Текст книги "Введение в самопознание"

Однако я не хочу вдаваться в этот вопрос, для моего исследования достаточно того, что самадхи ощущается авторами Гиты тем, ради чего и используется Йога.

А что такое Йога Бхагавадгиты? Считается, что определение Йоги Бхагавадгиты дано в 48 шлоке Второй главы. Это определение звучит так:

Пребывая в йоге, совершай дела, оставив привязанность, Дхананджая, равный в успехе и неудаче. Равновесием именуется Йога.

Если вспомнить, что в 44 шлоке говорилось о «решительном сосредоточении мысли в самадхи», то эти два определения требуют разъяснений. Можно ли считать, что Равновесие и Сосредоточение мысли есть одно и то же? Или же это последовательные шаги?

Если ограничиться определением Йоги 47 и 48 шлок, то суть ее в «равновесии» ума, в его отказе от желаний. Но шлоки 52–53 как бы перекликаются со шлокой 44 и объясняет «йогу равновесия»:

52. Когда твой разум (буддхи) превозможет дебри заблуждений, тогда ты достигнешь отрешенности…

53. Когда твой разум, противопоставленный писанию, станет неподвижно утвержденный в созерцании (самадхи), тогда ты достигнешь йоги.

По сути, это однозначное утверждение, что Йога все-таки не в равновесии и не в отказе от плодов деятельности. Все это лишь приемы на пути достижения истинной Йоги, которая является сосредоточением ума в самадхи.

В науке велось много споров о том, соответствует ли Йога Гиты Йоге Патанджали. Похоже, все-таки соответствует, потому что освобождение ума от метаний – это и есть путь к его сосредоточению в самадхи.

А далее дается описание йогина, но назван он муни, то есть мудрец, молчальник. Это означает, что описывается такой йогин, который достиг совершенства.

55. Когда он покидает все вожделения, Партха, вошедшие в сердце, радуясь Атману в себе, тогда он называется стойким в разумении.

56. В бедствиях с непоколебимым сердцем, в радости с исчезнувшим желаньем, отрешенный от страсти, страха и гнева, стойкий духом именуется «муни».

57. Кто ни к чему не (испытывая) влеченья, воспринимая приятное или неприятное, не вожделеет и не ненавидит, сознание того устойчиво.

58. И если он, как черепаха члены, отвлекает все свои чувства от предметов чувств, то его сознание устойчиво.

59. Предметы исчезают для отрешившегося воплощенного, не вкус (к ним), но и вкус исчезает для узревшего Высшее.

Вот состояние достигшего уровня муни йогина. Но оно считается Гитой лишь исходным, так сказать, необходимой ступенью для начала настоящей Йоги:

60. Ибо, о Каунтея, бурные чувства насильственно увлекают сердце даже подвизающегося и мудрого человека.

61. Обуздав их все, пусть сядет он, собранный (поставив) Меня (как) высшую цель; ибо у кого в подчинении чувства, сознание того устойчиво.

Это есть рождение Кришнаитской бхакти-йоги – Йоги любви к высшему божеству. В данном случае – Кришне, потому что его считали высшим божеством создатели Бхагавадгиты. Естественно, как всякое религиозное сочинение, Гита оказывается в каком-то смысле «политическим» или пропагандистским приемом. Иначе говоря, она призвана убеждать, что нет бога, кроме Кришны, и Гита пророчество его.

Вопрос о том, какое должно использоваться имя для обозначения высшего бога и кто из богов выше, я оставляю для верующих. Мне же важно лишь то, что связано с самопознанием. В частности, йога Гиты. Напомню, что строки Гиты, которые я приводил, переведены Б. Л. Смирновым. Это прекрасный перевод, но далеко не единственный. К тому же, как мне кажется, ни один перевод такого произведения, как Гита, не может быть до конца верным. Поэтому, делайте поправку на неточности читаемых вами переводов и не принимайте за Учителя. Если она и учит, то намеками и подсказками. Иначе говоря, прочитав все сказанное в Гите про йогу, я предпочитаю сначала как следует разобраться с тем, что мне действительно подходит.

