Текст книги "Пойди туда, не знаю куда. Книга 2. Птичий язык"

Короткая память

То, что происходило дальше, все больше вызывало у Нетота ощущение, что он спит, и он постоянно хотел проснуться. Но происходившее так захватывало, что он успевал забыть свое решение, едва приняв его.

Он неожиданно оказался на озере, где жили тетушки. Оказался на той стороне озера, над которой парил дядюшка Коршун. Небо словно распахнулось, всасывая его, и огромная сила швырнула вниз, на землю, мимо Коршуна.

– О, племянничек, ты вернулся навестить своего дядюшку?! – удивленно воскликнул Коршун, наблюдая, как Нетот со свистом врезается в землю.

– Я вспомнил, дядюшка, – ответил Нетот, выбираясь из образовавшейся ямы, – что ушел, не попрощавшись. Хорошей охоты, дядюшка!

– Ты такой заботливый, племянничек! – воскликнул Коршун. – Но тебе лучше не приходить ко мне птицей, когда у тебя зубы, я гораздо больше расположен к беседам!

Нетот оглядел себя и с удивлением заметил, что у него пропали крылья и начали прорастать передние собачьи лапы. Пока он с удивлением смотрел, как они дотягиваются до земли, небо потемнело и засверкало молниями.

Нетот вскинул голову и увидел, как две огромные руки появились в небе, словно прорвав его, взялись за края разрыва и начали его раздвигать, и раздвинули в огромную дыру, в которую показалось лицо Голымбы с вытаращенными глазами. Глаза эти шарили по сторонам, Голымба явно кого-то искал.

Тут дядюшка Коршун вдруг издал резкий крик, и Нетот услышал, что теперь он говорит с громовыми раскатами:

– Я защитник этого мира! Ты не имеешь права входить в мой мир! Покинь его, или мне придется убить тебя!

Голымба лишь бессмысленно повел в сторону дядюшки Коршуна глазами и начал засовывать голову в дыру в небе. Дядюшка Коршун издал еще один боевой клич и начал расти. Он рос и рос, заполняя собою всю ту часть неба, что была над его стороной озера. Но Голымба лишь покосился на него и выставил огромную руку, ладонью перекрывая голову и клюв Коршуна.

Нетот ожидал, что сейчас начнется драка, и почувствовал, что боится за дядюшку. Но тут с ближней стороны озера вдруг раздался новый крик, и из прибрежных кустов начала подыматься огромная коричневая утка.

– Здравствуйте, тетушка! – воскликнул Нетот. – Как ваше здоровье?

– Спасибо, племянничек, – ответила она. – У нас новый выводок деток. Не искал ли кто-нибудь еще одного мальчика?

Нетот только отрицательно помотал головой:

– Я поспрашиваю, тетушка!

– Поспрашивай! Ты уж не забывай нас, стариков, без тебя о нас и позаботиться некому…

Тем временем Утка выросла так, что заняла целую четверть неба и повернулась к Голымбе:

– Покинь мой мир! Ты не зван сюда!

Голымба поморщился, косясь на нее, и даже немножко отодвинул голову, но продолжал шарить взглядом по земле, словно не видел Нетота.

– Почему он меня не видит, – хотел подумать Нетот, но тут с противоположного края озера появилась еще одна Утка с ярким хохолком на голове.

– Ой, тетушка, какая вы сегодня красивая! – воскликнул Нетот.

– Ну, полно тебе, племянничек, – потупилась она. – Ты меня смущаешь!

– Не беспокоит ли вас Рыжий Лис? – поинтересовался Нетот.

– О, он опять вернулся и снова пытается стащить одну из моих дочек из нового помета! – воскликнула она. – Как хорошо, что ты вернулся! Ты ведь задашь ему жару ради меня?

– Конечно, тетушка! Я немедленно прогоню его!

– А я прогоню этого! – ответила тетушка Утка. – Покинь мой мир, если не хочешь погибнуть! – крикнула он Голымбе и издала боевой клич, как только обрела свой полный размер.

