Текст книги "Введение в самопознание"

Я не в состоянии винить людей за то, что они старались сберечь свои жизни. Но я вынужден с определенностью заявить, при переводе слова «читта» Рудой и Островская пользовались своим здравым смыслом и бытовым пониманием того, что такое сознание. И это, вероятно, лучшее, что они могли сделать. Но теперь мне, их читателю, если я действительно хочу понять их перевод, придется разгадывать, что же лично они понимали под именем «сознание», и лишь тогда у меня появится возможность понять, что же такое читта. А значит, и что же сказано в «Йога-сутрах» Патанджали.

Сложно? Сложно, конечно, но зато благодаря этой попытке, которую они сделали, у меня появилась хотя бы возможность думать, иcкать и двигаться. Допускаю, что во многом они не точны в своем понимании, но как же все-таки ценен этот их опыт изучения древних текстов классической индийской культуры! Не имея собственной русской школы психологического понимания такого уровня, опираясь лишь на школу философскую и здравый смысл, сделать подобный перевод было подвигом. Не думаю, что так уж многие из пользующихся их переводами оценили его.

В двадцатом веке йогу много изучали в Европе. Делалось это и академически, и любительски. Но меня, как психолога, в первую очередь интересует то, что было более доступно. А это йога в популярных изложениях, которая, кстати, и по сей день является тем, с чего начинает знакомство с йогой большинство новичков.

Популярной литературы о йоге – бескрайние моря. Ее не перечислить и не перечитать. Поэтому есть смысл выделить несколько имен, с которых все начиналось, и рассказать о тех формах, в которых йога дожила до нашего дня. Но я намерен сделать это в конце книги, когда буду говорить о современном самопознании. В этой же главе, которой заключаю рассказ о ведическом самопознании, я хотел бы сказать лишь о том, как развивалась йога. Условно говоря, лишь о направлении ее движения в сторону современного мира.

А суть этого направления – приспособление йоги к современным условиям выживания. Звучит несколько биологически, точно я говорю про какой-то животный вид. Но если рассматривать йогу как сообщество, то она и есть живое существо, даже с телом, которое надо кормить. Впрочем, даже если рассматривать ее как духовное явление, все равно она обладает чертами существа, пусть и духовного. А любое существо, даже Бог, поддерживает свою жизнь или имеет период существования, во время которого сопротивляется уничтожению.

Йога была почти полностью уничтожена или утеряна в Индии в девятнадцатом веке. На рубеже девятнадцатого и двадцатого веков думающим людям Индии пришлось приложить осознанные усилия, чтобы собрать и сохранить то, что еще жило в народе. Всяческие сказки о том, что в Индии чуть не в каждой деревне сидит свой великий учитель йоги – всего лишь рекламные трюки, которыми кормят Запад предприимчивые индусы. Кормят затем, чтобы этот Запад оплатил и развитие йоги, и само существование учителей. Это суть экономики йоги новейшего времени. И кстати, надо отдать должное индусам, эта экономическая стратегия весьма успешна. И йога, и йоги процветают за счет западных капиталовложений.

Уместно сделать замечание: это процветание не было естественным движением. У этой стратегии был творец. Его можно назвать отцом современной Западной йоги. Звали его Свами Шивананда.

Свами этот был человеком странным. И я очень надеюсь, что когда-нибудь появятся исследования, раскрывающие его необычность.

Как утверждает его «Официальная биография», «Шри Свами Шивананда родился 8 сентября 1887 года. <…> Он был наделен стремлением служить людям и врожденным чувством единства со всем человечеством. Он вырос в ортодоксальной семье, но отличался, наряду с набожностью и благочестивостью, необыкновенной широтой взглядов.

Стремление посвятить свою жизнь служению людям определило его медицинскую карьеру, и вскоре он оказался там, где, как он считал, в его усилиях нуждались больше всего. Он отправился в Малайзию. Ранее он издавал медицинский журнал и писал статьи на медицинские темы. Он понял, что людям, в первую очередь, необходимы знания и что его миссия состоит в распространении этих знаний.

Божьим промыслом и благословением человечеству было то, что этот врачеватель тела и души отказался от своей карьеры и посвятил свою жизнь служению людям. В 1924 году он обосновался в Ришикеше в суровой простоте и аскетизме и вскоре воссиял как великий йог, святой и дживанмукта (освобожденная душа).