Вот, например, утвердившееся среди ученых мнение, что Гита дает Карма йогу – йогу бескорыстного служения, или йогу действия и йогу знания – явное заблуждение. Из приведенных выше строк явно видно, что Гита дает Бхакти-йогу, йогу любви к богу, а все остальные йоги – это лишь пути достижения этой Бхакти, пути, существующие внутри этой основной Йоги.

Как это доказать? Да просто вглядитесь в современных кришнаитов, считающих себя наследниками и продолжателями этой Йоги. И вы не найдете ничего, кроме Бхакти. Конечно, это наследие деятельности пророка Чайтаньи и в таком виде существует лишь несколько веков. Но это читается и в Гите. И звучит это сквозь строки Гиты примерно так: Есть одна йога – слиться со мной в божественной любви, но для особо тупых могу на вскидку назвать несколько десятков путей попроще для приближения к этому состоянию!

Тем не менее, именно для самопознания эти второстепенные пути, возможно, окажутся как раз тем, что мы ищем. Собственно говоря, отказываясь от основного пути Гиты, я ничем не противоречу этому учению.

Вся беседа Арджуны с Кришной как раз и посвящена тому, что Арджуна заявляет своему учителю: Мне не по силам освоить твое учение сразу и целиком, дай мне возможность двигаться по шагам и дай мне такие шаги, которые доступны моему несовершенному пониманию. Я не хочу просто потерять себя, я воин, поэтому я хочу прийти к тебе как хозяин собственных решений, осознанно и по своей воле. Пусть это будут такие шаги, которые не заставляют меня принять то, что я пока ощущаю неприемлемым. Но пусть они ведут меня к последовательному расширению моего сознания, пока оно не станет способно принять в себя самое большое, что только существует в этой вселенной. К примеру, Бога.

На этом я намерен прервать рассказ про самопознание в Гите. Все-таки Гита слишком велика и объемна, чтобы действительно хорошо рассказать о ее Йоге в одной статье. К Гите надо возвращаться неоднократно, и если образ, созданный мной, принимается, то каждое новое возвращение будет происходить как прощание с одним из шагов к расширению сознания и обретение новой подсказки.

Я же прерываю свой рассказ о Гите именно потому, что намерен еще не раз к ней вернуться.

Начну рассказ о Санкхье с большой цитаты из Элиаде, дающей общее представление об этой философии.

«Индийская традиция рассматривает санкхью как старейшую даршану. Основное значение термина санкхья, по-видимому, “различение”; главное зерно ее философии – отделение духа (пуруши) от первоматерии (пракрити). Старейший трактат этой школы – “Санкхья-карика” Ишваракришны; дата его создания точно не установлена, но вряд ли это могло произойти позднее V в. н. э. Среди комментариев на “Санкхья-карику” наиболее интересен трактат Вачаспатимишры Санкхья-таттва-каумуди. Другой важный текст – Санкхья-правачана-сутра (вероятно, XIV в.), с комментариями Анируддхи (XV в.) и Виджнянабхикшу (XVI в.).

Разумеется, важность хронологии сочинений санкхьи не стоит преувеличивать. В принципе, любой индийский философский трактат содержит концепции, возникшие – и подчас очень задолго – до его составления. Если мы и находим какую-нибудь “инновацию” в философском тексте, это не означает, что она раньше нигде не встречалась. То, что в “Санкхья-сутрах” кажется “новым”, вполне может иметь весьма древнее происхождение. Значимость этого факта согласуется с теми намеками и аллюзиями, которые обнаруживаются в тексте. Эти намеки могут очень хорошо раскрывать идеи гораздо более древние, чем те, к которым они, как кажется, отсылают. Если исследователь и преуспеет в установлении хронологии различных источников, – что в случае Индии гораздо более трудная задача, чем в случае любого другого региона, – все еще остается сложность датировки самих философских идей.

