Текст книги "Варлок: Варлок. Поле боя. Фаворитки"

– Сплошь «двоечки» и «троечки»… – услышал я голос, принадлежавший высокому седому мужчине с бородкой-эспаньолкой.

Впрочем, я и сам это видел.

– Ну и что это всё значит? Не нравится мне всё это, – хмуро глядя на застывшую цепочку машин, пробубнил себе под нос Грем. – Вот что, Ефимов. Если что-то закрутится, в бой не вступать. Это приказ. Как понял?

– Так точно, – ответил я, глядя, как открылись задние двери головного автомобиля и из него вышли двое мужчин.

Один из них, молодой, чуть старше меня, с холёным лицом и маленькими чёрными усиками, был одет в явно дорогой двубортный пиджачный костюм и носил на шее «железный» галстук третьекурсника. Он брезгливо поморщился, посмотрев на пыль, немедленно осевшую на его остроносых, начищенных до зеркального блеска ботинках, и тихо сказал что-то своему сопровождающему.

Тот выглядел победнее, хотя тоже явно был не из простых. Высокий, статный, с хорошо развитой грудной мускулатурой, мужчина лет сорока с ятаганом у пояса почтительно склонился, выслушав слова юнца, после чего они вместе медленно и не торопясь направились в нашу сторону. Метров за двадцать они остановились, и парень что-то сказал.

– Склонитесь перед светлым ликом паши Сулеймана Язеджи, чужеземцы, ибо он почтил вас своим присутствием!

Естественно, что никто и не подумал выполнять подобное требование. Хотя и смешков, которые можно было бы ожидать в такой ситуации, не последовало. Все педагоги были предельно серьёзны, собранны и явно не расположены к шуткам над зарвавшимся юнцом.

«Помяни чёрта, и он появится!» – подумал я, рассматривая парня, которому так и хотелось насадить на голову шапочку «феску», уж больно стереотипно выглядел этот осман.

Последнему явно не понравилось то, что комитет по встрече не проявил к его персоне должного почтения. Искривив тонкую, явно подведённую бровь и поджав уголок рта, парень презрительным взглядом окинул собравшихся и выдал почти шёпотом длинную речь, которую высокий, судя по его лицу, воспринял чуть ли не как божественное откровение. После чего, тщательно подбирая слова, перевёл её на русский.

Если сократить этот по восточному витиеватый, насыщенный эпитетами и восхвалениями своего хозяина и угрозами в адрес его врагов спич, то сводилось всё к следующему тезису: «Я пришёл забрать свою собственность!» Всё остальное была пустая и никому не интересная болтовня. Про меч, украденный, а не выбитый из рук, обещание многочисленных кар и в том числе прославления самого Сулеймана, которые, похоже, вставил его спутник по собственной инициативе, так как говорил он ещё дольше своего хозяина.

Вперёд вышел Василий Петрович, учитель первой группы второго курса, который на время этого этапа игры выполнял функции руководителя педагогического состава. Крепкий ещё старик, отставной гвардии генерал, с очень суровым, по словам его курсантов, характером, хмуро осмотрел гостей с ног до головы, после чего, не вдаваясь в дискуссию, потребовал немедленно покинуть территорию полигона.

Юнец взорвался возмущённой тирадой, и переводчик в этот раз заговорил, не дожидаясь её окончания.

– Паша Сулеман оскорблён вашим недостойным поведением! – завил высокий, после чего что-то сказал парню, и тот сплюнул себе под ноги. – Вы не проявляете достойного его статусу уважения! Он называет вас собаками и будет жаловаться его светлости султану Исик Хану, властителю Дома Османа, Султану султанов, хану ханов, предводителю…

– Заткнись, пока я тебя не пристрелил, – спокойным голосом оборвал его тираду Василий Петрович, от чего переводчик побелел, покраснел и чуть было не схватился за ятаган. – Ты сейчас назвал «собакой» графа Российской Империи, подданного Его Величества, кавалера ордена Святого Георгия первой степени. Уже этого достаточно для того, чтобы уничтожить и тебя и зарвавшегося засранца.

