочешь.


А я с тобою встреч нечаянных ищу

На перекрестках, улицах, бульварах.

Не понимают, отчего я так грущу, —

Смеется солнца луч на тротуарах.


Куплю портвейна я, а то и сигарет.

И закурю, закашляю от дыма,

И позвоню тебе, и скажут: «Дома нет».

Ну что ж… Опять поговорим незримо.

По лабиринтам дней

Вот и опять я тороплюсь

Мимо наших улиц.

Фары авто грустно блеснут,

Лунный свет дробя.

Как ты живешь в мире большом,

Кто тебя целует?

Я никогда не прощу себе,

Что потерял тебя.


По лабиринтам дней

Мимо родных огней

Все несет меня жизнь

Мимо окон твоих ночных.

По лабиринтам дел,

Мимо родных людей,

Все торопится жизнь,

Как забыть мне тебя, скажи?..


Где ты сейчас в мире большом?

Знаешь, очень важно

Мне просто знать, что у тебя

Все в жизни хорошо.

Вот бы среди ласковых звезд

Встретить однажды,

Если, конечно, надежда есть

Что-то вернуть еще.

«Был месяц март не очень ярок…»

Был месяц март не очень ярок,

Вечер ласкал притихший сад.

Мне Божий свет явился как подарок

Тридцать лет тому назад.


Эх, месяц март, неброский перстень,

Но для меня – дороже нет!

Мне Божий свет явился дивной песней,

И длится милость тридцать лет.


Спасибо, март, за тридцать в прошлом

Осени слез, румянцев зим,

Что я живу, живу на свете Божьем,

Сказкой родительской храним.

«Гудит, гудит весь день повеса-ветер…»

Гудит, гудит весь день повеса-ветер,

Такой-сякой, срывает двери с петель.

По мне погоды этой лучше нет,

Гуляю я, а – экий шпингалет!


Ах, ветер, ветер, ветер-собутыльник,

Ответь, за что мне дали подзатыльник?

Ах, забубенный кореш – ветерок,

Ответь, за что я тоже одинок?


Ведь я хотел помочь всем сердцем вроде,

За что же мне так врезали по морде?

За что же так обидели, ответь,

Я верил людям и ошибся ведь!


Да разве ж открывают душу настежь?

Поймет ли кто любовь, оценят разве ж!

Ответь-ка, ветер, ветер, ветер-брат,

Да разве ж я, что верил, виноват?!

«Я расстегну сорочки тесный ворот…»

Я расстегну сорочки тесный ворот,

Нынче недаром теплый ветерок.

Пройдут ботинки весь полночный город —

Я развязал маленько узелок.


Галстучек модный капельку ослаблю,

Уличных песен-шуток накоплю,

Я за парней свой город славлю,

А за девчат – ну, прям-таки люблю!


На свете есть вкусней хлебопекарни,

На свете есть румяней кренделя,

А мы гуляем тут – а ну-ка, парни;

А ну, девчата, вдарим до рубля!


Я расстегнул сорочки тесный ворот,

Я развязал маленько узелок.

Пройдут ботинки весь полночный город,

Недаром нынче теплый ветерок.

«Было плохо…»

Было плохо,

На сердце – муть,

Застрелиться бы у забора.

Ты пришла

Посмотреть, взглянуть,

Как держусь я в такую пору.


Плохо было,

На сердце – мгла,

Безнадега, гульба,

Бесстыдство.

Ты пришла,

Вот и ты пришла.

Не любовь, а так – любопытство.


Я бы мог бы напиться вдрызг

И упасть, где мычат телята.

Но в тебе был такой изыск,

От наряда – изыск – до взгляда.


До чего ж ты сияла вся!

У меня ж в башке – клоунада.

Если ты пришла не спрося,

Уходить не спрося не надо.

«Я уже ни на что не надеюсь…»

Валерию Башеневу


Я уже ни на что не надеюсь

И хорошего больше не жду.

Горьковатой настойкой согреюсь

И по первому снегу уйду.


Пригублю напоследок рюмашку,

И останется привкус вины,

И пойду я, душа нараспашку,

Босиком до высокой луны.