Как и Йога, Санкхья имеет свою предысторию. Вполне вероятно, что истоки этой системы следует связывать с анализом конститутивных элементов человеческого опыта, различающим элементы, которые рассеиваются после смерти человека, и элементы “бессмертные”, т. е. сопровождающие душу в ее посмертном существовании. Такой анализ встречается уже в Шатапатха-брахмане (Х, 1, 3, 4), которая разделяет человеческое существо на три “бессмертные” и три “смертные” части. Другими словами, происхождение Санкхьи связано с проблемой, мистической по сути: то в человеке продолжает жить после его смерти, что составляет истинное Я, бессмертный элемент человеческой природы» (Элиаде, Йога… с. 72).

Как видите, самая основа Санкхьи связана с познанием истинного Я. Почему я не читал Санкхью раньше, почему я не начал свое самопознание прямо с нее? Потому что исходные сочинения Санкхьи малодоступны. А почему они так мало доступны желающему начать самопознание? Потому что между ними и мною стоят умные и знающие люди, которые сделали все, чтобы я понял, что надо быть неординарным человеком, чтобы читать такое.

Мы все непроизвольно побаиваемся древних текстов, точнее, мы боимся, что не поймем их, и ищем мнения и подсказки знающих людей. Кажется, что читать философское произведение будет проще, если кто-то умный прочитает его раньше тебя, а потом разъяснит тебе, что же там написано. И умный обязательно находится и объясняет. И объясняет так, что ты навсегда знаешь, что никогда не должен ходить в страну философии без такого проводника. Я приведу пример.

Считается, что создатель канонического трактата по Санкхье «Санкхья-Карика» Ишвара Кришна (приблизительно V век н. э.) писал очень поэтично. Я лично этого почувствовать не смог, пока не налетел на вариации на темы санкхьи пишущего на русском языке где-то за рубежом философа А. Пятигорского. Вслушайтесь в то, как может звучать Санкхья, если за нее берется мастер:

«Мифы о знании: два разговора.

“Все люди смертны, Адам бессмертен. Следовательно, Адам – не человек”.

Или: “Все люди бессмертны. Адам смертен. Следовательно, Адам – не человек”. Учитель, но ведь это неправда! – Неправда о ком? – О человеке. – Но разговор-то об Адаме, о нем и спрашивай.

Из бесед Джона Беннетта.

Первый разговор совсем короткий. На сцене появляется обнаженная танцовщица и говорит зрителю: “Ты меня уже увидел – хватит”, – и ис-чезает.

Зритель, увидев ее, говорит: “Я тебя уже увидел – хватит”.

Этот диалог взят из комментария на Санкхья-Карику древнеиндийского философа Ишвары Кришны. Обнаженная танцовщица – это вечная несотворенная Природа (пракрити). Сцена – Вселенная. Зритель – вечный нерожденный Дух (пуруша).

Мифа в этом разговоре – нет, как нет и сюжета и чего бы то ни было еще. Есть одно голое (как танцовщица) содержание. Миф (как и любая другая конкретизация содержания) может возникнуть только в истолковании, интерпретации этого содержания, к чему я сейчас и перейду. Итак, действующее лицо здесь одно – Природа. Она себя открывает – в этом своем действии. Дух ее видит (знает), но зная, не действует, ибо таков “мифологиче-ский” постулат: знающий не действует, действующий не знает. Объект знания хочет быть узнанным: “хватит” танцовщицы означает “хватит, так как я уже узнана”. Знающий не хочет знать, он – просто знает, и его “хватит” – это “хватит, так как я уже узнал”. Разговор закончен, потому что ни одна из сторон не нуждается в его продолжении. Но миф на этом не кончается.