– Награды и титулы гяуров – ничего не значат для подданного Султана султанов! – гордо заявил через переводчика парень. – Я требую, чтобы мне вернули мою собственность!

– Ты, – генерал особо подчеркнул это обращение, – можешь требовать всё что угодно. Девушка, решением Консорциума Наций, считается нашей военнопленной. На этом разговор закончен.

– Но… – возмутился было высокий, но поймав взгляд Василия Петровича, осёкся.

– Если у вас всё ещё есть желание с кем-то пообщаться, то вы можете сделать это в рамках «Большой Игры», с человеком «своего уровня», – добавил вдруг старик и усмехнулся, а затем повернулся к нам. – Грем, давай-ка сюда своего парнишку. Это же он там дел наворотил?

«А вот это уже было обидно… – подумал я, даже не собираясь двигаться с места. – Мало того что меня сравнили с этим уродцем второго уровня, так ещё и…»

– Василий Петрович, – Грем отрицательно покачал головой. – Давайте вот без этих ваших фокусов! Игра приостановлена, так что, при всём уважении, разбирайтесь с нарушением сами. Либо посылайте своих «парнишек», а моего ученика – извольте не приплетать.

– Короче, – генерал словно бы проигнорировал реплику Грема. – О нарушении регламента будет поставлено…

– Иа все равно забрать свой вещь! После чего наказать вас, – произнёс вдруг юнец на русском, а затем внезапно хлопнул в ладоши и прокричал что-то на своём.

Его голос, многократно усиленный магией, пронёсся над Солнечным. В центре посёлка что-то громко ухнуло, и через пару секунд между нами и Сулейманом приземлилась Йишик, одетая в одну только больничную пижамку, мазнув по земле вырывающимися из раскинутых в стороны рук струями голубоватого пламени.

С боков к замершей девушке тут же рванула пара осназовцев, то ли для того, чтобы прикрыть её, то ли наоборот – всех остальных уже от самой турчанки. Сулейман криво усмехнулся, словно победитель над только что проигравшим противником, который до этого бахвалился, что уделает его всухую. Как-то в одно движение оказавшись возле Йишик, он рывком содрал с шеи девушки ошейник «заменитель чипа».

– Рузске сабаки. Вы познаете силу Аллаха! – схватив девушку за плечо, он развернул её лицом к нам и что-то добавил на своём языке.

Йишик вскинула голову и попыталась что-то сказать, но получила пощёчину. Сулейман тряхнул её, словно собака тряпку, и снова проорал что-то непонятное, но явно гневное. Девушка всхлипнула, и прежде чем кто-либо что-либо успел сделать, вокруг них взвилось пламя. Секунду они простояли объятые пылающим ореолом, а затем презрительная улыбка наглого юнца сменилась гримасой чудовищной боли, и воздух разорвал дикий крик.

Казалось, сейчас огонь должен был погаснуть, но нет, его цвет сменился сначала с красного на оранжевый, потом пожелтел, затем посинел. Всё это заняло не более трёх секунд, но за это время парень превратился в подхваченную ветром горстку пепла. Между нами и ошарашенным переводчиком осталась стоять лишь Йишик. Глаза девушки, казалось, остекленели, по лицу текли слёзы, она слегка покачнулась, а затем и вовсе упала в обморок.

Глава 13

В этот раз я сумел-таки уловить тот момент, когда орбитальная фура пошла на снижение. Получился у меня этот фокус только из-за того, что по совету Димки Звягинцева поставил перед собой стаканчик с водой и целенаправленно ждал того момента, когда поверхность подёрнется лёгкой рябью под действием изменившего режим работы магического гравикомпенсатора.

Удовлетворённо откинувшись на спинку кресла, я закрыл глаза. Признаться, мне было немного не по себе от осознания того факта, что в этот самый момент я, вместе с остальными возвращающимися на родину курсантами, практически вертикально падаю на стремительно приближающуюся землю. В мой первый полёт, когда я не знал, находимся мы ещё в воздухе или уже приземлились, не было такого неприятного ощущения неопределённости. Как и медленно поднимающегося из недр души страха, ожидания того, что что-то пойдёт не так.