Рано утром друзья содрогнутся,

Недоумки соврут что-нибудь.

Мне уже никогда не вернуться,

Мне уже ничего не вернуть.


И для вас я – простой посторонний,

Не печальте, пожалуйста, глаз.

И не нужно случайных ироний,

И не надо загадочных фраз.

«Что-то сердце неспокойно, неспокойно…»

Что-то сердце неспокойно, неспокойно,

И чего-то ради не ложусь я спать.

Вроде я тебе не нравился нисколько,

А зачем тогда нам видеться опять.


Вроде я с тех пор совсем не изменился,

Да и твой характер тоже еще тот.

Распрощался я с тобой, да не простился,

Неспокойно сердце вот уж целый год.


Что-то сердце неспокойно, что-то хочет,

Что-то знает, да не может рассказать.

Если для тебя парнишка я «не очень»,

Некрасиво так обманывать опять!

Леонид Дербенев

У поэта Дербенева тоже владимирские корни… «Володимирские», – как говорят на этой исконно русской земле. Дед его из тамошних мест.

Мы снимались в одной программе «Споемте, друзья». «Сопьемся, друзья», – шутил Сережа Панов, веселый парень, звукорежиссер из редакции народного творчества. Все у них было по-семейному, по-доброму. Этакий эстрадный табор кочует по городам России. А всем руководит, объединяет всех Ольга Борисовна Молчанова. Приветливая к молодым начинаниям, за юного артиста постоять может. Отстоять на редакционном совете. Ей не впервой открывать новые имена – телевизионный «Шире круг» тоже ее детище.

И вот мы поездом направляемся во Владимир. Зима. А у Чумакова это первая поездка. До этого только в «Утренней звезде» участвовал. Романтика. Кстати, там он и познакомился со Светой, через год расписались они. Гуляли свадьбу в «Праге». Можно сказать – точное попадание, первым выстрелом. А песню снимали под названием «Гадюка». А я, представляя артиста, читал стихи со сцены зала владимирской филармонии. И очень волновался – среди зрителей родственники мои, а я тогда еще не привыкший к свету юпитеров. Но здорово получилось, видно в кадре, что парень от души вышел к микрофону. Хорошо Ольга Борисовна снимать умела. Она же мне и говорит:

– Саш, ты бы с Леонид Петровичем пообщался.

– Да неудобно. Мы же незнакомы.

– Так вот и познакомитесь. Он у меня спрашивает: «Чего Шаганов не заходит?» Пообщайтесь как поэт с поэтом, вы с ним на одном этаже в гостинице живете.

Что касается меня, то – ну, понятно – придумал пару-другую игрушек популярных пацан, посмотрим, что там с ним будет дальше, а вот Дербенев – это совсем другая история. Выдающийся поэт-песенник, эпоха. А обликом – простоватая внешность, обыкновенность в одежде. И только пытливые глаза выдавали незаурядность. А песни его по-настоящему великие. «Есть только миг между прошлым и будущим» только одна из вершин, а сколько их у него – не сосчитать!

Я постучался в соседний номер. Стояли дни поста, и Дербенев, религиозно настроенный, добавил от себя в убранство комнаты свечи, икону. Смотрелось все это невычурно.

– Ну, заходи, правильно тебе Ольга сказала. Расскажи о себе, давно сочиняешь?

И вот обманывать не стану, что мы с ним по-свойски этак погутарили. Нет, скорее он даже строго со мной поговорил, раздражительно. Но пару песен моих похвалил – «Атас» и еще что-то, а остальное – нет.

– Вот ты только начинаешь сочинять, успехи у тебя там какие-никакие, а знаешь, что самое неприятное в нашем деле? Я тебе скажу. Услышишь, какую-нибудь муть по радио передают, и понимаешь – это же твое давнишнее творение. Уже и забыл о нем, а оно все продолжает замусоривать эфир. Это я тебе с позиции своих лет говорю.