В 1932 году он основал Шивананда-ашрам. В 1936 году родилось Общество Божественной Жизни. В 1948 году была организована Лесная Академия Йоги и Веданты.

Целью и назначением этих организаций было распространение духовного знания и обучение людей…В 1953 году он созвал Всемирный Парламент Религий» (Шивананда, Наука Пранаямы, с. 8–9).

Иными словами, Шивананда был одним из творцов того религиозного движения, которое получило название Экуменизма, то есть религии Эйкумены – обжитого мира. Ортодоксальные религии, в том числе и Православное христианство, относятся к Экуменизму с открытым неприятием, подозревая его в стремлении уничтожить сложившиеся основы человеческой культуры и подчинить сознание человечества неким новым ценностям, а с ними и тем силам, что стоят за этими ценностями.

Иными словами, Христианство отчетливо распознало в Экуменизме некую войну, направленную на его уничтожение. И никакие реверансы со стороны новых духовных вождей человечества снять эту тревогу не смогли. Это значит, что, как бы красиво ни звучали слова Шивананды о том, что людям нужны знания, за ними скрывается какая-то борьба, а он сам многими распознается как воин. Какой войной призван этот воитель?

Если идти вслед за вполне последовательным рассказом его «Официальной биографии», то это война против мракобесия, против искусственного лишения людей знания собственной природы. И очень похоже, что это есть в Шивананде. Он действительно был великим просветителем.

Но если присмотреться, то можно разглядеть и второй пласт, который, если и не отменяет первый, но позволяет увидеть, что кроме главной задачи, Шивананда решал и еще одну. И этому есть свидетельства.

Во-первых, он вроде бы сидел в Гималаях, но при этом постоянно посылал учеников на Запад словно бы для его захвата. И книги его пишутся именно так, чтобы зацепить европейские мозги. Некоторые из них, как, к примеру, «Кундалини йога», начинаются с весьма примечательного посвящения:

«Ом.

Махариши Патанджали, Йоги Бхусунде,

Садашиве Брахману,

Матсьендранатхе Горакшанатхе,

Иисусу Христу,

Господу Кришне и всем остальным йогинам, которые объясняли науку йоги».

Как после такого подарка какому-нибудь бедному петербургскому йогу не успокоиться насчет своей христианской культуры? И ведь как выгодно-то? Получив такое оружие, многие из западных йогов со спокойной совестью принимались громогласно вещать: Приходите к нам люди всех конфессий, кроме язычников, заниматься йогой!

Какой йогой? Йогой, которая является основой языческого индуизма?! Нет, йогой, которую индусы продают на Запад, чтобы мы не скучали и не давали залеживаться деньгам.

При чтении индийских книг у меня складывается впечатление, что униженные когда-то Англией индусы до сих пор мстят Западу и ведут скрытую войну за свою свободу. Но я не первый и не единственный, кто подозрительно относится к индусским проповедникам. Жорж Батай во «Внутреннем опыте» (1943 год) много пишет о йоге и вообще об индусах. И пишет отнюдь не с почтением или восхищением:

«Но в сущности я мало знаю об Индии <…> я не испытываю колебаний лишь в двух пунктах: индусские книги кажутся мне если не тяжеловесными, то неровными, к тому же индусы имеют в Европе друзей, которые мне совершенно не нравятся.

Есть у индусов склонность – смешанная с презрением – льстить Западу, его религии, науке, морали, оправдывая себя бросающейся в глаза отсталостью; мы имеем здесь дело с системой, которая сама по себе замечательна, себе соразмерна и ничуть не выигрывает от этого приступа нечистой совести» (Батай, Внутренний опыт, с. 42–43).

Во-вторых, он использует тот сленг, что заполнил мир западных эзотериков после трудов теософов, позволяющий манипулировать сознанием людей. Его книги на удивление переполнены европейскими выражениями, вроде «элементали», «астрально», «план» и тому подобные, которые составили основной понятийный набор современного оккультизма и экстрасенсорики. Зачем они были нужны гималайскому отшельнику? Но ведь это именно он, русский теософ Блаватская и английский йог Рамачарака создали современный язык «высшей» йоги!

Тому, что единый язык современной мистической йоги создали не йоги, а теософы конца девятнадцатого – начала двадцатого века, есть подтверждения. Вот, к примеру, какое предисловие пишет Рама Прасад к изданной в 1890 году в Лондоне книге «Наука о дыхании или философия таттв»:

«Необходимо дать объяснение по поводу книги, предлагаемой сейчас читателю. В 9-м и 10-м томах журнала “Теософ” я написал несколько эссе по данной теме. Предмет этих эссе заинтересовал читателей настолько, что я попросил издать серию эссе в виде книги» (Рама Прасад, с. 9).