Знание Знающего (духа) здесь полное, всеобъемлющее и окончательное. Всякое другое знание в этом мифе, сколь бы велико оно не было, не есть знание. Но Действователь может (только в принципе, ибо в действительности это почти не достижимо) достичь этого Знания путем отказа от действия, и от “простого” – то есть, как и любое простое действие, обусловленного “чтобы” и “зачем”, “отчего” и “для чего” – знания. И тогда, в преддверии этого достижения, будет возможно и продолжение нашего разговора. Но в таком случае уже перестающий действовать Действователь, зная, не появится ни на какой сцене обнаженным и будет только спрашивать Знающего, то есть Дух, а тот будет отвечать только о Знании. И это не будет разговором равных.

Этот продолженный разговор содержит Миф о полном знании. Знании, которое само не знает времени своего протекания, не знает дления и остановки, прорывов и регрессий. Мгновенно полученное (как знание Зрителем Духом обнаженной танцовщицы), оно вечно и извечно, как и обнажающаяся перед ним Природа. И в смысле этого мифа один знает все, а другой – ничего, ибо, повторю, Знание не связано здесь со временем». (Пятигорский, Мифологические размышления, с. 9–10).

Когда я читаю это, у меня непроизвольно появляется мысль: ну почему же я не такой умный?! И моя испорченность прикладной психологией тут же заставляет меня задать вопрос: если у меня появилась такая мысль, так не было ли целью автора вызвать ее у читателя?

А зачем, думаю я, Пятигорскому вызывать у читателей мысль, что он очень умный? Тут же та же испорченность подсовывает мне строчки, которые Пятигорский предпослал этой своей поэме о Санкхье. А в них говорится, что все это посвящается Одри Кантли, и выражается куча благодарностей множеству людей с англоязычными именами, которые помогли автору создать это произведение и «донести его до студентов и аспирантов». Надо думать, американских или английских студентов и аспирантов.

И я делаю следующее кощунственное предположение: а может такое быть, что многие наши ученые старались не столько рассказать нам о мудрости Санкхьи и любых других философий, а за счет их показать всему миру, и особенно друзьям за рубежом, какие они умницы? И в итоге их приглашали на работу в богатую Европу или счастливую Америку, давали гранты, делали паблисити, то бишь известность…

Действительно, кощунственное предположение! Но я не публицист, и «жареное» меня не интересует. Мне нужно четко и определенно показать занимающимся самопознанием, какими инструментами они располагают. И я со всей определенностью знаю: 9 из 10 заглянувших в перевод «Санкхья-карики» захлопнут его мгновенно, поскольку читать это могут только очень сильные люди.

Но что гораздо страшнее, и в этом я тоже не сомневаюсь, если перед чтением «Санкхья-карики» эти люди попытаются облегчить себе понимание и откроют статью Пятигорского или другого нашего знатока Санкхьи В. Шохина, отвалятся 99 из 100. Почему?

Отнюдь не потому, что Шохин – переводчик и комментатор текстов Санкхьи – плох. Нет, как раз наоборот. Он великолепный знаток Санкхьи и вообще восточной философии. Так в чем же дело?

А вот это как раз вопрос для тех, кто решил заниматься не просто самопознанием, а именно его психологией. Прикладной психолог должен не только владеть инструментами своей профессии, но и разбираться в них. В чем ловушка с переводами Шохина или сочинениями Пятигорского, да и многих других ученых?

А вот, давайте поглядим. Ты берешь книгу, которая тебя очень интересует, например, перевод источников Санкхьи, и в первой же строчке «Введения», написанного Шохиным, читаешь:

«Одно из самых ярких достижений отечественной индологии последнего десятилетия – начало работы с наследием основных направлений индийской философии» (Шохин, Введение // Лунный свет санкхьи, с. 5).

И ты непроизвольно испытываешь удовольствие от того, что за последнее десятилетие усилиями множества отечественных ученых индийская философия стала понятнее и доступнее тебе, то есть русскому читателю. А почему тебе?