Впрочем, как я ни вслушивался в несмолкающий гомон сотен голосов, как ни пытался прочувствовать предательскую дрожь пола под ногами, я так и не засёк никаких посторонних звуков, могущих обозначить опасность. Однако неприятное ощущение беспомощности, необходимости полностью доверить свою жизнь в руки крепко сжимающих в этот момент штурвалы пилотов, и просто ждать – не отступало.

Решив для себя, что летать в качестве пассажира – мне не понравилось, я тряхнул головой и решил занять мысли чем-то другим, только бы отвлечься от прокручивания в мозгах статистики неудачных посадок орбитальных фур и кадров катастроф, которые так и стояли перед глазами. Аккуратно одной рукой разложив вмонтированный в спинку переднего кресла мини-комп, я открыл знакомый мне новостной сайт и углубился в чтение.

– Что пишут? – лениво спросил меня сидевший рядом Кузьма Потапов, отрываясь от своей переносной видеоигровой приставки.

Довольно-таки обидная кликуха «Таракан», которую парень получил с лёгкой руги Грема, незаметно для всей группы трансформировалась в нейтральную «Баг». Может, этому послужило его увлечение компьютерами и программированием, а может, так замысловато объединилось то, что его девушка частенько звала Потапова «Багз Бани», намекая, что, дескать, он такой же безбашенный и такой же кролик.

– В Уфе крупный пожар на торговом подворье Первой купеческой гильдии, – прочитал я экстренную новость. – Горят товарные склады, в близлежащих жилых домах и офисах проведена эвакуация. Что-то до хрена пожарных расчётов в тушении участвует… По предварительным данным, инцидент произошёл в результате взрыва газового баллона во время ремонтно-сварочных работ.

– К бабке не ходи – персидские гастарбайтеры опять вентиль какой-нить попутали, – заметила сидевшая по правую руку от моего тёзки Белла Ереман, отрываясь от вязания. – Ты, Варлок, дальше читай, не отвлекайся.

– Народ, потише. Ребёнок всё-таки спит, – покосившись на нашу согруппницу-панкушку, считавшуюся девушкой другого Кузьмы, я прочитал следующий заголовок.

– Цесаревна Елена сегодня посетит открывающуюся в Эрмитаже выставку японских фарфоровых кукол…

– Не интересно! – хором сообщили мне соседи.

– С целью структуризации именований, Сенат Североамериканской Либерократии выпустил федеральный закон о «Порядке наименования населённых пунктов», регулирующий количество городов с одинаковыми названиями, ограничивая их количество не более чем тремя…

– Делать им больше нечего! – фыркнул сидевший в следующем ряду Федорчук.

– Не скажи… – не согласился с ним Димон. – Только на бывшей территории США есть около девятнадцати Москв. И ещё сколько-то в бывшей Канаде!

– «Москв»? – хмыкнула Ереман. – Да ты грамотей!

– Именно Москв! – отрубил Звягинцев. – Потому как Москва – она одна!

– Плагиаторы хреновы… – подала голос девушка Звягинцева, учившаяся на фельдхиллера в тридцать шестой группе.

– Фиг с ними, с пиндосами! – Баг, который ещё пару недель назад твёрдо решил отращивать усы, потёр верхнюю губу, где уже вовсю топорщился юношеский пушок. – Чего там ещё?

– Атомно-магический ледокол «Святогор» закончил прокладку первого незамерзающего пути от Архангельска до Берегового пролива. По словам представителя Природоохранного ведомства, применяемая при прокладке канала маджи-технология гидротермической регуляции не несёт вреда экосистеме Арктического региона. Тем не менее печально известная эколого-террористическая организация Emerald World уже объявила, что проходящие через Северный Торговый путь корабли станут для них одной из приоритетных целей…

– Развелось мразей! – воскликнула Ереман. – А наши, небось, взяли и, как всегда, проглотили.