Голымба, оказавшись зажатым с трех сторон, несколько озадачился и начал вертеть головой. Рук для защиты ему теперь явно не хватало. Но сдаваться он, похоже, пока не собирался.

И тут с противоположной стороны озера раздался рык, и из леса между тетушками-утками начал подыматься Рыжий Лис. Он покосил глазом на Нетота, и Нетот почувствовал, как у него на загривке последние перья встали дыбом, а из глотки рвется утробное рычание.

Лис подергал носом, забегал воровато глазами, но ничего не сказал Нетоту, а только продолжал расти. И доросши до четверти неба, зарычал на Голымбу:

– Покинь этот мир, чужак! Мы поставлены его охранять, и мы не впустим тебя! Ты будешь уничтожен!

Голымба слегка отступил, обвел еще раз глазами землю под собой и отпустил края разрыва. Небо схлопнулось, и от удара краев во все стороны побежало волнами, искрившимися молниями.

– Ты опять мне помешал, Лис! – воскликнул дядюшка Коршун. – Я уже готов был нанести свой коронный удар когтями!

– Извини, брат, – ответил Лис. – Поболтаем в другой раз. Сейчас мне надо сваливать побыстрей. Я чую, что за мной пришел Пес! Слышишь гул? Он уже гонится, земля дрожит… – и Лис вдруг резко юркнул за деревья, словно не уменьшился, а спрятался.

– Как это, земля дрожит? – подумал Нетот, и вдруг заметил, что его ноги под ним быстро мелькают, словно в галопе, а от их ударов идет гул и дрожь. Это он гнался за Рыжим Лисом, все наращивая скорость и злорадно лелея мысль, что снова зальет мочой весь вход в его нору.

– Может, я сошел с ума, гоняться за такой громадиной? – мелькнула у него мысль, но он тут же забыл ее и прибавил скорости. Он мчался вокруг озера, и деревья мелькали мимо него, постепенно сливаясь в сплошную серо-зеленую стену. – А ведь на такой скорости я, наверное, и по воде мог бы бежать? – подумал Нетот и свернул напрямки через озеро.

Вода, тем не менее, не держала его, и он провалился и начал тонуть…

И тонул, пока не услышал карканье ворона. Старый Крук прыгал по полке взад-вперед, как какой-нибудь пиратский попугай, и радостно кричал.

Учитель, Баим и Дива стояли вокруг него, склонившись. Он лежал в кресле, где сидел, когда слушал Баима, и ничего не помнил.

– Подержите! – сказала Дива, и Учитель с Баимом взяли его за плечи.

– Терпи и не вздумай кусаться. Ты не пес! – сказала она Нетоту и внезапно запустила руку, как ему показалось, прямо ему в голову. А затем медленно вынула ее, извлекая длинную нить или скрученную травину.

– Что это? – спросил Учитель.

– Ему укоротили память, – ответила она.

– Вот почему он ничего не помнит… – кивнул Учитель.

– Нет, – ответила она. – Это только, чтобы не запоминал. Не помнит он почему-то еще… – и выдернула нить.

Вспышка полыхнула перед глазами Нетота, и от света стало больно. Он дернулся в их руках и действительно испытал позыв вцепиться зубами ей в руку. Но удержался. И тут лицо Голымбы в разрыве небес снова всплыло перед его внутренним взором. Затем безмерно огромные тетушки, коршун и лис…

– Я спал? – спросил он, осторожно выпуская воздух.

– Спал, да не спал, – ответил Баим, отпуская его.

– Баим отправил тебя через Ведогонь к Голымбе. Ты должен был загадать свои вопросы тому, кто знает отгадки. Потом мы должны были тебя разбудить здесь. Ты умудрился проснуть себя в тот мир, где бывал псом…

Дива налила красного вина, вставила бокал ему в руку и начала подталкивать ее ко рту. Нетот не любил вино и сомневался, что хочет пить. Но тут Баим достал какую-то склянку из складок своей одежды:

– Три капельки хомы… – и действительно капнул в бокал ровно три капли густой, зеленой жидкости. – Немножко бессмертия еще никому не мешало! – засмеялся он.

Нетот выпил, и мир заискрился для него цветами. Все трое наблюдали за ним. Он обвел их глазами, остановился на Круке и подмигнул старому ворону:

– Так где же моя память?

Крук поперхнулся от этого вопроса и расщеперился всеми крыльями и перьями, словно выражая недоумение.

– А я думал, вещий, ты все знаешь… – улыбнулся Нетот.

Все захохотали и начали разливать вино по бокалам.

Из какого я мира?

Они хорошо проводили этот вечер. Ели, пили, смеялись. Пока Нетот не задал дурацкий вопрос:

– Странный сон, все-таки… Там ведь ничего не могло со мной случиться?

Наступила тишина. Ворон как-то просел, отвел глаза и пошагал по столу к своей полке. Дива переводила взгляд с Учителя на Баима, и у нее медленно выгибалась одна бровь.

– Вы ему ничего не рассказывали? – наконец спросила она.

Баим развел руками, как бы говоря, что и не подозревал, что надо что-то рассказывать. Учитель пожал плечами и отрицательно помотал головой.

– Почему?

Он надул щеки и медленно выпустил воздух:

– Если он проходит это испытание, сомнения отпадают…

– А если не проходит?

– Мы бы его выдернули. Баим его крепко держал гудьбой.

Баим закивал.

– Получилось? – спросила она, свирепо вперившись в Баима.

– Не совсем… – виновато признался он. – Он ушел и от Голымбы, и от меня…

– Что это значит? – так же свирепо повернулась она к Учителю.

– Обычно это значит, что он не он… – Дива вытаращила глаза. – Но тут случай необычный, это он.

– Ты сам понимаешь, что несешь?!

– Да он это, он! Только он где-то побывал и чему-то научился.

– Чему научился?

– Я не знаю…

Она перевела взгляд на Баима, и он тоже развел руками:

– И я не могу прочитать.

– А пропевать это не пытался?

– Сначала надо было, чтобы ты восстановила ему память.

– Я не могу восстановить память. Я могу исправить только то, к чему могу дотянуться руками. Я могу восстановить способность, но не память.

– Ну да, ну да… Хотя бы это. Ты восстановила?

– Да, – подхватил Учитель. – Ты восстановила?

– Прохвосты! – махнула она на них рукавом, и из него вылетела целая пурга тополиного пуха и облепила их головы и одежду, так что они сидели, как два снеговика, и хлопали глазами. – Шпана! Восстановила. Все, что смогла. Чтобы дальше восстанавливать, нужно, чтобы он это как-то показал.

– Так как еще это сделать явным?! – воскликнул Учитель и щелкнул пальцами. Весь пух вспыхнул синим, словно молния, пламенем, и с легким треском, но без запаха сгорел, а пламя осыпалось на пол.

– Да, как?! – подхватил Баим и провел пальцами по струнам. Пух собрался в образ прекрасной белой птицы, махнул крылами, подымаясь, и мягко упал к ней на грудь, прижавшись головой к ее щеке и заглядывая в глаза, словно в мольбе.

Дива скосила на птицу глаза, отвернулась, поджав губы, и повторила, уже мягче:

– Все, что смогла, сделала…

А потом провела по белой птице рукой, собирая ее в один плотный, словно снежок, комок и внезапно резко швырнула его в ворона. Крук от неожиданности повалился с полки, обрушивая за собой книжки и письменные принадлежности. Дива захохотала, превратилась в птицу и вылетела в окно, которое услужливо распахнулось перед ней.

Нетот заметил, что наблюдает за их перепалкой не с отвисшей челюстью, а с затаенной усмешкой. И как только окошко с треском захлопнулось, он перевел глаза на Учителя:

– Я так понимаю, что мне должны были что-то сказать?

– Тебя должны были провести через полноценную учебу, – ответил Учитель. – Ты должен был отправиться к Голымбе через год.

Баим кивнул:

– Если бы ты хорошо учился….

– Или через два-три.

– Объяснения приняты, – склонил голову Нетот. – Мне приятно, что Дива за меня переживает, но предпочитаю этот путь. Путь ученичества.

Баим с Учителем с облегчением заулыбались, а Крук снова запрыгнул на стол, перебрался на сторону Нетота и принялся долбить свой заплесневелый сыр, как будто теперь они сидели вместе.

– Ты в себя верил, – сказал Учитель.

Нетот подумал и кивнул.

– Ты не ощущал эту веру, как некое действие или заклинание. Ты просто был настолько цельным, что было видно, что ты в себя веришь. Я это видел и тоже верил в тебя. У меня не было сомнений, что ты справишься. Да и мы с Баимом не впервые делаем подобные вещи…

– Да, – подтвердил Баим. – Сомнений не было. Но вот когда ты вдруг пропал, тут я напился горяченького! Уж давно в таких передрягах не бывал. Спасибо!

Нетот вопрошающе поднял брови.

– Чувства надо освежать. Иначе песни слабеют, – прикоснулся Баим к мягко зазвеневшим струнам гусель.

– Мы не понимаем, как ты ушел от Голымбы, – продолжил Учитель. – Ты должен был уйти по песне, и поскольку ты был в ведогонце, тебе ничего не угрожало, пока песня несла тебя. Но ты вышел из песни, и ты изменил ведогонца…

– Что такое ведогонец?

– Ах, да… Это такое тонкое тело, в котором мы путешествуем по мирам, добывая знания или ведания. Оно почти как тело сна, с ним почти ничего нельзя сделать, потому что ты в любой миг можешь проснуться в том теле, которое оставил в своем мире. Ты же помнишь сны, где было страшно, но ты просыпался, и все кончалось?

Нетот кивнул.

– Вот так и должно было быть. Ты не вернулся в тель, – Учитель заметил вопросительный взгляд Нетота и объяснил. – В это плотное тело, тель. Наоборот! Ты что-то выхватил из него и исчез… И мы метались по всем мирам и не находили следов! Ты пропал!

– Ты пропал для нас! – подхватил Баим. – Но мы чувствовали, что ты появился для Голымбы! А вот это нехорошо! Это очень, очень нехорошо… – Баим говорил, и Нетот видел, как стареет его лицо, словно высыхая с каждым словом.

– Тебя спасла Белка, – кивнул Учитель. – Она прислала весть, что рядом с ее миром идет Великая битва, каких уже не было слыхано! Мы поняли, что это ты! Она готова была броситься в тот мир. Мы тоже тянулись за оружием! Дива мчалась так, что звенело пространство! Крук раздулся на все миры, в которых хранится его сила… – Нетот посмотрел на ворона и увидел, как тот действительно распушился, и вино в бокалах вокруг него начинает замерзать красными ледяными перьями. – И тут ты пропал еще раз. Ты просто ушел сквозь воду…

– Ты нырнул в воду, – кивнул Баим, – и вынырнул в песне. Гусли заиграли сами и вынесли тебя в тело…

– В песне? В той, которая про Голымбу? – спросил потрясенный Нетот.

– Нет. Они играли другую песню. Они играли песню про одного… про одного человека, который жил в одном далеком мире, но был так удачлив, что в него влюбилась сама Мудрость. И он смог пойти туда, не знаю, куда и добыть там Свет на ум… Знал такую?

Нетот отрицательно помотал головой, не находя следов воспоминаний.

– Это редкая песня. Ее знали только в нескольких мирах. В некоторых других ее не умели петь и потому сказывали как сказку. Не слышал?

Нетот снова отрицательно помотал головой, ни следа воспоминания не было в его сознании. Но беспричинные и никак необъяснимые слезы душили так, как никогда не случалось в его мужской и сильной жизни…

– А из какого мира эта песня? – спросил он, чтобы скрыть слезы.

Миры

– Из какого мира эта сказка… – задумчиво произнес Баим, словно погружаясь в воспоминания, и замолчал надолго.

Нетот ждал какое-то время, затем покашлял, наконец, решился побеспокоить старика и снова повторил:

– Да, из какого она мира?

Баим медленно поднял на него глаза, будто всплывая из какой-то глубины:

– А что такое мир?

Нетот растерялся.

– Ты так уверенно задаешь вопрос, словно знаешь много миров, – вздохнул Баим. – И я перед выбором, как тебе отвечать: либо как человеку, который знает, что такое миры, либо как человеку, который сам не знает, что сказал…

– Ну, ты сказал, что ее знали в одном мире, я и спросил…

– И в миг, когда спрашивал, ты не сомневался, что понимаешь, что спрашиваешь?

Нетот кивнул.

– И что ты при этом понимал? Я сказал о мирах, и ты понял, что я знаю, что такое говорю. Ты ощутил мое понимание. Ты не понял, ты нащупал это понимание во мне, и посчитал, что теперь оно и твое. И задал вопрос, как если бы сам знал это… Но это понимание взаймы. Если я сейчас уйду, и понимание уйдет вместе со мной.

– Ну да… Ты сказал о мирах, и для меня как будто все стало понятно… Я словно видел множество миров, вроде нашего, то есть вот этого… И ничего невозможного в этом не было… Я даже будто бы помню, как по ним можно путешествовать…

– Миры – это словно разные деревни на одной земле? – включился в разговор Учитель.

– И в каждой живут люди, и всё так же, только по-другому, конечно! – закивал Нетот. – И сказки рассказывают одни и те же!

– Так что такое мир? – повторил вопрос Баим.

– Покой! – вдруг прокаркал Крук. – Покой!

Нетот даже вздрогнул от его скрипучего крика и непроизвольно повернулся к Учителю:

– Разве он говорит?

– Очень редко, – ответил тот. – Только когда беседа доставляет ему удовольствие.

Нетот не понял этого ответа и решил вернуться к прежнему разговору:

– Ну, мы же не о том мире… Мы о мире, в котором живут люди.

– То есть мир для тебя – это такое место, где можно жить? – спросил Баим. – А то, что сказали они, ты не понял и чувствуешь это?

– Ну да.

– Но ведь они понимают, что говорят! Почему ты сумел принять мое понимание за свое, и их понимание не принял? Значит, понимания бывают разные?

– Мир – это покой. Но мир – это место, или пространство, – добавил Учитель. – Место он понимает, а покой не понимает.

– Я понимаю покой! – Воскликнул Нетот. – Я не понимаю, почему Круку это доставляет удовольствие.

– О, Крук любит заковыристые рассуждения, он прямо наслаждается всем, чем можно запутать мозги человеку. Этим он выражает свое презрение к людям, понимаешь?

Нетот вдруг почувствовал, что одновременно не понимает этого и понимает, будто чужое понимание проливалось в него, а свое не рождалось… Вид у него при этом, видимо, стал таким растерянным, что все засмеялись. Даже ворон.

– Ладно, – наконец прервал смех Баим. – Вернемся. Мир для тебя – место, где можно жить?

– И где сказывают сказки, – согласился Нетот.

– Покой! Покой! – снова прокричал ворон.

– Ага, – ответил ему Нетот, – как только начинается война, мир пропадает. Разрушается, наверное.

– Или наоборот: как только в мире появляется покой, мир умирает, становится покойным и может исчезнуть совсем. Сжечь мир, и он стал покойным. Уйдет из мира жизнь, мир станет спокойным и закроется, – подмигнул Баим. – А как может закрыться мир?

– Не знаю… А зачем он тогда кричит о покое?

– Издевается. Он же ворон, он ест мертвечину. Мертвый мир – для него хороший мир.

Нетот понял, что совсем запутался и попытался вернуться к уже понятному.

– А как мир может закрыться?

– К примеру, весь выгорит, и станет непригодным для жизни, – подсказал Учитель. – Нежилой мир – это тоже пространство, но мир ли это?

– То есть мир – это не просто пространство, это жилое пространство? – спросил Нетот.

– По крайней мере, такое пространство, где можно жить, потому что бывают и нежилые миры, где жизнь возможна. Там никого нет, но не потому, что жить нельзя. И когда ты туда попадаешь, ты ощущаешь, что мог бы здесь жить, хотя было бы трудно.

– Ты бывал в таких? – спросил Нетот.

– Не отвлекайся, – остановил его Учитель, и Нетот почувствовал, что для его собеседников это был вовсе не пустой разговор, он им был зачем-то нужен. Точнее, он зачем-то был нужен ему, и они очень старались что-то до него донести.

– Ага. Мир – это пространство, где можно жить. Но не все такие пространства жилые. В жилых могут жить люди…

– Отнюдь. – Поправил Учитель. – Люди не обязательны. Просто: в жилых могут жить. Кто-то. Но нас интересуют именно жилые миры. Остальные мы пока исключаем из рассмотрения.

– А из них оставляем те, в которых могут сказывать сказки, – улыбнулся Нетот, поглядев на Баима.

Баим заулыбался:

– Да, верно. Но не всё. Гуляющий по мирам должен понять одну важную вещь: миры могут быть пространством, но они не пространства. Миры могут делить между собой одно пространство! А могут находиться в разных. Миры занимают пространства. Так что люди не обязательны, и пространства тоже не обязательны.

– Когда миры находятся в разных пространствах, я могу понять, – ответил Нетот. – Вот наша деревня, вот другая… Как две деревни могут находиться в одном месте? Одна утром, другая вечером?

– Как может цыганский табор жить на татарской улице в русском селе? – спросил Учитель.

– Если миры находятся в разных пространствах, между ними должна быть граница, и она их сохраняет. А цыганский табор на соседней улице не имеет границы.

– Не имеет? – поднял брови Учитель. – А ты пробовал в него войти?

Нетот вспомнил, как входил в цыганский табор, и отчетливо ощутил, что преодолевал какую-то границу, словно прорывал тонкую пленку.

– Да, требуется усилие. Значит, что-то есть. Да и на татарскую улицу, чтобы зайти, нужно сделать усилие… – подтвердил он. – Получается, что миры – это люди?

– Скажем, общества людей, – кивнул Учитель. – Но не забывай, что люди при этом не обязательны.

– Но те, в которых не сказывают сказок, – улыбнулся Баим, – можешь считать нежилыми.

– Не понял.

– Поймешь еще, – сказал Учитель. – Для тебя миры – это места, где живут сказки. И все пока. Однажды ты окажешься среди людей, которые выглядят совсем как ты. Но они будут заняты войнами, политикой, деньгами, философией и только не сказками.

– Сказки будут вызывать у них недоумение, – засмеялся Баим. – И каждый раз, когда ты будешь приставать к ним с предложением улыбнуться, сказать сказку, они будут вначале недоумевать, затем злиться, а потом убьют тебя.

– Есть миры, где люди заняты пенсионной реформой или системами налогообложения, тебе придется там однажды побывать, им не до людей, они решают государственные дела, им до реформ и систем. А когда они говорят о философии… Ты знаешь, что такое философия?

Нетот отрицательно помотал головой.

– Не будем вдаваться, прими мое понимание, – поморщился учитель. – Философия – это любовь к мудрости, к играм ума, в которых ум оттачивается, понимаешь?

– Теперь понимаю.

– Так вот, когда они говорят о философии, они не заняты оттачиванием ума, они заняты оттачиванием памяти. Понятно почему?

– Нет.

– Потому что однажды один мудрый человек сказал, что он не мудрец, а только любитель мудрости. А всё знают только боги. С тех пор любовь к мудрости стала пониматься как любовь к знаниям. Ты решил учиться – значит, обретать знания, верно? Ты должен это понимать.

Нетот кивнул, но остался в сомнениях.

– Так вот, любители знаний знают, что знания хранятся в памяти. Поэтому они говорят о философах и об их взглядах, и об их ошибках, и очень раздражаются, если ты не хочешь этим заниматься и предлагаешь подумать или поупражнять ум. Этим ты выказываешь неуважение… к профессиональной философии. Ты знаешь, что такое профессиональная философия?

Нетот снова отрицательно покачал головой.

– Профессиональная философия, – пояснил Учитель, – это такая дама, которая нисходит на особых людей, обладающих наилучшей памятью. Они внезапно начинают любить мудрость… других! Потому что ее можно запомнить. И очень не любят, когда кто-то пытается проверить их собственную мудрость. Профессиональная философия – это как раз такое пространство, где живут, но не сказывают сказок, потому что здесь меряются размерами памяти. Профессиональный философ – это тот, кто помнит все о мудрецах. Например, о Платоне или Аристотеле. Этих ты тоже не знаешь?

Нетот снова отрицательно помотал головой.

– Стыд! – вдруг заорал Круг. – Позор!

От внезапного крика вздрогнул даже Учитель и сделал ворону замечание:

– Что-то ты сегодня разговорился! – и пояснил Нетоту. – Видать, твои похождения были для него потрясением… Либо твое невежество возбуждает его. Я от него за год столько слов не слыхивал раньше… Как бы не начал вить гнездо… Но про Аристотеля и философию. Аристотеля когда-то просто называли Философ. Случись такое, что Аристотель оказался бы сейчас в мире профессиональной философии, боюсь, его бы выгнали. И выгоняли бы каждый раз, когда он открывал бы рот.

– Почему?

– Да потому, что он не знает, что сказали те, кто говорил о философии после него. А ценится это. У него нет нужной памяти. А когда философ философствует, а не помнит тех, кто философствовал, профессиональной философии это не нравится.

– К примеру, сказки?

– К примеру, сказки! – засмеялся Баим. – Ты все верно понимаешь. Сказки ближе всего к философии и религии. Но ни среди философов, ни среди попов сказочники не выживают. Сказочник не может жить среди профессиональных философов, хотя они совсем как люди. И их философия – это мир. Но это нежилой мир для тебя, понимаешь?

– А мог бы сказочник выжить в мире не профессиональных, а просто философов?

– Думаю, там он нашел бы понимание и даже уважение, – улыбнулся Учитель, – Потому что сказки заставляют думать. Они обладают всеми чертами истинной философии – в них ложь срослась с намеком!

– Получается, – сказал Нетот, подумав, – что миры могут быть пространствами, но пространствами пригодными или не пригодными для жизни. И то, что в мире кто-то живет, еще не значит, что он пригоден для жизни…

Баим с Учителем переглянулись и печально покачали головами.

– Однажды ты будешь сидеть в зале, полном людей, говорящих об одном и том же, – сказал Баим, глядя Нетоту в глаза. – Они будут совсем как люди. И при этом ты будешь переглядываться всего с несколькими из них, сидящими то тут, то там. И это будет твой мир посреди не твоего, не пригодного для тебя, мира…

– Люди как миры…

– Люди разные, – ответил Баим. – Одни могут только жить в мирах, созданных другими. Вокруг других рождаются миры, куда другие приходят жить. Это выбор – создавать миры или наполнять их. Ты можешь избрать и тот путь, и иной.

– А если я изберу создавать миры?

– Тогда ты встанешь перед следующим выбором: быть тем, кто помнит, или тем, кто действует, быть знатоком философии или быть философом. И если тебе непросто будет сделать этот выбор, ответь себе: сможешь ли ты считать миром место, куда живущие в нем не впускают сказку?

– Я хочу сначала научиться помнить! – тихо сказал Нетот. – Я хочу помнить, чтобы оно не ушло…

– Жертва! – закричалл Крук в третий раз за вечер.

– Жертва, – повторил Баим.

– Если Ворон скажет трижды, он провещал судьбу, – покосился на Нетота Учитель и закрыл глаза, словно что-то пытаясь рассмотреть.