А теософия, как известно, начиналась с книги Елены Петровны Блаватской «Из пещер и дебрей Индостана».

И что же мы имеем? А то, что йога, как мы ее представляем себе сегодня, может быть разделена на несколько видов. И как психолога, меня больше интересует то, как представляет себе йогу не профессионал, а обычный человек. А он представляет ее так, как общество и история позволили ему. Этот образ йоги я бы назвал Сказкой о йоге.

Она начала складываться во второй половине девятнадцатого века. Сначала в Европу проникли разрозненные слухи, вывезенные из Индии европейскими путешественниками. Затем появились кое-какие научные переводы, которые были так непонятны, что только усиливали таинственность и привлекательность йоги. Затем путешествия Блаватской и полковника Олькотта превратили йогу в настоящую сказку об очажках древнего знания, разбросанного по планете и скрываемого в потаенных местах наследниками неких древних сверхцивилизаций Земли.

И тогда пришло повальное увлечение и использование Сказки о йоге. Появляются крутые йоги, вроде Рамачараки, и такие же забористые тибетские ламы, вроде Лобсанга Рампы. Кажется, оба английского происхождения.

По всему миру расходятся тысячи тонких и толстых книжонок с названиями вроде: «Свет Востока. Полное руководство к индусскому гипнотизму. Приемы: гипнотизм, левитации, дыхание, ясновидение, развитие силы воли и памяти, лечение болезней и индусские чудеса» (Издание Президента Кружка Менталистов. М., 1908). Зачем делалось все это?

Рассказывать о чудесах, которые обещались в таких книгах, я не буду. Вы их читали в книгах современной всеядной теософической йоги. Так что умеющий распознавать намеки все найдет сам. А зачем намекается, думаю, объяснять не надо. Спрос рождает предложение, предложение удовлетворяет спрос. Экономика. Это очевидно и скучно.

Гораздо интереснее – плохо это или хорошо?

Вопрос! Дураку не поможет самое лучшее пособие. А думающий человек разберется даже в откровенной лжи. Думаю, и Шивананда и другие индусские учителя искусственно поддерживали Сказку о йоге, чтобы проникнуть через сознание западного человека в его кошелек и извлечь из этого выгоду для бедной и униженной Индии. Европа задолжала перед Индией, а долги надо платить.

К тому же, это было действительно очень и очень полезно для нас, простых искателей истины и своего Я. И как много людей, откликнувшись на Сказку о йоге, стало настоящими йогами и искателями себя.

«Для нас, жителей северной страны, йога всегда ассоциировалась с недосягаемой экзотикой. Наша фантазия уносила нас к заоблачным верхушкам Гималаев, где среди торжественного молчания вечных снегов возвышались монастыри – незыблемые цитадели мудрости и покоя. Воображение рисовало древние тропические леса, где у подножия поставленного в незапамятные времена полуразрушенного храма сидит полунагой садху, листая Вечную Книгу Бытия.

Надежно изолированные жесткой системой запретов и всякого рода мистической и философско-религиозной литературы, мы черпали знания о йоге из случайно попадавшихся учебников самиздата. Записанные на их страницах истины интерпретировались чисто субъективно, и немало любителей йоги поплатились своим здоровьем за некомпетентное обращение с дефицитным материалом» (Шафаренко, с. 18–19).

И все-таки мы шли и шли к себе, прорываясь сквозь все препоны, поставленные на нашем пути как Западом, так и Востоком! И это действительно была война, которую сначала вел Запад против Востока, потом Восток против Запада, а на деле всегда Я с тем, что мешало мне познать Себя.

А значит это то, что в нашем современном мире есть Йога для тех, кто ищет мистического приобщения, и есть його-индустрия, просто делающая деньги на ищущих знаний. И это надо видеть в цельном образе йоги.

И что еще важно отметить – не было в истории другого такого времени, когда была бы нам так же доступна мысль творцов йоги, как это происходит сейчас. И сделано это как раз теми, кто обслуживает ищущих и идущих, то есть його-индустрией. Я не знаю, как еще оценить их подвиг, иначе, как, сняв шляпу перед Блаватской и Шиванандой и скупая все, что издают наши заботливые учителя. Пусть кто-то наживется и на этом, почему я должен его за это осуждать?! Лишь бы у меня действительно были все необходимые мне для моего исследования возможности.