– Не, – я быстро вчитался в текст. – Представитель КГБ ответил, что за каждую подобную акцию будет уничтожаться вдвое большее количество активистов организации высокого ранга, чем погибнет моряков, вне зависимости от их государственной принадлежности. Цитата: «Мы знаем, где вы прячетесь…»

– Эти шутить не будут, – хмыкнул Федорчук.

– О! А вот это уже нас касается, – воскликнул я, прочитав следующую новость. – В городе Анкаре, по приговору Султанского суда прилюдно был казнён генерал армии Османо-Турецкой Империи Божкурт Килич. Напоминаем читателям, что два дня назад этот высокопоставленный офицер был арестован в связи с неудавшимся военным переворотом, целью которого было свержение действующей монаршей власти и восстановление в стране республиканского строя. В планы заговорщиков входило развязать Русско-Османский конфликт и на его фоне ввести подконтрольные бунтовщикам части в Анкару. Для выполнения этого замысла из своей виллы в Анталии был выкраден и убит, после отказа помогать ренегатам, подающий надежды османский аристократ Сулейман Язенджи, известный многим под псевдонимом «Ифрит». После чего воскресным утром четырнадцатого октября генералом Киличем под надуманным предлогом был отдан приказ верным ему войскам атаковать полигон «Гебзе», где в этот момент проходили игры между Пятым Императорским магическим колледжем и Университетом Сабанджи. Вследствие инцидента погибли восемнадцать сотрудников КГБ, осуществлявших охрану периметра полигона, и более полусотни турецких военных…

– Ай-ай-ай… бедный Ифрит! – зло фыркнула подружка Звягинцева. – Почему-то я куда как больше сопереживаю Янке, Людке, Свете и Оле с Семёном, чем этому говнюку!

– Верочка, – голос Димона сразу стал мягким, словно и не было в нём обычной мужественной хрипотцы. – Я всё понимаю, но они же погибли как «участники», а этот…

– Ленку тоже жалко… – вздохнула Ереман, не отрываясь от просчитывания петель. – Первая смерть в «Игре» и так глупо…

Я промолчал. Ленка, Пётр и ещё куча народу, в том числе и перечисленные Верой фельдхиллеры, погибли от огненной вспышки, испепелившей госпиталь, которую устроила Йишик в тот момент, когда хозяин позвал её к себе. Правда, несмотря на то, что Касимова была моей подругой, обиднее всего мне лично было за шамана, который просто забежал узнать, как там дела у девушки, и даже не подумал натянуть на себя хоть какую-то энергетическую защиту.

Выжил в бою после применения куда как более страшных заклятий и так вот глупо умер от из-за полюбившегося ему человека. Правда, в отличие от них, сама рабыня оказалась вообще на пороге реальной смерти, после того как её хозяин приказал долго жить и рассыпался пеплом. Так что, как и всех «погибших» и «раненых» во время игры, её транспортировали отдельным медрейсом…

И ещё одно… Я аккуратно поправил заснувшую сразу после взлёта у меня на коленях девочку и погладил её по белоснежным волосам. Она что-то замурлыкала во сне. Кому на самом деле повезло – так это ей. В момент взрыва она точно так же крепко спала, но только в соседней рентген-палатке, куда её аккуратно перенесли для обследования всего-то за полчаса до происшествия. Конечно, у мелкой тоже имелся специально переделанный под неё прибор пятьсот шестьдесят два, который ей надели так – на всякий случай. Но всё равно было бы настоящей трагедией, если бы малышка в этом нежном возрасте перенесла такую страшную, пусть и иллюзорную смерть. Да даже ранение…

Так что я не испытывал по поводу судьбы Сулеймана совершенно никаких эмоций и даже самую малость не осуждал более сотни взрослых и наделённых силой людей, которые просто смотрели, как он погибает, и даже не пошевелили пальцем, дабы спасти его. Да – я тоже, наверное, мог бы что-то сделать… если бы не растерялся, приготовившись к чему угодно, но только не к самосожжению, а вот преподаватели и КГБшники – просто позволили молодому турку умереть. Грем к тому же ещё и крепко сжал моё плечо своей лапищей, чтобы я особо не дёргался.