Ну как же! Ведь русским языком написано «отечественной индологии»! Нигде прямо не сказано: эта книга – перевод сочинений индийских философов на русский язык и для русских людей, – но ведь это же само собой разумеется! Да и для чего еще может быть сделан такой перевод В. К. Шохиным или любым другим «русским» переводчиком?

Посмотрите на сам способ доказательства, которое применяет наше бытовое мышление. Ему так хочется покоя, даже если это смертный сон, что оно что есть силы сопротивляется пробуждению от любого очарования.

Психология и начинается с пробуждения хотя бы способности сомневаться в очевидностях и задавать вопросы. Вот вопрос: русским языком написанное сочинение Пятигорского посвящалось тебе или американцу? А вот возможность для следующего вопроса. Это изложение «научной позиции» переводчика Шохина:

«Задачей, которую мы (т. е. Шохин – А.Ш.) поставили перед собой при переводе памятников классической санкхьи, было воспроизведение их буквального смысла – отсюда частое обращение к квадратным скобкам и установка на преимущественное избежание того, что можно назвать интерпретирующим, а проще, осовремененным переводом. Решительно принимая позицию “буквалистов” в их споре с “интерпретаторами”, мы, однако, старались в подавляющем большинстве случаев не оставлять санскритской терминологии без трансляции (т. е. ограничиваться русской транскрипцией соответствующих понятий): задача переводчика инокультурных текстов в том и заключается, чтобы они заговорили с европейцем на его языке, а не монологизировали на своем. Потому мы пошли на риск перевода ряда неоднозначных терминов; например, buddhi = интеллект, ahamkara = эгоизм, karana = “инструментарий” (правда, обязательно в кавычках), manas = ум, и даже столь неоднозначную функцию ума как samkalpa мы решились представить в виде “конституирования (опыта)”. В некоторых случаях мы не избегали и таких эквивалентов, как “модифицируемое”, “интенция”, “референтность”, “информант”, “диспозиция сознания” и т. д., когда обнаруживали, что индийское философское мышление вполне соответствует современной европейской понятийной системе» (Там же, с. 8–9).

Современной – европейско-американской понятийной системе, уточнил бы я, глядя на все те слова, что использует Шохин для перевода с санскрита.

По этому поводу я бы привел замечание другого замечательного переводчика – С. Зенкина, переводившего Делеза и Гватари:

«Переводить concept – “концептом” – …в известном смысле вообще его не переводить» (Зенкин. Послесловие переводчика. // Делез, Гватари. Что такое философия? – С. 281).

А что все это значит? Да то, что эти наши русские умницы ученые – и тут я не иронизирую – давно не живут с нами в русском обществе. У них свое сообщество – русско-европейско-американских умниц – что-то вроде Олимпа, где собираются умнейшие, – своя жизнь и свой язык. Тайный язык, как и полагается в каждом молодежном сообществе. Пусть даже состарившемся.

Почему молодежном? Да потому, что это все – воплощение юношеской мечты о том мире, куда можно сбежать от родителей и вообще взрослых. Отвлекаться на рассказ об этом психологическом явлении мне сейчас не хочется, тем более, что для этого еще будет время. Важно другое – если русский человек захочет изучить Санкхью с помощью перевода Шохина – он или ничего не поймет, потому что перевод сделан не на русский язык, или же должен будет принять решение вступить в то сообщество, которое говорит на таком языке.

Показать сообществу, что ты говоришь на его языке, – это первейшее условие приема в свои.

Но что произойдет, если ты ломаешь себя и принимаешь тот язык, на который осуществлен перевод?

Ты сможешь хорошо и в меру бойко говорить на этом языке о любых предметах.