Вот так мы с ним незамысловато и пообщались минут двадцать по приезде. А на следующий день выступление, а после банкет. А в стране легкая напряженка с продуктами, и не только с ними. Впору спеть частушками: «А у нас, а у нас – то картошка, то квас, а у нас третий год – перепляс». Перестроечный. И организаторы концерта от доброты сердечной за такое нерядовое событие – «Споемте, друзья» в городе их областном – предложили кому нужно кое-что из всяких своих закромов. Как же такой программе не помочь!

– А ты чего с пустыми руками? Постеснялся, что ли? Вот молодежь… Ну, давай помогай как поэт поэту, сейчас на улице какую-нибудь машину найдем, до гостиницы тяжело нести. – В руках у классика была объемистая картонная коробка с чем-то съестным.

А идти-то от филармонии до нашего актерского пристанища в отеле «Заря» ну метров триста – не более, но Леонид Петрович лихо зафрахтовал какого-то водилу пазика у служебного входа. Я бы дотащил, не бог весть какая тяжесть.

Поднимаясь в лифте, он уже взял у меня коробку: «Давай, давай, тут уж я сам», – присел с ней на корточки и, устало вздохнув, произнес:

– Вот говорят, я – жадный. А ведь не понимают – у меня в семье один я мужик. Дочь, жена, внучка – я один для них опора. Вот так вот, – он смахнул капли пота со лба, – но я не жалуюсь.

А в «Песне года-95» вручали мне диплом за «Комбата-батяню». В перерыве подошла ко мне женщина, я думал, за автографом.

– Саша, я Вера Ивановна, вдова Леонида Петровича Дербенева.

– Да, Вера Ивановна, это так печально, что Леонида Петровича не стало…

– Да, Саша… Вот во втором отделении будут для него вручать памятный приз посмертно, я, собственно говоря, для того и здесь. А вам вот что скажу: вы знаете, Леонид Петрович не был человеком, разбрасывающим комплименты, даже по-своему суровым он был. И вот за неделю до его ухода он мне говорит: «Вера, не станет меня, и песни сочинять толковые некому. Есть только один из молодежи, кто что-то смыслит в песне». И назвал вашу фамилию. Я вам говорю об этом сейчас, чтоб вы знали, Саша. Сочиняйте. Леонид Петрович, видите, как тепло о вас отозвался…

Я стоял раскрыв рот, не зная, что сказать…

И дело тут не во мне, есть и другие ребята с не меньшим дарованием. Дело в другом – покидая земную жизнь, поэт думал о песне, которой посвятил всего себя. Переживал, что́ будет слушать страна. В том числе и володимирские просторы, где однажды мы накоротке и познакомились с ним.

Фамилия для шлягера

В Ярославле хорошо. Сколько раз ни приезжаю, всегда чувствую себя в приподнятом настроении. А летом девяносто пятого года пути-дороги привели меня в этот губернский город на Волге-матушке с миссией члена жюри какого-то эстрадного конкурса. Если не ошибаюсь, то даже в качестве председателя происходил мой вояж. Да-да, память подсказывает, что именно так. Пьянков Игорь еще наблюдался со мной в этой поездке, рассказанное можно у него уточнить. Щеки я, конечно, не надувал особо, но понимание ответственности на челе, видимо, присутствовало. Устроители песенного праздника были гуманны, все действо прошло одним днем, после – банкет и свободное время.

Конкурсанты были по-своему талантливы, ложным пафосом зрителя не душили. Конечно, пару-тройку раз услышали мы «Над землей летели лебеди» и «Балладу о сыне» (который «Алексей, Алешенька-сынок»), без исполнения этих мартыновских произведений областные конкурсы не проходят. И можно даже провести свое отдельное состязание по этим двух песенным позициям – столько у них интерпретаций.

Масштаб областной у конкурса, и все участники разъехались по домам счастливыми. Душевное единение состоялось и на сцене, и на вечеринке следом. И там же, на банкете, ко мне подошла одна девчушка, назовем ее Олеся для простоты изложения. Хотя, может, звали ее и Оксаной – вот тут я подзабыл имя, что простительно за давностью случившегося. Лет этой девчонке было шестнадцать. И этот конкурс был для нее первым в жизни, но все равно смотрелась она достойно. Мне ее выступление запомнилось.

– А что вы будете делать сегодня вечером? – спросила Олеся.