Чисто с человеческой точки зрения – все они, конечно же, были неправы! Как взрослые люди, которые просто так стояли и спокойно наблюдали за тем, как неразумный юнец делает роковой шаг в пропасть, и даже не пошевелили пальцем, чтобы остановить его. Годах в восьмидесятых прошлого века это был бы самый что ни на есть постыдный поступок, порочащий честь и достоинство как советского гражданина, так и жителя любой другой страны безвозвратно ушедшего домагического мира. Да даже сейчас, будь парень неодарённым, его непременно спасли бы, – но Сулейман был хоть слабым, но магом, а это уже в корне меняло отношение к нему со стороны других одарённых.

К сожалению, две случившихся под конец двадцатого века войны сильно изменили не только границы государств и политическую карту мира, но и само понимание таких слов, как «гуманизм», «права человека» и прочие «общечеловеческие ценности». Первое и второе воспринималось ныне исключительно применительно к соотечественникам, а также тем иностранцам, заботу о которых временно брало государство. Например: к туристам, эмигрантам и военнопленным. Третье же – так и вовсе применялось исключительно в уничижительном или ругательном ключе. Как бы намекая на колоссальную, так и не стёртую за весь двадцатый век пропасть между людьми и культурами, которую словно застарелый гнойник вскрыло возрождение в нашем мире магии.

– Нет, ну не шельмы ли? – хмыкнул тёзка, убирая приставку в мягкий чехол. – Как журналюги всё вывернули. Даже крайнего быстренько нашли…

– Это политика, Кузь, – Ереман убрала вязание в сумку и потянулась. – Журналисты всего лишь транслируют в выгодном свете с идеологической точки зрения то, что им говорят…

– Ага… – хмыкнул Лёха Вурган с кресла передо мной. – А как же свободная пресса, блин!

– Ты, наверное, ещё и в Деда Мороза веришь? – подколола парня панкушка.

– А ты докажи сначала, что его не существует! – тихо хохотнул он, а затем повернулся, встав на колени на сиденье и посмотрел на меня с девочкой сверху вниз. – Nix Virgo. «Ледяная дева»… Снегурочка-то ведь к этому типу монстров относится? Вот и скажи мне, Сарочка, есть Дед Мороз или нет?

– За языком следи, – холодно посоветовал я, в то время как Ереман гордо промолчала. – Ты кого монстром назвал…

– Да ты сам ещё то чудовище, – широко улыбнулся парень, но увидев, как я нахмурился, поспешно добавил: – Спокойно, Варлок! Я же так, по-дружески…

В группе Кузьмой у нас чаще всего называли именно Бага. Ко мне же после турнира крепко-накрепко прилип предложенный Ниной псевдоним.

– Я тебе по-дружески ща в глаз засвечу, – ответил за меня Потапов, но претворять в жизнь угрозу не стал. – Но даже если где-то Карачун и существует, то твоя «Свободная пресса» – явно выдуманный персонаж. Все под кем-то ходят и чьё-то мнение транслируют.

– А я вот чего не понимаю, – крякнул Федорчук, – Чего в этом пацанчике-то особенного такого было? Варлок же вроде говорил, что он был всего-навсего «двоечкой»… С чего такая известность?

– Тут вот какое дело, – ответил ему Звягинцев, – Магом-то Ифрит действительно был слабеньким, вот только это ему было не нужно.

– В смысле?

– Да в прямом! Можно сказать, что он был «энергетическим вампиром», хотя это не совсем верно, потому как сам по себе этот Сулейман оставался самым что ни на есть обычным одарённым. Придумано там всё было довольно хитро и строилось в первую очередь на маготехническом перебросе потоков энергии огненного типа от реального носителя в его тело. После активации он становился магом «атипичного уровня» и каким-то образом призывал в своё тело старшую элементаль огня. Отсюда, кстати, и прозвище «Ифрит».

– А ты что? Слышал о нём раньше? – мой сосед повернулся на своём кресле и в щель между спинками посмотрел на приятеля.

– Нет, – честно ответил Дмитрий. – Как воскресная заварушка закончилась, у меня была куча времени, чтобы удовлетворить своё любопытство. Целых два дня блаженного безделья. На «Викилории» о нём есть довольно подробная статья, а парень, в общем-то, и не скрывал само происхождение своей силы. Наоборот, занимался активным самопиаром… Кстати, этот казнённый генерал был его дядей со стороны матери.

– Странно это, – задумчиво произнёс я. – Уж больно на дезу похоже. Будь я на его месте, и если бы мои возможности напрямую зависели от кого-то ещё, я бы приложил максимум усилий, чтобы об этом знало как можно меньше людей. И уж тем более не стал бы рисковать своей «батарейкой»… Он же из этой магички силы перекачивал? Так зачем он её одну на игру отправил?

– Да кто его знает, – хмыкнул Звягинцев. – Может, и деза, а может, и нет. Мне больше интересно, с чего он вдруг сам полыхнул. Система-то вроде как отработанная была.

– Ну, это-то я знаю, – ответил я, вздохнув. – Грем объяснил. У девчонки хитрая татуха была на плечах и груди нанесена. Фишшин ещё её «рабским ошейником для магов» назвал. Так вот, когда её подстрелили, пуля рисунок задела, вот контур, удерживающий вязь, и порвался. Кое-как она ещё работала, так что заставить девчонку делать то, что ему нужно, он мог, а вот на то, чтобы защитить хозяина от её магии, уже не смогла, прошла перегрузка, и все блоки заклинания выгорели.

– Я вообще не понимаю, на что он рассчитывал! – Ереман покачала головой. – Там более сотни одарённых было, и почти всем его огненный элементаль – на один зуб. Ну может, быть на два. Кстати, наверное, это он его и испепелил…

– Не знаю, – я припомнил событие трёхдневной давности, – он вообще каким-то странным мне показался. То ли реально верил в свою неуязвимость, то ли по жизни таким отморозком был.

– А турки остальные что? – спросил Вурган. – Вот просто так взяли и уехали?

– Вот не поверишь! – усмехнулся я. – Особенно порадовал тот высокий, что перед Ифритом постоянно лебезил… Даже на пепел парня не посмотрел – развернулся, сел в машину, и вся колонна укатила в обратном направлении. Ну, а что потом было – вы и без меня знаете…

Собственно, о том, что происходило после того, как вереница из легковых автомобилей скрылась за холмами, я мог рассказать ни больше и ни меньше, чем мои одногруппники. Переброшенных вместе с нами пограничников, занимавшихся охраной периметра нашей части полигона, атаковали бойцы регулярной османо-турецкой армии.

Точнее, немного не так. Нападающие, как я понял, планировали совершить скоростной рывок на полигон с трёх направлений и выйти на Солнечное, взяв посёлок в клещи. Из техники у них были в основном старые, ещё американские «хаммеры» и десяток бронетранспортёров, так что первые потери они понесли, напоровшись на расставленные со знанием дела секреты, а когда в бой вступили срочно поднятые мангруппы, продвижение и вовсе остановилось.

Завязался позиционный бой, а затем в спину нападающим ударили турецкие янычары, а к нашим подошли основные силы. Бойня, говорят, была знатная, при том, что якобы «мятежники» дрались отчаянно, словно загнанные в угол крысы, и сдаваться не собирались. Как оказалось, параллельно атаковали и штаб Университета Сабанджи. Войскам, верным генералу Килич, даже удалось прорваться к самой базе, убив кого-то из студентов. Что, кстати, позже подтвердили и американские наблюдатели, правда, единственным погибшим подростком оказался некий Сардар Салид, принадлежавший к семье, давно впавшей в немилость султану, за то, что открыто поддерживали его старшего брата в притязаниях на османский престол. Что, естественно, вызывало определённые вопросы.