Мир изменился и стал экономическим, с ним изменилась и йога. В современном мире она тоже стала экономической. Прежними остались лишь я и моя потребность познавать себя.

Буддизм – это так сложно! Примерно как Йога. Или еще сложнее. Кто из занимающихся самопознанием так или иначе не сталкивался с Буддизмом? И почти всем эти столкновения как-то помогли. Но и обманули, потому что все оказалось сложно и не так, как мы ожидали!

Мне приходилось встречаться с буддийскими проповедниками, приезжающими в нашу страну. Один настоятель японского монастыря даже принял меня в свои ученики, и мы с ним медитировали целый месяц по утрам в гостинице «Украина» и распевали какую-то очень важную мантру, которую я забыл. А по вечерам ходили в московские кафушки… Он был симпатичным парнем императорского рода. И однажды подловил меня вместе с кучей каких-то ушовых бойцов, заставив принести клятву Бодхисатвы. Точно помню, что в общем угаре пообещал что-то очень важное, точнее, обещал чего-то не достигать – то ли нирваны, то ли просветления, – пока не спасу все живые существа… Думаю, что просветления, потому что с тех пор все не достигаю его и не достигаю. Вот ведь шутник какой!

Другие были просто людьми церкви, и ничего, кроме знания нудных и непонятных ритуалов, я за ними не увидел. Я не могу утверждать, что за ними не было и пути, но я точно знаю, что их путь требовал полностью сдаться и принять на веру их школу как церковь. Места разуму тут не было, а самопознание внутри этих путей могло быть лишь тайной ересью.

Если вас возмущает мое небрежное отношение к буддийским проповедникам, почитайте Минаева. Все его дневники путешествий по Индии и Бирме полны печали. Он надеялся найти Страну Востока, а нашел лишь серость и невежество. Буддисты не знали языка Будды, не знали санскрита, не разбирались в Каноне… А искры даже такого знания, каким обладал сам Иван Павлович, были столь редки. Я приведу одну крошечную зарисовку. Она, наверное, не самая яркая, но очень показательна.

В Бирме Минаева возили в один из знаменитых монастырей. «Настоятель был любезен. Говорили на пали и, к великому моему удивлению, понимали друг друга. Расспросам о России не было конца. <…>

Он начал с того, что спросил, буддист ли я? Я ответил утвердительно…

“Sadhus”, – сказал он, улыбаясь. И кругом раздался одобрительный смех. Затем пошли вопросы о том, много ли буддистов в России? Так ли они одеваются, как здешние монахи? Что они читают?

Мои ответы его поражали; как все буддисты юга, он не имеет никаких понятий о буддистах севера, об их литературе и так далее…» (Минаев, с. 145–146).

Буддизм – это так противоречиво! И это не случайно. Буддизм зарождался как своего рода философская школа. Будда (560–480 г. до н. э.) бродил по стране с кучкой учеников, проповедовал, вступал в философские споры с другими бродячими философами, которыми тогда была полна вся Индия, медитировал, созерцал свое Я…

Его беседы долго передавались устно и были записаны лишь через века после его смерти. Последователи выбирали из имеющихся сочинений то, что было им ближе и понятнее, и строили на нем собственные учения. В итоге после него, как и после Сократа в Греции, осталось несколько философских школ. Сейчас их объединяют в три больших направления – Хинаяна, Махаяна и Тантрийский буддизм.

При этом менялась и суть Буддизма. Будда проповедовал в удивительной среде, созданной ведийским обществом. Там возможно было существование чистой философии или философской религии. Но по мере распространения в мире, Буддизм был вынужден все больше приспосабливаться к местным условиям. Так рождался религиозный Буддизм, полный ритуалов и мифологии. И это совсем иное явление по сравнению с Буддизмом Будды.

Даже Буддизм созерцания – Чань-Дзен, наиболее философичный из всех школ Буддизма, включил в себя множество местных особенностей. В Китае он срастался с Даосизмом, в Японии – с Синто.

Мистический тибетский Буддизм оказался наложенным на культ Бон, имеющий тибетские и иранские корни. На территории Монголии и России он превратился в Ламаизм, сросшись с местным шаманизмом.

Все ветви Буддизма признают канонические тексты, но понимают их по-разному. А точнее, как бы выбирают из них то, что интересует именно их, и понимают так, как предписывает мировоззрение их школы. И когда какой-нибудь дзенский монах предлагает уничтожить все эти тексты вместе с Буддой – это тоже проявление буддийской способности понимать Буддизм.

Буддизм, возможно, потому и стал одной из мировых религий, что он предельно парадоксален. Верую, ибо абсурдно, – один из главнейших движителей не только Христианства. Очень похоже, что эта формула магична, потому что каким-то образом разжигает человеческую тягу к познанию тайны. А абсурд – сложное противоречие, вызывающее удивление, – всегда рождает и подозрение, что такое возможно, только если ты упустил какую-то таинственную составляющую объяснения. И ты не отбрасываешь его, пока не убедишься, что понял все до конца и тайне больше не осталось места… Абсурд и любые другие намеки на Тайну – великие движители всех религий.

Отношение к Будде – не единственная тайна Буддизма. Не менее таинственным выглядит и исходное утверждение Будды, естественно принятое всеми школами Буддизма, что у человека нет ни души, ни личности, ни Я. Есть лишь случайное или не случайное, а определяемое кармой и внешними условиями сцепление Дхарм – «первоэлементов сознания». Меняются условия – меняется и сцепление. Исчезает прежний человек, прежнее Я, и его замещает совсем новое Я, лишь помнящее о предыдущем, но им уже не являющееся… Нет смысла познавать Я, нужно познавать Дхармы.

Наука, в отличие от религии не любящая парадоксов и абсурда, всегда очень настороженно относилась к таким свойствам Буддизма. Чтобы проиллюстрировать это живописное сомнение науки, приведу коротенькую, но художественно яркую выдержку из работы современного французского религиоведа Мишеля Малерба «Религии человечества». Рассказывая про Буддизм, он сначала излагает основные понятия Буддизма, в том числе и «сохранившуюся от брахманизма и индуизма веру в перевоплощение», а в связи с ней и карму: «после смерти существа обретут жизнь в другом теле в зависимости от достоинства их деяний». А после этого осторожно начинает сомневаться:

«Трудно не заметить некоторые противоречия в учении буддистов. Для них мир – лишь иллюзия, а человек – лишь преходящее соединение элементов, которые затем снова разделятся. В этих условиях трудно понять, почему наши деяния имеют такое значение и как они могут повлиять на нашу будущую жизнь.

Можно также задаться вопросом, как можно достигнуть нирваны при жизни, если она есть забытье, и как наши деяния определяют нашу последующую жизнь, если душа является лишь иллюзией» (Малерб, с. 254–255).

Многие исследователи, к примеру, русский буддолог Щербатской, сомневались в подобных парадоксах буддийской философии ярко и даже яростно. И вероятно, сомнения в Буддизме имеют основания, потому что Буддизм был отвергнут и изгнан из Индии. Следовательно, в нем сомневались не только ученые, но и сами последователи. Но я бы не взялся говорить о парадоксах Буддизма. Возможно, они лишь кажутся противоречиями внешним наблюдателям. Для того, чтобы сомневаться, к примеру, в буддийском понимании способов достижения нирваны, нужно иметь понятие этой самой «нирваны», как и понятие «души», к слову сказать. Поэтому я оставлю в стороне все, кроме самопознания в Буддизме. Благо, парадоксов хватает и здесь.

Итак, при самых первых подходах к буддийскому самопознанию ты узнаешь, что нет ни Я, ни души, ни личности. И Буддизм готов тебе это доказать. Но чтобы доказать такое, нужно очень хорошо разбираться и в том, что считается Я, и в том, что считается личностью или душой. В силу этого можно считать, что Буддизм не интересуется самопознанием и одновременно есть лишь одно безграничное самопознание. Такой парадокс.

Этот парадокс, надо заметить, стал виден лишь в двадцатом веке. Ранний Буддизм о самопознании не упоминает. Он занят своими собственными задачами, как в организационном смысле, так и в философском. Я допускаю, что вопрос о самопознании возник в Буддизме лишь в ответ на потребность говорить с западным слушателем. Иначе говоря, понятие самопознания было принято буддийскими проповедниками лишь как необходимость популяризировать Буддизм в Европе и Америке. Поговорим об этом подробнее, потому что с Американского Буддизма начиналось массовое увлечение Буддизмом для многих и многих из тех, кто сейчас читает эту книгу.