– Будем смотреть в гостинице телевизор с Пьянковым, а рано утром поедем обратно в Москву.

– А можно я зайду к вам в номер, мы с вами живем в одном месте. Я сама из Углича, мне тоже до утра оставаться в Ярославле.

– Хорошо, – говорю, – заходи, мне тоже интересно узнать, чем дышит творческая молодежь, сам еще недавно в ее рядах состоял.

А если честно, то и поныне чувствую себя мозгами на двадцать два – не более. И только когда юные создания обращаются к тебе на «вы», понимаешь, что все же, парень, твоя дорога где-то уже с ярмарки, к музейности ее колея направляется.

На концерте в скромном, но все же сценическом облике Олеся смотрелась постарше своих весенних годков, а в гостиничном номере перед нами с Пьянковым предстала уже без грима, ну просто подросток. Дитя дитём.

– Я сама решила поехать на конкурс, у родителей отпросилась.

– Олесь, мне твое выступление понравилось, – повторился я. – Молодец, все у тебя впереди. Огонек, главное, есть. А то выходят неандертальцы потухшие, поют, сами не понимают о чем. У тебя все же другое. Пусть голос не самый сильный, зато искренний. И тембр хороший. И очень, знаешь ли, понравился мне твой выбор песен. Репертуар, по-иному говоря.

– Да-да, Олесь, – вступил тут в разговор маэстро Пьянков, – Александр Алексеевич, – это он меня так именует, все же какой-никакой, а председатель восседает в люксовых апартаментах ярославского отеля, – еще на обсуждении говорил членам жюри о тебе.

Пьянков закончил в свою бытность институт Гнесиных и, что касается музыки, разбирается покруче меня. Я-то так, по интуиции все, а Игорь – нет, профессионально может обосновать и посоветовать.

– А что вот эти песни, которые ты пела? Сама сочинила, да?

– Нет, – смутилась Олеся, – что вы – это мой товарищ из Углича. Вы будете смеяться, но я их купила у него за две бутылки «Монастырской избы».

– Чего-чего? Какой еще избы?

– Вино такое. Сухое. Не крепкое. Крепкие напитки ему нельзя.

– Почему?

– У нас в городе у него у единственного есть хороший клавишный инструмент, мы занимаемся. Я пою его песни. А если у меня плохо получается, а еще крепкие напитки он позволит себе, то дерется. Вот даже синяки остались. – И в подтверждение Олеся закатала рукав своего платьица. Мы с Пьянковым лицезрели недавний синяк на девичьем плече. – Да, спиртное ему никак нельзя.

– Да что ж это за композитор твой такой? Песни продает за бутылку да еще и дерется, а?

– У него такая фамилия – все улыбаются, когда услышат.

– Какая еще такая фамилия?

– Подъяблонский.

– Хорошая фамилия. Творческая. Вот представляешь, – говорю я Пьянкову, – человек с такой фамилией если сочинит один мало-мальский шлягер – сразу прославится. Будут объявлять по «Маяку»: музыка Подъяблонского. Люди запомнят одним мигом. Но ты ему, скажи, Олесь, чтоб перестал драться, даже если ты и ноты неправильно берешь, негоже так вести себя с молодыми барышнями.

– Передам, вообще-то он хороший.

И так у меня засела в башке эта фамилия неизвестного мне сочинителя из Углича, что придумались даже строки. Когда он, тот парень, еще разродится хитом для народа, а вот в моих стихах уже отмечен:


Композитор Подъяблонский

На «Мартини» приналег…


По приезде в Москву придумал. И когда читал их своим друзьям, то:

– Ты, Саша, кого имел в виду в этих строках? – спросили меня в один голос Матецкий с Матвиенко, лукаво поглядывая друг на друга.

– Собирательный образ, – ответил я. – Поэтическая фантазия.

– А, ну тогда – другое дело.

«Ночь темна, рассвет далек…»

Ночь темна, рассвет далек,

Одинокий, как брелок,

Композитор Подъяблонский

На «Мартини» приналег.


Выпил белого вина,

Но осталась ночь черна.

Подъяблонского напевы

Пела хором вся страна.