Впрочем, всё это мы узнали постфактум. Потому как сидели в это время в своём посёлке и молчали в тряпочку, глядя, как осназовцы готовятся к его обороне. Подставлять под настоящие пули студентов вроде нас никто не собирался, и ни о каком реальном участии в боевых действиях не могло быть и речи. Во всяком случае, пока ситуация не станет по-настоящему критической.

Так что нам только и оставалось, что ждать дальнейшего развития событий и гадать, что там происходит да как. Тянулись минуты, напряжение нарастало, а затем, где-то через два часа, боевую тревогу просто взяли и отменили, сказав, что всё уже закончилось. Остаток дня, как, впрочем, и последующий понедельник и утро вторника прошли в блаженном ничегонеделании. Условно мёртвая Ленка возилась с найдёнышем, уча девочку ходить, я, коли выдалось свободное время, просто валялся в койке, слушал аудиокниги и периодически экспериментировал с чакрами… размышляя, а не показаться ли мне, пока есть время, врачу, и каждый раз находя причины, чтобы отказаться от подобного шага. В общем, пока преподам было не до нас, все развлекались как могли.

Вчера в обед объявили общий сбор. Нам коротко сообщили, что в этом раунде военной игры нашему колледжу уже вполне официально присуждена техническая победа. После чего приказали готовиться к возвращению в Ильинское. Причём мотивировка в устах Грема звучала предельно лаконично: «Поиграли и хватит! Учиться пора». Тут же представители КГБ взяли с каждого подписку о неразглашении, полностью засекретив всё, что произошло на полигоне в воскресенье, и мы отправились собирать вещи. В ночь загрузились в ожидавшую нас орбитальную фуру, которая с первыми лучами свечой стартовала в рассветное небо.

Найдёныш, тихонько посапывавшая у меня на коленях, чихнула и проснулась. Проморгавшись и осмотрев ещё сонными глазёнками окружающих, она вдруг четко произнесла:

– Дай пить! – требовательно взглянув на меня снизу вверх.

До этого момента девочка, которую мы нашли трёх-четырёхгодовалым ребёнком, всего за пару дней превратившаяся в восьмилетнюю беловолосую красавицу, ни разу не произнесла ни слова на русском. Она лопотала на своём, как говорила Касимова, на «девичьем», красивом, но совершенно не понятном никому языке, принадлежность которого не смог разобрать даже специально приглашённый из Константинопольской Миссии профессиональный лингвист-филолог.

Впрочем, прилетевшая на вертолёте в Солнечное пожилая женщина, почти старушка, которой пришлось задержаться в Солнечном на целые сутки, которые она привела вместе с Ленкой и девочкой, однозначно утверждала, что наша подопечная не просто произносит случайные наборы звуков. По её словам, она сумела выделить как отдельные повторяющиеся фразы, так и языковые конструкции, а также некоторые правила, по которым малышка формировала предложения. Что, впрочем, ни на йоту не приблизило нас к ответу на вопрос, кто она такая и как попала на полигон.

Так Ленку она постоянно называла словом «невли», меня исключительно «фарон» или «варон», потому как произносила буквы «ф» и «в» как нечто среднее. Ну, а учитывая, что ребёнок с каждым днём становился всё более и более разговорчивым, счастливая старушка понаделала кучу записей на этом неизвестном языке, а также наснимала видео с мелкой, и даже призналась Ленке, что продолжит заниматься этим вопросом в обязательном порядке. Женщина, у которой в Стамбуле уже давно была семья и даже внуки, внезапно задумалась над переводом в Москву, чтобы иметь возможность и дальше работать с найдёнышем после нашего отъезда. Более того, собралась написать научный труд, который, по её словам, скорее всего, станет делом всей её жизни.

Османы, кстати, после всего случившегося особо не педалировали тему немедленной передачи им как девушки-рабыни, так и нашей беловласки. Меня, конечно, никто лично не информировал касательно переговоров на высшем уровне, но в аэрокосмопорте, куда мы добрались без каких бы то ни было приключений, представитель их делегации очень вежливо, корректно, но твёрдо заявил, что Блистательная Порта всенепременно будет добиваться возвращения своих подданных под благословенную длань султана.

Так что ничего удивительного, что, услышав слова, произнесённые девочкой, я даже не сразу понял, что она заговорила на русском языке. Только когда она повторно попросила: «Дай! Я хо-теть пить!», до меня наконец-то дошло, что именно произошло и чего от меня хотят.

Глядя, как малышка задумчиво потягивает через трубочку апельсиновый сок из маленького пакетика, в срочном порядке принесённый Ереман из салонной кухни, я только и мог, что покачать головой. Расправившись с напитком, малышка аккуратно поставила пустую упаковку на откидной столик. Затем ей что-то не понравилось, и она повернула пакетик, так, чтобы уголок трубочки смотрел ровно вдоль кресел и только после этого, довольно кивнув, заёрзала у меня на коленях, устраиваясь поудобнее.

– А я думал, она на нашем не разговаривает… – удивлённо произнёс мой тёзка, всё это время наблюдавший за её манипуляциями.

– Я тоже… – хмыкнул я и, посмотрев в широко раскрытые доверчивые глаза ребёнка, спросил: – Ты меня понимаешь?

– Да, – ответила она как-то неуверенно.

– Как тебя зовут? – я даже затаил дыхание, но она только захлопала ресницами. – Какое у тебя имя?

– Нет, – малышка тряхнула длинной белой чёлкой.

– Тебя зовут «Нет»? – немного удивился я.

– Не пом-ню, – она задумалась на секунду, прислушиваясь к своим мыслям или, может быть, копаясь в памяти, а затем утвердительно кивнула. – Нет! Не пом-ню сей-час.

– Откуда ты знаешь русский язык? – спросила Ереман, которая от любопытства почти легла на колени к Потапову, что, впрочем, тому было только по кайфу.

Вместо ответа девочка посмотрела на меня, словно бы спрашивая разрешения. Догадавшись, чего она хочет, я кивнул.

– Я слу-шать и у-чи-лась… – ответила малышка, потупившись. – Слу-шать, как го-во-рят меж-ду со-бой…

Она замолчала, подбирая слово, а затем жалобно посмотрела на меня.

– Люди, – подсказал я.

– Лю-ди! – неуверенно повторила девочка. – А за-тем го-во-рить, как вы! Ма-ло знать. Труд-но го-во-рю…

– То есть ты просто слушала, а затем заговорила? – удивлённо произнесла подружка Звягинцева, которая сейчас, вместе со своим бойфрендом и Федорчуком, встав со своих мест, во все глаза смотрели на ребёнка. – Невероятно!

– Не менее невероятно, чем то, что она вымахала за пару дней на почти пяток лет и научилась ходить за полдня… – произнёс Дмитрий, и остальные закивали в знак согласия.

Вокруг кресел уже стала собираться заинтересованная толпа, как из наших, так и второкурсников. Многие были в курсе того, что мы притащили с полигона какого-то ребёнка, да, впрочем, почти все видели, как девочка растёт не по дням, а по часам… словно бы настоящий сказочный персонаж. Насколько я знал, многие девчонки, несмотря на личные отношения с Касимовой, которые были далеко не всегда гладкими, регулярно бегали к ней в госпиталь. Естественно, что сейчас малышка, внезапно для себя, стала центром всеобщего внимания, что, впрочем, её не особо смутило.

Однако посыпавшиеся с разных сторон вопросы быстро пресекли дежурные, объявившие о приземлении и начале выгрузки. Старшекурсники оперативно навели порядок, заставив всех вновь занять свои места и дожидаться там своей очереди на выход. Когда же все расселись, к нашим креслам подошли Грем и Инга Ивановна.

– Что там у вас опять? – хмуро поинтересовался Фишшин.

– Да вот, – Ереман кивнула в мою сторону. – Ребёнок вдруг заговорил на русском языке. Говорит, слушала и научилась…

– Да? – препод внимательно посмотрел на девочку, которая вдруг вся как-то сжалась и уткнулась носом мне в грудь.