Но вот чего ты не сможешь, так это понять, что же делать с Санкхьей. Почему? Да потому что понять это можно лишь в тех понятиях, которые содержат в себе образы действия. А это значит, в понятиях родного языка. И если ты захочешь хоть что-то делать, а ты же прикладник, тебе все равно придется осуществить еще один перевод уже переведенного – с языка научного сообщества на понятный язык. Но это и проще и сложнее. Ведь вместе с таким «переводом» закрались и искажения. Интеллект – это не buddhi. Я лично вообще не знаю, что такое интеллект!

Перевод – это и есть понимание. Перевод Шохина – очень юношеский перевод. Он перевел пока еще только слова. Если он останется ученым, он, может быть, даже станет академиком, но никогда не поймет Санкхью. Почему? Да потому что это ему не надо. Ведь цель – заслужить оценку: Ну и умен же мужик! – он и так достиг.

Но вот если он однажды задумается над тем, что много-много людей, возможно, не зря считали, что с помощью Санкхьи или Джнана-йоги можно достичь бога или себя, он сделает еще один перевод. Лично для себя и такой, который будет говорить, что же делать. Вот это будет взрослый перевод и настоящий инструмент для нас с вами.

И я, честно говоря, очень бы хотел, чтобы такие парни, как В. Шохин, сделали взрослые переводы, потому что лучше их все-таки никто этого не сделает.

А пока вам придется пользоваться моими подсказками о том, что такое санкхья. А я, к сожалению, имею лишь перевод с санскрита на евро-американский.

Однако! Однако я хочу оговориться. То, что я показываю, ради кого или чего работают такие ученые, как В. Шохин, отнюдь не есть для меня попытка сказать о них что-то плохое. Как раз Шохина-то я и уважаю как исследователя. Кстати, и переводчик он прекрасный, если отдавать себе отчет, с какого языка на какой. Ведь это именно непонимание перевода заставляет нас сомневаться в собственной способности понимать древних. Ну уж если я их в русском переводе не понимаю!… Успокойтесь, как раз не в русском. В русском все было бы понятно.

Что же касается наших переводчиков, то я вовсе не смеха ради называю эту нашу научную аристократию умницами. Но умность эта никак не означает свободы от психологических законов общественного поведения. Они умны, но у них свой мир и они живут и работают для него, а не для нас. Попросту говоря, они иностранцы. И мы, желающие воспользоваться плодами их трудов, просто должны это понимать и, отдавая им должное, делать свое дело. Иначе говоря, превращать сделанное ими в свои инструменты.

А ученым нашим, я имею в виду настоящих ученых, низкий поклон и искренняя благодарность уже за то, что они сделали эти древние учения хоть сколько-то ближе и понятнее, не говоря уж о том, что вообще не дали пройти мимо них.

Итак, если с переводчиками стало хоть что-то понятней, то перейдем к главному вопросу: как же понять и использовать для самопознания Санкхью.

Исследуя Санкхью, Шохин обнаруживает ее явную схожесть с гностическими учениями с их тайными знаниями и не менее таинственными посвящениями. Прямо скажу, как исследователь он вызывает у меня полнейшее доверие и уважение. Поэтому я просто перескажу его наблюдения над тем в Санкхье, что явно являлось когда-то частями посвящений или упражнениями для подготовки к этим посвящениям.

«Конечное назначение этих упражнений – перестройка сознания медитирующего, который приучается видеть и мыслить вещи не как “обычный человек» и внедрять в свой менталитет определенные мыслительные структуры. <…> Эти тексты моделируют реальные инициации в мистерию тайного знания санкхья-йоги и учебный процесс перестройки сознания адепта в ее реальных школах. Все сказанное обнаруживает соответствия в текстах исторического гностицизма, и это закономерно, поскольку речь идет о самих механизмах работы эзотерической традиции» (Лунный свет санкхьи, с. 23).

Что это все значит для нас с вами, то есть для желающих использовать Санкхью для самопознания? А означает это, что когда вы начинаете читать «Санкхья-карику» Ишваракришны или же ее толкования Гаудапады или Вачаспати Мишры, вы не должны пугаться и считать себя дураками только потому, что текст кажется непонятным. Успокойтесь и примите как данность: в рамках любого гностицизма очень ценилась таинственность. Без нее невозможна и сама инициация. Непонятность – это часть «тайности». Посвящаемый должен ощущать свою избранность и исключительность: мол, тут, так сказать, все не для обычного человека. Благодаря этому обычный человек хоть как-то может заставить себя учиться. Как это ни печально, но мы до обидного ленивы и даже заботиться о себе можем лишь под принуждением…

И как только это станет ясным, придет вопрос: а как же это все читать? А как это ни странно – с конца! И тогда вдруг основные сочинения «Санкхья-карики» обретают простоту и ясность, по крайней мере, достаточную для прикладного использования. Давайте попробуем.

Чем заканчивается «Санкхья-карика»? В ней приблизительно 73 изречения (карики). Несколько последних можно отбросить – это приветствия и благодарности. Начнем с изречений 67–68–69. В них говорится, что если весь предыдущий путь проделан правильно, достигается освобождение.

Гаудапада так и начинает свои пояснения к 69 карике: «Цель Пуруши – освобождение».

Пуруша, если применить все это к себе – это Дух, он же «муж» Материи, в которую погружен, будучи духом человека.

Цель Духа, значит, твоя цель – высвободить свой дух. Из чего?

Если исходить из задачи, которую ставит самая первая карика, то от страдания, точнее, тройственного страдания.

«По причине натиска тройственного страдания – изыскание на предмет средства противодействия ему».

Тройственное страдание, – как объясняет в толковании первой карики Гаудапада – это «страдание от себя, от живых существ и от божеств.

При этом страдания от себя двух видов: телесные и ментальные. Телесные – это такие, как лихорадка, дизентерия и прочее, возникающее из-за беспорядка ветра, желчи и флегмы; ментальные – такие, как разъединение с приятным, соединение с неприятным и т. д.

[Страдания] от живых существ, обусловливаемые четырьмя видами, возникают в результате контактов с живорожденными, яйцерожденными, поторожденными и землерожденными – людьми, скотом, зверями, птицами, пресмыкающимися, комарами, москитами, вшами, клопами, рыбами, водяными чудовищами, крокодилами и неподвижными предметами.

[Страдания] от божеств так называются потому, что они от богов, или потому, что приходят из атмосферы, как те, что связны с холодом, жарой, ветрами, ливнями, молнией».

Другой толкователь этой карики Мишра повторяет примерно тот же набор причин страдания – болезни, чувства и желания, плохие условия жизни, причиняющие боль и смерть.

Как видите, постановка изначальной задачи в Санкхье очень близка к буддийской – мир полон страданий, как освободить от них человека? Ответ таков:

«(68) Когда отделяется тело и ввиду того, что цель достигнута, устраняется Прадхана, надежной и заверенной – и той и другой – изоляции достигают».

Прадхана – это иное имя Пракрити или материи, а по сути, тела. И означает это, что Дух, он же Пуруша или Атман, достигает надежной и завершенной свободы от страданий лишь отделившись от тела.

В общем, весьма последовательно, потому что все те страдания, которые были описаны толкователями «Санкхья-карики» – это страдания тела.

И если пока я еще обращался то к последним, то к первым изречениям, то дальше мы будем отступать от конца к началу, потому что следующий вопрос, который возникает, таков:

Что значит разъединить дух с телом? И как это сделать? Может, просто умереть?

Ответ в карике 67:

«По достижении правильного знания, когда добродетель и прочее перестают быть причинами, знающий сопребывает с наличным телом в силу Сансары, подобно вращающемуся колесу».

Это означает, что достижение освобождения от тела, как Пракрити от материальности, приходит с правильным знанием. Толкование Гаудапады делает это очевидным:

«Но если после возникновения знания у Пуруши наступает освобождение, то почему его нет у меня? На это сказано: “По достижению правильного знания”».

Это же говорит и Мишра.

Получается, что вопрос о том, умирает при этом тело или нет, не существенен для Санкхьи. Если освобождение достигнуто, какая разница. И поэтому те, кто с этим согласен, могут задаться следующим вопросом: а что такое «правильное знание» и как оно достигается?

Вот это тот вопрос, который потребует понимания. По сути, объяснению этого и посвящена вся остальная Санкхья. Это значит, что этот вопрос не простой. Поэтому сначала я приведу образ, которым в Санкхье показывается само действие правильного знания. Он вам уже знаком. Изречение 65–66:

«Благодаря этому (благодаря владению “правильным знанием”, а точнее, способом или приемами получения этого Знания с большой буквы – А.Ш.) Пуруша, как зритель, удобно устроенный (спокойный и устроенный) созерцает Пракрити – устранившуюся от порождения, в силу того [что выполнены ее] задачи, и от семи форм».

«Сидящий в зале (“Я ее видел”) – так равнодушен один, “Меня обнаружили” – так прекращает [деятельность] другая. Даже при наличии между ними контакта нет стимула для миросозидания».

Для того, чтобы объяснить, что же происходит между Духом и Материей при этом созерцании, я вначале приведу пояснения Гаудапады и Мишры. Они довольно сложны для буквального понимания, но зато они позволят родиться обобщенному образу. А этого для целей моего изложения будет более чем достаточно. Точнее, такой обобщенный образ происходящего для нас пока ценнее подробного. Итак:

Гаудапада: «Что делает Пуруша после [обретения] знания?

Благодаря этому чистому, абсолютному знанию Пуруша созерцает Пракрити как зритель – подобно зрителю удобно устроенный– как зритель в театре сидит и смотрит на танцовщицуудобно– находится у себя на своем месте».

В общем, благодаря этому знанию, а точнее, применив те приемы, что дает это знание, Пуруша, то есть ты, не переходишь в состояние знания, как это ни странно. Стоит только тебе обрести это Знание, и ты его теряешь, потому что вдруг обнаруживаешь себя созерцающим.

Для прикладников, которые много сил и времени потратили на освоение того знаменитого изречения Патанджали, с которого начинается вся Раджа-йога: «читта вритти ниродха», – тут кроется подсказка. Эти образы сознания, от которых его надо очистить йогой, – и есть эта самая Пракрити или материя. И именно здесь скрыт секрет, как же войти в созерцание.

Я читал множество переводов этого изречения, и смысл их, если не вдаваться в излишние тонкости, примерно таков: йога – это наука того, как устранить метания ума. Или как стать себе хозяином и сделать свой ум управляемым. Именно это приводит к Дхьяне и Самадхи, то есть к разным уровням созерцания.

А в чем основная сложность с этими самыми «метаниями или колебаниями ума»? Да в том, что когда ты самоуглубляешься и хочешь просто стать созерцанием, то есть зрителем или наблюдателем, эти «колебания» наваливаются на тебя в виде различных образов и утаскивают в переживания. И ты в какой-то миг вдруг ловишь себя на том, что уже не созерцаешь, а участвуешь в чем-то, тогда ты производишь с собой какое-то действие, отторгаешь от себя все чужеродное и принимаешься «просто созерцать», но вдруг осознаешь, что вместо созерцания, оказывается, ведешь внутренний спор сам с собой о том, а что же такое созерцание. Тут уж ты окончательно возмущаешься этой неуправляемостью, тут же ловишь себя на том, что возмутился, а возмущение не есть созерцание, возмущение – это вообще враг созерцания, потому что когда случается настоящее созерцание… Когда оно просто приходит… истинное созерцание… В этот миг ты вдруг понимаешь, что уже спишь. И битва за созерцание начинается сначала.