Он сидел всю ночь один,

Невеселый господин,

И такие лезли думки…

Думки – полный дерматин.


Стали девушки скучны,

Стали денежки смешны…

Подъяблонский пил «Мартини»,

Пепел падал на штаны.

Журнал «Юность»

Что же ты, парень, без публикаций проживаешь? Ущербности особой я по этому поводу не ощущал. Но все же. Посылать письма со своими рукописями «на деревню дедушке» будет неправильно. Не зря в столице обитаем. Заедем-ка прям в редакцию. Журнал «Юность». Я частенько читал его подборку в библиотеках. И там изредка случались неожиданные появления стихов сверстников. Нечасто, но бывало.

Здание на пересечении улицы Горького и Садового кольца старинное. На первом этаже в ресторане «София» Миша Данельян пару лет назад справлял свадьбу с однокурсницей Мариной. Отплясывали всей студенческой группой.

И вот теперь, поднявшись по лестнице, я был несколько удивлен, что такое распрекрасное литературное сообщество теснится в нескольких заштатных комнатках. В моем воображении рисовались просторные коридоры, овальные кабинеты. Уличная вывеска-стела с изображением девицы с травинкой в зубах была, не в пример увиденному, более респектабельной. Размером приличным, заметным издали. Да и вообще, к моему разочарованию, кроме ресторации, с «Юностью» соседствовали всевозможные примитивные старческие конторки. Это потом с годами поймешь, что для нормальной литературной редакции вполне хватит и небольшого пространства. И вся многоэтажность не самое при этом главное.

Девушка-секретарь сказала, что молодые авторы могут показать свои стихи уже состоявшимся литераторам. И сейчас как раз подходящий случай. Идет такой прием. И даже обычной очереди нынче нет. Поэтому милости просим – пройдите прямо, а там и дверца заветная. Я почувствовал легкий холодок, как при визите к стоматологу. Захожу, вижу перед собой поэта Юрия Ряшенцева. Показываю стихи. Читает. Спрашивает, что это такое. Не нравятся они ему. И видно, что устал человек от предыдущих посетителей. На часы поглядывает. Вечер уже за окном.

– Что вы принесли? Ни одного стихотворения, похожего на то, что достойно печати, я здесь не нахожу.

Перелистывает мои листочки шаловливые и все задорно удивляется, что это такое. Как я сам, здоровый малый, не понимаю – что это такое? Сижу напротив, а домыслить не могу, где нахожусь. В стране тракторов «Кировец» не хватает и БАМ достроить некому, а я очень ошибочно завалил по литературному адресу. Я говорю:

– Это песни.

– Песни? – переспрашивает меня автор «Пора-пора-порадуемся».

Но все же надо признать, все строчки с моими буковками глазами пробежал и две похвалил, что вот они-то вроде ничего, а все остальное «что это такое». А я и тому уже рад, мне и самому эти строки нравятся: «Первая проталина, похороны Сталина». А ведь придет время, и зазвучат они «Станцией Таганской», а тогда…

Да нет, конечно, подрасстроился чуток, – не более. Все же в редакции побывал, на писателей посмотрел. Интересные люди.

А вечером того же дня совсем уж неожиданно для меня в программе «Взгляд» транслировали «Владимирскую Русь». Это, кстати, был единственный эфир у «Черного кофе» с этой песней. Вот, думаю, подивился бы Ряшенцев. Читал сегодня эти строки с листа и – на тебе – по ящику еще их слышит. Только после такой работы с юными поэтами смотреть молодежные каналы сил не остается. Спал, наверное, крепким сном.

Оставил я эту идею. А спустя восемь лет Петя Синявский говорит мне:

– А давай твои стихи «Юность» напечатает. Ты давно у них публиковался?

– Петр Алексеевич, да я вообще нигде не публиковался.

– Как это нигде?

И вот что приятно, та подборка за август девяносто шестого начиналась с «Владимирской Руси». Еще «Выйду ночью в поле с конем», «Комбат-батяня», «Звонарь» – все песенные мои стихи. А по итогам года даже денежную премию вручили и лауреатством наградили. Имени первого главного редактора «Юности» Катаева.

Горжусь, знаете ли.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации